ГЛАВА 6. КРОЛИЧЬЯ НОРА ГЛУБОКА
Русланчик бежал по улицам города, вплоть до остановки, которая находилась на внушительно далёком расстоянии. Все дорогу он ни о чем не думал, в голове была пустота, но в тоже время, что-то давящее на темечко, не давало расслабиться. Маршрутка ехала с поразительной быстротой, дорога была совсем пустая, в особенности на выезде из города. Обычно этот маршрут составлял двадцать пять или тридцать минут, но сегодняшний день был исключением. Приближаясь к нужной остановке, сердце юноши заколотилось, и гнетущее чувство тревоги и страха с новой силой затмевало его разум. «17:32» — взглянул на часы «Хороший мальчик» и вздрогнул. «Чуть больше, чем через час мне придется умереть… Что за трусость!? Я же ведь сам решил, сам захотел умереть. И так должно случиться, чтобы хоть в чем-то себя по-настоящему уважать и кончить достойно, что это не просто пустые слова. Ко всему прочему, пути назад нет… Все мои прошлые старания в учебе пошли под откос, ещё это «удовлетворительно» за экзамен… Моя репутация среди сверстников — полная катастрофа и настоящих друзей нет… И дома у меня тоже больше нет. Что же случилось с бабушкой, она смогла подняться?», — с тревогой накручивал себя юноша. Пораженный внутренними противоречиями Русланчик шел по грунтовой дороге, ведущей от остановки прямиком к их дачному домику. Он разглядывал унылый пейзаж вечернего пригорода, замедляя шаг, а то и вовсе останавливаясь, словно стараясь отсрочить приближающуюся смерть под предлогом запечатлеть в памяти хоть что-то, пусть, даже если это скудные виды растительности на фоне светло-серого неба, главное восполнить пробелы в памяти, а чем уже не важно. «Если бы меня спросили: «Боитесь ли вы смерти?», я бы с уверенностью ответил: «Меньше, чем ментального одиночества», но если бы мне сейчас задали вопрос: «Что вы испытываете, когда до смерти остаётся один час?», то я с дрожью в голосе отвечу: «Страх!», — рассуждал «Хороший мальчик», подходя к дому. Он открыл калитку ключом, войдя все в тот небольшой сад, с миниатюрным палисадником возле дома. Ветхий сарай совсем почернел, из-за сырой древесины, а в воздухе витал скорбный дух отчаяния. Единственное, что не омрачало вид, это было дерево рябины. Оно изменилось с того времени, когда юноша приезжал в прошлый раз. На смену отпавшим янтарным гроздям пришли крохотные белесые цветочки, как символ возрождения. Белые цветочки с желтой сердцевиной были словно невинные души, чьи храбрые сердца, развивались на фоне мрачных серых сумерек остывшей плоти. Он подошел, чтобы коснуться крепкого ствола, вдохнуть свежесть зрелых зеленых листьев, которые еще полтора месяца назад были стиснуты в тесные коробочки-почки. Юноша, внимательно разглядывая ближайший листок, положив его на ладонь, видя, как он изменился. Годами он наблюдал, как меняется этот плод, как каждую весну он возрождается, обретая силу и красоту, и вот наступило его цветение. «Когда я сажал это дерево с мамой, я помню, как был счастлив. Мы бегали вокруг него, играя в салки, она поддавалась мне, а я ей. Помню её лёгкое светлое платьице, ее смех… Но у меня никак не получается вспомнить ее лица, словно это было во сне. Мое самое чудесное сновидение. Мам, мама, мамочка… Мой призрак, помнишь ли ты, что я твой ребенок…», — всхлипывая, нашептывал «Хороший мальчик». «Конец страданиям! Когда надо подумать о чем-то хорошем, я все время вспоминаю это. Зря стараюсь вспомнить что-то ещё, это единственное достойное воспоминание. Оно как картина Гадмандсена — светлое и успокаивающее. Представляю, что вся жизнь может быть вот такой, как череда детских счастливых воспоминаний... Несколько трудных минут, в покое совершенного счастья... Героическая ложь людей, никогда не опускающихся руки». Темнело. Оставалось чуть больше получаса до того, когда мир и вселенная, все перестанет существовать для одного человека, маленькой незаметной песчинки в огромной давильне ему подобных. Юноша на время ушел в раздумья, от чего совсем забыл позвонить старому приятелю, чтобы отдать голубенький блокнот, на страницах которого скрывается самая большая его тайна. «— Алло, это Руслан, ты же сейчас у бабушки? — Привет. Да. Ты уже едешь? Мы с бабушкой тебя встретим… — Стой! Нет! Я уже на даче. Приходи один, только сейчас же, это срочно! — Эм, Рус, я сейчас прям не смогу… Ты бы хоть предупредил, могу прийти минут через двадцать разве что… — Ладно, я жду. Только не опаздывай, это важно! — Не кипишуй, буду» Положив трубку, юноша решил не терять драгоценного времени и все приготовить. «Может даже к лучшему, если этот малый увидит мои приготовления и поймет, что к чему», — подумал «Хороший мальчик». Юноша решил, что будет символично повеситься именно на дереве, с которым у него связано много приятных воспоминаний, внутренняя сторона его была скрыта от любопытных глаз прохожих, ко всему прочему, сейчас, когда из-за облачной погоды раньше стемнело, его тем более никто не увидит, а утром будет уже поздно. Не без труда юноша выводок из старого сарая стремянку, которую предстояло разложить до ста пятидесяти сантиметров, чтобы закрепить на прочной ветке дерева джутовую верёвку диаметром в двадцать миллиметров. Поднимаясь на лестницу ноги его не слушались, а руки трясло. Страх окончательно овладела Русланчиком. Оглядываясь по сторонам, он высматривал в дали фигуру товарища, но никого не было. Спустившись на землю, «Хороший мальчик» тяжело вздохнул. «Больше ждать нельзя!», — с этой мыслью он наскоро достал из сумки сверток тугой веревки и наскоро размотав, распределил на земле. Он теоретически подготовился, как правильно завязать эшафотный узел, теперь пришло время переходить к практике. На улицах почти полностью стемнело, поэтому нужно было поторопиться. Схватив в руки один конец джутовой веревки, юноша принялся повторять про себя правильный алгоритм действий: «Итак, помню, что надо взять верёвку с одним свободным концом, затем замотать его вдвое, чтобы получилась петля. Отпускаем длину, необходимую для петли, думаю, сантиметров 30-35 будет достаточно, и делаем несколько оборотов вокруг веревки, оставляя промежуток в верхнем обмоте. Далее делаем три обматывания сверху вниз, в свободный конец опускаем внутри обмоток и протягиваем в оставленное отверстие. И в довершении начатого, протягиваем свободный конец, предварительно затягивая узел по ширине петли», — мысленно проговорил Русланчик. Но на практике оказалось не все так легко. Он снова взглянул на часы «18:14» — в груди укололо с троекратное силой. Вдали он увидел знакомый силуэт, со всей надеждой, юноша ринулся доставать заветную записную книжку. И не дожидаясь, решил сам побежать на встречу. Молодые люди столкнулись возле калитки. —Где тебя носило! Я полчаса ждал, как проклятый! — дрожащим голосом, проревел «Хороший мальчик», оседая от бессилия. Лицо Русланчика было совсем белым, а глаза безумными. Он уже походил на мертвеца, от чего Денис, стоя как вкопанный, ужаснулся. — Рус, ты чего? Эй, что произошло? — взволнованно тряс его парень. — Вот, тут… Я собрал… Я собрал, положил, собрал… Эм... Письма, другу… Друг, он уезжает сегодня. Кхм, и я хотел отправить вот это, но не могу… Я хотел, но не могу, понимаешь, не могу! — беспрестанно кивая, с жаром, задыхаясь, тараторил Русланчик, — Я в общем… Вот адрес, завтра, слышишь, завтра! Завтрашним утром поезжай на почту или в другое время, но лучше утром, отправь их… Вот адрес, не забудь! А! Деньги! Деньги, деньги, денежки… Я сейчас, я принесу… — он побежал через сад, огибая палисадник, где на старой бочке лежала его сумка, но разогнавшись до предела, у него свело правую ногу и на всей скорости, юноша пролетел телом по влажной сырой земле с небольшой растительностью. «Хороший мальчик» ничего не чувствовал кроме желания остаться в таком положении, прямо здесь, на земле, в грязной и сырой одежде, не тронутый никем, словно слиться с природой в единое целое, уйти под землю, исчезнуть с лица Земли. Запах травы вперемешку с ароматом лесных грибов, опьяняли. Этот запах ассоциировался у юноши с тревогой и неизвестностью, с чувством необъяснимого волнения и небезопасности. Минутой позже, он почувствовал, как его треплют за рукав, пытаясь усадить. — Эй, ты слышишь!? Посмотри на меня! Мне, правда, некогда, блин! — вскрикнул Денис, поддерживая парня со спины. Юноша, чувствуя опору рук приятеля, обвил его шею, прильнув к его груди. И чувствуя свою ничтожность и немощность, Русланчик горько заплакал, сильно сжимая веки глаз. Он прижимался к парню все крепче, проводя рукой по тёмно-русой густой шевелюре, словно хотел взять от этого мгновения по максимуму, чтобы этот чувственный эпизод продлился чуточку дольше. — Я… Понимаешь, я должен убить себя… Себя самого, вот здесь… — прерывисто, с надрывом, прохрипел юноша, — Я не хотел говорить никому, потому что считал это удел слабаков, я был твердо уверен, что смогу все сделать правильно... Но не могу... Сегодня утром я думал об этом, но не боялся, я знал, что все получится, но как только перевалило за полдень, я принялся считать часы, когда приехал сюда, то уже минуты... У меня руки дрожит от страха, ноги... Я весь в ужасе... Мне хочется закричать, чтобы оказаться спасенным, я ненавижу себя за это, потому что это трусость, это страх перед концом! — Чего? Зачем? — подавленно произнес Денис, разглядывая впалое и страшно худое, при тусклом свете уличного фонаря, лицо старого друга. — Я должен, понимаешь, если я не сделаю это, то я буду не мужиком… Я… — задыхаясь, запальчиво говорил «Хороший мальчик». — Что за чушь? С чего ты взял!? — в недоумении прервал юноша. — С того, что… А сколько время? Сколько, а? — исступлённо завопил Русланчик, схватившись за ворот парня. — Эм, сейчас… «18:26» — ответил старый приятель. — Я уже не успеваю! Помоги мне! Я должен, должен… Повеситься… — наперебой забормотал он, от чего его речь была неразборчивой. Русланчик вырывался из крепкой хватки парня. Слезы сквозным потоком ослепляли «Хорошего мальчика». — Нет, я не отпущу тебя! Не отпущу! Я не собираюсь в этом учувствовать! Зачем ты мне все это говоришь!? Я не хочу здесь быть! — яростно завопил Денис, находясь в панике и заключив сильнее друга в объятья. Тело Русланчика горело и трепетало от каждого вздоха. Он метался из стороны в сторону, в надежде вырваться, но все безрезультатно. Вскоре силы покинули его окончательно, лишь крупные капли слез стекали по щекам, а воспалённые глаза слипались от усталости. — Ну все… Все, слышишь! Давай, расскажи, что случилось? — хриплым голосом произнес старый приятель, жалея по спине «Хорошего мальчика». — Я не могу рассказать всего… — тяжело дыша и всхлипывая, еле слышно говорил Русланчик. — Тебе нужно переодеться, да и вообще… На этот раз я позову бабушку, она же будет волноваться. Я сказал, что пошел тебя встречать. Мне надоело ей врать, сейчас я скажу ей правду! — стойко произнес парень. — Мне тяжело… Я… Мне в дом зайти надо. Переодеться… — прихрамывая, юноша, не без помощи, поднялся на ноги и побрел в дом. В старом, темно-коричневом шкафу вся третья полка слева была напичкана старыми и уже поношенными вещами «Хорошего мальчика». Взяв чистые вещи, он побрел в ванную комнату. В зеркале перед ним крупным планом предстало лицо парня с безумным и пугающим выражением лица — это было его собственное отражение. Русланчик, трясущейся от нервной болезни рукой, очерчивал границы своего лица в зеркале. Его руки были знатно ободраны, а под ногтями просачивалась кровь вперемешку с глубоко засевшей едкой грязью. Дрожащими руками, он небрежно скидывал с себя элементы одежды, что были на нем. Обнажая себя, «Хороший мальчик», закрыв глаза, слегка касался тела, проводя пальцами рук и вздрагивая от щекотки. Он скользил рукой по груди, спускаясь к ребрам и животу, чувственно и животрепещуще массируя и лаская себя без всякого удовольствия. Русланчик снял очки, чтобы не видеть свое истерзанное физическими и душевными переживаниями тела, а также впалое, пугающее лицо. Он хотел чувствовать себя, но не лицезреть. Горячая волна безумия и эйфории взяла верх, в глазах все плыло и внутри творилось что-то непонятное, словно образовав в глубине души огромный котлован с отходом и мусором. Он уже не плакал, из-за отсутствия каких-либо чувств, а просто существовал, без мыслей и яркого потока ощущений. Теплый душ брызнул на его лицо, когда он вздернул рукоятку. Горячая волна, словно исцеляя, обрамляла его тело, затуманивая разум. Все эмоции превратились в единый смрадный коктейль, состоящий из гнева, ярости, самобичевания, но главное — полной отрешённости ко всему и от себя в том числе. «Хороший мальчик» лежал в старой пожелтевшей ванне с потеками по краям, на более чистом островке, свернувшись в клубок, его ребра и таз едва обтянутые кожей, пугающе выпирали. Закрыв глаза, он ощущал, как горячая вода орошает его обнаженные члены, погружая в клубы удушливого пара. Во рту сушит, а перед глазами все плывет, образуя перламутровые полосы, все рябит, но юноша не двигается с места. Он постепенно все больше погружался в состояние медитативной меланхолии, при этом все его воспоминания проходили сквозь него, а мысли утекали одна за другой вместе с проточной водой, стремительно и беспощадно. «Почему все так… Для чего я рожден? Я ненавижу всех кто меня окружает, себя же я презираю ещё больше… Убил ли я старуху? Наверное… Представляю, как в лунном свете ее полуоткрытые «мертвые» зрачки глаз, отражают шок и недоумение, щедро справленные страхом. А что, если ей не было страшно? Что если она хотела умереть, а я лишь оказал своевременную услугу по умерщвлению давно страждущего среди живых мертвеца!? Интересно, как ее обнаружат? И через какой срок? Может быть, в тот момент, как ее старческое тело будет извлекать из себя весь смрад посредством разложения ее плоти, хотя в первую очередь все начнётся с ее жалкой гнилой душонки. Пройдет день, два, максимум три и Барсик проголодаться, уж я-то знаю этого обжору, он подойдёт ее обнюхать, поморщится, но не побрезгует полакомиться глазными яблоками. Мой милый кот, мой славный и замечательный толстяк... Скучаешь по мне? Нет, ну конечно, ты не скучаешь ни о ком… Твое существование мне по душе, ты единственный кого бы я не истребил. Ты чертов мерзавец, никчемный комок шерсти, но ты мне нравишься сукин ты сын! Мы бы путешествовали с тобой и уничтожали бы всех не угодным нам, ради тебя я застрелил бы любую сучку, которая тебе не дала! Ха-ха-ха, любую, так и знай. Взамен, ты должен не мешаться мне под ногами, не стоять у меня на пути и не пилить мне мозги своим ебаным мяуканьем, пронзительным писком. Ты подумай, ведь кота никто разыскивать не будет, да и кому ты будешь нужен кроме меня… Мы должны стать единым целым, слышишь!? А что если на расстоянии в километры ты слышит, о чем я думаю, чувствуешь меня? Я заберу тебя с собой, но что мы будем делать, если вдруг она жива, что, если эта сука встала и преспокойно ужинает за кухонным столом в эту самую минуту!? Хотя это невозможно… Когда я уходил, она была такой… Эм... Такой мертвой и измученной, однако, эта тварь ещё всех переживет… Как я вернусь домой, если вернусь? Может быть ещё есть время покончить с собой, вот только я не могу, точнее боюсь… Все стало слишком сложно, а прошлое имеет свойство необратимости…», — анализировал «Хороший мальчик», постепенно теряя сознание вдыхая горячие клубы пара. Его лодыжка пульсировала от ноющей боли, а перед глазами предстало мутное облако густого пара, заполонившего небольшую комнатушку. За дверью послышался глухой мужской голос. Юноша не различал ни единого слова, лишь звуки, раздающиеся по нарастающей громкости, чем-то похожие на задушевные завывания. Слабой рукой Русланчик дотянулся до вентиля и кипяток прекратил лить на всю мощность, прекращая свое действо. Русланчик весь дрожал лежа в ванной, ничего не различая вокруг себя, все было в клубах пара. Постепенно юноша стал различать звуки за дверью. Это определенно была речь Дениса. «Почему он не убрался отсюда куда подальше? Зачем он остался?», — подумал он, закрыв глаза и внимательно слушая монолог приятеля. — … Все пройдет. Помнишь, что было написанное на кольце у царя Соломона — «Все пройдет», а на обратной стороне — «И это тоже пройдет». Фух, я устал… Устал стоять за закрытой дверью! Ты хоть живой там!? Эй, чувак, подай знак! «Хороший мальчик» открыл глаза, и тяжело вздохнув, огляделся по сторонам. «Издай звук! Я слышал, что ты выключил воду… Я не знаю живой ты… Эм... Через минуту я начну ломать дверь! Почему ты не думаешь обо мне!? Что я должен делать в такой ситуации!? Мне страшно! Я ни в чем не виноват! — надрывно воскликнул парень за дверью. «Блять, как же мне похуй на то, что ты чувствуешь, долбанный ты кретин!», — шепотом произнес «Хороший мальчик» и тяжело вздохнул. Ещё раз окинул полузакрытыми глазами комнату, он заприметил небольшой пыльный ковшик. Согнувшись в три погибели, юноша приподнялся и аккуратно перешагнул границу ванной, неловко запрокинув вторую ногу. Он мимолётно взглянул в отражение крохотного зеркала размером с голову, пытаясь увидеть себя издалека. Верхняя часть его тела была покрыта багровыми волдырями и пятнами в виде легких ожогов внушительно размера. Проведя легонько пальцами вдоль шеи, «Хороший мальчик» ничего не почувствовал, как это было, когда он находился под струями горячей воды. Неугомонная боль и жжение, сопровождаемые при ожогах в таких случаях, просто отсутствовали. Ему было все равно, он не чувствовал собственного тела. «Тело лишь плоть, оболочка в которой мы сосуществуем, чтобы тщательно скрывать от всех свое истинное дерьмо — душу», — шепотом промолвил он, равнодушно вглядываясь в бусины своих темно-карий глаз. Внезапно, он вздрогнул, когда услышал мерные толчки в дверь, вероятно плечом, шум нарушал его ментальное и физическое одиночество. Наскоро схватив котелок в обе руки, и взглянув на свое отражение, он со всей силой ударил по стеклу, которое с грохотом посыпалось в раковину. — Что у тебя там? Эй! Ты слышишь, ну конечно, слышишь, и тебе это не нравится! Потому что тебе очень плохо… — почти шепотом произнес старый приятель последнюю фразу. Юноша схватил осколок треугольной формы размером с ладонь в правую руку и, дрожа, провел вдоль от запястья до середины предплечья. Лезвие с легкостью скользило по влажной плоти, он резал быстро, не чувствуя боли, его пугала и завораживала мгновенно выступающая алая дорожка, видя ее он ощутил внутреннюю решимость. «Хороший мальчик» разжал кулак, осколок звучно упал на пол, раскололся на три части разной формы. Кровь стекала на каменную кладку грязного пола. Грязь, казалось, была везде. Левая рука висела полностью расслабленной и обездвиженной. Правой ладонью он накрыл порез. Кровь испачкала его руку, его ступни, и продолжала свой поток с новой силой. Она стекала обильной струей, когда юноша стал оседать на пол, прислонившись спиной к двери, на противоположной стороне которой был Денис. Ему послышалось робкое пение. Он стал прислушиваться, закрыв окровавленными руками лицо.***** «Друг, пожалуйста» Я понимаю тебя, но, когда ты успел поверить, что одинок? Ты говоришь, что пауки ползают внутри тебя И сделали себе дом там, Где когда-то был свет. Пораженный тем, кто ты есть и кем ты стал, Ты будешь скрывать от всех, отрицая то, что тебе кто-то нужен, Для того чтобы уничтожить свои кости. Друг, пожалуйста, убери свои руки, Которыми ты прячешь от меня свои глаза. Я знаю, что ты хочешь умереть, но, Друг, пожалуйста, не забирай свою жизнь у меня. Живя, как призрак, ты проходишь мимо всех, кого когда-либо знал. Ты говоришь, что ты в порядке, Но ты утратил свою власть и свое влияние, Поэтому я остановился, чтобы сказать тебе: Друг, пожалуйста, убери свои руки, Которыми ты прячешь от меня свои глаза. Я знаю, что ты хочешь умереть, но, Друг, пожалуйста, не забирай свою жизнь у меня. Может, скажешь мне свои планы на этот вечер? Потому что я просто не отпущу тебя, пока мы оба не увидим свет. И мне больше нечего сказать, Но я буду слушать тебя весь день, да, я буду. Друг, пожалуйста, убери свои руки, Которыми ты прячешь от меня свои глаза. Я знаю, что ты хочешь умереть, но, Друг, пожалуйста, не забирай свою жизнь у меня.
(Twenty-one pilots, «Friend, please»)
*****
Поняв голову вверх, Русланчик освободил лицо от жарких ладоней, наполненных слезали. Что-то похожее на ветер, бушевало и словно вырывалось наружу из груди, было жарко, тошно, а дышать тяжело, практически невозможно, от чего лёгкие юноши сужались всё сильнее с каждой минутой. «Надо накинуть полотенце и выбираться отсюда!», — решительно подумал «Хороший мальчик». Он ещё раз взглянул на опавшие осколки, в каждом из которых он видел искаженное и изуродованное отражение собственной души. Он на ощупь дотянулся до очков, лежащих на раковине и хорошенько протерев объектив, натянул на переносицу. — Я… Кхм... Я выхожу, — неуверенно произнес Русланчик, постучав по двери. Он открыл шпингалет в тот самый момент, как Денис молниеносно вскочил с пола. Оба парня стояли как вкопанные. Первым пришел в себя Денис. — Что ты там делал!? Почему не отзывался!? Это кровь? — воскликнул молодой человек, отчаянно смотря на парня, походившего на красный стручок. — Я размышлял… — апатично протянул «Хороший мальчик», — Я хочу посидеть у реки, можешь не таскаться со мной, твое сопровождение не обязательно, друг мой. Иди ка ты домой, — на одном дыхании проговорил он, доставая из шкафа свои старые вещи. — Ну, уж нет! Сначала нужно остановить кровь и наложить тугую повязку! А после мы пойдем вместе на реку, я разведу костер, возьму покрывало, спички и фонарик… — перечислял Денис, со сосредоточенным выражением лица, вероятно, чтобы ничего не забыть. — Да-да, пап, — саркастично протянул Русланчик, театрально закатив глаза.*****
Они шли по просёлочной дороге и оба молчали. Уходя все дальше, становилось темнее, массивные старые фонарные столбы оставались вдали от ребят, а перед ними расстилалось темное пространство, поглощающее своих путников манящим и в тоже время пугающим предвкушением таинственной неизвестности. Макушки деревьев слегка шевелились под воздействием лёгкого летнего ветерка, облака расходились врозь, на небе проглядывала одинокая звёздочка. — Кажется, завтра будет ясный день, — промолвил Денис. — Если ты увидел звезду на небе, это ещё не означает, что всенепременно будет ясная погода следующем днем. Ничему не стоит верить, порой даже собственным глазам, — раздражённо проговорил «Хороший мальчик», крепко сжимая окровавленный бинт, и буквально через минуту добавил: «Все что мы видим, вот это… Оно все ненастоящее, это зовётся иллюзией и проекцией того, что ты хочешь видеть». — Хм, допустим, но если все что видит человек иллюзия, то почему же тогда то же самое видят и остальные, то есть все люди мира, за исключением разве что тех, у кого психическое отклонение, — с энтузиазмом заметил молодой человек, регулируя по пути ручку неудобного рюкзака. — Все очень просто, я бы даже сказал, очевидно. Те, кто видят мир иначе и есть те самые Люди-Индивидуалы, а та масса, что видит мир одинаково, ровно так же, как и его ближайший товарищ, те просто-напросто Люди-Примитивы! — рассудительно, с ноткой скрытой агрессии, продолжил юноша. — Значит высшие существа на планете Земля — это психи? — удивился Денис, снимая рюкзак с плеч, — Чувак, это просто невозможно, я когда-нибудь оторву это ручку к чертовой матери... — Если понадобится что-то разорвать, то обращайся, — все также серьезно произнес юноша. — Да, ладно, тут уже недалеко, донесу в руках… — сказал он, — Так все же, вернёмся к тому вопросу, о котором мы говорили с минуту назад. Значит, только психи являются людьми с собственным видением на мир, которое и является правильным? — Э, нет, ты не понял сути, основы… Дело в том, что никто не прав и понятие «быть психом» весьма относительно, не думаешь ли ты что любая твоя мысль не похожая на мою, является признаком психопатологии!? — его голос изменился на спокойный, даже ласковый. — Так ты говорил о картинке, что мы видели перед собою, а не о мыслях людей, которые, между прочим, одинаковы у всех! — утвердительно отстаивал Денис. — Ну, не скажи, друг мой, наши мысли с тобой весьма различны, причем очень... — расставляя акценты речи, продолжил Русланчик. — От чего же? По-моему одинаковы. Ты думаешь о потребности в еде, сне, о том где помочиться, как не попасть в передрягу, о желание ощущать комфорт, о создании семьи, существовании в социуме среди таких же как и ты, о сексе, в конце концов, что же касаемо нашего видения, то оно тоже одинаково, например, мы оба видим над собой темно-синее небо, с темными облаками и маленькой звёздочкой, вдали мы видим овраг, окружённый высокими деревьями, которые обрамляют реку, на середине какая-то коряга, вероятно оказавшаяся там после сильного ветра или бури. Мы одинаковые! — Нет, не прав ты… — нервно покачал головой юноша, озираясь исподтишка. — Почему же? — интересовался приятель. — Не прав ты и все тут! — отрезал «Хороший мальчик», отвернувшись. — Ха, придумай причину получше, а я пока веток соберу для костра, — сказал напоследок Денис, отходя в сторону. Юноша сидел на старом темно-зелёном одеяле, до того древнем, что когда-то выбитые швейной машинкой узоры, были полностью стерты, а цвет значительно потускнел. Он наблюдал с равнодушным лицом водную гладь, освещённую месяцем, красиво преломляющий свет белых полос луны. Вокруг стояла тишина, которую старательно пытались нарушить армии кузнечиков, сверчков и периодическое бульканье в реке водомерок. Русланчик, улегшись поудобнее смотрел куда-то вдаль, отложив очки в сторону. Размытые полосы и кромешная темнота стали комфортным местом для «Хорошего мальчика», он будто почувствовал родную стихию. «По-моему это и есть мой мир, в которым я хочу существовать, где темно, тихо, а речной свежий воздух приятно обдувает лицо. Это и есть мой Дом!», — рассуждал юноша, абстрагировавшись, не замечая старого приятеля, сидящего неподалеку у костра, он вовсе не старался слушать его речи. Русланчик почувствовал лёгкий толчок в колено, затем второй, который был более ощутимым, и он вскочил. — Ну что ещё!? — воскликнул юноша, чьи ледяные глаза поблескивали в темноте. — Ты чего молчишь? Я звал тебя раз сто, но в ответ — ничего! — проговорил Денис, усаживаясь рядом с приятелем. — Отстань, я тебе не кукла! — грозно прикрикнул «Хороший мальчик», — Ну что тебе? — начал он снова поразительно ласковым голосом, словно сдерживая свой порыв. — Вот это метаморфоза! И мне все же интересно узнать твою версию о мировосприятии, — с любопытством продолжил спор парень. — Я в душе не ебу что тебе надо знать! Если ты, итак, меня не понял, то и стараться объяснять суть — бесполезно! — раздражённо воскликнул Русланчик, суетливо отирая ладони о ткань брюк, и болтая ногой, при этом всячески стараясь принять вид спокойного человека. — Почему ты считаешь, что я не пойму… — протянул молодой человек. — Потому что ты и вы все ограниченные плебеи, одноклеточные Люди-Примитивы! Дело не в мыслях о потребностях и прочих благах, дело в более узком, локальном смысле этого, а именно в том какую политику ты гнешь, каким ты видишь окружающее тебя, какую «иллюзию» ты создаешь сам для себя. В этом и есть смысл всего, суть в котором — отречение, ибо только так можно найти себя самого и путь! Я нахожусь в «иллюзии», но в своей собственной и она меня не устраивает, поэтому я и жить то не желаю! Что ты ещё хочешь услышать, а? Моя жизнь — это пить напиток «Coca-Cola» по выходным или в будни, но это редкость, это сидеть одному дома, когда предоставляется такая возможность, а именно когда бабушка ходит за пенсией или на рынок. А еще, это смотреть «Конь БоДжек», «Холящих мертвецов» и «Гриффинов» и наслаждаться этим времяпрепровождением. Мне доставляет удовольствие ходить на рыбалку ОДНОМУ, я жду этого времени каждое лето, когда можно часами сидеть ОДНОМУ и наслаждаться одиночеством, я могу делать все, что захочу! Мне и с тобой нравилось часами сидеть, наблюдая за крючком до тех пор, пока ты МОЛЧАЛ, поэтому, думаю, предельно ясно чего я хочу, а чего нет! Ну, а что является моей собственной политикой, так это истреблять всех ебнутый, пидоров, СПИДозников, ЛГБТшников, фриков, тупых, уродливых и толстых бабищ любой национальности, а также инвалидов, пенсионеров и собак, что заполонили эту страну, а так же тех, кто с пеной у рта защищает все это вышеперечисленное сборище. Только система, только террор! — жадно восклицал «Хороший мальчик», задыхаясь на полуслове, но продолжая провозглашать свою, как ему самому казалось, величественную речь лидера и именитого оратора. — Хм, такого я даже не ожидал от тебя... Не проще ли просто, к примеру… Забить... — растерянно проговорил Денис, потупив глаза в одну точку и стараясь переварить вышесказанное. — Я пробовал, но это бесполезно, — механически ответил юноша. — По-моему ты сходишь с ума на этой почве. Странный ты… — скептически озираясь на Русланчика, проговорил приятель. — Ну да, и что с того? — оскалившись в усмешке, протянул «Хороший мальчик». Оба замолчали. Искры костра подпрыгивали от лёгкого дуновения ветра на несколько метров от пламени. Денис сидел пораженный, косо озираясь на старого друга, чьи руки от сажи были черные, под сгрызенными под корень ногтями его виднелась засохшая кровь, да и сам он выглядит дурно и неопрятно. Он достал из кармана брюк мятую по бокам пачку дешёвых сигарет и, затянувшись, почувствовал некоторое отпущение от мыслей. Приятный холодок распространялся в организме и, переполняя грудь отравляющими парами, восполнял чувство душевного буйства. — Хочешь закурить? — с искусственной лёгкостью пробормотал Денис. Опустошенным взглядом Русланчик взглянул на старого приятеля, кивнув в знак согласия. Он весьма мастерски держал сигарету между пальцами. Его взор был устремлен на заросли камышей, погруженных во тьму позднего вечера. Что-то таинственное и зловещие таилось в мутной поросшей зарослями болотной жиже с левого края реки, огибающий двухметровый овраг. «Хорошего мальчика» прельщала эта затхлая грязная яма и заворожённый, он не мог оторваться, рассматривая детали в кромешной темноте. Его, своего рода, медитацию нарушил голос рядом сидящего парня, между делом напевавшего какую-то до боли знакомую мелодию. — Слушай, а что в той книге, что в конверте, ту, что ты дал мне, она кому? — произнес молодой человек, который по не раз прокрутил этот вопрос в мыслях, перед тем как озвучить. — Что? Мм... Сейчас это уже не важно... — встрепенулся Русланчик, невольно вздрогнув. — Это тому мужчине, что приезжал? — с азартом продолжил приятель. — Это не имеет значения… Что смотришь? Думаешь, что я пидор!? — агрессивно воскликнул юноша, чей голос изрядно подрагивал. — Хм, я этого не хотел сказать, я просто… — спокойно продолжал Денис. — Ты просто пидорас! Ты гомосек! Отсядь от меня! Ха-ха-ха! А я-то думаю, что он за мной ходит повсюду… Долбись в жопу со своими дружками, глиномесы ебучие, а меня хватит преследовать! — дрожащим голосом закричал «Хороший мальчик», нелепо и наигранно жестикулируя, смеясь невпопад. — Эй, что блять с тобой!? Я к тебе не лез, ясно!? — вскочил парень, отходя в сторону, — Я знаю правду! Да, знаю, нравится тебе это или нет, но мне плевать кто ты там! Хотел тебе помочь, но видно это бесполезно уже, в общем, я сваливаю! — уверенно произнес Денис, собирая вещи с земли в рюкзак. Русланчик стоял на месте как вкопанный, его ноги словно вросли в землю, не понимая, что делать, он старался продумать в экстренном режиме свои дальнейшие действия. Вулканическая ярость все больше нарастала, но вместе с тем и скребущее чувство сродни тревоги и страху, они одолевали его с непревзойденной силой, благодаря которой паранойя уже хозяйничала в его сознании. «Что, если это сукин сын расскажет всем о том, что знает!? Он умеет убеждать, а стало быть, ему непременно поверят!», — в ужасе анализировал юноша, теребя от нервозного состояния край футболки. Глаза бегали из стороны в сторону, биение сердца разрывало грудь, его трясло. Старый приятель, наскоро собравшись, зашагал по узкой тропинке, которая была короче и вела как раз к его дому. «Хороший мальчик» ощущал, что если ничего не предпринять сейчас, то ему конец, в лучшем случае он все же решиться умереть, тем самым, избавив себя от душевных страданий, в худшем — он даже боялся вообразить, как столкнется с волной порицанья и стыда, а затем его ждет психиатрическое отделение пожизненно. Во рту пересохло. «Нет, нет, нет… Нет! Никакой психушки, где повсюду незнакомые люди, никаких удобств, а главное меня ожидает постоянное насилие потных грубых мужиков-санитаров! Я не выживу, когда несколько двухметровых амбалов будут одновременно трахать меня, с силой шлёпая по бедрам и проводя по лицу и шеи острой заточкой, чтобы я ритмичнее работал языком. И если хоть что-то им не понравится из-за моей неопытности или неосторожности и прочего рода конфузов, они прикончат меня, заставив перед этим помучиться, изрядно попотеть, ублажая их. Один или два партнёра ещё ничего, но, если их будет с десяток! Я умру от СПИДа, если не окочурюсь от геморроя или рака тонкой кишки раньше!» — накручивал себя юноша. Словно разрядом тока поразила «Хорошего мальчика» спонтанная идея, и немедля, он с разбегу, побежал прямиком на приятеля, который проходил вдоль края оврага, находящегося над тинистым участком речного берега. Прицелившись, Русланчик ринулся вперёд. Вцепившись в левое плечо Дениса, он повалился вместе с ним кубарем вниз. Оба неудачно упали на мягкий илистый песок вперемешку с глиной. Денис приземлился полубоком на правое плечо и издал лишь глухой звук, похожий на вздох, а Русланчик прокатившись по твердой земле ободрал запястье и колени, но благодаря повышенному адреналину он ничего не почувствовал и набросился сверху на молодого парня, который скорчился от резкой боли в локтевой части. Руки начали дрожать, когда «Хороший мальчик» увидел, что кажется, его закадычному другу на самом деле очень больно. Он отполз в сторону, наблюдая в лунном свете за юношей, который согнувшись напополам корчился с поврежденной рукой, весь мокрый в грязной жиже, лежал и издавал звуки похожие на крик чайки. «А что теперь… Как мне его прикончить?», — под влиянием паники думал юноша. В округе не было ничего, чем можно было забить до смерти или придушить страдальца. Русланчик нерешительно придвинулся к Денису, который, в свою очередь не говоря ни слова, тяжело дышал, постанывая. — Ты знаешь, зачем я тебя столкнул вниз? — дрожащим, от расстроенных нервов голосом, произнес юноша. Денис не шевелился, все так же пребывая в положении лёжа на правом боку. «Хороший мальчик», сидящий позади, аккуратно провел пальцами по спине давнего приятеля, прощупывая, жив ли он. — Ответь мне! Что-нибудь скажи… — с ноткой скрытого страха продолжил Русланчик. — Я не… Не могу пошевелиться. Мне больно… — отрывисто буркнул парень, чей голос дрожал, вероятно, от подступающих слез, — За что? — Мне надо тебя убить! И это не обсуждается! — с уверенной интонацией произнес «Хороший мальчик». Его голос был непоколебим, не смотря на внутренние терзания, он снова огляделся по сторонам, — Хм, как ты желаешь умереть? Я могу тебя утопить прямо сейчас или найти камень и проломить тебе голову, — невротично продолжил он, теребя парня за рукав. — Ты просто ебанутый! Ты поехавший, браток! Ха-ха-ха! Я не собираюсь подыхать, тебе ясно!? Ты блять… Каково это происходит… — потихоньку поднимаясь, с дрожью в голосе говорил Денис. — Я не хочу… Я не убийца, но так надо! — несколько рассеянно произнес юноша, продолжая искать сподручное средство, но не находя ничего, еще больше терял свою решимость. — Кому надо!? Ха-ха-ха! Что происходит вообще? Цирк какой-то… Ха-ха-ха, — нервно посмеивался молодой человек, находясь в недоумении от происходящей ситуации, — Фух, ладно... Ха-ха… Это трэш в чистом виде, блять! Короче, давай так… Мм... Просто разойдется по разные стороны и все. Я больше не куду тебя доставать, точно! С рукой у меня всё нормально, просто неудачно упал Я САМ, мне даже почти не больно. Да и ты не пидор, ты натурал... Ладно? — торопливо, но как можно убедительно говорил Денис, постепенно отходя в сторону. — Нет! Ты все расскажешь! К тому же твоя рука… Кхм... Она же, кажется, сломана… — прошипел «Хороший мальчик», внимательно исследуя парня и теряя над ним контроль. — Думаю это вывих или всего лишь ушиб, так что не волнуйся, я скажу, что упал и прочее в том же духе. Сам подумай, что за бред!? Убивать человека… Это же безумие! К тому же все будут знать, что последний видел меня ты, — говорил взахлёб Денис, часто дыша от сильной боли в плечевом суставе. — Я не знаю, блять, я в душе не ебу что делать! — отчаянно взвизгнул Русланчик, оглядываясь по сторонам, все тело трясло, то ли от прохладного позднего вечера, то ли от ситуации, в коей он находился главным образом по стечению безумных обстоятельств, — Не уходи… Я ещё не решил, что мне с тобой делать… — жалостливо и по-детски наивно, промямлил юноша, продолжая растерянно смотреть по сторонам. Паника овладела им и ничего путного, как назло, не приходило в голову. «Хороший мальчик» видел, как его некогда приятель уходит, придерживая правую руку, а ему остаётся лишь беспомощно наблюдать за всем этим со стороны. Однако спохватившись, он выкрикнул Денису вслед: — Эй! Скажи, а где тот голубенький блокнот, что я отдал тебе? Отдай мне его… — жалостливо добавил он в конце. — Что? — оглянулся парень, отошедший уже метров на пять-шесть, — Вот этот? Только он намок с краю… Денис аккуратно достал из кармана широкой толстовки маленькую записную книжку и поднял ее вверх за краешек, демонстрируя товарищу. — Да, его! Отдай мне… — произнес юноша, однако, в следующую секунду все было кончено. Он наблюдал, как юноша стал совершать какие-то резкие движения. «Неужели он… Этот кретин разрывает его на части!», — в ужасе заприметил «Хороший мальчик». Что-то с силой защемило у него в груди, и немедля он рванул прямиком вперёд, стремительно надвигаясь, на теперь уже своего врага. Пока он добежал было уже поздно в тусклом свете мерцающего месяца, на берегу, он отчётливо увидел разлетающиеся при легком ветерке обрывки белой бумаги. — Что ты наделал! Придурок! — со злобой воскликнул Русланчик, нелепо размахивая руками. — Сделал что надо! А теперь, отвянь от меня! — уверенно произнес Денис и, оттолкнув от себя юношу, побрел в сторону дома. «Хороший мальчик» стоял, не двигаясь с места. Ему было не по себе, и в отчаянии он выкрикнул: — Эй, постой, ты никому не расскажешь!? Не говори… — умоляюще протянул он, ни слова не услышав в ответ. Прохладный ветер обдувал мокрую плотно прилегающую одежду юноши. Вокруг была гробовая тишина. Тревога с новой силой подступала к глотке, вызывая рвотные рефлексы у «Хорошего мальчика». Внутри, в области груди он ощущал как что-то тяжёлое, сродни высотному дому обрушилось в нем, тяжёлым давящим грузом, осев в области желудка, образуя боль, атомно распыляющуюся по всему организму, резким сигналом пульсируя в висках. Он был совсем один. Дикое желание разрыдаться и упасть наземь одолевали юношу. «Сколько всего произошло за одни сутки… Кто бы мог подумать, но главное — что теперь делать? Мне страшно вернуться домой и обнаружить уродливый труп старухи, от которого веет гнилью и старостью. Однако я не могу, не могу жить здесь, скрываться в этой глухой дыре, и если я останусь тут, то все обязательно поймут, что я ее убил...», — неоднократно прокручивал эту скребущую сознание мысль «Хороший мальчик». Он не заметил сам, как быстро шагая, он дошел до дачного домика, который в темноте выглядит совсем крошечным и неприметным. На улице по-прежнему была тишина, давящая и тревожная, словно все вокруг утратило звук, растворяясь в потоке чего-то глобального и необратимого, неосязаемого человеком, обладающее чем-то мистическим. Бродя по комнатам и изучая предметы, чьи формы и силуэты были устрашающие в кромешной тьме, юноша не видел своими глазами представшего перед ним, он различал только прошлую, ту, необратимую точку невозврата минувших дней и недель. «В какой момент за всем этим потоком повседневности последовала обнаженная правда невидимого и неосязаемого на первый взгляд ранее. Кто виноват в том, что я стал тем, кем никогда не хотел быть, кто эти существа, что заставили меня совершать греховные вещи совсем неподвластные мне!? Я плод, созданный при чудовищном слиянии общественных порицаний и наставлений, сделавших из меня чудовище! Разве я виноват в своих действиях!? Нет! Нет! Никогда я не буду в этом виновен, я лишь плод, сотворенный другими жестокими и развращенными личностями и все, они все без исключения женского пола. Этот чертов матриархат! Будь он проклят! Сколько боли я претерпел за последнее время…». Бродя по темным комнатам старого дома, он находился в состоянии транса собственных умозаключений, от чего как от сильного наркотика прибывал в состоянии садомазохисчического блаженства. Его грязное во всех смыслах тело трепетало в порыве боли и гнева, испытывая одновременно нарастающее сексуальное возбуждение, затуманивающее сознание, природа которого была необъяснима. Он окинул взором темную комнату, находившуюся прямо по коридору направо, она была крохотная и нежилая, что-то вроде тех, которые берегут для разного рода хлама и тряпья, именуя это «кладовой». Коморка была едва освещена лунным светом из единственного окна, выходившего на задний двор с ветхой покосившейся оградой, за ней виднелось кукурузное поле, с ещё молодыми и незрелыми початками, которые в августе пользуются большим спросом у дачников, обычно перепродающих их на рынках. «Хороший мальчик» завороженно наблюдал вид густой ночи за окном. «Меня всегда пугала темнота. Помню, как с детства любил смотреть в окно, когда на улице наступала ночь, она пугала, но вместе с тем завораживала своей неизвестность и опасностью, чем-то запретным и от того таким сладостно-желанным. Ведь я никогда не гулял ночью, даже поздно вечером… Но меня всегда прельщала эта свобода, что-то неизведанное. Мам! Ма, ты слышишь меня!? Ну конечно! Я помню, как ты показывала мне это поле, запрещая пересекать его, нырять вглубь, играть… Ты боялась, что я могу потеряться в нем, а теперь я перерос это поле, но страх остался, потому что потерялся в себе…», — шепотом произнес Русланчик, после чего слезы хлынули из глаз. «Хороший мальчик» все больше чувствовал прилив странных чувств, вызывающих сексуальное возбуждение. Он опрокинул голову назад, его дыхание участилось, слезы стекали вниз по шее, «Хороший мальчик» стал ощущать тяжесть и напряжение внизу живота. Юноша принялся выполнять ритмичные толчки о подоконник, растирая паховую зону правой рукой, а левой проводя по своему телу, представляя прообраз другого парня. Член становился тверже, а желание нарастало, но как бы он не работал руками, все было напрасно. Он открыл глаза, и, проведя влажной рукой по губам, чтобы почувствовать солоноватый вкус и запах естественной смазки, оглянулся по сторонам. В комнате не было ничего фаллической формы или отверстия, что могло бы скрасить акт мастурбации, вскоре взор юноши пал на два старых кресла, которые больше походили на громоздкие стулья с ручками. Оба предмета интерьера стояли в противоположных углах, но Русланчик, не взирая на тяжесть, стал подвигать одно кресло к другому, чуть не расшибившись о разного рода хлам под ногами. В кромешной темноте он на ощупь сдвинул кресла рядом, образовав между ними узкую прощелину шириной в два пальца. «Хорошо было бы постели поверх жёстких деревянных подлокотников покрывало», — подумал юноша, но вспомнил, что кажется, он оставил его на реке. Снова кольнуло в грудь от недавних воспоминаний, но это быстро развеялось путем навязчивых мыслей, порождающих плотское желание. Не в силах более терпеть, юноша наскоро снял с себя мокрые холодные вещи на ощупь, чувствуя одурманивающую, нездоровую страсть, граничащую с болью. В этот момент он не думал ни о ком, что могло взбудоражить его, никого не представлял. Это был акт с дьяволом, терзающим его душу и тело. Полностью обнажившись, он встал на два кресла коленями, предварительно оперившись на подлокотники и поместив свой член в узкую промежность, приготовленную им заранее между двумя деревянными ручками. Русланчик облокотился на спинки кресел локтями, а пальцами уцепился за пыльную полинявшую ткань, натянутую на мебель. Наконец устроившись поудобнее, юноша, пластично изогнувшись в пояснице, просунул набухший орган в отверстие между кресел, почувствовав резкую боль. Словно десятки мелких иголок щекотали внутреннюю плоть, вместе с тем калеча стенки члена «Хорошего мальчика», выполнявшего тем временем несколько однотипных фрикций. Он дернулся в сторону и, выйдя к свету из окна, он увидел мелкие кровяные царапины, на ощупь это были занозы. Но желание было сильнее. Юноша вторично принял все туда позу и во второй раз «вошёл» более уверенно, испытав блаженство и боль, от которой «Хороший мальчик» ощутил головокружительную эйфорию. Он с силой и нарастающим ритмом растирал пенис, сильные эмоции переполняли грудь, и тяжело дыша, он лишь вскрикивал в последние двадцать секунд на пике оргазма, вместе с тем ощущая жгучую боль, отрезвляющую и рассеивающую нирвану, в которой он прибывал пару минут. Ему ели удалось кончить с удовлетворенностью, но какой ценой. С лёгкостью вынув половой орган, обильно смазанный собственными выделениями, юношу адски скрутило невыносимой и не испытываемой ранее им болью в паховой области. Он свалился от бессилия на пыльный скрипучий пол, согнувшись в позу эмбриона, сильно сжав между ногами половой член, который был изрядно покалечен после экстремальной мастурбации и, прикусив зубами пальцы руки, тихонько взвыл. Юноша пролежал так, будто целую вечность, пока его тело не замерзло, и он не почувствовал дрожь. Ослабляя постепенно ноги, он ощутил, горячий пульсирующий поток, стекающий по его ногам — это была кровь. Он не только ощущал ее, но и видел сквозь густую темноту. «Хорошего мальчика» одолевала дремота и кружилась голова, каждое движение в нем вызывало режущую боль в паху. Тело становилось тяжелым и каменным, страха не было, а потом наступила темнота. «Звуки доносились с улицы. Какой-то нарастающий шум, а затем мирное затишье. Юноша открыл глаза, услышав шум дождя, запах сырости и прогнившей древесины под ним. В крохотной комнате все еще стояла густая темнота. Тело было тяжелым, и, будто растекшись по полу, сливалось с ним, прорастая в него. Лежать было холодно и до жути противно от внушительного слоя пыли и плесени, а северный ветер насвистывал балладу в раскрытое настежь окно. Юнец нащупал круглые очки, удивившись их форме, но, не придав явного значения этому, его были квадратной. В телесном бессилии он поднял руки над собой. Это были не его руки. Конечности выгладили крупнее, чище, не имели повреждений, и, вместе с тем, они обладали все той же формой, что и прежде, он чувствовал их, они принадлежали ему. В метре от него скрипнула половица, юноша тут же вздрогнул и опустил руки вдоль корпуса. Над его лицом воздвигнулось пушистое создание, сверкая красными пуговицами глаз. Оно стало обнюхивать юношу, елозя влажным носом и щекоча тонкими усами, от чего лежащий замотал головой в разные стороны. И тут, нарушая тишину и завывания ветра на пару с летним дождем, раздался ворчливый писклявый голос, словно из ниоткуда. — Ах, боже мой, боже мой! Как мы опаздываем! — вынимая часы из жилетного кармана и, посмотрев на них, белый кролик последовал в дверцу раскрытого окна, — Следуй за мной, мой славный мальчик! — Погоди…— юноша резко вскочил, ощутив себя по-особому большим, его все еще штормило в разные стороны, и он неуклюже переступал с ноги на ногу. — Быстрее-быстрее-быстрее, мы опаздываем, опаздываем, и стрелки на моих часах начинают дрожать, — бормотал себе под нос пушистый зверек. — Пожалуйста, помедленнее. Я пойду за тобой куда угодно, только забери меня отсюда в лучший мир, — пролезая через оконную раму, прокричал юнец. Он бежал, не разбирая дороги. Каждый его шаг давался с трудом, тело не принадлежало ему полностью. Дождь хлестал по его голым плечам, от мокрой одежды он дрожал еще сильнее. — Кролик, ты где? В какой стороне твоя нора? — остановившись отдышаться, воскликнул он, в отчаянии глядя по сторонам. Белый кролик скрылся в чаще, и юноша нырнул вглубь леса за ним. Тропинка вела его прямиком к импровизированной сцене. Растительность уходила под землю, кустарники образовывали полукруг в виде арены, а упавшие стволы деревьев и пеньки служили трибуной для зрителей. Лесные животные в строгих с иголочки костюмах и фраках с важным видом занимали свои места и терпеливо ожидали долгожданного гостя.Акт первый — Рождение
На арене появляется беременная золотистая лань и дождь с ее приходом прекращается. Постепенно начинает светать. Вслед за ней, словно тень, следует буро-рыжая лиса. Лань стремится вперед, не взирая, что ходит по кругу и на рядом идущую спутницу. Лисица настойчиво сбивает с пути впередиидущую, покусывая ее задние конечности, как бы играя. Горделивая лань ускоряется, превозмогая нарастающую боль, и продолжает свой путь в одиночку. Тогда лиса вонзает острые зубы в тонкую кожу меж хрупких костей и упругих жил, откусывая кусок сырого мяса, кровь сочится и остается на шерсти хищника. Беззащитная лань испускает жалостливый звук, она хромает, но продолжает бороться, изо всех сил спасая себя и свое потомство. Лисица жадно обгладывает конечности своей жертвы, последний решающий укус, и та оседает наземь, издав глухой протяжный вопль. Из нее выходит плод. Животное не перестает отбиваться, пребывая в муках, но хищница неустанно пожирает ее плоть. На зеленую равнину падает обездвиженный комок. Мать с воплем падает в сторону, поджимая обглоданные культяпки, роняя крупные горошины слез. Лиса в крови и грязи покидает свою жертву, осторожно приближаясь к ее детенышу. Она осматривает его целиком, наверстывая круги, после чего начинает облизывать бездыханный рахитный плод, без намека на жестокую расправу. Лиса жалеет, трется щекой, дабы оживить хрупкое тельце, в то время как лань, безынтереса наблюдает за манипуляциями хищника. Сцена затягивается, образуя случайный ренессанс, словно эффект «slow-motion» в кино, благодаря которому, юноша начинает замечать утомленность и звучное перешептывание скотного двора. Затяжное бездействие заканчивается первым грудным вдохом и открытием влажных глаз молодого оленя. Он барахтается в лужи грязи и утренней росы, но его слабые конечности дрожат, и его попытки встать на ноги всякий раз заканчиваются неудачей, наряду с сильным стремлением к жизни. Полуслепой, он интуитивно тянется к родительнице, чувствуя небезопасность окружающего мира, но не находит в ней утешения. Лань с отвращением смотрит на собственное отродье, отворачиваясь и отпихивая подальше от себя, в то время как хищник кровожадно откусывает часть голени и скармливает новорожденному фрагмент тела его матери.Акт второй — Линия жизни
Свет падает на черного ворона, сидящего на крепком суку величественного дуба. Он с презрением и иронией наблюдает картину, развернувшуюся перед сборищем скота. Лань, еще живая, в предсмертной агонии наблюдает, как коварный хищник на пару с ее сыном обгладывают ее бедра. Лиса уповает своим триумфом над побежденным животным, но главное, она интерпретирует себя как творца, наставника и строгого учителя слабого существа подвластного ей. Ворон хохочет и его звучный голос нарушает ликование рыжей бестии. Лань роняет последнюю слезу и издыхает на окровавленной траве. Небо заливается янтарно-огненным заревом, обжигая кроны деревьев-великанов. Тем временем ворон вальяжно устремляется вниз, держа в клюве семена рябины. Все действие происходит на одной площадке, олень, лиса и ворон устремляют свои безмолвные взоры на зрителей. Толпа подхватывает общее безумие, прибывая на своих местах. Ворон присаживается на пластичную шею трупа, роняя из клюва, в отверстие между ребер животного, крохотные припасы. Молодой олень ложится наземь при виде крупной птицы, он пятится, прячась за лисицу, уткнувшись в ее пушистый рыжий хвост. Та, в свою очередь шипит и нелепо рычит сиротливо и жалобно, чей вой напоминает крик младенца. Ворон цепляется лапами за трясущееся тело детеныша, всеми силами пытаясь отвести его прочь, но тот, сопротивляясь, сжавшись, прижимается к наставнице-лисице. Хищница немедля нападает на черного ворона. Между ними наступает кровопролитная схватка не на жизнь, а на смерть. Молодой олень в смятении — убежать или остаться. Он бросает отчаянный взгляд на растерзанное тело матери и наблюдает, как стремительно между ее ребер произрастает дерево. Его неокрепшие конечности дрожат, когда он ступает по траве, оставляя после себя кровавые следы. Писк лисы и ворона доносятся глухим, еле слышным волнением, ракурс видения сужается до одного бездыханного существа. Детеныш несмело вглядывается в открытые, будто стеклянные глаза матери, видя в них свое жалкое отражение. Молодой олень вплотную приближается к ней и облизывает вытянутую морду мертвого животного, утыкаясь носом, безмолвно пытаясь сказать: «Мама, вставай, мама не время спать!». Корни произрастающего дерева ломают кости и разрывают стенки груди и брюха лани, от чего в воздухе чувствуется кисловатый запах ржавчины, вызывающий рвотные позывы. Молодой олень зализывает шрамы и глубокие раны, некогда грациозного животного, но все оказывается безрезультатным. Он оглядывается и наблюдает мертвых животных позади, среди них не оказалось ни победителя, ни проигравшего. Все умерли, а он остался совсем один, наедине со своим грехом. В грязи и липкой засохшей крови, что въелись в его плоть, олень пролазает сквозь узловатые корни дерева прямиком в утробу родительницы, соединяясь с ней, теперь это его дом. Действие заканчивается под улюлюканье скотного зрительского состава, после чего начинается торжественная вакханалия.Акт третий — Смерть
Наступает утро. Всеобщий хаос нарушает голос белого кролика на импровизированной сцене: «Пора друзья, пора!». Обезумевшая толпа подхватывает ошеломленного юношу, унося его для завершения представления. Перед юнцом открывается пугающая правда — его хотят принести в жертву. И пока кролик читает заученную панихиду, красноречиво варьируя словесными оборотами, и вращая в пространстве зонт наконечником вверх, словно тростью, юношу кладут на приготовленный ему столб без перекладины «Т»-образной формы для распятия.Бог наш, чудотворное дитя! Взгляни последний раз на чистое голубое небо, да пророни слезу радости и отчаяния, Услышь нас, ныни и присно и во веки веков. Поклонимся же господа, миром нашему Богу помолимся, Господи, освободи свою душу от греха, покайся! Кричи и плачь, но не карай нас за твое освобождение. Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже, Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже, Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже!»
Комната стала гораздо светлее, чем раньше, несмотря на глубокую ночь. Аккуратно поднявшись на четвереньки, юноша разглядел застывшую полосу от крови и спермы. Он нагнулся, чтобы ощутить зловонный запал собственного естества, однако, нафталин, витавший в комнате, изрядно перебивал его. «Хороший мальчик» обмазал три пальца руки выделениями, и, закрыв глаза, принялся отирать свои губы, касаясь языка, смачно сглатывая содержимое. Побродив ещё какое-то время по комнате, чтобы нормализовать дыхание, он принялся одеваться. Член все ещё был теплым, и пульсировала от боли, когда юноша под действием порыва и собственного желания решил снова возвратиться к реке, чтобы отмыться, во всех смыслах этого слова.*****
Идя по узкой тропинке в забытье, он с опаской оглядывался по сторонам, а по пришествии, ещё долго не решался обнажить свое тело, что бы погрузится в речной омут. Юноша желал вымыться, очиститься от всей этой грязи и пороков, вошедших с ним в симбиоз, словно сгустки червей кишащих и пожирающих все, что ему когда-то нравится в себе и окружающих его людях. «Хороший мальчик» нескоро разделся, постепенно входя в бодрящую прохладную реку, чье дно вызывало чувство тревоги, оно затягивало, обвивая его тощие ноги чем-то скользким и упругим, похожее на тело змеи. Набравшись духа, юноша резким прыжком погрузился с головой в реку. Вокруг все также было тихо, лишь капли, стекающие с коротко стриженых черных волос, нарушали звонким биение мертвое эхо густой летней ночи. Парень ощущал своду и раскрепощение от наготы, дающей эту самую приятную уязвимость. Он словно слился с природой в единое целое. «Хороший мальчик» вышел из воды, невольно окинув взглядом окружающий его «умерший» мир. Он вздрогнул от свежести, ощущая что-то вроде перерождения или даже крещения его собственной души. Однако ему не стало легче от мысли, что он никогда больше не станет тем самым Хороший мальчиком, чье звание ему было всегда по душе и к лицу, а теперь, это все ушло навсегда. Он не смог примерить на себя физическую смерть, значит, ему было суждено умереть духовно, а затем переродиться вновь, стать другим, измениться раз и навсегда — он перестал быть для себя Хорошим мальчиком. Юноша был на гране отчаяния и прозрения. Он схватил в охапку тряпье и покрывало, которое отлетело в сторону ветром, и побежал в сторону кукурузного поля, находящегося прямо по горизонту. Юноша бежал, совсем не жалея босых ног, ступни которых значительно пострадали от колкой травы, неровностей земной поверхности, камней и всякого разного мелкого сора. Однако ему была в какой-то мере приятна эта постоянно поступающая боль, от которой порой хотелось вскрикнуть, но он был убежден, что если он выдержит эти физические манипуляции, придуманные им самим для себя же, то он непременно сможет очиститься, стать чуточку лучше, если испытает боль, уничтожение в лице себя прежнего. Кукурузные стебли с силой хлестали его по голым бёдрам и груди, а ноги заплетались, стараясь удержать равновесие из-за твердой рыхлой земли. Наконец юноша не выдержал и на полном разбеге рухнул на землю, которая непременно кишела разного рода насекомыми. От усталости и дремоты, парень ещё долго лежал, распластавшись на груди, пропуская сквозь пальцы рук сдобренные осадками куски земли, разламывая и сжимая, делая их более глинистыми. Отколов крохотный кусочек, у юноши возникло необъяснимое желание попробовать его на вкус. Он коснулся кончиком языка, почувствовав нечто слегка вязкое и почти безвкусное, словно активированный уголь, слабо напоминающий привкус грибов, жженой листы и мела. Однако юноша вовсе не спешил выплюнуть, а долго изучал этот вкус, растворяя и смакуя языком, а затем сглатывая «частички природы». Перевернувшись на спину, он привстал, зажав голову между колен. Юноша надавливал себе на виски, тем самым выгоняя разного рода тревожные мысли, предвестниками которых явились события последних суток, мучительных и непростительно долгих. «Как же хорошо и отрадно тем, кто сейчас преспокойно дремлет в своих уютных постелях, совсем не задумываясь о том, что кому-то именно в эти минуты прескверно как никогда… Все заботятся только о своей шкуре, это факт! Страшно… А что же будет дальше?», — думал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он брёл так долго до дома, не поднимая глаз и не рассматривая окрестность, шел интуитивно, словно блуждая по кругу. Когда он открыл парадную дверь и вошёл, то снова поочередно посетил все комнаты, в которых через окно прокрадывались янтарные отклики рассвета на лазурном небе. В сердце снова кольнуло. Одевшись и протерев очки о край майки, юноша выбежал на крыльцо дома, застопорившись в исступлении восторга. Перед ним расстилалось целое пространство земли, переходящее в небо, стирая границы, Русланчик увидел, как по чистому синему небу пробиваются пурпурно-розовые и оранжевые полосы умиротворяющего света. Он невольно вздрогнул, то ли от красоты объектива, то ли от утренней прохлады, которая обычно бывает летним утром, а может оба чувства слились воедино. Однако приближение нового дня сулило парню полную неизвестность, и чувство тревоги, которое отдавало сильным зудом в области солнечного сплетения. Босыми грязными и изрядно пораненными ступнями, юноша спустился прямиком в справленные чистейшей росой сорняки. Все тело ужасно ломило, а член удушливо щемил и пульсировал. Русланчик боялся, что если пойдет справить нужду, то не сможет помочиться или, что ещё хуже, обнаружить кровь и разного рода неприятные выделения, а также опасался увидеть половой орган ущербным и пострадавшим своими глазами, ему было страшно и брезгливо. Он стоял, проводя то одной, то другой ногой в густом, прорастающем островке сорной травы и смотрел как с левой стороны дома, возле дерева рябины, все также беспорядочно разбросаны разного рода приспособления, оставленные им вчерашним вечером. «Еще несколько часов назад я тщательно планировал акт суицида, а теперь стою здесь, наблюдая картину жалких попыток, раз и навсегда покончить со всем этим… Я не могу больше жить в этом теле, с этой душой и сердцем, мыслями, чувствами, которые я ненавижу, и искоренить которые можно было лишь путем самоубийства. И вот теперь, когда я не смог совершить затеянное в силу своей трусости и страха смерти, мне остается жить в состоянии вечного одиночества и непонимания. Странное удушливое чувство, терзающее меня, сколько я себя помню. Мне никто не был нужен и вместе с тем я все время находился в предвкушении внезапного чуда, которое непременно обрушится именно на меня, словно ждал того самого Бога, в чьем покровительстве я нуждаюсь и сейчас. Я время от времени не раз обращался к нему, не веря и не понимая до конца, что это за существо, которое нельзя увидеть или потрогать. Стоит ли мне просить милости от него, если он все же есть, ведь он во многом меня обделил и обидел. Наверное, я все же больше злюсь на него, чем считаю его благодетелем. Почему я родился таким, какой я есть? Это тело, внешние данные, здоровье, физическая сила… Почему? За что он так со мной? Почему это бремя быть слабым и ничтожным свалилось именно на меня? Господь, если ты умеешь забираться в головы всех смертных, то прочти же мои мысли, и ты поймешь, что я прошу тебя о помощи, об освобождении... Избавь меня от этого загнивающего тела и души, от вечных слез, которые мне приходится скрывать от глаз окружающих. Я не люблю тебя Бог, я уверен ты меня тоже, ведь я не способен к выживанию, я слаб и немощен, так зачем мне суждено было появиться на свет, не проще ли мне было вовсе не рождаться? К чему же тогда это все? Для чего я нужен? Что меня ждёт? Если ты действительно добр по отношению к мирским существам, то ответь, почему ты так не справедлив, предоставляя одним все, а другим ничего? Ты наделил меня душой, так почему же ты сделал меня с излишним чувством робости, услужливости, покорности, бесхребетности, отстранённости, неуверенности в своих силах и прочим «добром», что мешает мне жить! Ты сделал из меня Хорошего мальчика, но это и явилось моим вечным проклятьем! Бог, за что ты лишил меня отца, а затем и матери, за что я заслужил отсутствие друзей и любимой девушки и детей, которых у меня уже никогда не будет... Я презираю женщин и детей, мне хочется ударить их по лицу рукой за любую глупость, какую бы они не сказали. Мне хочется, что есть мочи врезать стулом, пробив отверстие в их пустой черепной коробке, и возрадовавшись победе, наблюдать за струящимся темно-алым фонтаном, растекающемся вокруг. Я не могу побороть это в себе, на повторе прокручивая в сознании, как я это делаю снова и снова, почти с каждым, за кем я внимательно наблюдаю со стороны. Единственное чему я рад, это то, что за долгие годы, я, наконец, почувствовал себя живым. Я осознал, что значит полюбить и быть может даже с первого взгляда. Я никогда в это не верил, однако, это случилось именно со мной, надо же! Сейчас, когда мне семнадцать, я получил опыт, воспоминания о котором бросают меня в дрожь от воодушевлённого трепета до расщепляющей душу тоски. Эти три месяца с февраля по май стали такими значимыми в моей жизни, время моего самопознания и самоопределения. Бог, услышь меня! Я так стыжусь себя самого, своих спутанных мыслей и чувств, я болен, так помоги мне уйти из этого мира без боли, мирно, либо оставь меня, лишив чувств, ощущений, души… Я желаю быть отвергнутым пасынком судьбы. Слышишь ли ты меня? А что если Богом не является тот, которого обычно принято считать Богом? Что если Богом для нас становятся, то к чему лежит душа или кому она принадлежит? Может ли быть так, что мы ещё не нашли своего истинного Бога? Может это своего рода талисман на удачу, но где его взять? Как обрести свой? Я должен его найти, Бог, если я его найду, слышишь, Бог, я обязательно буду верить! Я буду знать, что ты рядом со мной, что я могу к тебе прикоснуться, я буду каяться тебе во всем, что меня сильно заботит, мучает и беспокоит. И это главное сейчас для меня, Бог! Я гей! Я болен, Бог, порочен. Я убийца, Бог. Я не стану прежний, поэтому убей меня или награди, дай понять, что ты существуешь! Благослови меня на благополучное возвращение домой. Умоляю. Прошу. Заклинаю. Аминь!», — ступая по сырой, от утренней росы, земле, размышлял юноша. Его бледное сонное лицо было словно кукольным, безжизненным, он блуждал, не замечая, как ноги сами волочатся за ним. Наконец, он остановился, три раза кивнув головой и перекрестившись по памяти, направился в сарай. Недолго думая, он все с той же одеревенелостью в движениях, принялся собирать сумку. Русланчик тщательно скрадывал каждую вещицу в том порядке, что и до этого. Когда вещи были собраны, он ещё раз окинул взглядом весь двор. Лестница все также стояла прислоненная к стволу крепкого дерева, а «веревка смерти» все ещё змеей лежала на траве. Это была своего рода экспозиция — «Неудавшийся суицид», от этой мысли юноша нездорово прыснул со смеху в кулак и скрутив поднятую верёвку, положил обратно в свою сумку. Он чувствовал леденящий, животрепещущий холод, держа ее в руках, представляя, как его тело уже десять часов болтается в петле, синие и скукоженное. Юноша перекинул тяжёлую сумку через плечо и побрел прочь, провожая взглядом янтарный рассвет тихого утра.