Технократ Рубинового зáмка

Когда тётя Эмилия не вернулась, как обещала, до дня Дориного девятилетия, девочка начала готовиться в дорогу. Хотя чего там особо готовиться? Дракошка уже достаточно подрос для пути в Город. Легко перепархивая через непроходимые завалы, он всё чаще при-ко-вы-ли-вал на ферму, издали видимый по туче пыли, которую поднимал хвостом в предвкушении радости встречи. Глупого птенца не беспокоило, что эту радость не разделяют ни гномки, ни соседи-фермеры. Послушно кивал тяжёлой головой на всё ещё тонкой шее, когда Дора в очередной убеждала его не покидать скалы - и, конечно, опять не дожидался её. Гномки во время последнего обмена урожая на полезные штуки, между тем, хмуро косились на неё, хотя пока ничего не говорили. Видимо, оставили это тёте Эмилии, которая должна была со дня на день вернуться с заработков. Но не вернулась. Вероятно, перепоручая гномкам присмотр за племянницей, она обсудила с ними и такой вариант. Но ведь с ними, а не с самой Дорой, правда? А она уже большая девочка, вплотную подошедшая ко второму десятку, чтобы, вторично осиротев, опять садиться на чью-то шею. Тем более, когда судьба дарит поистине фантастический шанс устроить свою жизнь. Ладно, ладно, Дракошка, ты прав - жизнь двух сирот, которые в этом шансе для обоих должны тесно держаться друг за друга. Хватит уже пылить! Три года на ферме, прикрытой стеной скал от ревущего северного ветра, разучили Дору улыбаться и сделали её взгляд таким же серым, как дорожная пыль и море, бурлящее в глубине под отвесными скалами. Буйство красок в которое ежегодно одевались щедро плодоносящие сады, никак не отражалось на её бронзовом лице. И то сказать - эта щедрость рождалась ценой не только ласкового солнца Абанасинии и системы гномских водогонов с дальних горных рек, но и тяжёлого фермерского труда, в поте которого бесследно стекает вся окружающая райская красота, наверняка восхитившая бы случайного путника, забреди таковой сюда каким-то чудом. За всё время она ни разу не видела смеющимися ни дядю Гарри с тётей Эмилией, ни кого-либо из соседей. Гномки - те да, постоянно прыскали в густые бороды по поводу и без. Дору по первым порам это смущало - не над ними ли? Потом привыкла. Потом, когда пылью и пóтом стёрло улыбку с собственного лица, это даже нравилось, напоминая о беззаботном времени с мамой. Теперь начинало раздражать. Они, конечно, милые, эти гномки, и видно, что придумывание новых полезных штук приносит им радость творчества, наполняя жизнь смыслом, который не суждено понять фермерам с их монотонным циклическим трудом на отвоёванных у природы клочках земли, когда сменяющие друг друга годы теряются в своей неразличимости. Впрочем, их мужья, грызущие недра земли и плавящие металл, тоже не отличаются весёлым нравом. Глупые цивилы в Городе, оказывается, считают их разными народами и даже расами, называя гномьих мужчин - угрюмых, широкоплечих, с постриженными по грудь бородами - дворфами, а гномок из-за длинных бород и низкого голоса считая мужчинами! Мир гномов, пронизывающий толщу прибрежных скал, манил Дору, но она прекрасно понимала, что он для неё закрыт. И даже если их опека над ней теперь станет постоянной, это ничего не изменит. Город, наоборот, пугал суетой и многолюдством. Поездки, которые при дяде Гарри случались нередко, неизменно обрушивали на девочку лавину новых впечатлений, раздували тлеющую искру жизни в широко распахнутом сером взгляде, но и быстро утомляли, так что возвращение к фермерским будням после них в кои-то веки становились отрадой, восстанавливая душевное равновесие. Увы, не надолго. Доре никто не объяснил, что она просто взрослеет, что через такое неприятие окружающего мира неизбежно проходит каждый. А кто объяснит, если никто не видит, что творится в её душе? Она начала таить всё в себе ещё до появления на ферме Мопатисов - сразу после маминой смерти. А в последний год, после того как дядю Гарри рекрутировали на новую войну Семи королевств Соламнии против эрготских варваров, откуда так и не пришло ни единой весточки, тёте Эмилии и глаз на неё поднять некогда... На Дору работа тоже навалилась, но странное дело: именно в этот год она стала задумываться о вещах, которые раньше не приходили в голову. Мама, например, звала её чаще Элей, чем Дорой. Из-за этого девочка помнила своё полное имя - Эльфодора, - но только недавно задалась вопросом, откуда оно, такое странное и пре-тен-ци-озное, и почему оно ни разу не звучало на ферме. Кто её отец, которого она не помнит и ничего о нём не знает? А что если и вправду эльф? Она даже уши украдкой щупала каждое утро, хотя знала, что и у чистокровных эльфов они начинают заостряться только в пубертатном возрасте. Был бы дядя - спросила обо всём начистоту. Бывший моряк Гарри Мопатис знал явно больше, чем положено обычному фермеру, и зимними вечерами после третьей чарки заводил долгие разговоры о политике, которых Дора по малолетству не понимала, а теперь тщетно пыталась сложить из их осколков хоть какую-то мозаику. Но корабль уплыл, а с тётей Эмилией на эту тему заводить бесполезно. Эльфов она ненавидит так яростно, что и слышать о них ничего не хочет (тоже загадка - почему?), а о сестре повторяет лишь одно: "Она тебя очень любила". И платок к глазам. Так это Дора и сама знает. Плакать, правда, разучилась ещё раньше, чем улыбаться. Гипотезой об эльфийской крови, конечно, можно объяснить её тоску и жажду перемен, но что толку? Можно мечтать о том, как её отыщет эльфийская родня, но ведь понятно, что этого никогда не будет. Весной тётя Эмилия, оставив Доре напутствия по хозяйству, а гномкам - о Доре, отправилась через Тулгейский лес в Город, где почти годом раньше простыл дядин след. Старый дом требовал ремонта, который не потянуть ни урожаем с фермы, ни перепродажей гномских полезных штук. Как и где тётя планировала заработать, Дору в то посвящать сочла излишним, а может, и не было никаких конкретных планов. К намеченному сроку не вернулась и весточки никакой не прислала. Но у девочки к тому времени появился Дракошка. Ну, как - появился? Не сам, конечно. Драконы гнездовались на краю скал каждую весну. Территория испокон веков была негласно поделена между гномами, людьми и драконами. Конечно, вопреки мифам цивилов, поддерживаемым Соламнийскими Рыцарями, драконы не разговаривают и вообще неразумны (по крайней мере так, как понимают это другие расы Ансалона), но конвенцию они строго блюли и ожидали того же от остальных участников. Прилёт драконок весной служил для фермеров календарной вехой, когда пора высаживать рассаду из парников. Говорят, правда, во время войн с Эрготом в иные годы они не прилетали вовсе, и это считалось очень плохой приметой для будущего урожая. Этой весной драконка, хотя и одна, прилетела. Тётя Эмилия сочла это благоприятным знаком, окончательно склонившим её к решению отправиться на заработки. Оставшись одна, Дора каждое утро провожала взглядом драконку, взлетающую над Новым морем в сторону Эргота. Вставать на ферме приходилось гораздо раньше, чем солнце прогревало скалы настолько, что можно было оставить драконье яйцо на его милость. Как улетает - пора делать перерыв на ланч. А каждый вечер с её прилётом наступало время ужина. До того самого дня, когда вместо драконки сгустились сумерки. Дора, конечно, решила, что проглядела её за работой. Но наутро не спускала глаз с небосклона, дожидаясь улёта. Напрасно. Когда же и следующим вечером она не появилась, Дора поспешила в скалы. Если бы не полнолуние со светлыми ночами и если бы ранее эти места не были ею основательно излазаны, ей бы и в голову не пришло такое безумие. Но оставить яйцо ещё на одну ночь означало обречь эмбрион на верную гибель от переохлаждения. Произошедшее могло иметь два объяснения - погибла или драконка, или яйцо. Второе менее вероятно - с чего бы ей тогда было покидать скалы точно по расписанию? Но Дору этот вариант обрадовал бы сильнее: скорлупа драконьих яиц - редчайший артефакт, потому что вылупившиеся птенцы поедают её в первые часы, укрепляя свои чешуйки, чтобы те могли работать. Так что разбитое яйцо для бедных фермеров целое состояние. А вот что делать с яйцом брошенным? За этими размышлениями Дора всё-таки умудрилась заблудиться и порядком покружить, прежде чем выбралась на освещённую луной площадку, надёжно прикрытую со всех сторон естественными выступами и драконьими завалами камней. Яйцо было целое. Лежало в тени скал, трогательное в своей беззащитности. До половины Дориного роста в длину, блестит перламутровой скорлупой. Обрывки рассказов дяди Гарри о драконах неуверенно всплывали в памяти. Они насиживают по ночам яйцо, регулируя своими чешуйками равномерность теплоотдачи. Девочка догадывалась, что необходима такая же температура, какую держат днём нагретые скалы. В гнездо нанесено достаточно древесины, чтобы тлеющий вблизи костёр поддерживал её всю ночь. Но равномерного прогревания не добиться иначе, как постоянно переворачивая яйцо. Просто так развернуться и уйти Дора уже не могла. А тревожная ночь у костра, где больше мёрзла, чем грелась (топливо следовало расходовать бережно, да и по холоду меньше риска задремать, проморгав погасшие угли или перегретое с одного бока яйцо), лишь укрепила её в принятом решении. Она сделает всё возможное - и если ничего не получится, у драконьего народа не будет к ней претензий. А скорлупа станет заслуженной платой за труды. Если же вдруг получится... Но об этом думать пока так же глупо, как мечтать об эльфийской родне. Куда полезней поискать лучший способ ночного обогрева. Впрочем, тут решение как раз было найдено быстро. Уже на следующий вечер Дора пришла с дядиной палаткой из флотской парусины, лёгкой, но прочной. Раскинутая над яйцом и пепелищем, она надёжно и равномерно держала тепло, так что древесина больше не расходовалась зря, яйцо можно было не ворочать, а ночевать в гнезде стало сплошным удовольствием. Конечно, вскоре всё равно пришлось пополнять запасы хвороста, что среди голых камней было нелёгкой задачей, как и тащить его издалека восьмилетней девочке. Это занимало уйму времени в ущерб работе на ферме, где сорняки начали решительное наступление. Но цена вопроса была во многие разы выше. Особенно когда из яйца начали доноситься толчки. Дору они застали врасплох - в глубине души она не верила, что из её затеи что-то выйдет. Ей было известно, что драконы помогают птенцам разбить яйцо, с которым те не могут сами справиться изнутри - но сколько времени должно пройти от первых толчков? Чтобы не прозевать начало и не погубить дракончика, проводила в гнезде теперь не только ночи, но и по полдня, окончательно забросив ферму. Угадать в итоге всё равно не вышло: придя в очередной раз, обнаружила яйцо покрытым трещинами, и внутри тишина... Ругая себя, на чём Крин стоит, начала раскалывать его положенным загодя рядом толстым суком. Что-то чешуйчатое, покрытое густой резко пахнущей слизью, по-прежнему не проявляло признаков жизни. То ли задохнулся окончательно, то ли... Нет, всё-таки она успела. С мощным вдохом Дракошка моментально освободился от остатков скорлупы и забавно уставился на Дору сквозь стекающую с глаз слизь. Мальчик, с отчётливым шишками на голове, которую героически пытается держать на весу, но получается плохо. Падает, выжидающе смотрит на неё с совершенно осмысленной надеждой: помогай! А что она может? Протянула ему осколок скорлупы. Недоверчиво повёл ноздрёй, потом вдруг так же молниеносно слизнул её, обслюнявив Доре руки по локти. Вовсе не противный запах. Глядит требовательно, хочет ещё. - Нет уж, дружок. Теперь сам. Запечатление произошло. А это значит... Стоя в узкой расщелине над пропастью, где далеко внизу еле слышно катило свои волны над погребённым Нуминором Новое море, маленькая Дора пыталась осмыслить, что именно это значит. Отныне уже не мечты. Реальные умо-по-мра-чи-тель-ные перспективы, которые резко и навсегда изменят её жизнь. Князь, разумеется, не откажется от ручного дракона. Тем более, теперь, когда их столько гибнет на полях сражений. Для него это тоже новые перспективы и статус. Следовательно, никуда не денется, вынужден будет пристроить при дворе Дору, без которой тот не станет для него ручным. Да и универсальный толмач ему не помешает. Для каждого из них троих это будет взаимовыгодный и ни для кого не обременительный сим-би-оз, как называют гномки своё сотрудничество с фермерами. Неслышно подкравшийся сзади Дракошка потёрся об её ногу. - Осторожней, столкнёшь, да и сам свалишься. Крылышки у тебя пока что так, равновесие на ходу держать... Конечно, надо было дождаться, пока он немного подрастёт. И дождаться тётю Эмилию. Или не дождаться. Сегодня этот день настал. У Доры было всего одно выходное платье, в мелкую бело-голубую клетку (в координатную плоскость, как говорят гномки), купленное во время последней поездки в Город, то есть больше года назад, и с тех пор ни разу не надёванное. Оказалось, она сильно подросла за год, так что платье стало ей чуть ли не до колен. Умывшись и переодевшись, Дора собрала в маленькую корзинку провизию на три дня - примерно столько должна была занять дорога через Тулгейский лес пешком с Дракошкой. Предстояло ещё нести изрядно подкопчённую многострадальную дядину палатку, которая будет служить им ночлегом. Дальше всё просто: первый же встреченный цивил с радостью доставит их до княжеского замка в расчёте на щедрое вознаграждение. Фуксиевая накидка с капюшоном завершила её нехитрый гардероб. Заперев дверь дома на ключ, который тщательно уложила на дно корзины, Дора размашисто написала на ней мелом "Я в Гораде у Князя". Не для дяди с тётей (те, если всё-таки вернутся, то через Город, а значит, узнают обо всём раньше), а для соседей, чтобы не было соблазна помародёрить. О драконе писать не стала - его и так все видели. А кто не видел, тем расскажут. Окинула ферму прощальным, совсем не но-сталь-ги-ру-ющим взглядом, и решительно зашагала к синеющей на горизонте кромке леса. Дракошка послушно заковылял за ней следом, мотая по сторонам головой. К лесу вела самая основательная из дорог, выложенная песчаником, по которому глухо стучали деревянные подошвы Дориных сандалий. Как примет их лес, который цивилы из Города называют непроходимым и панически боятся, девочка почти не переживала. С энтами и дриадами у фермеров побережья был давний и незыблемый договор. Обязаны пропустить, если Дора со своей стороны не нарушит никаких запретов. Запрета брать с собой дракона среди них нет. Деревья действительно расступались перед ними, но как-то неохотно, словно намекали передумать и повернуть назад. Ещё и ветками укоризненно грозили. Грунтовая дорога, гладкая во время всех поездок с дядей Гарри, теперь щербилась выбоинами. Время от времени на пути попадались ямы, которые Дора аккуратно обходила, а Дракошка перепархивал, пользуясь случаем лишний раз продемонстрировать, как окрепли его крылья. За полдень стало ясно, что Дора слишком оптимистично рассчитала путь на три дня. О еде, конечно, можно не беспокоиться: лес не даст умереть с голоду. Пошлёт, если будет нужно, ягоды и орехи, как и сейчас предусмотрительно открывает им родники. Вот только Дракошке кроме воды нужен солнечный свет, а с ним демонстративно туго. Ветви деревьев по обе стороны тесно переплетаются, и дневной свет путается в них, почти не проникая в глущобу. И не придерёшься - перед драконами у леса нет никаких обязательств... Дракошка, впрочем, продолжал шагать бодро, так что уставшая Дора даже повесила ему на шею палатку. Хуже стало к вечеру, когда на дорогу преждевременно спустилась кромешная темень. Чёрные силуэты деревьев подступали сплошной стеной. Дракошка заметно сник, но биологические часы подсказывали ему, что ещё не ночь. Когда дороги стало совсем не различить, он, отлично видя в темноте, пошёл первым, и Дора плелась за его вяло метущим хвостом. На привале под деревом Тумтум они сдались. По крайней мере, сдалась Дора. Сил хватило только на то, чтобы разбить палатку. Некогда просторная и уютная, прогретая тлеющим костром, дым которого, видимо, навсегда въелся запахом в её стены, палатка сейчас была явно тесной для двоих. Особенно когда этот второй никак не угомонится, волтузится, занимая втрое больше пространства, чем мог бы, пытается спрятаться к маме Доре под несуществующее крыло, а та совсем не в восторге от холодных колючих чешуек. - Так нельзя, Дракошка, - выговаривала она ему с занудными интонациями тёти Эмилии. - Что скажет Князь о твоих манерах? Вот не захочет с тобой возиться - и что прикажешь мне делать? Сухие опавшие листья дерева Тумтум, служившие постелью, убаюкивали своим шуршанием, вбирали в себя дневную усталость. Дракошка тоже понемногу успокоился и только постанывал во сне. Дора, которая в последний раз ночевала с ним, когда он был ещё в яйце, не сразу привыкла к этим звукам, каждый раз вздрагивая, но вскоре сон сморил и её. ...Ослепительная вспышка за стенами палатки разбудила обоих. Следом сами стены утратили форму, запутав Дракошку, который было затрепетал крыльями, пытаясь вырваться наружу. Было ощущение, что их захватил гигантский водоворот или смерч, направляя в самый центр воронки. Дора сделала попытку освободиться, но руки и ноги отяжелели и совсем перестали слушаться. Крик застрял в горле пробкой. Яростный вихрь наматывал палатку вокруг неё, закручивал штопором её саму, сплетая с Дракошкой в двойную спираль. Девочка потеряла сознание и провалилась в пустоту. Казалось, её "я" втащило в центр урагана, где оно сжимается в точку, а затем выворачивается наизнанку.