Грехи наших отцов

Всё, чем занимается уже-не-Рой и даже-не-Браун последние полтора месяца, можно уместить в одну лишь фразу: Схватывает на лету. И действительно: с лёгкостью, настораживающей даже его самого, он овладевает тонкостями стрельбы и рукопашного боя, оттачивает навыки выживания и учится мыслить нестандартно. Теперь-уже-Альдо знает, как собрать или разобрать практически любое оружие чуть ли не с закрытыми глазами, ему раз плюнуть изготовить зажигательную смесь из подручных материалов по особому рецепту Куно, он знает лимиты своего организма, а также алгоритмы поведения в самых разных «горячих» ситуациях. Но существует одна вещь, в которую сын Райнера Брауна никак не может въехать с самого рождения. Эта «загадка» ломает его жизнь, вставляя палки в колёса и подкладывая мины туда, где, казалось бы, можно проехать без проблем. Эта загадка — …он сам. Кто он?.. Порядок. …или хаос? Ссыкло. …или отчаянный безумец? Неблагодарный сопляк. …или тот, кто способен на уважение? Да уж, разобраться в других куда легче, чем в самом себе. Душа уже-не-Роя и-даже-не-Брауна — самые настоящие потёмки: там можно заблудиться даже с фонарём. Вся жизнь отпрыска Бронированного — это волны эмоций, накрывающие его с головой и сбивающие с ног. Их сила мгновенно и неумолимо топит проблески благоразумия, толкая парня на импульсивные поступки. Поступки, которые сперва сжигают других, а потом и его самого. Абсолютно каждый такой всплеск вызывает чувство вины, от которого Рой научился сбегать. Правда, в итоге становится только хуже. Есть ли способ гасить эти волны на корню или хоть как-то им противостоять? Хороший вопрос. В самый первый раз Рой столкнулся с неоднозначностью собственных эмоций спустя два года после того, как появился в семье Леонхартов. До этого момента всё было довольно просто: увидев в глазах главы семейства некое опасение с нотками неприязни, шестилетний Рой тогда-ещё-Браун сразу понял, где его место. Ежесекундно осознавая, что он из другого мира, мальчишка чувствовал себя незваным гостем в этой идеальной семье. Да, одного лишь взгляда Арло было достаточно, чтобы зародить в душе белобрысого сопляка надменную гордость, ни на миг не оставляющую его до сих пор. Честно говоря, это — одно из немногих чувств, которое теперь-уже-Альдо понимает и может объяснить. Именно надменная гордость определила всю его жизнь. Так он и прожил в семье Леонхартов чуть больше двух лет: держась в отдалении и избегая семейных посиделок, куда, как ему казалось, его приглашали не просто из вежливости, а скорее из-за… слабохарактерности. Да-да, им просто духу не хватало сказать ему в лицо, кем они его считают на самом деле. Для них он всегда был безродным псом, которому делают одолжение, предоставляя кров и жрачку. Первые два года были терпимы. Однако неприязнь Роя к Арло, Эмме и Крису не шла ни в какое сравнение с неприязнью к их дочери Корнелии, которую он возненавидел сразу же, как услышал её первые слова. Именно они заставили его чувствовать себя каким-то щенком, взятым ей на потеху. Те слова полоснули его и встали таким тугим комом в горле, что Рой решил во что бы то ни стало доказать ей и всем остальным, что прекрасно может существовать и сам по себе, без их сраного снисхождения. Больше всего в Конни бесило то, что каждый раз, стоило Рою чуть перегнуть палку, она тут же неслась плакаться к папочке, который буквально пылинки сдувал с этой избалованной упрямой «принцессы». А потом она — конечно же — возвращалась доводить его дальше. Отношение тогда-ещё-Роя к Конни Леонхарт было хоть и взрывным, но однозначно негативным. И как всё было просто. Ровно до того дня, когда она чуть не погибла. Точнее, чуть не погибли они оба. Из-за него. Тот день стал их общей тайной. Почему-то Конни не разболтала об этом даже Крису, не говоря уж о своих родителях. Это неожиданное поведение сбило Роя с толку, заставляя сомневаться в том, как он к ней относится. Именно тогда в его груди, кроме презрения и зависти (?) зародилось… «что-то ещё». Теперь-уже-Альдо помнит начало того дня в мельчайших подробностях: помнит блестящий от солнечного света зимний лес, искрящийся хрустящим снегом. Помнит жуткий, при этом бодрящий холод: он морозит до красных носов и белых бровей и ресниц. Как назло, в такой холодный день голубое небо и ни ветринки так и манят отправиться в приключения. Девятилетний Рой, как всегда, нацелен исследовать новые закоулки окрестностей Андерматта, которых с каждым днём остаётся всё меньше. Движение всегда было ему по душе, потому мальчишка с воодушевлением прокладывает себе путь по уже знакомой тропе, пробиваясь сквозь выпавший за ночь снег. Он специально идёт максимально быстро, ведь знает, что за ним прётся она: мелкая идиотка, которой всё время скучно. Как он ни надеется, что вот-вот — и она повернёт обратно — этого не происходит. Особенно досадно то, что на этот раз Рой хочет исследовать не просто какой-то пролесок, поляну или одну из множества скучных пещер: сегодня он целенаправленно пробирается к озеру, на дне которого бьют ключи. Детям запрещено к нему приближаться без взрослых даже летом, но спустя столько морозных снежных дней Рою очень интересно, во что оно превратилось. Арло и Эмма всё равно никогда не проверяют, где он гуляет, и в крайнем случае можно соврать что угодно. Но вот брать с собой Корнелию очень уж неохота. Будь его воля, Рой перешёл бы на бег, но снег не позволяет этого, так что всё, что ему остаётся — стиснуть зубы и переть словно танк до самого озера, надеясь, что Конни выдохнется и отстанет. Удивительно, но вид, открывшийся глазам мальчишки, превосходит его ожидания, и от этого манит спуститься вниз ещё сильнее. Снежная ночь и безветренное лесное утро обещали укрыть озёрную гладь снежным покрывалом. Но открытая приозёрная местность вкупе с отсутствием высоких деревьев рядом каким-то образом дали ветру разгуляться, так что поверхность озера предстала его взору в девственно-неприкрытом виде: с обнажённым слоем местами мутного, кое-где синеватого, но больше кристально-прозрачного льда. — Вау, — раздражающий голос выводит Роя из идиллии, — Вот бы покататься тут на коньках. Его даже-не-сестра, в своём дурацком розовом шарфе и несуразной голубой шапке стоит рядом с ним, обнаглевшая настолько, что высказывает своё мнение, которое нафиг никому не сдалось. Шмыгнув носом, Рой устремляется вниз по склону прямо к кромке льда, чтобы вглядеться в то, что на дне. Конни тут же прётся за ним, словно игнор Роя совершенно её не смущает. Ну вот… будет теперь хвастаться Крису, что здесь была. Как будто, блин, её кто-то звал. Рою так сильно хочется «пощупать» лёд и дойти хотя бы до середины озера, но эта идиотина наверняка попрётся за ним, и тогда они оба точно провалятся. Недолго думая, мальчишка принимает решение во что бы то ни стало устранить свою даже-не-сестру со своей территории. В голову тут же приходит идея. Мысль о том, что Конни будет плакать и умолять, не может его не будоражить. Не дойдя до кромки озера буквально пару метров, Рой тогда-ещё-Браун резко останавливается, едва не заставив Конни врезаться в него. Затем он валит её на снег и, пользуясь замешательством, стягивает с её шеи ненавистный фламинговый шарф, подаренный некой Микасой, которую они даже ни разу не видели. — Ты чего?! Совсем что ли… Отдай! — сидя в снегу, Конни впивается взглядом в свой шарф в руках Роя, который уже завязывает его в узлы. Так его будет легче кидать. Вот тебе и цель перейти озеро. — Рой!!! Перестань… Сейчас же отдай! Но уже слишком поздно: Рой замахивается и отправляет розовую тряпку прямиком в центр озёрного льда. До шарфа метров восемь, не меньше. Довольный своим броском, он с ухмылкой оборачивается к Конни: — Могу его достать. Если попросишь… как следует. Слёзы гнева и… чего-то ещё(?) уже льются по её щекам. Такая придурошная и несуразная в своей большущей голубой шапке, без дурацкого шарфа она выглядит ещё смешнее. Отчего-то наслаждение доминирующим положением быстро уходит. Неужели из-за поведения его даже-не-сестры, которая, вместо того, чтобы его умолять… … поднимается на ноги, и, даже не отряхнувшись от снега, двигается в сторону льда, утирая слёзы голубыми варежками. — Стой, дура. Куда ты попёрлась!.. До Роя слишком поздно начинает доходить, что она намерена пойти кратчайшим путём, и, ступив на лёд в этом месте, совершит огромную ошибку. Рой слишком хорошо слушал Эмму, которая рассказывала про виды льда и опасности, которые он таит. Озеро с ключами точно не замерзает полностью, и, ещё перед тем, как закинуть шарф, Рой сразу прикинул, каким путём пойдёт его вызволять: он сделал бы это в обход, где точно нет ключей, а лёд — синевато-прозрачный. Но эта дура… прётся прямиком по мутному льду. То ли отсутствие мозга, то ли слёзы затуманили её сознание, и если она сейчас не повернёт назад, то… Охваченный страхом, пришедшим, блин, слишком поздно, Рой делает ещё одну попытку её остановить, но почему-то только тогда, когда его-даже-не-сестра уже проходит чуть ли не половину пути. — Да стой же ты, дура!.. Идёт дальше. — КОННИ!!! Кажется, он впервые называет её по имени. Как ни странно, это заставляет Конни Леонхарт обернуться. Заплаканная девчонка бросает на своего даже-не-брата взгляд, полный презрения, и… каким-то чудом добирается до шарфа. Ей остаётся только пройти обратно. На мгновение Рою кажется: неужто всё обойдётся? Стоило этой мысли прийти в голову, как треск льда под ногами Конни тут же пронзает нутро Роя насквозь, мгновенно становясь сигналом к действию. В ту же секунду он разбегается и проскальзывает прямиком к своей даже-не-сестре, которая уже наполовину скрылась под водой и своими дурацкими варежками никчёмно цепляется за скользкую поверхность. — Вот блин! Я сейчас… — Браун знает: нужно лечь на живот и протянуть руку, но он — тупица — проскользил тем же путём, что и она (времени идти в обход просто нет), а потому под ним сейчас такой же ненадёжный лёд. Есть все шансы, что под воду уйдут они оба. — Дай мне руку! — Рой делает попытку вцепиться в ладонь Конни, но умудряется схватить лишь соскользнувшую с её руки идиотскую варежку. Отшвырнув её прочь, он вопит: — Снимай и вторую!!! А лучше кинь мне конец своего шарфа и цепляйся за… Чёёёрт. Холод озёрной воды обжигает Роя, сигнализируя о том, что лёд под ним тоже треснул. Одежда тут же тяжелеет, заставляя Брауна проклинать себя за то, что не снял куртку. Сейчас — когда он под водой — на это уже нет времени. И скоро не будет сил. Толща воды затягивает его вглубь с головой, одежда камнем тянет вниз, а ледяной холод жжёт и жжёт огнём его кожу. К счастью, вода в озере довольно прозрачная, и, даже не смотря на их барахтанья, взбаламучивающие воду, солнечные лучи позволяют Рою выцепить взглядом тонущую Конни. Девятилетний Рой Браун хорошо знает, что водная гладь не будет ждать бесконечно: несколько минут промедления — и она тут же заледенеет обратно. Блин, блин, блин, какой же ты слабак. Мало того, что мальчишка плывёт к Конни целую вечность, так ещё и никак не может её зацепить: онемевшие пальцы проскальзывают по одежде, не справляясь с тяжестью веса. Хоть Рой Браун и не верит в чудеса, но своим девятилетним умишком осознаёт, что сейчас спасти их может действительно только чудо. И этим чудом становится дно, которое — к счастью, довольно близко, чтобы дать столь необходимую ему точку опоры. Ободрившись от ощущения твёрди под ногами, Рой умудряется притянуть к себе Конни, и, занырнув, приседает к её ногам, обнимая их чуть выше колен. Затем, зажмурившись, собирает остатки сил и отталкивается от дна, рывком подталкивая к поверхности их обоих. Несколько секунд — и дети жадно глотают морозный воздух после того, как Рой выталкивает на лёд сперва Конни, а потом — снова каким-то чудом — себя. — Надо… ползти… отсюда, — переводя дух, выпаливает он, смаргивая в голубое небо. Не слыша ответа, поворачивает голову к девчонке: — Ты цела?.. Эй, Конни… скажи что-нибудь… Та, прижимая к груди свой фламинговый шарф, только и может выдохнуть, стуча зубами: — М-мне было… с-с-с…страшно. «И мне», — едва не срывается с губ Брауна. Но вместо этого он выдаёт другое: — Да достал бы я… твой шарф. Никто… не просил тебя… переться опасным путём. Сама виновата. Сейчас надо двигать отсюда… а то замёрзнем. Приподнявшись со льда, Рой ещё раз прикидывает безопасный путь: — Доползём вон до той коряги… а там можно и пешком вдоль неё: если что, уцепимся. Готова?.. Хоть всё самое страшное вроде как позади, на душе Роя отчего-то неспокойно. Конни осталась без шапки, её шарф насквозь промок, да и нет от него никакого толку. Сейчас её обнажённая покрасневшая шея вызывает тревогу. Мокрые потемневшие волосы облепили её лицо, и, кажется, у девчонки нет сил их убрать. Рою отчего-то тут же хочется сделать это вместо неё, но, спохватившись, он тут же отдёргивает руку. Ему ясно одно: им нужно домой как можно скорее. Корнелия совсем недавно переболела, и её выпустили погулять всего-то на полчаса-час, а они тут уже фиг знает сколько времени. Тут Конни начинает кашлять. Этот кашель становится точно таким же сигналом, как и треск льда под ней, поэтому Рой тут же начинает ползти в сторону коряги, побуждая свою даже-не-сестру следовать за ним. Всё, что было дальше, Рой вновь описал бы двумя словами: Он слабак. Наскоро отжав верхнюю одежду, мальчишка осознаёт, что дрожащая и беспрестанно кашляющая Корнелия вряд ли способна идти сама, и он принимает решение нести её на себе, подсадив на спину, подхватив её ноги подмышками. И сразу же поражается тому, насколько это трудно. Да и как такое вообще может быть, что худенькая мелкая девчонка настолько тяжёлая? Рой помнит, что несколько раз упал вместе с ней. Он точно пронёс её больше половины пути, а потом — всё. Ему ничего не осталось, кроме как, бежать звать взрослых на помощь. Спустя целую вечность, сидя на печи рядом с дрожащей Конни (которая потом надолго сляжет с тяжёлой пневмонией), укутанный в полотенце Рой раз и навсегда зарекается: Больше я не буду слабаком. Сегодня нас спасло чудо, но в следующий раз — я сделаю это сам. А Конни… так никому и не рассказала. Влетело им обоим, но только за то, что сунулись на озеро без разрешения, а то, что произошло до этого — осталось между ними. Именно после того дня Рой действительно начал испытывать к Конни «что-то ещё». Да, девчонка всё также бесила его, он порой по-злому над ней шутил, но не оттого ли, что ему… не всё равно? А потом… потом Конни Леонхарт пиздец как быстро повзрослела, и на неё начали заглядываться парни. Но все они были слабаками, и Рой знал, что ни один из них её не заслуживает. Именно поэтому он где-то с десяток раз ставил их на место, всем своим видом давая понять, что да, блять, это из-за Конни. Даже не думай ещё раз к ней сунуться. А ещё эта ебучая помада… знал же Браун, что Конни хотела накраситься для другого. По-любому для какого-то бесхребетного осла, который трахнет её, а потом не сможет взять ответственность. Поэтому… нахуй помаду. И нахуй Конни Леонхарт. Пока что. Ага, никого к ней не подпуская, Рой сторонился её и сам. Где-то в тумане его души до сих пор маячит мысль о том, что вот когда он покорит вершину и добьётся своей цели, вот тогда они поговорят по-другому, и Конни будет смотреть на него с восхищением. Также, как когда-то смотрела на Гиммлера. Даже покруче. Но это будет потом. Если мы выживем. Но в данный момент теперь-уже-Альдо в идеально сидящем на нём тёмно-сером кителе сжимает в своей руке вовсе не дурацкий фламинговый шарф, а бутылку с зажигательной смесью, которой он должен поджечь одно из многочисленных заведений, отказавшихся сотрудничать с освободителями. Таков их план. Ночью, когда город уже спит, они с «братьями» и десятками других освободителей должны проехать по его улицам и вручить «привет» от Ланге всем тем строптивым, кто так и не пошёл к ним навстречу. Потом эту ночь прозовут «ночью огня», ведь свет от сотни пожаров сольётся воедино, освещая небо таким ярким заревом, которого уже-не-Рой и-даже-не-Браун отродясь не видел. После они должны взять штурмом здание правительства, что станет вишенкой на торте их Революции. Насколько известно теперь-уже-Альдо, именно там возможно казнят гнилую элиту власти. Но всё это будет только если и точно потом. А пока что языки пламени отражаются в глазах теперь-уже-Альдо, который только что поджёг клинику, в которой когда-то лечилась Эмма. Да, там внутри наверняка есть люди. Но он не может повернуть назад. Только не сейчас, когда рядом с ним чернобровый Вико, замахивающийся очередным огненным коктейлем, целясь в верхние этажи. К тому же, в машине, в паре метров от клининки, их ожидает Ланзо. Рыжий не сводит с него глаз ни на секунду. Сейчас у теперь-уже-Альдо нет ни единого шанса что-то изменить. Но, может… шанс будет у Роя Брауна? Кто же он: ссыкло или безрассудный безумец? Альдо или Рой Браун? Он обязательно это поймёт… совсем скоро.