***
Клара Паркер, к огромному сожалению Рика, на встречу тогда так и не явилась. Вместо нее группу вела пожилая дама с короткой стрижкой: одна из тех милых ухоженных старушек, какие всегда найдут слова утешения, когда они действительно нужны, а в остальное время, к удобству окружающих, остаются практически незаметными. Состав группы почти всегда оставался неизменным: одноногий инвалид — герой одного из многочисленных военных конфликтов, невероятно толстая девушка непонятного возраста с каким-то пищевым расстройством, бывший наркоман с грязно-желтыми до плеч волосами, невероятно тощий и угрюмый, и еще несколько мужчин и женщин, о проблемах которых Рику поначалу приходилось только догадываться. Формат встреч был также примерно всегда одинаков: короткое приветствие, обсуждение текущих состояний членов группы, восхваление успехов и выражение терпимости к неудачам и срывам, короткие беседы «на подумать» и финальный аккорд собраний — «чайный час» с круассанами и печенюшками. Настроенный в первый день равнодушно и даже брезгливо, уже на второй встрече Рик заинтересовался представленными ему к ознакомлению персонажами. Судьбы этих людей были настолько непохожи, что казалось, жизнь играла с ними в смертельную игру, пытаясь придумать для каждого из своих героев сюжет позабористее: тридцатидвухлетний ветеран войны Эллиот Прайс, не способный продолжать нормальную жизнь из-за отсутствия конечности; толстушка Хелен, заедающая потерю долгожданного ребенка; сирота Джейсон, изнасилованный одним из сотрудников приюта и не нашедший иного пути справиться с травмой, кроме как уход в измененную реальность наркотических трипов; нервная хрупкая девушка Джейн с настороженным взглядом, страдающая от шизофрении, вечно выискивающая в каждом из углов комнаты преследующих ее одноглазых карликов с огромными клыками. Самым приятным из всей этой компании, по мнению Рика, был добряк Ллойд Спенсер. Веселый старичок всегда старался приободрить остальных и после каждой встречи раздавал пришедшим открытки с милыми пастельными картинками и мотивирующими посланиями, вроде: «Путь в тысячу миль начинается с одного единственного шага» или «Все цели достижимы!» Потом уже Рик узнал, что Ллойд, бывший работник банка, сбил насмерть двух человек и, отсидев семь лет по статье 304 А (причинение смерти по неосторожности), лишь недавно вышел на волю. На счету Ллойда было две попытки самоубийства и пять месяцев в психиатрической клинике. Рику неловко было находиться в столь удручающем своими историями товариществе. Ему стыдно было рассказывать о своих любовных муках и невнятном ощущении одиночества, берущем начало в далеком детстве. Если бы не поставленный ему уважаемой дамой-терапевтом диагноз — психоз депрессивного типа — Рик и вовсе чувствовал бы себя на этих заседаниях самозванцем. А так, по крайней мере, он смог посмотреть на свои беды с совершенно иной стороны, и после третьей встречи они уже не казались ему настолько весомыми, чтобы чувствовать себя из-за них чуть ли не ничтожнейшим и самым несчастным человеком в Небраске. А через месяц случилось то, что и вовсе перевернуло всю его концепцию «упущенной жизни» с ног на голову. Рик никогда не ходил на воскресную проповедь, а являлся на встречу уже после того, как все грешники исповедались, все праведники вознесли свои честно заслуженные заказы всевышнему, были спеты хоралы и прочитаны воодушевляющие отрывки из Библии о каре господней и его же божественной милости. В то время как нарядно одетые прихожане прощались с облаченным в белоснежную мантию епископом на лужайке перед церковью, в небольшой деревянной пристройке с обратной ее стороны начиналось «заседание душевных изгоев», как называл его Рик. На четвертой встрече к ним присоединился новенький. Светловолосый кудрявый парнишка в мятой белой футболке и джинсах, вполне себе обыкновенный на вид, был примерно одного с Риком возраста. Предплечья и запястья его скрывали рукава длинной джинсовой рубашки. С совершенно потерянным видом он качался на стуле, уставившись в пол, словно кроме этого пола и этого стула ничего больше не было в целом свете. Прикованный к фанерной доске взгляд был наполнен усталостью и досадой. Приблизившись к столику с печеньем, возле которого сидел паренек, и внимательно изучив его лицо, Рик на минуту лишился дара речи. «Быть такого не может», — трубил его разум, но глаза безапелляционно продолжали твердить, что перед ним сидит никто иной, как Макс Байер, его бывший одноклассник и… гитарист известной во всем штате музыкальной группы «Платт Фоллз». Поначалу именной Рику (а вовсе не шепелявому Максу) Эйбрахам Динн, учащийся старшего класса, солист и основатель «Платт Фоллз», предложил попытать счастья на сцене во время ежегодной ярмарки. Но Рик отказался, сочтя свою игру весьма посредственной, а также опасаясь неодобрительных взглядов горожан, а в особенности, родителей. Страстный поклонник «Саундгарден» и «Элис ин Чейнз», Эйб не желал играть ничего другого, помимо оглушающего неблагозвучного рока, сопровождаемого забористыми словечками и мученической лирикой. Такое, конечно, не пришлось бы по вкусу консервативным обитателям маленького сельскохозяйственного городка. И Рик струсил. Потом он, конечно, тысячу раз жалел о своем малодушии, проклиная застенчивость и неуверенность — одни из самых выразительных черт своей юношеской личности. Если бы он мог тогда заглянуть хоть на пару лет вперед, он бы не колеблясь послал свой страх куда подальше и выступил на той чертовой сцене в рваных отбеленных джинсах и футболке с крупной надписью: «Настроен на проблемы». Пусть бы потом ему довелось получить знатную оплеуху от отца и строгий выговор в кабинете директора. Зато через пять лет его знали бы все любители альтернативного рока не только в родном Нэнсе, но и во многих других округах Небраски. Он бы до пояса отрастил свои тонкие русые волосы, отпустил бы усы, и молодые сочные девки толпами бы вставали к дверям его раздевалки перед очередным скандальным концертом. Но участь эта досталась не пугливому Ричарду Штайну, а его храброму однокласснику, Максу Байеру; невыполненные контракты и наркотическая зависимость прилагались к бунтарской славе малоприятным бонусом. Рик в полнейшем шоке смотрел на кумира сотен любителей гранжа по всему штату. А тот, не замечая ничего вокруг, тупо пялился в пол, лихорадочно растирая ладони и хрустя суставами бледных, почти прозрачных пальцев. Не осмеливаясь подойти и спросить Макса напрямую, какого черта он тут делает, Рик решил расспросить о нем пожилую миссис Барретт, руководительницу встреч.***
— Я и не знал ничего. Никого из родственников у него здесь не было. Мать, говорят, умерла еще в восемьдесят пятом: не то от рака, не то от диабета, — небрежно кинув очередную тяжелую коробку на грязный кафельный пол, Рик продолжал: — Эйб-то, оказывается, откинул копыта еще в прошлом году. А я и смотрю, что их рож нет на новых афишах. А Макс, мой одноклассник, пролечился. И вот вернулся домой. У его родителей здесь большое хозяйство: выращивают сою и сахарную свеклу. Героин, мать его, штука серьезная. Я, конечно, пробовал раньше и пыль, и гашиш, но чтоб колоться, — бросив беглый взгляд на напарника, Рик осуждающе покачал головой. Дерек, конечно же, не отозвался. Он был увлечен тем, что оттаскивал коробки внутрь зала и распределял по рядам. Консервы — к консервам. Крупы — к крупам. Молочку и сдобу уносил сразу в зал. Если бы Дерек мог слышать, он знал бы все последние новости сообщества «душевных изгоев» Фуллертона. Изгоев в группе было от двенадцати до двадцати одного в зависимости от того, что показывали в тот день по телику и вела ли группу милая отзывчивая старушка-психотерапевт или одному из младших служителей церкви было поручено, в отсутствие добродушной миссис Барретт, выслушать о нелегких испытаниях собравшихся и смиренно напомнить, что на все воля божья. — Но уж точно, с появлением в группе Макса мне стало тяжеловато туда ходить. Мы все-таки учились вместе. И видя, как сложилась наша судьба, можно сделать неутешительные выводы, что… Ах, черт, — положив на пол очередную коробку с этикеткой «Фасоль Бушс, лучшая с 1908», Рик убедился, что разговаривает лишь с рядами заполненных стеллажей, и продолжил разгружать фургон уже молча. — Я вчера был в баре, пытался снять девчонку. У меня уже месяца четыре никого не было, представляешь? Но то ли все красотки покинули Фуллертон без намерения вернуться, то ли бармен меня обманул и вместо тройного налил полстакана воды, но не поверишь: две ко мне сами клеились, а я так и не решился пригласить ни одну из них к себе домой. Как подумал, что с утра протрезвею, и надо с ней еще будет говорить о чем-то, а потом еще станет звонить… И я решил, что ну его на фиг. Телефон так-то у нас давно уже отключен, но вдруг она вздумает заявиться вечерком. А я, знаешь ли, один люблю бывать теперь. Да какого хрена я тебе вообще все это говорю?! Словно бы почувствовав недовольство напарника, Дерек внимательно посмотрел на сморщенные от досады губы Рика. Однако убедившись, что они не шевелятся, вновь принялся самозабвенно расставлять на своей полочке банки с голубыми этикетками и изображенной на них аппетитно-прорисованной белой фасолью, посыпанной свежим укропом. Закончив со своей коробкой, молчун обратился к полке, над которой колдовал Рик. Тот небрежно выкладывал банки как попало, и верхний ряд ходил ходуном из-за неправильно уложенного жестяного фундамента. Дерек протянул было руку, чтобы подправить неряшливую работу коллеги, но получил несильный шлепок по ладони и, отдернув, вопросительно уставился на Рика. Тот явно был чем-то очень огорчен, даже озлоблен. — Не трогай! — прочитал он по его губам. — Свое как хочешь расставляй, хоть в форме Колизея, хоть небоскреба, а со своей коробкой я сам разберусь. Дерек пожал плечами и придвинул к себе новый ящик. Но заметив краем глаза, что Рик продолжает что-то бубнить себе под нос, сосредоточил на нем все свое внимание. — Ненавижу, когда меня поправляют! — огрызался Рик с раздраженной миной на лице. — Отец вечно поправлял. То не так, се не так! Фрэнки у нас все правильно делал, это факт. А я, типа, всегда ошибался. У меня брат был, Франк, я тебе говорил? Но он умер, когда мне было восемь, — остервенело продолжал Рик, даже не замечая, что парень пялится на него уже с минуту. — Отец бы предпочел, чтобы умер я. Они с ним болтали на своем немецком — брат родился еще до переезда. А я ни хрена не понимал, кроме «Подай-ка салфетку!» и «Который час?», а ответить все равно не мог, да и не хотел. Словив на себе пристальный взгляд, он раздраженно схватил из коробки очередную банку и попытался водрузить ее третьим рядом, но тут вся его шаткая бобовая конструкция с гулким грохотом полетела вниз. Рик ругнулся и принялся собирать раскатившиеся по полу магазина банки обратно в коробку. Дерек нагнулся, чтобы достать залетевшую под стеллаж жестянку. — Я сам! Не надо мне помогать! — рассерженно рявкнул Рик и сердито посмотрел парню в глаза. — Прости. Я. Хотел. Помочь. Как же непривычно было слышать эти безобразно растянутые, как на зажеванной кассете, слова из уст обычно молчаливого, словно восковая фигура, Дерека. — Тогда ты сам расставляй, мистер «Тетрис», а я схожу за ящиком с соками. Не разобравшись, понял ли его напарник, он резким движением показал на него пальцем. — Ты, — четко и громко произнес Рик, — расставлять! Я, — указал он на себя, — иду на склад! — он ткнул в сторону серой металлической двери в задней части павильона. Дерек смотрел на него как на полоумного. «Действительно, — подумал Рик, — чего это я так ору? Он же, один фиг, не слышит». — Понял ты меня? — поинтересовался он уже спокойным тоном. Паренек кивнул. Когда они вышли из магазина, городок был окутан прохладными вечерними сумерками. Впустив в легкие освежающий ветерок, Рик задумчиво достал из кармана пачку сигарет и закурил. Бродвей освещали расставленные по перекресткам одиночные фонари и несколько ярких вывесок. Напротив зазывало заглянуть на стаканчик-другой табло с мигающей красной надписью «Бар и Грль». Именно так, потому что «и» перегорела еще в прошлую среду. Небо над домами имело ровный бархатистый оттенок, словно бы кто-то весь день старательно закрашивал его темно-лиловой краской. В очередной раз глубоко затянувшись, Рик посмотрел на Дерека, после чего небрежным жестом протянул к нему полупустую пачку «Ньюпорта». Тот отрицательно мотнул головой. — Не любишь ментоловые? Дерек изобразил ладонями крест. — Ясно. Ну и хорошо. Молча докурив, Рик вновь повернулся к любующемуся небом напарнику. Махнув рукой, он привлек его внимание. — Тебе тут две минуты ходьбы до «Вудленд Парка». Ты ведь до сих пор живешь у старикашки Мейсона? Уловив кивок, Рик поинтересовался, не подселили ли к нему соседа. Дерек помотал головой. — Так какого хрена тогда старик меня прогнал? — возмущенно пробурчал Рик себе под нос. Он хотел еще что-то спросить, но знал, что Дерек не сможет толком ничего ответить. Его мычания были Рику противны, словно бы он разговаривал с умственно неполноценным, а ведь за полтора месяца совместной работы Рик составил о трудолюбивом пареньке самое хорошее впечатление. Бросив в урну окурок и промахнувшись, он велел напарнику ждать, а сам скрылся в дверях магазина. Дерек послушно простоял у витрины около пяти минут. После чего двери снова разъехались в стороны, послышался хриплый голос Нэнси. — Завтра поговорим, — поспешно отозвался Рик, выскакивая из прохладного помещения с блокнотом и ручкой в руках. — Ты же умеешь писать? — Он указал Дереку на бумагу. Дерек умел. Рик огляделся в поисках скамейки. Не найдя ни одной на всем протяжении улицы, он хотел было уже устроиться на тротуаре под фонарем, но вдруг посмотрел на парня выразительным лукавым взглядом, словно бы собирался предложить ему ограбить банк. — А пошли в Овертайм? — предложил он. Дерек непонимающе поморщился. — «Овертайм бар и гриль». — Он ручкой указал на здание через дорогу с затемненными окнами и яркой мигающей вывеской. Дерек в нерешительности переступил с ноги на ногу. — Поговорим, перекусим, — Рик потряс блокнотом у самого его лица, и Дерек согласно, хоть и слегка неуверенно, кивнул головой.