Constanta

Чонгук не чувствует под своими ногами тверди, проваливаясь в огромную чёрную яму, цепляясь кончиками пальцев за царапающие края сознания. В груди нестерпимо жжёт, мозг плавится, оставляя лишь вязкий кисель из поплывших мыслей и эмоций, потому что понимает: всё, что происходит — за гранью реальности. Такого не бывает!.. Ви совершенно другой. И дело не в цвете волос, а именно в развороте плеч и абсолютно прямой осанке. Тот, которого он помнит, был расслаблен, а глаза излучали такой свет, что хотелось жмуриться. Этот, которого он не знает, обладает взглядом зверя с нечитаемым выражением лица. Лишь голос… Всё такой же глубокий и будоражащий, сводящий все попытки привести себя в порядок к нулю. — Ви здесь нет, — говорит этот человек спокойно и, не поведя даже бровью, добавляет: — Ви, как ты знаешь, уехал. Чонгук ни хрена не понимает, но чувствует, что это какая-то, блядь, странная, но до тошноты мерзкая игра. — Прекрасно, — судорожно выдыхает он, — тогда кто — ты? Справляться с собственным голосом трудно, потому что трясёт. Он не верит в то, что оказался в подобной ситуации. Хочется оглядеться в поисках скрытой, мать её, камеры, потому что в голове не укладывается подобная ересь. Тот, кто напротив, тот, кто совершенно незнаком, обладая чертами человека, запавшего глубоко в сердце, пугает своим странным леденящим взглядом. Он, словно рептилия, смотрит из-под полуопущенных ресниц, раздвигая губы в тонкую змеиную линию. — Зачем тебе это знать, Чонгук? — с шипящим придыханием задаёт вопрос этот человек. — Ты же, блядь, меня знаешь, не так ли? — сглатывает истеричный внутренний вопль Чон. Догадка, которая всплывает в шарящемся в застенках сознания мозгу, мгновенно подтверждается: — Меня зовут Ким Тэхён. Сука, вот это сюрприз! «Убогий»? Такое, кажется, предположение сделал в своё время Богом? Отсоси, господин Пак, он и тебя наебал. — Значит, ты младший брат Директора Кима? — растягивает слова Гук, пытаясь выровнять дыхание. — Тот самый таинственный младший брат, которого никто никогда не видел? — Что-то вроде того, — отвечает знакомый незнакомец и будто бы расслабляется. Он даже позволяет себе повернуться спиной к собеседнику, которого от подобной наглости начинает потряхивать ещё сильнее. Чонгук нехотя делает шаг назад. Его поражают кошачья грация, аромат разгоряченного тела, доносящийся легкими движениями воздуха с примесью чего-то до боли знакомого, но будто забытого. Чона ведёт, ему кажется, что ещё чуть-чуть и заплачет от отчаяния, как мальчишка. И стоит немалых усилий вот прямо сейчас, на этом месте, взять себя в руки и начать, наконец, думать. Это очень сложно, к слову, когда перед глазами маячит ходячий секс по имени Ким Тэхён. Тот совсем, совершенно не беспокоится, что его вроде как раскрыли, разве нет?.. Пульс пускается в бешенный пляс, гоняя жилы под кожей, от чего становится невыносимо молчать. — Ты наврал мне! — громко рычит Чонгук, чувствуя, как гнев звенит в горле. — Ты специально… Для чего?.. Получается, в ту ночь, когда мы были… блядь, когда мы… — Переспали? — подсказывает, улыбаясь ехидно, Ким. — Ты знал меня, так?.. Ты что о себе возомнил? — Послушай, Чон Чонгук, — почти миролюбиво шелестит Тэхён, — что ты хочешь услышать? О, мой мальчик, — картинно закатывает глаза он, вызывая яростную дрожь в теле Гука, — я увидел, влюбился, потом узнал, но не смог отказаться… Ради всего святого, мы не в дораме!!! Чонгук снова отшатывается. Он в ужасе от происходящего, но ещё сильнее его раздирает на лоскуты злость, что кровавой пеленой покрывает сознание. Он же его сейчас грохнет… Делая выпад вперёд, Чонгук замахивается для удара, но тут же получает ощутимый тычок в солнечное сплетение. — Даже не думай, Чон Чонгук, — шипит Ким в самые губы, крепко сжав пальцы на чонгуковом подбородке, ловя каждый заполошный выдох. Гук видит, как расширяются чёрные зрачки в дрожащем шоколаде глаз. Он чувствует, как горячее дыхание смешивается с его собственным, отчего в голове нарастает нестерпимый гул. Свободной рукой, скинув папку на пол, он перехватывает левую руку противника, но тут же одёргивает, заметив, как сжимаются челюсти, — Киму больно! Проверяя догадку, Чон снова ловит запястье, выворачиваясь из захвата, и сдирает перчатку. Рука перевязана профессионально, но судя по всему, недостаточно плотно, потому что виден кровавый подтёк в сантиметрах десяти от запястья. Внезапная мысль молнией опаляет сознание, принося буквально физическую боль, ослепляя. И, кажется, что ещё чуть-чуть, и он свалится с ног от накатившего ужаса. Трясёт головой, сбрасывая оцепенение, поднимает глаза, ловит встречный прищуренный взгляд, цепляется за него, словно выуживая из памяти сраные маячки, фиксируется и срывается в бездну, отпуская горячее предплечье. — Ты — Фантом… — шепчет Чонгук, широко раскрыв глаза. Тот вздрагивает едва заметно, прижимая повреждённую руку к себе. Красиво очерченные брови ползут вверх, а сквозь сжатые зубы сипит натужно: — Что, прости?.. Ким прищуривается. На лице ни намёка на испуг. Он снова делает шаг. Чонгук, отступая, произносит: — Это мы тебя подстрелили у дома прокурора… — Не понимаю, о чём ты, — улыбается зверем Ким, подходя уже совсем вплотную. Сзади стена, Чонгук опирается всем телом, вжимаясь по максимуму, лихорадочно нуждаясь в спасении, но теряет надежду. Потому что в тот самый момент, когда он ведёт взглядом в пространстве, в поисках пути отступления, чужие губы со всей силы вжимаются в его, грубо раздвигая и запуская внутрь язык. Сопротивляться сложно. В голове набатом бахает — «беги, Чонгук, беги, блядь, потому что это пиздец!» Пиздец, как охуенно! Потому что запах… Запомнившийся аромат леденцовой мяты с лёгкой примесью естественного мужского мускуса, от которого сносит крышу, а внизу болезненно дёргает. Но Чонгук собирает волю в кулак и, сильно кусая Тэхёна за нижнюю губу, разрывает поцелуй. — Ты, блядь, грёбанный псих! — орёт он в лицо Кима. — О, нет, детка, я не псих, — смеётся тихо ошалевший Тэхён, — у меня даже справка есть… А вот ты — точно… И в доказательство этому проводит раскрытой ладонью по вздыбившейся ширинке джинс. — Ты, я бы даже сказал, извращенец, Чон Чонгук. Любишь пожёстче? — смеётся едва слышно, от чего мурашки по коже. — Да пошёл ты нахуй! — шепчет Гук, горячечно переводя взгляд от одного зрачка к другому. Он дышит рвано, не веря, что всё реально. — Кто ты, мать твою, такой? — Я — Ким Тэхён, Гук. Это всё, что тебе нужно знать. — Ты убийца, — снова в самые губы. Страх почему-то отступает, сменяясь ненавистью и чем-то таким, от чего нутро стынет арктическим льдом. — Не докажешь, — ведёт плечами Ким. — Юнги тебя ранил. Это огнестрел, ведь так? — указывает на забинтованное предплечье. — Ещё раз говорю, ты ничего не докажешь. Тэхён делает два шага назад, наконец, позволяя Чонгуку вдохнуть полной грудью. — Как ты меня назвал? Фантом? Господь всемогущий, пафосно-то как… Обходит, ведя глазами по разгорячённому лицу, мол, завязываем, и скрывается в глубине коридора. На этом всё заканчивается. Этот бредовый разговор и эти взгляды. Прикосновения и жадный, но жесткий поцелуй. Остается лишь болезненное покалывание на тонкой коже и в груди. И абсолютная вселенская пустота. Чонгук не помнит, как передал документы задумчивому Директору, который лишь коротко кивнул, внимательно заглядывая в глаза. Они столкнулись в гостиной, когда Гук, всё ещё собирая разрозненное сознание в кучу, брёл вдоль коридорчика, пытаясь не задохнуться в вакууме. И лишь в машине, когда гул мотора вытеснил напряжение, Чонгук позволил себе слабость. Всласть наорался, выстраивая семиэтажные конструкции, наугрожался невидимому собеседнику и наобещал при следующей встрече оттрахать так, что «ходить, сука, неделю не сможешь!» На этом и успокоился. В конце концов, Чонгук никогда не был кисейной барышней, рефлексии не поддавался, а умение вовремя взять себя в руки всегда ставило его на уровень со старшим братом. При всей их непохожести. Дома думается легче. Когда никто не дёргает и не теребит нервы, можно просто обдумать сложившуюся ситуацию, не отвлекаясь на внешние факторы. Взяв в руки телефон, Чонгук набирает другу: — Зайди ко мне, поговорим. Юнги сейчас единственный, кому можно доверить полученную информацию. Выходит так, что Чон, сам того не желая, провёл разведку боем, столкнувшись с главным противником. Блин, и тут же возникает мысль: а противник ли? Анализировать её Чонгук не желает, не сейчас. Не сразу после того, как столкнулся с этим человеком лицом к лицу, запоминая каждую чёрточку, каждую ресничку, каждый блик на смуглой влажной от пота коже. От пота. Коже… Су-ука! Чертыхаясь, Чон спешит в ванную, где, включив прохладный душ, окунается с головой, дыша прерывисто, хватаясь за гладкий кафель стен. Только не сейчас. Это же убийца. Обманувший стрёмный человек со стрёмной улыбкой и стрёмным взглядом. В котором почему-то очень хотелось раствориться до разрыва лёгких, до звенящих мышц, до хриплого стона… Понимая, что ничего не поможет, Чонгук обхватывает себя ладонью, сцепляя зубы. Он и правда считает себя грёбанным извращенцем, потому что дрочит в эту минуту не на светлый образ с ярко-синими вихрами, а на воспоминания о затянутом в чёрный спортивный костюм потном теле. Прав был этот ублюдок, Чонгук — псих. — Так, бля, и что за срочность? — Садись и слушай, — говорит другу Чон, скидывая полотенце с мокрых волос. Мышцы не тянет, в паху не ноет, всё вроде получше, но оставлять ситуацию на самотёк он не намерен. — Я только что из дома Ким. — Юнги кивает, но молчит. — Угадай, кого я там встретил? Пауза затягивается, потому что Мин не въезжает, а затем просто ведёт плечами, мол, хрен с тобой — говори сам. — Ви. Чонгук интригующе хлопает в ладоши и откидывается в кресле. — Ого… — только и может сказать Юнги, поэтому сразу же добавляет: — Бухнём? — Нифига, братец, тут на трезвую надо. И он абсолютно прав. В голове проясняется. Взамен удушающему смятению приходит безрассудная решимость. Чонгук готов к мозговому штурму. — Что ты знаешь о Ким Тэхёне? — задаёт он единственный вопрос, выжидающе глядя на друга. — Только не говори… — начинает Мин, но тут же осекается. Да ладно?.. — Что ты знаешь о Ким Тэхёне? — повторяет Чонгук. — Бля, ну, то же, что и ты, наверное, — неуверенно произносит Юнги. — Самый младший в семье. Долго жил за границей, вернулся только сейчас… — Жил в Кардиффе. Мысль улавливаешь?. — Блин, ты серьёзно? — Юнги догадался, просто ждёт подтверждения. И оно не заставляет себя ждать, потому что Чонгук нетерпеливо отвечает: — Так вот, следи за руками, детка, — выражается образно Чонгук, чувствуя прилив небывалой энергии. — Ви — это Ким Тэхён. А Ким Тэхён — это Фантом, смекаешь? — использует он излюбленное словечко собственного друга. И пока тот собирает челюсть по столу, быстро добавляет: — Не задавай лишних вопросов. Ким Тэхён ранен. Он определённо не тот воздушный неземной музыкант, в которого я влюбился, как сучка. Он стоит на земле твёрдо обеими ногами. Знает, чего хочет, и абсолютно до усрачки уверен в себе. Знаешь, что он мне сказал, когда я уличил его? Не докажешь! Прикинь, Мин? Я там так охренел, что чуть не взорвался от возмущения! — Прости, бро, а с губой что? — указывает пальцем на рану в уголке. — Не спрашивай, — пытается отмахнуться Чон, но Юнги не позволяет этого. Чувствуя, что «пачка» снова с грохотом падает на стол, он тянет ошалело: — Только, блядь, не говори, что ты с ним снова сосался! — Я прошу тебя не отвлекаться, — напряжённо произносит Гук, стараясь отвести взгляд. Он чувствует себя таким опустошённым сейчас, таким попользованным, что в глаза другу смотреть пока не может. — Брат с Директором Кимом пусть сами разбираются со всей этой ситуацией, пока я лезть в это не хочу. Да и в нас с тобой особой надобности сейчас нет. Всё, что я сейчас хочу, это добраться до Ким Тэхёна. Прямо до зуда в жопе хочу, понимаешь?.. — Эй, ты жопу-то побереги, а? — Это фигуральное выражение, Юнги, — бурчит под нос Чонгук и тут же откидывается в кресле: — А теперь нам надо узнать, что всё-таки произошло в том доме, и почему этот парень стал таким, каким стал. — Ох, зря ты это… — начинает Юнги, но тут же осекается. Он знает этот взгляд друга. Гук не отпустит теперь того парня. Вцепился сначала в Ви, потом в Фантома, а теперь в Ким Тэхёна. И, блядь, ну по каким таким сучьим законам эти трое оказались одним человеком? Юнги не знал. И ему не остаётся ничего, кроме как оказать посильную поддержку человеку, который ему ближе брата. Ничего, кроме как помочь и прикрыть в случае чего. Мысли, мысли, мысли… Башка трещит от всего, но якорьком держится неутомимая решимость. Бьётся птицей в клетке. Требует выхода. Чонгук места себе не находит. Потому что есть пока лишь два твёрдо сформированных вопроса: почему Ви согласился на свидание, и что произошло пятнадцать лет назад? И без мишуры этой, типа, «нечего тебе там знать», а именно в подробностях. Пусть гадких, пусть таких, что отмываться придётся, отклеивая образы прошлого от настоящих. Он не знает, у кого спросить. Но помощь приходит, откуда не ждали. — Здравствуй, малыш, — в трубке отчётливо слышится ласковый голосок Дуны. — Скажи мне, оппа не рядом часом? Телефонные разговоры с госпожой Пэ — довольно частое явление, потому что доверительные отношения остались так же крепки, как и раньше, несмотря на давний разрыв этой женщины с хёном. — Нет, его рядом нет, — отвечает Чонгук, расплываясь в улыбке, — а что такое, нуна? — Вот и чудненько. Давай договоримся, чтобы Хосок о моём звонке не узнал, хорошо? Заинтриговала. Да так, что Чон подобрался весь, озираясь, нет ли кого поблизости. Если честно, не хотелось бы, чтобы кто-то что-то услышал. Прикрыв плотно дверь комнаты, Чонгук прошептал: — Всё в порядке, я слушаю. — Малыш, — Дуна называла Чонгука либо так, либо Гук-и, что иногда жутко раздражало, но её голос всегда был так ласков, что перечить желание тут же гасло, добавляя толику ностальгии в их беседы, — тут мне стрекоза на хвосте принесла, что ты вылазку к одному небезызвестному господину недавно совершил? Чонгук напрягся. Он понимает, что госпожа Пэ довольно влиятельная особа в некоторых кругах, но вряд ли у кого-то нашёлся повод просветить именно её об операции. Для чего? Неужели Хосок решил подключить? — Твой брат не знает о моей осведомлённости, Гук-и, — словно прочтя мысли, прошелестела нуна. — Но мне есть что тебе сказать, малыш. Ты засветился. Чон сглотнул. Что-то полоснуло по горлу острым краем, как булыжник. Стало горько во рту. — В смысле? — хрипит он, пытаясь прокашляться. — Есть информация, что ты попал в объектив одной из охранных камер. Мне нужно тебе напомнить, что подобные вещи безнаказанными не остаются? Тебе бы стоило быть осторожным, малыш, — с искренним сожалением тянет Дуна, от чего холод стелется по холке. — Есть ли способ решить эту проблему, не подключая брата? — ох, как не хочется, чтобы у Хосока наступили тяжёлые времена из-за чонгуковой оплошности. — Затаись, малыш. Не отсвечивай. Я вряд ли полезу в этот котёл, сам должен понимать, но в случае чего попробую что-нибудь придумать. Чонгук понимает, что наворотил. Из-за слепой ярости, завидев Фантома, он отбросил всякую осторожность и так подставился. Но как?.. Они же обошли все камеры на подходе и в доме. Он был надёжно укрыт. Его не могли идентифицировать. А что Фантом — не засветился? — Кто-нибудь ещё обнаружен? — Нет, малыш, только ты. Я кадры не видела, но шумок уже пошёл. Хочешь, я тебе алиби состряпаю, что у девочек моих отдыхал? — Эм… — Ну, да, прости. Мои девочки тебя не интересуют. «Они меня сейчас вообще не интересуют. И после ночи с Ви — никогда не заинтересуют», — чуть не ляпает Чон, но тут же прикусывает язык. — Спасибо, нуна. Я постараюсь не высовываться. А про алиби подумаю. — Вот и умничка, — вроде бы заканчивает разговор Дуна, готовясь положить трубку, как Чонгук вдруг вспоминает, что она могла кое-что ему поведать, раз уж позвонила. — Нуна, — зовёт он тише, — скажи, ты знаешь, что конкретно произошло в доме господина Кима в 2006 году? Она какое-то время молчит, выдыхает до пустого в лёгких и отвечает просто, но тихо: — Да, Гук-и. — Ты можешь рассказать? Мне очень надо… — просит Чон, умоляет даже, — это не просто любопытство. Я потом тебе обязательно всё объясню, но сейчас позарез, нуна. Пожалуйста. И она соглашается. Говорит ровным голосом, останавливаясь лишь иногда, будто комок сглатывая, а у Чонгука душа стынет в эти моменты. Он думал, что готов был услышать всякое, но облечённое в слова, визуализированное, превратившееся в живые картинки, заледенело в сознании, отказываясь таять. Он быстро набирает на клавиатуре запрос: трагедия семьи Ким, 2006, чтобы в параллель, чтобы почувствовать. И ему становится всё хуже и хуже… Лишь в пятой ссылке оказывается то, что отдалённо приближает Чогука к искомому. На первой полосе одного из крупных интернет-издательства размещена большая качественная фотография шестерых Ким, запечатленных в постановочном кадре. И взгляд тут же цепляется за мальчишку лет одиннадцати-двенадцати с откровенно счастливой улыбкой, такой заразительной, что губы сами невольно расползаются в ответ. И девчонка, похожая на него лишь отдалённо только потому, что она девчонка — с заколочками в камушках в тёмных волосах. И старшие такие вытянутые, такие взрослые и серьёзные не по годам. И родители. Красивые, уверенные в себе, осанистые, будто королевских кровей. Незадолго до трагедии. Незадолго до смерти. Чонгук жмёт отбой, поблагодарив сухо, когда история заканчивается. Смаргивает непрошенные слёзы и загружается. Намджуна и Сокджина отвезли на каникулы к родителям госпожи Ким, а сами возвращались домой к приболевшим младшим, оставшимся на попечении няни. По дороге господин Ким не справился с управлением, по официальной версии. Неофициально — оба тормозных шланга перерезаны. Левый и правый. Кем-то из своих. Пока детей укладывали спать, в дом проникли пятеро. Разведка сработала отвратительно, о детях не сообщили. Каков был сюрприз, когда на шум не таившихся ни разу преступников вышел мальчик. Он первым попал в руки Баки и Сондыка. На шум выбежавшую няню отрубили. Девочка затаилась, понимая, что происходит что-то ужасное. Но недостаточно, видимо, хорошо, потому что, бросив пацана, ублюдки пошли за ней. Поиграться. Дуна так и сказала — поиграться. Поиграться, блядь! С двенадцатилетней девочкой! Твари! И тут же вспоминаются следующие её слова — они не успели сделать что-то совсем страшное. Не успели поиграться так, что детей потом бы психологи со стен соскребали. Не успели. Потому что мальчишка, вывернувшись, отобрал у кого-то оружие и выстрелил, не глядя. Так вот почему Баки хромал всю оставшуюся жизнь?.. Не ему ли пацан яйца снёс с одного раза? Уже тогда, видать, зачатки были. Поэтому он в стрелки ушёл, а потом методично мстил за каждого из своих? За маму с папой. За няню, которая скончалась позже от кровоизлияния. За сестричку, которой досталось. За себя… За братьев, которые, наверное, всю жизнь себя винят, что не защитили. Чонгук бы себя винил. И Хосок бы винил. И отец, наверное, винил, поэтому и не выдержало сердце. Поэтому Тэхён такой? Властный, безрассудный, бесстрашный, настоящий псих. Есть с чего, получается. И не жалость сейчас спазмами из горла ползёт, распластывая по холодному полу у кровати, а ужас. Ужас от того, насколько гадка и мерзка человеческая сущность, когда дело касается связки «сильный-слабый». На детей позариться. Обидеть девочку с заколочками в стразиках. Мальчишку, умеющего так солнечно улыбаться, что глаза слепит. А сейчас, интересно, он умеет так? Даже Ви так не улыбался, в его глазах стыло что-то. А Тэхён, которого Чонгук встретил совсем недавно лицом к лицу, целовал до хрипа, боялся его змеиной улыбки, он так умеет улыбаться? И почему-то до рези в глазах хочется узнать это. Увидеть. Понять, не всё ли для него кончено, несмотря на то, что взял оружие в руки и пошёл мстить? Потому что Ви — это не победа. Ви, блядь, — это вендетта. И хуй кто теперь Чонгука в этом переубедит. Осознанный выбор стать убийцей. Это самое страшное, что может стать с человеком. И в таком случае даже оправдывать не стоит. Потому что Чонгук тоже взял бы девятимиллиметровый «вальтер» и пошёл бы творить вендетту, не оглядываясь ни на что. Потому что в их мире по-другому нельзя. И Чонгук как никогда ясно это понял. Следующие сутки проходят в тумане. Чон пересказывает Юнги всё при встрече, получая в ответ затяжное гнетущее молчание, оканчивающееся коротким «знал бы раньше, сам убил бы…» Когда эмоции гаснут, перестают давить на сердце, отчего-то растревоженное донельзя, друзья решают повременить и не предпринимать необдуманных решений. В конце концов, имени главного злодея всей этой истории они до сих пор не знают. Дуна не призналась. Да и её просьба затаиться — не пустой звук. Раз сама позвонила, значит, стоит прислушаться. — Не стоит сейчас лезть на рожон, — говорит хрипло Чон, чувствуя, как сердце болезненно сопротивляется. Хочется рвануть в тот дом в бамбуковой роще, посмотреть в тёмные глаза и сказать: «Я всё знаю о тебе». Но Юнги останавливает порыв молчаливым кивком. Соглашается, потому что понимает рациональность просьбы госпожи Пэ. Сейчас самое время хорошенько всё обдумать, а не нарываться на неприятности. — Председателю тоже незачем знать, — снова подаёт голос Чонгук, обращаясь к другу. — Пока до него не дошла информация, что я засветился, лучше его не тревожить. Поднимется буря, не осадим. Юнги снова соглашается. Поднимается, направляясь к выходу, говорит тихо: — Спать пойду, устал что-то… — но останавливается у двери, вглядываясь нечитаемым выражением глаз в спускающиеся сумерки за окном, и добавляет уже совсем едва слышно: — Не такой уж он и урод, этот Ким Тэхён, так получается? Фантом. Призрак… Ему идёт. Хотя, я бы его Фениксом назвал бы. Он же возродился как-то, правда? Я бы, наверное, так не смог. Вот уж воистину неземной он. Да, Гук? И уходит, не замечая, как Чон прячет лицо в раскрытых ладонях и кивает лихорадочно. Да, Юнги. Никто бы, наверное, не смог. А Ким Тэхён — да. * * * Засыпает Чонгук лишь ближе к часу ночи. Уставший от обилия бьющихся о черепную коробку мыслей, от гнетущего ощущения боли в груди. И всё-таки это не жалость. Это что-то такое, объяснения чему не найти, потому что не придумали таких слов. И он не может. Слабость придавливает к подушке, заставляя забыться. Но сквозь сон чувствуется, как холодок по ногам ласково течёт, поднимая ворох мурашек по коже неприкрытых одеялом конечностей. Распахнув веки, Чонгук лихорадочно озирается. Мрачные тени ползут по стенам, разрезанные световыми лучами от уличной подсветки. Окно открыто. Стоп! Чонгук вскакивает на кровати. Он закрывал окно, точно помнит. Глаза мгновенно цепляют в темноте высокую молчаливую фигуру, что стоит у стены как раз напротив колышущихся гардин. — У вас отвратительная охрана, — звучит до ужаса знакомый баритон, и Чонгук чувствует, как звенит каждый нерв. Фантом здесь. Стоит совсем рядом. Сколько по времени?.. Чонгук в смятении. Он напуган, но в то же время иррационально рад видеть этого человека. Здесь. В этой комнате. В двух шагах от его постели. — Если закричишь, я всё равно уйду, ты должен это понимать, — снова подаёт голос Ким, делая шаг к Чонгуку. — Что ты здесь делаешь? — шепчет тот, натягивая на ноги одеяло. Озноб пробивает до костей. И дело вовсе не в холоде. — Включи ночник, — проговаривает твёрдо гость. Чонгук подчиняется, жмёт кнопку на пульте, и комнату заливает тёплым желтоватым сиянием. Фантом в мгновение оказывается у стены, чтобы не выдать своё присутствие тем, кто может находиться снаружи. Он плавно достаёт из нагрудного кармана куртки конверт и лёгким движением руки подзывает Гука к себе. — Ты засветил себя, Чон Чонгук, — говорит он ровно, обволакивая бархатом всё чонгуково существо. — Это твоё, — кладёт прямо в ладонь. — Забери, а лучше уничтожь. Я подумал, что сделать это лучше тебе. Или не сделать. Решай сам. Чонгук не сводит глаз с затянутого в знакомый уже чёрный костюм Кима, пытаясь заглянуть под козырёк кепки, скрывающей почти всё его лицо. Та же маска, те же перчатки, те же мягкие полуботинки на тонкой резиновой подошве, в которых удобно лазить по стенам и перепрыгивать через заборы. И падать с высоты второго этажа. — Что в конверте? И зачем ты это делаешь? — спрашивает Чон, стоя на расстоянии вытянутой руки. — Много вопросов. Ты уверен, что хочешь слышать ответы от меня? «Очень», — едва не срывается с губ, но молчит. Кивает просто, не отрываясь от блеснувших в блике ночника глаз. — Ладно, — Ким вскидывает руку, отметив время на часах. — В конверте вся добытая мной информация по тебе. Выдрал у одного человека, которого ты очень заинтересовал. С помощью этого, — указывает раскрытой ладонью на руки Чонгука, — твоего брата могут не просто шантажировать, а манипулировать им. Это опасно. Ты светанулся по всем фронтам. Скажи мне, Чон, — вдруг вскидывается Фантом неожиданно, и Гук немного вздрагивает, — кто тебя учил выходить на дело в толстовке с капюшоном? Ты совсем дебил? Там на фото ты раскрыт аки младенец на крещении, господи! Чонгук не сдерживается, порывисто тянет руку, но тут же натыкается на захват. — Я не ударю… — говорит нерешительно. — Я просто хочу… Не договаривает. Смотрит. Ждёт. И когда ладонь Кима расслабляется, Чон снимает с его головы кепку. Волосы каскадом спадают на лицо, укладываясь на длинные ресницы густыми прядями. До чего же он всё-таки красив. — Почему ты делаешь это? — едва шевеля губами, сипит Гук, чувствуя, что голова идёт кругом. Ким поднимает руки, цепляет тонкими длинными пальцами маску, снимая её. Он смотрит какое-то время с прищуром, чуть склонив голову, а потом говорит абсолютно спокойно: — У тебя было время и куча возможностей сдать меня своим людям. Доказать ты всё равно ничего не сможешь, но шуму наделаешь. Почти трое суток, а к Намджуну никто так и не пришёл. Значит, ты почему-то не хочешь, чтобы обо мне узнали, так? Чонгук никогда не признается в собственном эгоизме. Фантом — это его история. И Ким Тэхён — тоже. Гук собственник до самых костей. И отдать такое знание он просто не может. Но молчит, лишь кивая в ответ. Он пока не готов признаться в таком этому человеку. Осадок от той встречи в доме Кимов всё ещё подрагивает на дне сознания. — О причинах я только догадываюсь? — уголок красивых губ чуть вздёргивается, но тут же возвращается обратно. Это не улыбка, конечно, но всё же не тот оскал, которым Чонгук был одарен совсем недавно. — И всё же? — склоняет голову Гук, терпеливо дожидаясь. Ему нравится присутствие Кима здесь. И он совершенно не боится и не хочет, чтобы он уходил раньше времени. Поэтому, наверное, тянет. А внутри трепещет. Как мальчишка. Как тогда, в тот понедельник на свидании. Ведь этот человек тоже сводит с ума одним своим видом: волевым спокойствием и грацией кошки. Невероятный… — Моя миссия заканчивается, — выдыхает Фантом, не опуская глаз. — Я не хочу оставить за своей спиной невинные жертвы. — В смысле заканчивается? — не совсем понимает Чон. Или не хочет понимать. — У меня осталась одна цель, — до жути откровенно заявляет Ким. — Наследник конгломерата? — Да. — Ты должен и его устранить? — Чонгук сам поражается собственному спокойствию. — Если дело дойдёт до этого — придётся. Чонгук борется с желанием дотронуться до красиво очерченных скул, провести пальцем по нижней губе. Он дрожит мелкой дрожью, так ему хочется вдохнуть его запах. Урод? Ублюдок? Детка, Чонгук-и, да ты влюблён в него безбожно! Этот человек для тебя самый красивый из всех на земле. И он стоит напротив и говорит с тобой так тихо, так уверенно, будто вы сто лет знакомы. Будто не было той вспышки на кухне, за окном которой раскинут реликтовый бамбуковый лес. Будто не наговорили друг другу гадостей. Будто не собирались убить друг друга диким поцелуем. — Что ты будешь делать, когда закончишь свою… работу? — спрашивает вдруг, пытаясь совладать с голосом, Чон. — Меня здесь больше не будет, — звучит в ответ сухое и почти безжизненное. — Ты уедешь? Ким не отвечает. Лишь произносит сдавленно: — Выключи свет. Мне пора… Чонгук не двигается с места. Он понимает, что свет — та необходимая задержка, которая может решить очень многое. — Выключи, — уже не просит, требует. — Я в любом случае уйду. Но поднимется шум, а тебе придётся отвечать на вопросы брата. Ты этого не хочешь. Нет. Чонгук не хочет. Потому что Фантом — это его. Не брата. Ничьё больше. Гук отступает, не теряя Тэхёна из виду, глядя на то, как тот сгребает пальцами чёлку со лба и натягивает кепку. Чон боится, что моргнёт, а чёрная фигура исчезнет. Растворится в ночи, и они больше никогда не увидятся. — Мы ведь встретимся ещё? — спрашивает с надеждой. Ким снова не отвечает. Лишь делает шаг навстречу, останавливается близко-близко, словно пытается разглядеть что-то в блеснувших лучах уличных фонарей. Но потом шепчет прямо в губы: — Не ищи меня больше, Чон Чонгук. — Я всё знаю, — выдыхает Гук судорожно. — О тебе. Я всё знаю. Тэхён не моргает, смотрит внимательно, говорит мрачно: — Мне очень жаль, что ты всё знаешь. Не стоило… Чонгук цепляется за эти слова. Впитывает сожаление, скользнувшее в бархате голоса. И очень, очень не хочет отпускать его. Снова. — Ты ведь знал, кто я, когда назначил встречу в баре, да? Почему ты решил продолжить? Он и сам не верит, что задал этот вопрос. Но ему, видать, было это жизненно необходимо, раз спросил. Вот прям до сжатого сердца в груди. До дрожи в ногах. И почему Ким смотрит так, мерцая ониксом во мраке из-под полуопущенных ресниц? На губы? На гу… Мягкое прикосновение сносит стены. Всхлип, разрывающий пространство, губит всё живое, но потерянное и не обретённое. Пальцы, эти невероятные пальцы, зарываются в мягкие пряди на затылке и прижимают сильнее, будто сейчас ещё не наступило, а потом уже не будет никогда. И от этого выть хочется. И не отпускать. Целовать и целовать, чувствуя сладость и умопомрачительную леденцовую мяту, что сводят с ума. И только шёпот в неразомкнутые губы ложится мягким покрывалом: — Знал, Чон Чонгук. А продолжил потому, что захотел. Тебя. Себе. Прости… И исчезает. Всё исчезает. Потому что, подняв отяжелевшие от страсти веки, Чонгук понимает, что в комнате он остался совершенно один. Что там было о вселенской пустоте? Херня. Оказывается, бывает ещё хуже. Что может быть дальше вселенской пустоты? Чонгук не знает. Но то, что он сейчас чувствует — то самое, только слово подобрать невозможно.