Грехи наших отцов

Шестьсот. Ровно столько ступеней насчитал вчерашний Арло Леонхарт по пути на самый верх Стеклянной башни. Шестьсот — это много, но даже столь солидное число меркнет на фоне бесчисленных сожалений, разъедающих его изнутри. Мудрено ли, что одно из них терзает его сейчас? Как ни крути, а вниз всего два пути: один ведёт через дыру в стене, а другой прорубает Энни, снова спасая его… вместо того, чтобы раз и навсегда быть спасённой им самим. Вот бы у меня был способ хоть как-то ей помочь! Изящно увернувшись от ответа на брауновский вопрос, Армин отчаянно вслушивается в звуки внизу: ему важен каждый шорох, и оттого даже стук собственного сердца чрезвычайно его злит. — Мистер Леонх… то есть Арлерт, — Рой с трудом принимает сидячее положение, — Я это… чутка отдохну. А потом… спущусь вниз. Чтобы помочь. Улыбка, которая далась и без того непросто, быстро сползает с лица: предложение Роя отзывается болью в груди, и, помедлив немного, Армин грустно качает головой: — Не нужно, ты слишком слаб. Энни доберётся до Пик, и вместе они прорвутся. — То есть мы будем просто ждать? — уточняет Конни. Она сидит в кресле Ланге, скрестив ноги в своей манере, и взгляд её перебегает с Роя на отца. — Нет, — отвечает Армин, — «Просто ждать» — значит, терять время. Мы придумаем план. Слово «план» заставляет Конни податься вперёд и воодушевлённо воскликнуть: — Мы всё-таки спасём Либерио?! — Я… кхм… …не ожидал такого вопроса, — хочет признаться отец, но вместо этого говорит: — Не думаю, что это в наших силах. Потому что… Куда уж там, «Либерио»! Я и семью-то свою чуть не потерял… — … потому что мир не спасти. Я уже пытался. — Но Либерио — это не «мир», это всего лишь город, наш город! Пообещай, что так просто его не отдашь, — ноздри Конни шумно втягивают воздух, а заплаканные глаза сверкают таким гневом, что очередное сожаление топит Армина с головой. Подумать только: дочь, так похожая на него дочь (чего только стоила её речь перед Ланге!), в то же время такая… другая. Да в ней больше Эрена, чем сам он когда-либо мог желать. Куда же ты лезешь, Конни? Это болото затянет нас с головой, оно не оставит нам и шанса на… Поток мыслей прерывают новые выстрелы, в этот раз одиночные и как будто бы более тихие. Если стреляют, значит, жива, — мысленно заключает Армин и просит: — Расскажите всё, что случилось. По порядку. Мы решим, что делать, когда вернётся мама. Хорошо? Переглянувшись с Роем, Конни кивает и начинает рассказ. Армин слушает терпеливо, не перебивая, и лицо его бесстрастно даже там, где другой пыхтел бы от гнева или сжимал кулаки. Едва Конни успевает дойти до званого ужина, как глухой стук в дверь заставляет её замолкнуть, и все сердца в режиссёрской замирают в унисон. — Я спрошу, кто… — Конни соскакивает с кресла, а следом за ней встаёт и Армин. Хоть его нога онемела в районе бедра, она всё ещё ощутимо болит. Не в силах стоять без опоры, он упирается ладонями в дубовую столешницу и, дождавшись, пока дочь подойдёт к двери, кивком разрешает ей задать вопрос: — Мам, это ты? Но вместо материнского голоса доносится другой: — Свои! — произносит… — …Мисс Пик! — дрожащие пальцы Конни отпирают дверь, в то время как Рой, успевший напрячься в ожидании нежданных гостей, в облегчении падает на пол спиной. В режиссёрскую входит капитан Фингер, одетая точно так же, как Леонхарты. Армин готов признать: без длинной юбки выглядит она непривычно. Но радует то, что по виду её словно и не пытали, и в целом она «ничего». Втащив за собой человека в костюме освободителей (его руки скованы за спиной, а рот заклеен изолентой), Пик швыряет его на пол перед дубовым столом: — Этот товарищ поможет нам выйти отсюда, — объясняет она, отвечая Армину на приветственный кивок. Оглядев режиссёрскую и дыру в стене, Пик замечает лежащего Роя и направляется к нему, открывая всеобщему взору… — …Энни, — выдыхает Армин, и до боли любимое, но почти позабытое имя вновь обжигает ему нутро. Энни Леонхарт, будто и не слышав оклика, входит в режиссёрскую какой-то уж слишком медленной походкой. Как только за ней закрывается дверь, становится видно алую кровь, щедро размазанную не только по одежде, но и по мраморной коже во всех обнажённых местах. Ты опять убивала. И в этом моя вина, — сожаление с новой силой режет изнутри, но всё, на что способен Армин — сделать шаг навстречу и выдавить полушёпот: — Энни, родная… Ты как? Его встревоженный вопрос встречает прохладная тишина. Вместо ответа Энни Леонхарт неспешно оглядывает окровавленную катану и расслабляет пальцы, позволяя ей упасть на пол. Серые глаза скользят по паркету к ногам мужа, затем вверх по его торсу и замирают на лице. — Энни… — не отрывая взгляда от жены, Армин делает новый шаг. Хромая ещё и ещё, он, наконец, останавливается. Сантиметрах так в тридцати от неё. — Как я, Армин?.. — бесцветно повторяет Энни, — Кажется, жива. И прежде, чем его губы успевают сказать «прости» (всего лишь первое «прости» из миллионов, что он ей задолжал!), она притянет его к себе за воротник рубашки. Подумать только: вместо заслуженной пощёчины и заново разбитого носа он получает поцелуй — жаркий, влажный, грязный поцелуй, от души пачкающий кровью их обоих. Своей? Чужой? — ещё никогда в жизни им не было настолько плевать. И, боги, — какой к чёрту мир! какое к чёрту Либерио! — как же Армин ждал её горячих губ! Столько тоскливых лет целовал холодную пустоту, а теперь пустота превратилась в огонь и сама распалила его изнутри. — Я люблю тебя, — выдыхает он, не прекращая целовать, — Прости меня… прости за всё… я всё исправлю… Обещаю… Ох и многое отдал бы Армин, чтобы сорвать с неё эти брюки, раздвинуть ноги, подсадить на этот стол и трахать, трахать так, как не трахал уже много лет, кончая от запаха её кожи и чувственных стонов. Я люблю тебя, Энни. Люблю. Люблю-люблю-люб… Увы, их поцелуй прерывает вопрос, адресованный Брауну Пик: — А ты у нас «Альдо» или Рой? Как тебя теперь величать? — Пик нарочно говорит слишком громко, чтобы заставить Армина отлепиться от Энни. Разумеется, это срабатывает, и ещё раз глянув в глаза жены, Армин обещает: — Мы ещё продолжим. Немного потерпи, — коснувшись губами её лба, он отхрамывает назад, позволяя Конни обнять мать, а затем вместо Роя ответить: — Он «Рой», мисс Пик. И всегда им был. — Ага. Я так и поняла: солдатам Ланге не свойственно краснеть, — Пик опускается на корточки рядом с Роем, — Да ты у нас в полной экипировке, берсерк. Намылился вниз через дыру? — Нет, спасибо, — хмуро отвечает тот, — Пути наверх хватило. Да и баллонам с газом хана. Надо их как-то снять. — Я помогу, — вызывается раскрасневшаяся от родительского поцелуя Конни и, присев к Брауну, принимается расстёгивать бесконечные пряжки и ремешки. Пик выпрямляется и отходит, а Армин, глядя на своих детей, так нетипично помогающих друг другу вместо бесконечных ссор, впервые за долгое время чувствует облегчение. Они, наконец, поладили. Крис, мой мальчик Крис, вот бы и тебя сюда… — Энни по пути бросила пару слов про ядерный взрыв, — прерывает его сожаления Пик, подтаскивая кресло Ланге поближе к столу, — Что там задумали освободители? Давай, Армин, расскажи. Тот тоже садится за стол и протягивает ей листок с речью: — На, взгляни. Пик пробегает глазами по листку и со смешком кладёт его обратно на стол: — «Шпион Парадиза?» — певуче протягивает она, — Серьёзно? Спрингер-то в курсе? — Я тоже «повеселился», когда читал. — Ланге хотел казнить нас публично, — доносится голос Энни из угла режиссёрской. Достав бинт из открытой аптечки, она стирает с себя чужую кровь, — Чтобы запугать Парадиз. — О, в этом я не сомневаюсь! — улыбается Пик, бросив взгляд на труп полковника, — Старый лис любил зрелища. Что он там для нас готовил? Сожжение на костре? Расчленение? Публичную лоботомию? — Мимо. Стеклянные кубы с летальным газом. — Химическое оружие, значит. Н-да, выходит, это не слухи. Я-то думала, мы с Райнером всё перерыли. И как он умудрился от нас это скрыть? — Пик хватает золочёную зажигалку со стола и зачарованно смотрит в жёлтое пламя, как будто там есть ответ. — Никакого химического оружия нет, — сухо отвечает Энни, — Всё это был блеф. — Ланге хотел заставить меня соврать, что я до сих пор служу Парадизу, — объясняет Армин, — Хотел, чтобы я признал, что Парадиз в отместку за смерть Эрена скоро сотрёт Марлию с лица земли. Моя речь стала бы поводом для демонстрации «инновационного» химического оружия, которое — по легенде — вскоре обрушится на остров с небес. И после нашей публичной казни остров был бы вынужден нанести превентивный удар. Сюда, по Либерио, чтобы уничтожить не только наш флот, в трюмах которого якобы и хранится эта химическая дрянь, но и перекрыть доступ к лабораториям в катакомбах. Само собой, без последствий это не выйдет: йегеристов и так осуждает весь мир, и если они ударят по Марлии, кто знает, что будет потом?.. Им не доверяют, и есть отчего. — Но если казни не будет, с чего бы им наносить удар? — чешет затылок Пик, — У нас тут революция в самом разгаре и появился реальный шанс восстановить справедливость. Зачем им мешать нам свергать общего врага? — Они ударят всё равно, — доносится голос Роя, — Вражеские штабы контактируют напрямую. По родственным связям. Брат моего… кхм, точнее одного из солдат Ланге предупредил, что удар неизбежен. Может, слух об оружии слишком силён, а может, и что-то ещё… Случится казнь или нет, один хрен она ни на что не повлияет. — Мировая война, значит, — Пик защёлкивает зажигалку и кладёт ее обратно на стол, — Тогда… какие у нас варианты? — «Варианты»? — Энни приподнимает светлую бровь, а затем показывает на дверь, — Вариант только один. Убираться отсюда ко всем чертям. Что будет дальше, не наша забота. — Серьёзно? — чёрные брови бывшей перевозчицы удивлённо прыгают в ответ, — Ты предлагаешь сбежать? Да шанса лучше, чем сейчас, не будет никогда! Пока никто не знает о смерти Ланге, мы могли бы… — Я сыта по горло этим «Ланге», — заявляет Энни, скрестив руки на груди, — Снова хочешь влезть в это дерьмо? После всего того, что они с нами сде… — Я тебя не узнаю, — перебивает её Пик и встаёт с кресла, — Я ведь так и не вылезла из этого «дерьма». В отличие от тебя я помню, каково это — быть воином, ведь мы поклялись… — Меня заставили поклясться. Но в этот раз — с меня хватит. — Армин, не молчи, поговори с ней! Ты же понимаешь, что… — Энни права, — заявляет тот, ощущая явный дискомфорт от пристальных взглядов остальных. И тяжко вздохнув, готовится разочаровать не только Пик, но ещё и так сильно верящую в него дочь. — Энни только что тебя спасла, — капельку слишком строго начинает он, — И ты должна быть благодарна. Но большего ты просить не вправе. Эти слова задевают Пик, заставляя Армина поморщиться от самого себя, и справедливый упрёк в ответ совершенно его не удивляет: — Армин, да как же ты говоришь такое… Разве я не спасла бы вас? Или ваших детей? Не думала, что выгляжу столь неблагодарной, что нужно тыкать меня носом вот так. — Ты права, Пик, прости, — извиняется Армин и сразу же продолжает, — Но моя жена свободна! Она спасла тебя, потому что хотела. И больше я не буду на неё давить. — Без вас у меня нет шансов их остановить, — грустно вздыхает капитан Фингер, — Максимум, что я смогу — освободить остальных своих отсюда. А потом? Подумай, Армин, сейчас мы можем спасти не только Либерио, но и всю Марлию… Сумей мы сообщить йегеристам, что Ланге мёртв и никакого химического оружия не существует. Замолкнув, Пик находит глазами Эда: — Отсюда можно сделать телефонный звонок? — спрашивает она и после утвердительного кивка просит: — Позвони Спрингеру, Армин. Он так близко к центру принятия решений и действительно может уговорить их повременить. Сам знаешь: тебя он послушает. — Я бы с радостью, но… — пальцы Армина, нервно стучащие по дубовой столешнице, замирают, — А вдруг рыжий соврал? Вдруг это химическое оружие всё-таки существует? Но не здесь, а где-то в другом месте? Как тогда я буду выглядеть в глазах Парадиза? Убедил их отложить удар, как будто сделал это лишь для того, чтобы враг собрался с силами где-то ещё. Пик, я… Я слишком устал от этого всего, мне очень жаль, но я не могу. Пик совершенно безмолвно смотрит на него, а потом каким-то другим, совершенно бесцветным тоном задаёт новый вопрос: — А жители Либерио, Армин? Их тебе не жалко? Представляешь, сколько здесь невинных людей? Имея в руках шанс предотвратить бойню, возьмёшь и сбежишь вот так? Даже не попытаешься их спасти? Сколько новых гаваней, когда-то взорванных тобой, погибнет в одночасье? Десять, двадцать? А может быть, сто? После очередного тяжкого вздоха Армин ставит локти на стол и прячет в ладонях лицо. Он отдал бы всё, чтобы в данный момент его не видела дочь: таким она запомнит его навсегда, а потому нужно тщательно продумать ответ. Да, Пик, безусловно права: сейчас в их руках есть всё: мёртвый Ланге, от лица которого при помощи печати можно много чего сотворить, взятый в заложники освободитель, который при необходимости безопасно выведет их из башни, а ещё целая радиостудия, грамотно воспользовавшись которой, можно было бы не только позвонить Парадизу, но и… Точно. В памяти Армина всплывает то, что рассказала ему Конни: каждый уцелевший дом помечен мишенью Ланге, но значит ли это, что люди, живущие в нём, искренне лояльны полковнику? А, может, они просто напуганы и, всё, о чём они на деле мечтают — это взять и… Не без усилий Армин поднимается со стула. Сперва он смотрит на Роя, затем на дочь и жену. И только глядя в глаза Пик он, наконец, произносит: — Сражаться за жителей или оставить их на верную смерть? Впервые в жизни я не стану выбирать. Пусть люди выберут сами. Предложим им третий путь.