Грехи наших отцов

Ничто не удручает Роя Брауна сильнее, чем чёрный цвет. И каждый проплывающий мимо сгоревший дом только затягивает ком в горле туже. А во всём виноват сраный я. Шмыгнув носом, парень прикрывает глаза. Капитан Фингер, управляющая автомобилем, напряжённо молчит. Конни с родителями разместились на заднем сидении, но все они слишком устали, чтобы поддерживать диалог, поэтому большая часть пути прочь из Либерио проходит в тишине. Рою, изо всех сил притворяющимся спящим, сложно смотреть на выжженный город, но не легче от вида хмурой Пик. Предложенный Армином план не совсем её устроил, но стал тем самым компромиссом, который позволил сделать хоть что-то, действуя сообща. — То, что я сейчас скажу, вас опечалит и разозлит, — обратился Армин ко всем оставшимся в живых в режиссёрской несколько часов назад: — Либерио придётся исчезнуть, и с этим ничего не поделать. Эти слова заставили Роя сжать кулаки, а Конни спешно подняться с колен: — Но Либерио — наш дом! — воскликнула она, — Столько невинных людей даже не знают, какая судьба их ждёт! Это нечестно, просто несправедливо, что Лан… — Ты права. Абсолютно права, — мягко, но твёрдо прервал её Армин, — Уничтожать целый город — жестоко и несправедливо, но давайте посмотрим на это с нескольких сторон. Выйдя в центр режиссёрской, в первую очередь он обратился к Рою: — Во-первых, мы не знаем, сказал ли рыжий правду. Может, химического оружия на самом деле нет. А может, оно существует. Здесь или где-то ещё — какова возможная цена нашей ошибки? Мы не видели его в деле, а оно запросто может быть хуже ядерного взрыва. За неимением контраргументов Брауну только и осталось, что кивнуть. Ланзо действительно слишком часто врал, и его финальная речь могла оказаться ни чем иным, как извращённой предсмертной шуткой. Довольный согласием приёмного сына, Армин наклонился, чтобы хлопнуть его по плечу, а затем повернулся к Пик: — Во-вторых, я не звонил Спрингеру уже несколько лет. Он единственный, кто остался в силовых структурах Парадиза. Хоть мы и знали его полжизни, людям, им… свойственно меняться. Он не ушёл за Хисторией, так? Он остался служить йегеристам. Это о чём-то да говорит?.. Спустя несколько секунд ответного молчания Армин добавил: — Я позвоню, Пик. Но позвоню Кирштайну. И только тогда, когда мы будем в безопасности. Удовлетворившись сжатыми губами капитана Фингер, Армин хлопнул по плечу и её, а потом прихромал поближе к дочери: — А третье и самое главное то… — сглотнув, Армин сжал плечи Корнелии, — … Дом — не то, что снаружи, Конни. Дом — это те, кто внутри. Разрушенные здания можно отстроить. Испепеленную землю можно обновить. Но кто вернёт убитых людей?.. — и, глядя дочери в глаза, он твёрдо заявил, — Я верю в свободу. Все люди в мире свободны выбирать, и жители Либерио — не исключение. От лица освободителей мы расскажем им об угрозе и организуем выезд для тех, кто решится уйти. Остальные будут отвечать за судьбу сами: отныне это будет их война. Конни потупила взгляд и шмыгнула носом, вынуждая Армина крепко прижать её к себе и через плечо обратиться к жене: — Я помню, Энни, помню, — горько проговорил он, — Помню о каждом из тех, чьи имена высечены в саду памяти. И не переживу, если к ним добавится и твоё. По крайней мере сейчас, пока я ничего не исправил. Поэтому прошу лишь об одном… Помоги нам спасти людей — для этого тебе не придётся больше сражаться. После недолгого молчания миссис Леонхарт осталось только вздохнуть. — И что я должна сделать? — с неохотой спросила она, и, ободрённый всеобщим принятием, Армин принялся воплощать свой план. Сперва он расспросил Роя о том, как в рядах освободителей отдаются приказы. Тот вспомнил Ланзо, вечно висящего на телефоне или отправляющего конверты с фирменной печатью, не забыв упомянуть о том, что приказы всегда печатались на машинке. Затем Армин допросил пленного освободителя о количестве и расположении оставшихся солдат. К облегчению присутствующих в башне остались всего лишь двое: отправив сослуживцев наверх выяснить в чём дело, они остались внизу дожидаться новостей. — Нужно направить их к телефонисту с приказом о всеобщей эвакуации, — сказал Армин и тут же уселся за печатную машинку, за десять минут настрочив обращение, манерой повествования так похожее на Ланге, что Рой ни на секунду не усомнился бы в том, что полковник жив. После того, как конверт с приказом был заверен именной печатью, а Энни и Пик замели следы, освободив коридоры башни от трупов, Армин заставил пленника позвонить по внутреннему телефону на нижний этаж, чтобы сообщить о том, что всё в порядке и попросить одного из своих подняться наверх. Катана Энни, готовая проткнуть бедолагу насквозь, заставила того звучать настолько убедительно, что через несколько минут ни о чём не подозревающий напарник уже ждал за дверью режиссёрской. Когда рука товарища вручила ему конверт через щель приоткрытой двери, а взволнованный голос срочно попросил доставить его телефонисту, на пару секунд всем в студии показалось, что их раскусили. Но посланный наверх освободитель, зная своего эксцентричного начальника, безо всяких вопросов забрал конверт и вместе оставшимся внизу солдатом покинул башню, что значило только одно: Пора эвакуировать гражданских. Решив начать с самой башни, Армин попросил Эда по громкой связи приказать немногочисленным сотрудникам срочно отправиться домой. Башня опустела за считанные минуты. На тридцать один этаж в ней осталось лишь семь человек, не считая трупов. И хоть раннее время суток гарантировало малолюдность двора, с каждой минутой всё могло измениться, а значит пришло время самого сложного — передать по всем радиочастотам Либерио настоятельный призыв к всеобщей эвакуации, а затем покинуть город самим. И, словно пианист перед главной партией своей жизни, Армин размял пальцы и снова принялся за печать, заставляя Конни поразиться, как легко у него это выходит. Закончив с объявлением, отец усадил пленного освободителя за дубовый стол и приказал ему зачитать его вслух. Это вышло не гладко: освободитель то сбивался сам, заикаясь или глотая слова, то вынуждал Армина его прервать, чтобы вычеркнуть пару слов и переделать речь. В конце концов, после множества попыток Армин удовлетворился результатом и дал Эду команду записать обращение к жителям Либерио, которое, хоть и не с первого раза, вышло весьма сносным. — Обращение должно траслироваться весь день. Из каждого радиоприёмника, по каждому уличному громкоговорителю. Это можно устроить? — спросил Армин Эда. — Да, — бесцветно ответил тот и покорно выполнил просьбу: спустя считанные минуты улицы Либерио наполнились звуками записанного обращения, в котором от лица Марлийских освободителей жителям предлагалось немедленно покинуть город или остаться на свой страх и риск, в готовности к потенциальным последствиям. Оставив Эда в режиссёрской, «Крюгеры» и Пик, наконец, покинули башню, перемахнув через глухой забор тем же путём, которым Рой и Конни пробрались сюда: с обратной стороны сделать это стало гораздо проще. Добравшись до автомобиля, они поехали прочь и, звуки обращения освободителей сопровождали их всю дорогу до первого блокпоста. К счастью, документы сработали: новоиспечённых Крюгеров беспрепятственно пропустили по новым паспортам, а фальшивое удостоверение Пик, которое она вернула себе в башне, вновь не вызвало ни одного вопроса. Наконец-то. Рой, сидящий справа от водителя, в облегчении выдыхает. Хотя, «в облегчении» — это, пожалуй, сказано слишком сильно, ведь его грудь дико жжёт, и резкий выдох отзывается болью, которой не случилось бы, задержи он его в себе. Конни, сидящая сзади между родителями, конечно же, замечает. — Рой, ты как? — спрашивает она, с тревогой наблюдая, как его скрючило. — Режет в груди, — хрипит тот в ответ и чуть бодрее добавляет, — Но жить буду. Как твой палец? — Да я уж и забыла про него. Когда вокруг такое происходит… — Ну да. Разговор сходит на нет, и Рой лишь туже прижимает ладонь к ключице: он знает, что кровотечение остановилось и рана активно заживает, но он всё-таки потерял много крови, поэтому сейчас ему поможет только время. И тишина. Что понимает и Конни. Она крепче сжимает ладонь матери и опускает голову на отцовское плечо. Как же жаль оставлять наш дом позади… Но главное — нам удалось выжить. Разве это не чудо?.. И прежде чем подремать самой, она решает спросить напоследок: — До куда вы нас довезёте, мисс Пик? — До границы, — отвечает та, — Меня там встретят, а дальше вы как-то сами. — Понятно, — вздыхает Конни. Впервые в её жизни для миллиона вопросов не находится ни желания, ни сил. Она поудобнее устраивается между родителями, и до самой границы они едут молча. — Приехали, — несколько часов спустя заявляет Пик. На улице совсем уже темно, и для прощания с Крюгерами она выбрала освещённое место, встав на обочине. Кроме бескрайних полей их окружает несколько построек, а за ними — новый блокпост, миновав который, они окажутся в другой стране. Но капитан Фингер, кажется, и не думает двигать в ту сторону. Выйдя из машины, она открывает багажник, чтобы достать свои вещи. — А почему вы не хотите с нами? — Конни вылазит из машины вслед за отцом и вопросительно смотрит на Пик. — Потому что я продолжу сражаться, — отвечает та, захлопывая багажник, — Но не волнуйся: я буду не одна, а со своими ребятами. Они ждут меня неподалёку. Какая же она невероятная… Истинный воин. Совсем как Райнер Бра… — Я поеду с вами. Внезапные слова заставляют Конни поперхнуться собственным дыханием. Побледневший Рой, не без труда вылезший из машины, подходит поближе к ним. — Я накосячил… — виновато бормочет он, всё ещё держась за грудь, — Сейчас мне хреново, но пару деньков и… Жёлтые глаза сами собой проскальзывают мимо лица Пик и останавливаются на расширившихся глазах оторопевшей Корнелии. — Ты… ты офигел?!.. — хватая ртом воздух как рыба, восклицает та. Шмыгнув носом, Браун засовывает руки в карманы, в то время как Конни подходит вплотную к нему: — А ну повтори… — шипит она, вцепившись в край его футболки, — Повтори, куда ты собрался. И почему. Глядя на Конни сверху вниз, как совсем недавно в дверях ванной, Браун только и может понуро ответить: — Во-первых, я вам здесь на хрен не сдался. Я вижу по Энни: она меня не простит. Во-вторых, я должен отомстить за отца. А в-третьих… в третьих, помнишь, тогда, у Клаудии дома? Ты ведь так и не сказала мне… — Ну готовься, — Конни в ярости отпихивает Роя и устремляется к багажнику. Ей плевать на то, что родители смотрят, плевать на любопытство Пик, сейчас она хочет только одного… — Конни, ты чего? — хмурится Браун, не сводя с неё настороженных глаз. — Сейчас увидишь, «чего», — ворчит та, вытаскивая розовый рюкзак, — Тупорылый ты кретин. Покопавшись внутри, девушка вытаскивает потрёпанный фламинговый шарф и со слезами ярости в глазах возвращается к Брауну. — Болит? — тычет ему в грудь она. Рой молча сглатывает слюну, а его медленный кивок становится сигналом сказать «Отлично» и сделать то, чего окружающие явно не ожидали. Сгруппировавшись, Конни отнимает руку Роя от его груди, и, раньше, чем он успевает осознать, перебрасывает его через себя, так что брауновская спина издаёт неприятный хруст, а упавшее тело вздымает облако пыли. Оседлав Роя сверху, Конни зажимает ему рот: — Мне всё равно, что ты ранен, Браун… — шипит она, начиная наматывать розовый шарф вокруг его шеи, — Зато теперь ты знаешь… может ли мелкая девчонка перекинуть мужика… в два раза тяжелее себя… А значит, будешь слушать меня… как миленький. Когда шея Брауна перестаёт виднеться из-под розовой ткани, Конни переводит дух. Всё ещё продолжая зажимать ему рот левой ладонью, она наклоняется к его лицу. Их разделяют столько же сантиметров, как это было весной, когда он чуть не задушил её на полу их прошлой квартиры. Вглядываясь в нахмуренное от боли лицо, Конни вдруг выдыхает: — Ты мой, Рой Браун, — приподнимает его за шарф она, — И не поедешь ты ни на какую войну. Потому что всю оставшуюся жизнь ты проведёшь со мной. Ведь я… Я тоже тебя люблю. Моргни один раз, если согласен. … Если. Если бы Рой не был так обессилен, он моргнул бы сто, двести, нет, тысячу раз! Но по идиотской иронии судьбы он цепенеет. Стрекот вечерних сверчков и удаляющиеся шаги мисс Пик отходят на задний план, а весь мир снова перестаёт существовать. Измученного Роя наполняет невероятное осознание: «Крюгеры» и он поедут в Хидзуру. На оставшиеся деньги они снимут квартиру. Они с Корнелией смогут доучиться, а родители отдохнут от войны. Но, главное, они будут вместе. Вместе. Ради этого слова стоит не просто напрячься… …ради этого стоит жить.        Пока вы со мной, я не усну в снегу. Никогда. — обещает себе Рой Браун. И с каким-то новым огнём в груди, он моргает.        Моргает ровно один раз.