ГЛАВА 7. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Знойная жара поглощала город целиком, когда «Хороший мальчик» трясся в душном автобусе, пока кто-то из «смелых» не потребовал открыть форточку, благодаря чему стало на порядок свежее и приятнее. Юноша всю дорогу глазел в окно, от волнения теребя руки в карманах широкой олимпийке. Это была его давняя привычка, порой вызывающее смех и долю недоумения у окружающих, которые, по всей видимости, принимали данное действие за элемент онанизма. Однако Русланчику было совсем не до этих мыслей, его заботило лишь то, как же ему будет страшно переступать порог квартиры. Навязчивые, самые ужасные мысли лезли к нему в голову. Перед его глазами была картина того, как он заходит в дом и чувствует смрадный запал старушечьего трупа, как кот обгладывает ее потное тело, а затем как юношу обвиняют в жестоком убийстве. Далее, на заседании суда выясняется, что он вдобавок ко всему покалечил старого приятеля, и как тот во всеуслышание заявляет, что его приятель гомосексуалист, предоставляя чудом уцелевшие, сокровенные строчки, в которых отражены признания в трепетных чувствах к мужчине. После, он представляет, как будут проходить его годы в тюрьме, где царит вечное насилие, разврат и унижения, и как итог он выйдет от туда гомосексуалом средних лет, имея СПИД, анальные трещины и геморрой, а в довершении всей картины ему только и остаётся как выпилиться из жизни. Убить себя снова не выйдет, и как следствие его поместят в психиатрическое отделение городской районной больницы, где он проведет остаток своей жалкой никчемной жизни. Все это перемешалось в единый поток мыслей, от чего казалось, голова вот-вот расколется напополам. Автобус въехал в город и через две остановки юноша готовился выходить, переминая в потных ладонях проездной билет. Расплатившись и нехотя покинув салон, он вздохнул полной грудью воздуха и смиренно направился домой.*****
Руки тряслись от страха, а ноги подкашивались, когда Русланчик лихорадочно прокрутил на два оборота вправо ключ входной двери. Замок привычно скрипнул, и юноша еле слышно переступил порог дома, заслышав странное шорканье в дальней комнате. Не разуваясь и собравшись с духом, он хотел, и в тоже время боялся увидеть мертвую бабушку. Медленно двигаясь по узкому коридору, прямиком к кухне, он держал руку наготове возле глаз, чтобы в случае чего моментально отвернуться и прикрыть лицо рукой. Однако продвигаясь все дальше и дальше, он все никак не замечал торчащих из дверного проема ног старухи, от чего ещё больше волновался их там увидеть. Тогда не выдержав, парень стремительно направился к месту расправы, обнаружив ничего. Ему стало по-настоящему страшно, но вместе с тем появилась малейшая надежда в душе, что бабушка все же не погибла. «Может, она все же жива? Что происходит, а главное, что я чувствую сейчас?», — взволнованно, перебирал варианты Русланчик. Он сорвался с места, заглядывая в комнаты по порядку. Она сидела в кресле и смотрела телевизор без звука. Юноша, вздрогнув от неожиданности, попятился чуть в сторону, не отрывая глаз от «живого трупа». Профиль лица пожилой женщины был словно из воска, чем-то похожим на некачественно сделанный грим, а ее тело выглядело болезненно и несуразно. Старушка, не отрывая глаз, смотрела в голубой экран, то ли нарочно не обращая внимания, то ли вовсе не слыша шаги и присутствие внука к квартире. — Ба, привет... — растерянно протянул он, подходя ближе к креслу. — А, это ты.… — Раздевайся, сейчас кушать будем! — неестественно улыбаясь во весь рот, воскликнула пожилая женщина. Русланчик встревоженно и даже с долей страха смотрел на бабушку, чье морщинистое лицо искусственно натянулось от излишней эмоциональности. Не двигаясь с места, он тщательно рассматривал ее открытые участки тела на предмет ушибов и следов, но ничего не находил. Пожилая женщина резво вскочила со скрипучего кресла и помчалась на кухню. «Что происходит!? Почему она не кричит? Почему ее лицо выражает столь странные эмоции, и почему, наконец, она вовсе не умерла? Что здесь произошло? И как может быть, что эта старая потаскуха совсем не боится меня?», — размышлял Русланчик, стоя посреди душной просторной гостиной. Чувство ярости подступало сильнее, он уже не чувствовал стыд и неуверенность, им овладевало доселе скрытое где-то глубоко внутри, а от того и сладостное ощущение безумной смелости. Он с силой швырнул вещи в угол комнаты и в чем был одет, уверенно зашагал в кухню. Женщина, услышав шаги, мигом обернулась. — Ой, напугал! А что не переодеваешься? Я постирала твои пижамные штанишки с ракетами… — все с той же театральной любезностью говорила она. — И ты даже не спросишь, где я был и почему я так выгляжу? — с нарастающей нотой раздражения, перебил юноша, яростно и часто дыша. — Гм, — судорожно мотая головой и пожимая плечами, продолжала старушка, — Они там, на спинке стула… Я их погладила… Помнишь, как они тебе нравились, а? — отрывисто произносила сквозь широкую улыбку женщина. — Ты о чем вообще? Ба, ты слышишь, о чем я тебя спросил!? — с надрывом произнес он, недоуменно разглядывая ее. — Мм, о чем? — трясла головой она. — Почему ты не спрашиваешь, где я был? Меня дома не было почти сутки! — взвизгнул Русланчик. — Где же ты был? — с задором произнесла старушка, попутно ставя тарелку с едой и поднося приборы для внука, стоящего возле стола. — Прекрати суетиться, наконец! — вскрикнул юноша, осматривая бабушку с ног до головы. — Это суп гречневый… Так, тут вот салатик крабовый, картошечка жареная осталась с вечера. Так, и попить, и попить… Вот компот ещё есть, хороший… — тараторила женщина, хлопоча. — Сядь, наконец, со мной за стол! — в исступлении крикнул юноша, хило ударив по столу кулаком, от чего вздрогнул. — А? — отозвалась старушка, прислонившись к холодильнику спиной, глупо улыбаясь в ответ. — Фух, ладно… Стой там, я так решил! — пафосно произнес он, продолжив, переведя дух, — Я вчера чуть не покончил с собой, ба… Я не смог, — рассеяно буркнул Русланчик. — Понятно. А ты чего не ешь? — как ни в чем не бывало, продолжала женщина. — Ха-ха! Да ты вообще понимаешь!? Ха-ха-ха! Я жить не хотел, ты слышишь!? — истерично смеясь и содрогаясь от злости, иступлено завопил юноша. — Гм, почему? — в недоумении проговорила старушка, стоя напротив внука. — Ха, потому что я устал! Не хочу больше притворяться, что все как раньше… Я больше не могу радоваться и веселиться, не желаю ни с кем общаться, я ненавижу окружающих людей и это загнивающего общество, которое так изменилось в последний год в моих глазах, я презираю себя, свое тело и характер… Почему я не могу быть таким как все парни моего возраста, а!? Я чувствую, вот уже на протяжении нескольких месяцев, что внутри меня что-то происходит, и я не могу это описать, как будто невидимая сила управляет мной отдельно от разума, который находится в вечном конфликте. Я уже ничего не понимаю! — обхватив обеими руками голову, взвыл он, — Вчера вечером, я, кажется, совершил что-то ужасное и непоправимое... Денис сломал из-за меня руку, потому что я боялся, что он расскажет... — Ты кушай, а то остынет, — протянула она, — нервно теребя полотенце в руках, чей лоб наморщился, а губы задрожали в такт. — Ба, я гей… Я голубой, понимаешь!? — сдерживая слезы, прерывисто произнёс парень, потупив глаза в одну точку. — А? Ты что выдумал? — рассеянно выдавила старушка, продолжая невротично теребить полотенце в руках. — Я не знаю, что мне делать, ба… Я так больше не хочу… — натужено говорил он, от чего его лицо заметно багровело от стыда. — С чего ты взял это, а? Это все Интернет... Да!? Твои друзья? Они тебе всякие бесовские мысли вбили в голову? — дрожащим голосом взволнованно прошипела старушка, чьи зубы скрипели, а улыбка исказилась в устрашающую гримасу горести и отчаяния, — К-к-кто ты такой? — протянула она, отирая крупные горошины слез, дрожащими руками. — Ты виновата, что я вырос и стал таким! Ты и только ты, понятно!? С детства ты все решала за меня, запрещая мне сделать собственный выбор, касаемо всего — что мне носить, во что играть, с кем дружить, какую и когда еду мне есть, во сколько ложиться спать и вставать по утрам. Неужели ты забыла, как планировала мой распорядок дня чуть ли не на целый год вперед, я знал каждый свой день. Ты отправила меня в музыкальную школу, хотя я не желал туда ходить, ты заставляла меня учиться в школе, в которой меня унижали, и запрещала переводиться в другую. Выбор моей будущей профессии ты сделала за меня, не спросив, чего я хочу и так все время! Ты ограничивала меня абсолютно всем, к чему я проявлял хотя бы малейший интерес! И я просто опустил руки... Я хотел погулять во дворе один или приобрети новых друзей, хоть каких-нибудь друзей, но ты закрывала дверь перед моим лицом, я рос затворником все свое детство и уходящую юность, я не имел настоящих друзей будучи ребенком, я не был любим… В школе меня обижали и смеялись, за то, что я другой, они все видели, что я не такой как они! Что ты провожаешь и встречаешь меня из школы вплоть до выпуска… Я урод! Я голубой! — прохрипел юноша, вздохнув. — Сегодня по первому каналу рассказывали про диковинные фрукты, которые привозят к нам… Кумкват и… Такие необычные на вкус, говорят, выглядят как наша клубника, такие в скорлупе… — отрешённо заговорила пожилая женщина, натужно улыбаясь. — Можешь ты хоть раз меня выслушать, не перебивая и не думая о своем! Никому неинтересно слушать то, что ты узнала из телика, про всякую рассаду, болячки и тупые советы, рассчитанные на аудиторию клонов подобных тебе, и я не желаю сейчас слушать про эти долбанные фрукты! Я просто хочу быть услышанным тобой! Мне надоело быть сгустком, состоящим из твоих предрассудков, предубеждений и несбывшихся планов! Ты хотела воспитать меня лучше, как тебе казалась, оберегая меня, но сделала все, чтобы уничтожить! И ты все это делала лишь потому, что не смогла воспитать собственную дочь, так как хотелось тебе, так как ты считала, будет «идеально», но человек не твоя собственная вещь! — восклицал Русланчик, чье лицо было багрово-красным от прилива смешанных чувств, а все тело непроизвольно дрожало. — Когда ты успел стать таким чудовищем? Это все твое окружение! Оно сделало тебя таким грубияном! А я говорила тебе не общаться с этими девочками, с которыми ты ходишь, даже в колледже! Двух из них я уже видела. Мила кажется приятной семейной девушкой, но опять же, рано тебе это все… О девочках всяких думать, учись пока... А эта Рита, с которой я тебя видела около дома, что б больше не общался с ней, понял!? Такая хабалка, бескультурщина! Не нужны тебе девушки сейчас! Вот отучиться, устроишься на хорошую работу, окрепнешь, разума наберешься, тогда и девушка найдется и детишек полон дом, дай Бог все будет хорошо… — залепетала старушка, словно читая давно заученную молитву. — У меня никогда не будет достойной работы, потому что я просто не приспособлен к самостоятельности, мне сложно сделать важный выбор, я не могу управлять людьми, да и вообще находиться в социуме. Я неудачник, и, наверное, меня это уже устраивает, — сухо отозвался юноша, отведя глаза в противоположную сторону, — И девушки у меня тоже никогда не будет, а детей тем более, — вкрадчиво сказал он, стараясь говорить спокойнее. — Да будет все, но раньше тридцати тебе об этом, и думать не стоит, — махнув рукой, произнесла она, отирая наскоро лицо от слез, — Сегодня включаю телевизор, там сериал старый шел… — Можешь ты думать о чем-нибудь ещё кроме своих никчемных однотипных сериалов с бесталанно играющими актерами!? Ответь, можешь ты вернуться в реальность хоть на несколько минут и послушать меня? — в резком голосе его прозвучали нотки пронзительного отчаяния. — Конечно, я итак сижу перед тобой и слушаю, — вздернув подбородок вверх и похлопав по нему рукой, манерно произнесла пожилая женщина. — Нет! Ты вообще не рядом, и ты никого не слушаешь кроме себя! Меня тошнит от твоих театральных вздохов, искусственной манере речи, клишированного поведения, телодвижений, твоей интонации. Твоя жизнь заключается в следовании чьим-то правилам и советам, и ты ужасно хочешь, чтобы я был правильным, соответствовал стандартам, чтобы не дай Бог, тебя не осудили соседи, твои бестолковые подруги, а также родственники, которым наплевать на нас! Но хочу тебя огорчить! Я всегда был не такой как остальные, и это не то, чем стоит гордиться, те другие живут и не парятся, им просто все равно. Я завидую таким людям, потому что у меня конфликт с собой, прошлое необратимо, я не смогу перестроить кардинально свое сознание, которое формировалось с самого детства, и мне уже никогда не совладать со своей физиологией, но я буду стараться стать абсолютно другим человеком не похожим на себя теперь! Пожалуйста, услышь мою исповедь! Я уже давно не Хороший мальчик и у меня никогда не будет семьи. Я познал тело мужчины, ба, и не раз, услышь меня, наконец! Я презираю себя за это, я готов истерзать это грязное порочное тело, но что я могу поделать, если помимо плотского желания мужского тела, я ведь ещё и любил. Ба, я чувствовал это, понимаешь, я в этом уверен. Когда я видел его, то непроизвольно расплывался в улыбке, чувствуя как расширяется грудь, словно у меня внутри птица бьется о стенки моей груди, подступает к горлу, но не может вырваться наружу. Когда я первый раз обнял его, то у меня закружилась голова, было приятно и это чувство противоположно первому. При объятии я ощущал, как мое тело сжимается, словно я становлюсь крошечным, растворяюсь, а внизу живота чувствовалась приятная теплота и тяжесть от напряжения, хотелось прижаться ещё сильнее. Мне отчасти стыдно за свои чувства, но два месяца весны, я был по-настоящему счастлив, как никогда в своей жизни, я чувствовал себя желанным, любимым и нужным. Мне не с кем было поделиться, потому что я не понимал, что со мной происходит. Лишь вчера я окончательно понял себя настоящего... Я гей. С неделю назад я чуть было не признался в том, что я такой, но так и не решился, не смог и я замолчал. Ты первый человек кому я открыто признаюсь в этом. И вот ещё что… Я потерял любимого человека, мы больше не вместе, но я никогда его не забуду, ведь он сыграл значимую роль в моей жизни, пусть и недолго, но со мной ещё никто не был так ласков. Это было словно во сне... И сейчас, ты единственная кому я это рассказываю, возможно, потому что мне уже нечего терять… Ты нужна мне, ба, — бормотал, запинаясь, Русланчик, бросив ласковый взгляд на бабушку, желая ее обнять. — Тебе надо меньше смотреть иностранные фильмы, они зомбируют, понаучат… — с равнодушным спокойствием, тихо протянула старушка. — Фух… Это правда! Почему ты не можешь это услышать и принять!? — в нарастающей ярости прокричал он. — Поверить во что? Что ты педераст? — все с тем же холодом и равнодушием в голосе, продолжила пожилая женщина. — Да… — почти шёпотом ответил юноша. — Через десять минут будут повторять вчерашнюю серию, я не хочу пропустить. Покушай, я подогрею суп, а то совсем остыл, — спокойно протянула женщина, начав снова хлопотать. — Ха-ха! Иди в жопу со своим супом! — не вытерпев, вскочил из-за стола Русланчик, отшвырнул рукой полную тарелку остывшей жижи, — Я ненавижу тебя! Единственное, о чем я теперь жалею, так это о том, что не придушил тебя собственными руками днём ранее! Это действительно то, о чем я сожалею сполна. Тебя волнует только то, чтобы не пропустить серию своего второсортного сериала, но на то, что происходит здесь, в данную минуту, тебе все равно! Ты садист! Ты убила маму, а теперь и меня! — с жаром произнес юноша, как итог, выбежав из кухни. Он вбежал в душную, начисто прибранную дальнюю комнату, свой уголок, где юноша мог побыть наедине с собой. Ему никогда не нравилась своя комната. Она была дурно обставлена, по большей части громоздкой советской мебелью, однако, в настоящую минуту, Русланчик был рад оказаться в ней. Сколько воспоминаний связанно с этой комнатой, сколько секретов таят в себе стены и зеркала. Он подошел к кровати и с грохотом рухнул на опрятно заправленную покрывалом постель, уткнувшись лицом в жесткую огромную подушку. Юноша вспомнил, что оставил свою сумку в углу гостиной, однако, после всего произошедшего и сказанного, он не желал выходить из «островка уединения», ведь только здесь он чувствовал себя спокойно и защищено. Выложив мобильный телефон на прикроватную тумбочку, он без промедления впал в глубокую дремоту, не переодеваясь, в полном забытье, и даже полуденное солнце вовсе не мешало ему. Тяжесть в груди словно пригвоздила его к кровати, погружая во что-то безвременной и неощутимое. Он заснул.*****
Юноша нехотя открыл глаза, когда «пушистое создание» прыгнуло ему на грудь, с удовольствием разминая подушечки лап. — Аа, Барсик… — сонно протянул Русланчик, встрепенувшись от неожиданности, — Я так рад, что ты у меня есть… Ты единственный меня можешь понять или хотя бы сделать вид, что слушаешь, — прошептал он, крепко обняв тучного кота, который вальяжно пристроился рядом с юношей. На настенных часах было почти одиннадцать вечера. «Ничего себе! Сколько я спал…», — подумал юноша. Он ничего не ел и не пил более суток, чувствуя, как сосет под ложечкой, а на всю комнату раздается урчание живота. Русланчик бесшумно прокрался на цыпочках к двери, прислушиваясь. Никого. Юноша тихо пробрался по коридору прямиком на кухню, и, взяв «незаметные» для глаз бабушки запасы, юркнул обратно в комнату. Он отыскал под кроватью пять стеклянных банок, которые стояли там бог знает сколько времени, соседствуя с остальным хламом, решив использовать их для естественной нужды. «Думаю, у меня получится продержаться чуть более суток, а потом все это закончится, весь этап перерождения. Начнется новая жизнь!», — с воодушевлением, подумал юноша, сидя в кромешной тьме. Весь следующий день он неподвижно лежал на постели, пребывая в состоянии, когда сон так и одолевает, погружает тебя в череду быстроменяющихся кадров, полных сюжета, из которого не хочется выходить какой бы он не был. Такое состояние с юношей случалось крайне редко, обычно один-два раза в год, являющееся спутником всепоглощающей меланхолии и апатии. В получасовых перерывах между отрезками сна, чтобы хоть как-то отвлечься, он, по обыкновению, пролистывал ленту новостей в социальной сети, как вдруг заметил сообщение от Риты, вследствие чего завязался диалог. «— Русик, так какого числа вы собираетесь отмечать конец учебного года? Кстати, у меня для тебя сюрприз… — Планирую в субботу-воскресенье. Только надо всем сказать — Тебе тональный крем не нужен? Даром! Тон твой — А вот сюрприз для тебя…НЕТ! — Как вышла история с трудовым правом вчера? — Бля, потом, мне слишком хреново — Из-за вчерашнего? Я же хотела поддержать… — Ага — Поделись, что, как, тебе легче будет. Как оказалось, что ты пошел на экзамен? Русик, ты так и будешь отвечать в час по чайной ложке!? — Говорю, мне больно вспоминать этот ебаный день. — Почему ты огрызается? — Просто так — Ты не думал, что это обидно?» Свернувшись от боли и ломоты в теле, он беззвучно заплакал. Юноша обхватил себя руками, стиснув в крепких объятиях свое слабое тельце, от чего ему было тяжело дышать, но это удерживало, чтобы не вскрикнуть. Все тело болело и сильно клонило в сон, нечто сладостно и отрезвляющее, без боли и страха ожидало его в сновидениях.*****
Русланчик ерзал от желания справить нужду, лёжа в постели, освещенный лучами раннего летнего утра. Бесшумно подойдя к двери, он прислушался. В квартире была тишина. Русланчик аккуратно открыл дверь. Он уже проделывал такую штуку, но сейчас, утром, юноша в тревожном волнении предвкушал встречу с ней, после последнего разговора и откровенного признания в самой большой тайне. Вернувшись в спальню, и захватив чистые вещи и сумку через плечо, он мигом прошмыгнул в ванную комнату, находящуюся возле его спальни. Русланчик предварительно завесил зеркало полотенцем, чтобы не видеть свое отражение и истерзанное тело. Включив душ, он сел в ванную под тонкие струйки прохладной воды, которая, попадая на живот и грудь, заставляла его вздрагивать от приступа дрожи. Потоки воды стекали по его лицу, приятно массируя мышцы искалеченного парня. Привыкнув к температуре воды, он расслабился, невольно начав по обыкновению разглядывать свое тело, трогая себя за гениталии. Эта привычка выработалась, когда он впервые в возрасте шести лет стимулировал половой орган игрушками, которые он брал с собой купаться, чтобы не было одиноко. Ему запомнилось это и тем, как однажды во время невинного изучения своего тела путем мастурбации его застукала бабушка, которая вероломно зашла в ванную комнату, проверяя все ли в порядке, заботясь о безопасности ребенка, как она считала. Он навсегда запомнил этот случай, так сильно врезавшийся в его сознание, как один из самых неловких моментов, которые ему предстояло пережить. Кадры из детства были все также ярки и отчётливый, поэтому они являлись всяческий раз, когда он также сидел в ванной, разглядывая себя. Однако в этот раз к нему уже никто не зайдет, ведь он по несколько раз проверяет, плотно ли заперта дверь на старый шпингалет, который частенько вылетал. Зажмурив глаза и погрузившись в мысли, он услышал, тяжелы и медленные шаги за дверью, от чего он наскоро вскочил и схватился за сердце. «Я не хочу выходить… Что я ей скажу? Как мне держать в себя в руках, выходя из положения стыда и ненависти?», — тревожило душу парня, который нехотя надевал на необсохшее влажное тело узкую рубашку цвета фуксия и джинсы, которые болтались на нем от недостатка веса. Он сорвал с зеркала полотенце, взглянув на свое лицо. Это было не самое ужасное, что он мог видеть, однако, зрительно он весьма изменился, а смуглый цвет лица приобрёл желтовато-трупный оттенок, с ярко выраженными темными кругами вокруг глаз. Взлохматив мокрые волосы, он с неестественной уверенностью выбежал из ванной. На кухне, по-своему обыкновению, пожилая женщина варила злаковую кашу, которую Русланчик ненавидел, ежедневно съедая порцию вязкой и тягучей массы, которая по убеждению бабушки, должна была сделать из него крепкого и сильного мужчину. Он бесшумно вошёл в узкую комнату и уселся за прямоугольный стол с краю, брезгливо стряхивая остатки еды на пол. Русланчик с минуту наблюдал за безмятежно-спокойной готовкой женщины, которая словно не замечала присутствие внука. — Снова каша? — начал он, наморщив лоб. — Да… — произнесла она, глубоко вздохнув, накладывая еду по глубоким тарелкам. — Так что значит... Все как раньше, по-прежнему? — глухо буркнул юноша, отстраненно засмотревшись в окно. — Да, по-прежнему, — повернулась женщина лицом к внуку, — На, вот… Полей-ка сверху сгущенкой, послаще будет, — спокойно сказала она, едва заметно улыбнувшись. На маленькой кухне царила тишина, лишь за окном неугомонные водители сигналили в автомобилях, разъезжаясь, кто куда. Русланчик, молча и быстро ел, пока бабушка в свою очередь совершала привычный утренний ритуал, читая газету телепередач, и напевая знакомую мелодию себе под нос, словно ничего и не произошло. Старые часы пробили «8:00». Кот все также тёрся о ногу бабушки, выклянчивая лакомства. Телевизор по-прежнему показывал первый канал, все с теми же телеведущими утренних новостей, которые, за столько лет, стали теми родственниками, которые поселились в доме и периодически докучают паршивыми новостями и проблемами. А на завтрак была все та же каша и стакан теплого молока. Все осталось без изменений. Жизнь продолжала идти медленно и прозаически, своим чередом, заставляя стрелки часов вращаться по кругу, а людей продолжать жить по такому же графику, делая из них заложников установленных правил и норм неизвестного никому лица.ЭПИЛОГ
Чувства интереса сменялось лёгкой тревогой. «Что меня ждёт сегодня?», — прокручивал юноша не раз в своем сознания, трясясь в душном троллейбусе. Одно согревало его сердце — на практике он будет не один. Многие ребята из колледжа шли на первую учебную практику туда же, что и юноша, и прекрасно то, что среди них был загадочный парень Вадя, недавний разговор с которым остался приятным воспоминанием для Русланчика. Сегодня был совсем другой день не похожий на остальные, что-то изменилось. В ду-ше юноши образовалось огромное облако, распирающее грудь, прилив болезненной лёгкости после долгого тягучего, как мазут или болота чувства печали, обволакивало его сердце. Его жизнь никогда не станет прежней, а также разум, отрезвлённый посредством опыта и поисков своего «Я». Юноша решил, что это и есть его окончательная форма личности. «Как больно и странно найти «самого себя», и осознать, насколько ужасным порой может быть тот, в чьем теле тебе приходится жить и чьи мысли исполнять в настоящем», — углубился в раздумья он. — Руслан! Постой… — окликнул знакомый голос позади. Юноша встрепенулся от неожиданности, увидев высокого, широко улыбающегося парня, чьи глаза переливались в утренних лучах света. Русланчик ответил ему взаимным кивком и улыбкой. Ему было отрадно в этот момент, и опустошенность с поразительной скоростью заполнялась частичками счастья или чем-то похожим на это чувство. Это стран-ное ощущение платонической увлеченности человеком, которого только предстоит узнать лучше. Они шли по шумной улице вдоль съестных лавок и разного рода товаров, наблюдая, как торгаши раскладывают свой товар, изрядно презентуя его, как компания мужиков тащат огромную тележку с чем-то тяжелым. Здесь была своя жизнь — грязная и нищая, но в ней был всей шарм, который юноша доселе не замечал, проходя здесь всяческий раз, но сегодня, сейчас, он находил «хорошее» в обыденности. Здание районного суда было на горизонте, и юноша старался замедлить шаг, чтобы выгадать лишние минуты времени, проведенные вме-сте с Вадимом, увеличено рассказывающего истории обо всем на свете, так мило и забавно улыбаясь. «А что, если представить, хоть на минутку, что через год, мы будем идти также по широкой дороге, где толпы людей куда-то вечно спешат, а мы идем и говорим о своем или просто молчим, разглядывая пестрые билборды большого города. И вот тогда можно делать все что угодно, например, уехать, сбежать от осуждающих взглядов, далеко-далеко, объез-дить все штаты, смеяться, когда смешно, плакать, когда грустно. И пожить так, пусть и не долгое время, ночуя в машине или хостелах, подрабатывая в дешёвых пабах, лишь бы опла-тить бензин, а затем ехать дальше. Вместе. Счастливые.