Грехи наших отцов

— Ник, Конни… вы как?.. Шёпот Криса пронзает тишину тюремной камеры, куда пленников отправляют сразу после того, как рыжий мучитель ставит им два условия: Во-первых, всем троим стоит выбросить из головы «басни» по поводу королевского происхождения Ника. Иначе следующий раз, когда они об этом заговорят, будет последним. Во-вторых — разумеется, исключительно во имя общего светлого будущего — Конни, возможно, вскоре придётся подыграть освободителям. В чём именно, Ланзо не уточнил, сказав, что об этом сообщит полковник. Однако, если Конни воспротивится плану, её тут же казнят. Пусть помнит об этом перед каждым своим словом и действием. С пленников так и не сняли наручники, не позволили переодеться и даже не избавили Конни от изоленты на рту. Единственное: ей «великодушно» натянули штаны — и на том спасибо. Сразу после первого «допроса» пленников швыряют в камеру с двухъярусными деревянными нарами и ведром. Ник тут же покорно отдаётся власти гравитации, распластавшись животом прямо на полу, будучи не в силах держаться на ногах, не говоря уж о том, чтобы сидеть на нарах, без возможности опереться израненной спиной. Конни с Крисом, недолго думая, присоединяются к нему: пол даёт драгоценную прохладу, спасающую от полуденного зноя, бушующего за стенами особняка и потихоньку просачивающегося даже в подземелье. Кажется, лето всё же настало. Крис усаживается в центре камеры, прислонившись спиной к стене. Слева от него на животе лежит принц, а к правому плечу жмётся Корнелия, которая не перестаёт хмуриться ни на секунду с того самого момента, как ей сломали палец. — Крис, мой ты умница… как Конни тебе ответит… если её рот заклеен? — слова даются Нику с трудом. — Отлепи… её изоленту. — Точно! Как раз хотел… — Крис неловко становится на колени перед девушкой и пытается нащупать кончик изоленты, который удобнее подцепить. Единственное освещение, доступное пленникам — решётка в верхней трети двери. Правда, она пропускает совсем немного коридорного света, поэтому Крису приходится постараться: он должен разместиться так, чтобы не заслонять собой свет, и при этом умудриться найти лучший способ содрать изоленту. Его руки всё ещё неудобно сцеплены наручниками, и это усложняет дело. — Наверное, будет лучше, если я сделаю это резко. Готова? Уверенная, что на фоне боли от сломанного пальца это будет ничто, Конни Леонхарт отчаянно кивает головой. — Раз… два… три! — Ай, блин!!! КАК ЖЖЁТ! Чёёёёрт… — вопль девушки вынуждает Криса тут же приложить собственный палец к губам: привлекать внимание солдат Ланге крайне нежелательно. Конни шипит от боли, по-змеиному втягивая воздух, стараясь звучать чуть тише: — С-с-с-с… Крис, ты мне волосы выдрал!.. — Я не специально… Прости. Медленней было бы больнее, — Гиммлер возвращается обратно на своё место между сестрой и принцем. Леонхарт берёт себя в руки: — Знаю. Извини, что сорвалась. Самой мне было бы всё равно в сто раз труднее: руки фиг поднимешь, да и палец не дал бы нормально ухватиться. В общем, спасибо… Я правда понимаю, что так надо. — Эй, Конни… что там с пальцем?.. Сильно болит? — с пола доносится хриплый голос Ника. — Ну как сказать… Он опух, покраснел… И горит. Не могу пошевелить даже соседними. По сравнению с твоей спиной — это пустяки. Как сам? — О, не переживай, мне не привыкать. Крис, а ты?.. Всё в порядке?.. Я вырубился… на какое-то время. — Как ни странно, да… Вообще думал, будет хуже: сперва дыхание спёрло так, что мама не горюй. Но потом… стало терпимо. В районе груди у меня побаливает, но, соглашусь с Конни: твою спину ничто не переплюнет. Вспоминая рыжего и то, что он творил, Конни ощущает, как её руки покрываются мурашками, а горло — будто сжимается изнутри. Наверное, в её случае так и выглядит страх. Кстати, о рыжем-то нужно поговорить в первую очередь, и, набравшись духу, Конни задаёт вопрос: — Ник. Значит, Ланзо… это и есть твой «Леон»? — Ага. А Альдо… и есть твой «берсерк»?.. «Спасибо», мисс Пик. — Во-первых, не Альдо, а Рой. Во-вторых, не «мой». В третьих… не знаю, что в третьих, — боль от сломанного пальца перетягивает одеяло на себя, и сил огрызаться почти не остаётся. — Конни, Браун ушёл из дома полтора месяца назад, верно? Как его так сразу приняли в освободители? Да ещё и сюда? — вопрос Криса звучит резонно, и Леонхарт задумывается. — Знаешь… — изо всех сил стараясь абстрагироваться от горящего и пульсирующего пальца, девушка даже закрывает глаза, — Кажется, это началось гораздо раньше. Наверное, после того, как ты съехал в общежитие. Ну, после того случая с фотографией. Да… Роя тогда как подменили. Он стал серьёзнее, начал часто где-то пропадать, иногда и ночами. Думаю, тогда-то он и вступил в эту секту. Мы понятия не имели… Были уверены, что ночует у какой-то из своих девчонок. Он же всегда менял их как перчатки… сам знаешь. — О как… А я думал, у этого Роя не стоит… — хмыкает Ник. — Я соврал. Они бы убили Брауна, если бы Ланзо продолжил гнуть линию про… «пидора», — Крис шепчет настолько тихо, что Конни приходится задержать дыхание, чтобы всё расслышать, — Знаешь, Ник, в Либерио было столько случаев, когда люди пропадали без вести… Или хуже. Из-за своей ориентации. Абсолютно все знают, что это дело рук освободителей. Кстати… Мне кажется, что Ланзо так до конца и не поверил моим словам. Такое чувство, что желание унизить Брауна превысило желание его убить. Надеюсь, я ошибаюсь. — И поделом ему. Никогда не прощу его за то, что он… Ведь это же Рой сегодня… сжигал наш город!.. — осознание этого, кажется, приходит к Конни только сейчас, — То, во что превратилось небо… это же его рук дело! До сих пор не верю! Как можно… после всего, что для него сделали, взять и сунуться… сюда. — Конни, ты видела, что он… плакал? — шепчет Крис. — Да. Это определённо первый раз, когда Рой Браун плакал у неё на глазах. Хотя нет… второй. Первый раз был в тот день, когда они оба чуть не утонули, провалившись под лёд. Из-за неё. Потому что она, как дура, позабыла обо всех предосторожностях, которым столько раз учила мать. Конни помнит, как они плелись домой. Помнит, как Рой в какой-то момент понёс её на своей спине. Было так холодно и мокро. Единственное, что было тёплым… это его шея. Кажется, именно из-за неё Конни и не замёрзла тогда до смерти. Обвивая обессилевшими руками спасительное тепло, девчонка изо всех сил прижималась щекой к этому источнику жара. Шея Брауна грела так… как не грела даже печка, уже ожидавшая их в родительском доме. Несмотря на ледяную воду, в которой он недавно побывал, Рой Браун горел словно костёр… будто только для того, чтобы спасти её. Потом он всё же выдохся. Когда мальчишка опустил её в снег, не в силах больше нести, он пообещал ей: «Я скоро вернусь. Держись». И на его щеках… были слёзы. Точно такие же как сегодня. Так он плакал от унижения или… …чего-то ещё? — Крис… — откашливаясь, Ник прерывает мысли Конни. — Могу я попросить… об одолжении? Даже о двух. Но пока первое. Расскажи… что всё-таки вышло… с той моей фотографией? Мне очень любопытно. Гиммлер вздыхает так глубоко и шумно, что — распахнись от его выдоха запертая дверь — Конни ни капли бы не удивилась. Давай, Крис. Расскажи ему. — Я… Чёрт… Ладно. Крис сглатывает и набирает побольше воздуха, чтобы почти на одном дыхании выпалить: — Мне очень жаль, но я… мастурбировал на твою фотографию. Рой застукал меня за этим «занятием» и решил дать Конни знать, что я гей. Мне было сложно… жить с ним после такого. Поэтому я съехал. Мог ли Гиммлер подумать, что окажется с объектом своего обожания за решёткой? Вряд ли. Удивительная штука, эта жизнь. — Вот как?.. — кажется, Ник улыбается, — Тогда во втором одолжении… ты мне точно не откажешь. Могу я положить голову… тебе на колени?.. — Д-да, — выдыхает Крис. Брюнет выпрямляет полусогнутые ноги и поднимает скованные руки. Под них тут же ныряет светловолосая голова принца, падая щекой на бёдра Гиммлера. Теперь Ник лежит на левом боку, упираясь полузакрытыми глазами прямо в живот Криса. — Эй… Опусти руки. Не бойся, выше шеи у меня не болит. Крис послушно опускает руки, и теперь они окольцовывают королевскую голову. Довольно улыбаясь, Ник полностью закрывает глаза и совсем уж тихо выдаёт: — А теперь… давайте думать, как вас отсюда вытащить. Есть идеи? «Нас?!» Я покажу тебе «нас», придурок. — Эй, Ник, — в голосе Конни… ярость? — Гиммлер уже начал сегодня… А я продолжу. Ты знаешь, что ты идиот? Сейчас моя очередь резать тебя словами. Надеюсь, они царапнут куда глубже ран на твоих предплечьях и спине. Пульсирующая боль сломанного пальца добавляет злости, так что сейчас Конни выскажет всё. — Говоришь, ничего не боишься, да?! Так вот я заявляю… что ты лжёшь. Ведь на самом деле, ты трус. И ты не то, чтобы боишься… Тебе до смерти страшно… жить дальше. Я научу тебя своей правде, белобрысый ты кретин. — Слушай, Райсс, а ты… Случайно когда-нибудь не замерзал до полусмерти в зимнем лесу?.. Так вот послушай-ка тогда меня. Моя мать научила меня одной истине: если тебе довелось заблудиться в лесу или провалиться под лёд, холод обязательно сожрёт твои последние силы. Он непременно это сделает, и больше всего на свете… тебе будет хотеться спать. Это же так просто! Закрыть глаза — и отдаться мягкому снегу. Так вот запомни, Райсс: так выглядит смерть. Она придёт к тебе в обличье друга и непременно затянет на тот свет. Умереть — это очень-очень-ОЧЕНЬ легко. Нужно просто закрыть глаза. Но это путь труса и слабака. Я и сама могла просто закрыть глаза и сдохнуть в том чёртовом сугробе. Но больше, чем спать, мне хотелось увидеть лица своих родителей. Увидеть Криса… …и Роя. Чтобы спросить его, как?.. КАК у него хватило сил сделать то, что он сделал? Ведь то, что он сотворил… не иначе, как чудо. — Знаешь, что действительно сложно, Райсс? Найти в себе силы бороться дальше, волочить не идущие ноги и выгрызать себе путь, сдирая ладони о колючий снег — вот ЭТО пиздец как сложно. Именно это требует смелости. Я знаю… знала человека, который борется всегда и до самого конца. И этот человек — не ты. Этот человек… …сегодня чуть не изнасиловал меня. —… рассмеялся бы тебе в лицо в ответ на твой скулёж о желании умереть. Сдохнуть — это ведь легче простого! Сдохнуть — это путь слабака! Мог бы даже не напрягаться так сильно, показывая всем, какой ты отчаянный храбрец. Ты не храбрец, ты кретин! Который чуть не подставил нас!.. Именно по твоей милости избили Криса. Зачем ты стал провоцировать Ланзо?! Совершенно очевидно, что он разошёлся только из-за тебя! И если после всего, что случилось, ты заявляешь, что сам не собираешься с нами, то я… … убью тебя собственными руками. — … я даже не знаю, что с тобой сделаю. Слушай, Райсс, а тебя, случайно, никогда… не хлестали до смерти розовым шарфом?! — Не-а… только придушивали. — Это не смешно. — А я и не шутил. Знаешь, Конни… В чём-то ты права. Я подумаю о твоих словах, но ничего не обещаю. Прости… что подставил вас с Крисом… я и правда идиот. — Ник, — на этот раз Конни докопается до сути и выцепит у него все ответы, — И всё-таки почему… ты никому не рассказал о Леоне? Родители могли бы пресечь этот ужас… — Конни, понимаешь… Дело в том, что… когда это зашло слишком далеко… к нам стали привозить Михаэля. Моего младшего брата. Леон дал понять, что, если… Если я проболтаюсь, он повторит мою судьбу. И даже это… не единственная причина. Боковым зрением Конни замечает, как руки Криса едва заметно гладят принца по волосам. От этого… ей хорошо. — Я… правда думал, что люблю его. Долгое время… я ненавидел только себя. Когда Леон уехал, я даже сорвался в депрессию. Наверное… это можно назвать ломкой. — Почему он уехал? — Хм, об этом я тоже размышлял. Думаю, окажусь недалеко от правды, если предположу, что… во-первых, я вырос и перестал его возбуждать. Во-вторых… рано или поздно наша связь бы вскрылась. Для него это был бы конец. И… самое главное… уверен, в службе Ланге он видит перспективу. Его власть… даже над своими братьями… безгранична. Что будет, если они придут к контролю над государством?.. Страшно представить. — Ясно. А про моих родителей ты не хочешь рассказать? Кто они? Сделай одолжение теперь и нам, — ярость в голосе Конни сменяется усталостью. Которая лишит её последних сил в тот же момент, как она услышит: — Хорошо. Ты дочь последнего носителя Колоссального титана и Женской особи. Не думаю, что я ошибаюсь. Руки Криса замирают, а глаза Конни расширяются. — Тогда всё понятно, — выдаёт Гиммлер, — Получается, что для Марлии Арло Леонхарт — это враг номер два… сразу после Эрена Йегера. Насколько я помню, Колоссальный, посланный Парадизом, разнёс припортовую зону Либерио в клочья… Эй, Конни, ты как?.. А Конни… просто не знает, что на это ответить. Она никогда не видела лица всех людей, которые раньше были девятью титанами: в учебниках рисуют только их гигантские воплощения. В описании носителей — больше лишь сухие имена. Видимо, желают всё забыть поскорее. Так этот друг, про которого так много рассказывал мой отец… Тот парень, который защищал слабых до последнего вздоха, и ничего не боялся… и есть Эрен Йегер? Как мой отец может называть другом того, кто уничтожил большую часть человечества?.. Ведь получается, что он и сам… убийца? Я… больше ничего не понимаю. — Ребята. Мне… мне надо побыть наедине со своими мыслями, — девушка поднимается на ноги, поморщившись от боли в пальце, и укладывается на деревянные нары, — А вы пока… поболтайте о чём-то своём. Не евшая со вчерашнего дня, измученная и обессиленная, Конни Леонхарт закрывает глаза… и тут же проваливается в сон, где-то в глубине души лелея надежду, что когда она откроет глаза в следующий раз, всё будет по-старому, а то, что происходит сейчас, окажется всего лишь ночным кошмаром. А если не так, то пусть ребята… что-нибудь придумают.