12 дней софта.

Характером Игорь из тех людей, у которых не идёт если, так надо себя переломать, но всё равно сделать. Ладно дома ещё, в котором ты сам себе хозяин, там послабления ещё сработают, но здесь, в отделении — вынь да положь работу готовую. Когда на улице люди вовсю готовятся одновременно к последним выходным этого года, да к предстоящим празднованиями — всё идёт тяжелее в два раза. Гром уже раз пятый вздыхает над папкой с делом, где сраный криминалист опять забыл поставить подпись под своим заключением, — таблетки для памяти ему подарит, ну точно, — и набирает его номер, мельком глянув на единственное, что радует этим поздним вечером: в точности так же страдающего Петю Хазина за столом напротив. У него там свои идиоты и свои проблемы, конечно, да и вообще он сегодня даже успел в город выехать, когда Игорь весь день только за одними бумажкам и сидит… Но приятно. И посмотреть, как нос морщит, и как кофе, не глядя, в себя вливает, и как на взгляд отзывается, состраивая гримасу в ответ. Время приближалось к десятому часу, уборщица по третьему кругу полировала пространство вокруг кабинета Прокопенко и Игорь понял — не выдерживает он ковыряния в бумажках в таком количестве. Очередной пыльный том захлопывается, перевязывается верёвочкой, и Гром на своём стуле островок между их столами переезжает, двигаясь ближе к Хазину. — Петь, — даже не подумав тянуть кота за хвост, начинает Игорь сразу с важного, — чё мы на праздники делаем? — А? — не сразу понимает Хазин, вчитываясь в чьё-то личное дело, а когда соображает, поднимает взгляд на внезапно оказавшегося слишком близко Грома, — да хрен знает. В рестик и в койку, а? Игриво ущипнув Игоря за коленку, Петька всем видом показывает, что последний вариант ему нравится даже до праздников. Все устали, а им ещё и десять дней не полагается, люди друг друга убивать не перестанут, а уж случаев приёма всякой наркотической хуеты в эти дни будет раз в десять больше, только успевай из одеяла в штаны и до работы. Благо, одеяло у них общее, штаны — постольку поскольку. Если Гром ещё мог бы в его влезть, при этом показывая задницу с таких ракурсов, что его и слепой, внезапно прозрев, захочет, то Пете пришлось бы штанинами по полу стучать. Да, он думает о штанах совсем не в метафорическом смысле. И о том, что будет неплохо красивые деловые брюки с задницы Игоревой стаскивать прямо после боя курантов… — Рестик? Ну ты выдал тоже, — тащит его из пучины мыслей тот, усмехаясь, как будто правда сказал что-то смешное, — может дома, всё-таки, как нормальные люди? Семейный же праздник. Хазин на него глаза поднимает, всем своим видом излучая в сторону Игоря удивление. Слышал он что-то такое, да, но сам имел только опыт совершенно другого рода. Семейный, тоже, возможно, но при этом другой. — Я только один вариант знаю, Игорёш. До пяти лет значения праздника маленький Петька не понимал от слова совсем. Все суетились, особенно в последние дни, ёлка забавно сверкала огнями, как будто гипнотизируя и завлекая, да ещё и конфеты с фруктами почти без ограничений, красота! Няня даже не ругалась, если он приходил на кухню стащить очередной мандарин из вазочки за полчаса до обеда. В общем, понимать не понимал, но всей своей избалованной детской душонкой это мероприятие любил. Объяснений тоже не требовал. Начиная с шести, появились не только радости, но и обязанности. В них вошло посещение праздничных мероприятий с родителями. Там праздник ему резко как-то и разонравился. Закуски — не больше двух-трёх со столика, чтобы не выглядеть проглотом, родители достижениями хвалятся направо и налево, а за столом все налегают на алкоголь, громкими голосами расхаивая и дураков, и дороги, и бюджетников, да вообще весь мир кряду. Новогодняя ночь стала показателем статуса, а не волшебным чем-то, и повзрослев, лет с пятнадцати, Петька не гнушался с этого парада лицемерия сбегать с друзьями и подружками, да с бутылкой шампанского за двести баксов в руке. Отец потом матерился и бесился, но сделать ничего не мог. Это была почти победа. История выходит, может, не слишком красивой, зато честной. Между ними такое ценится, сразу поняли оба, поэтому Хазин особо и не стесняется, когда по лицу тень отвращения пробегает. Новый год к десятке любимых праздников у него не относится. Да он и день рождения только в этом году полюбил в полной мере, чего уж там, и то только потому, что Игорь с ним был на этот раз. Игорь вообще многое делал лучше. Заноза он в заднице, прётся куда не надо, говорит всегда только то, что думает, не слишком заботясь о чувствах порой, но всё равно лучшее, что случалось с Петей за последний год — так это он. Безапелляционно. — Да, какая-то хуета, — наконец выдаёт своё заключение Гром, когда Петя присасывается к кружке с кофе, промочить горло. Мыслительный процесс на лице отображается очевидный, заставляя из кружки уже не просто пить — за ней прятаться, просто на всякий случай, насочиняет ещё сейчас себе всякого. — В этом году делаем иначе. Надумал, значит. Хазин смотрит с любопытством, но подробностей никаких не следует. Игорь только на секунду его руку сжимает в своей, — камеры в отделении, чтоб их, работали, — и возвращается за свой рабочий стол. Если они дела не переберут, то и Новый год будут встречать под местной ёлкой, в компании старых-добрых обитателей КПЗ, которые наверняка поймут, что за окном салюты значат, и дадут дежурному тут просраться своими выступлениями. Иначе так иначе, думается Пете, хуже определённо не будет. Кто ж знал, что план свой Игорь начнёт исполнять прямо будущим утром, как будто на стол накрывать уже предстоящим вечером? А Игорь начал. Утром в квартире, определённо, пахло чем-то особенным. Хазин носом потянул, высунув его из одеяла, но толком и не понял. Что-то хвойное, определённо, там было. А ещё — фруктовое, сладкое… Смесь странная, интересная и манящая. К этому запаху, да в примешивающемуся к нему знакомому запаху кофе, только что из-под сопла кофемашины, он и стремится, накинув на голые плечи плед. — Чего тут у тебя, массовик-затейник? — бурчит Петя, зевая в кулак. Такие же голые, как плечи, пятки по полу шлёпают, а глаза открываются с трудом, что сразу понять не получается. Глаза распахиваются буквально через секунду, ведь лицезреть было что. Как оказалось, Игорь решил начать обустройство их гнезда прямо сразу. На кухне в одной из ваз, которые можно было найти по всему дому, как артефакты от древних цивилизаций, стояли ароматные сосновые ветки, перевязанные красной лентой, огромное панорамное окно украшала ниспадающая гирлянда-штора, в утренней полутьме переливающаяся разными цветами и режимами, а вазочка с фруктами на столе, обычно пустовавшая, и правда содержит в себе и яблоки, и мандарины, разносящие вокруг себя морозный аромат. Петя на месте застывает, оглядываясь так, как будто он вообще эту квартиру впервые в жизни видит. Можно сказать, что так и есть, ведь в таком варианте она для него нова. Как будто принарядившаяся отличница, пришедшая на школьный бал, честное слово. А сам Гром в одних своих трениках, — вписывается в эту атмосферу похлеще всяких Дедов Морозов и Санта Клаусов. Улыбается ещё, зараза, разводя руками. — Ну? — Ветки с чьих-то похорон? — не удерживается Хазин, прежде чем расплыться в улыбке. Тут ведь суть даже не в украшениях, хотя они тоже добавляют толики этого настроения, от которого ребёнок, которому не доставалось этих эмоций, сейчас танцует внутри, но… Да позаботиться о нём решили, вот что. Сделал ведь, поднялся хрен знает во сколько, и ничего за это не требует, только мордой довольной светит. — С твоих, если не похвалишь, — насмешливо парирует Игорь, протягивая в сторону Петьки чашку кофе и мандарин. Он-то их в руки берёт, конечно, но сразу на стол всё отставляет, а Грома вместе с собой в одеяло путает, накидывая его тому на макушку, и целует в этом импровизированном шалаше так долго, что губы успевают занеметь, а кофе — остыть. За похвалу это дружно решено было считать. Уже у дверей, когда они оба обуваются, чтобы пойти ковыряться в своих бумажных долгах за прошедший год, Хазин на секунду задерживается, оборачиваясь на выключенную сейчас гирлянду. Магией от нее всё ещё за километр несло. Сегодня до полуночи рабочие места их не задерживают только по случаю. Оба, честно сказать, настроились. Мол, доковырять уже бюрократию, закрыть все папочки и листы в архиве, и забыть обо всём этом ещё на год. Ладно, Игорь забудет на год, он ведь свои косяки разбирает, а вот Пете оформлением заниматься после каждого дела нужно, и делает он это как никто другой. За него делают, ведь рявкнуть злой собакой — хороший способ делегирования, но об этом никто не вспоминает, ведь документы всё равно приходят в идеальном состоянии, а нынешнее — так это Хазин, плюясь, разбирается с буковками от своего предшественника. В любом случае, закончить им не удаётся. Раскрасневшийся с мороза Фёдор Иванович, ввалившийся сегодня в отделение чуть позже обычного, и сам напоминает Деда Мороза. Улыбается тоже тепло, по-доброму, и тормозит у их столов, тихонько сообщая, что их сегодня ждут к столу, и это не обсуждается никак. Остаётся кивнуть только, а что делать? С тёть Леной, когда на неё кураж нападает, спорить — себе дороже. Да и Петьке хочется узнать пару историй о том, как у них в семье всё-таки принято. Не всё Игорю чудеса для него совершать. Собираясь ровно в семь, Хазин чувствует странное предвкушение, и Игорь его на этом ловит, улыбаясь незаметно в сторону. Приятно смотреть, как светится весь тот, кто нормальных праздников уже почти три десятка лет не видел. Приятно видеть, как в Пете просыпается не Пётр Хазин, с которым люди предпочитают связываться только на свою голову, а дитё маленькое, не испорченное ещё миром этим чёртовым. Игорь тоже, вообще-то, им попорчен, но такие моменты и его лучше делают. Минус на минус с ними работает, как часы. Прокопенко встречают их каждый раз так тепло, что Пете постоянно неловко. Он тут, как будто бы, и никто, и никаких официальных заявлений от них с Игорем не поступало, живут даже вроде как соседи вместе, а это семейство как будто всё понимает давно, и принимает его своим. Как будто просто ещё один сын в семье, наравне с Игорем. И тёть Лена обнимает всегда так долго, что Хазин буквально в её руках растекается, готовый материнским рукам подставить голову, и просто тут остаться. Иногда это было необходимо, сегодня — приятным дополнением к утру стало, чтобы совсем расслабиться и вспомнить — вот это точно дом. Их дом. Пока Грома утаскивают в гараж, ведь со своим железным любимцем Фёдор Иванович отказывался расставаться, и постоянно вносил в него какие-то модификации, и даже перевёз обратно с дачи в городской гараж, Петя оказывается на кухне, наблюдая за тем, как весело кипит что-то на плите, а тут и там, незамеченные раньше, показываются праздничные украшения. Букет из веток сосны, подобный тому, что Игорь притащил сегодня домой, привлекает внимание сразу. Хазин раскидистых ветвей касается, аккуратно пальцами по иголкам, и уголки губ приподнимаются сами. — Это традиция какая-то? — как будто бы между прочим интересуется он у активно строгающей огурцы у стола тёть Лены, и та улыбается, кивая: — Мама Игоря всегда такие ставила, мы и переняли. Живые ёлки ей жалко было. А какие она венки из этих веток плела, ты бы видел! Подумав, женщина вытирает руки о фартук, жестом показывает ему оставаться на месте, и в комнату убегает, возвращаясь буквально через секунду: — Тут Игорьку четыре, мы первый год, как с Федей поженились, и вместе семьями отмечали, посмотри, — протягивает она Хазину потёртый фотоальбом чуть подрагивающей рукой. Петя благодарно её ладонь сжимает, принимая старую книжицу. — Я посмотрю, обязательно. Накормленные и напоенные, совершенно разморенные после вечера, домой возвращались практически в тишине. Завтра предстоял выходной, оба позволили себе по паре рюмок клюквенной настойки, и Игорь уже не смущался того, что по широкой лестнице вверх, до самой квартиры они идут в обнимку, а у дверей, пока Петя ключ в кармане ищет, целует его куда придётся. — Иг, у тебя же ёлки дома нет, а? — спрашивает Хазин полушёпотом, потому что одно дело соседей будить своим топотом, совсем другое — на площадке посреди ночи трындеть, — Нет, — отвечает Гром недоумённо, вваливаясь в квартиру сразу, как только дверь едва приоткрывается. Петя ухмыляется. — Угадай, за чем ты завтра поедешь. — Дурной ты человек, — в голос ржёт Игорь, закрывая за ними дверь, да подтягивая Петю к себе поближе за расстёгнутую молнию на его куртке, — поеду. Завтра. Раньше ему и не надо, пока губы у Игоря такие сладкие после настойки, а ладони, ледяные с улицы, под свитер лезут. Успевать — совсем не в стиле Хазина. Петька бы даже сказал — Хазиных. Он у родителей научился всему самому лучшему в плане опозданий, несдержанных обещаний и тяжёлого характера. Если с первым и последним можно было жить, второе он учился в себе искоренять. Всеми силами. В этот раз хотелось и первое преодолеть, но кто же знал, что сложно-то так будет, блять… Картина, встретившая Игоря, когда он вернулся домой с коробкой, в которой ждала своей сборки ёлка, мягко сказать, специфическая. По гостиной как будто ураган пронёсся, а в центре его — Петька. Растрёпанный, судя по лицу — злой, как собака, вокруг валяются иголки, ветки, живые вперемешку с искусственными, колокольчики, конфеты, ягоды какие-то… Хазин на него глаза поднимает, матерится и вздыхает. Ну, не успел, не вышло, наплевать. — У нас тут кружок кройки и шитья? — Так точно. Рот тебе зашить? — бросив в сторону Игоря конфетой, которую тот оперативно поймал, огрызается Петя, счищая с пальцев клей, — или жопу, это как пойдёт, честно говоря. — Даже не знаю, без чего тебе будет хуже, — на ходу снимая упаковку с батончика, который оказался как нельзя кстати, Гром топает прямо в центр этого ураганного бедствия, пристраиваясь на небольшом свободном от материалов островке, — Так что это всё должно значить-то? — Вот это. Выглядит, конечно, кривовато, но Игорь всё равно смотрит с таким умилением, что Петя невольно думает, что не так плохо вышло. Смотрит ещё раз, и понимает — плохо. Клей торчит, и ветки, украшений опять же прикрепить толком не успел… Ерунда, в общем. Устроил, правда, кружок тут умелые руки. Но Гром всё равно улыбается, касаясь одной из живых веток пальцами. — Тёть Лена альбом показывала? — спрашивает он без всякого подтекста, и Хазин кивает, тут же, следом за этим, пожимая плечами. — Думал, нам с тобой можно свои традиции начинать, но начать хотелось с твоих. Оставив в покое сосновые иголочки, Игорь ладонью по щеке Пете ведёт, и тот котом ластится, глядя глаза в глаза, как будто там что-то важное сейчас. А там — только отблески от гирлянды, которую он раньше ещё включил, да детства, которое Гром вспоминал сейчас не как что-то, что он потерял, но как то, что Хазин ему на секунду подарил. — Одну я точно знаю, — укладывая и вторую руку на лицо Петьке, Гром долго не думает, прежде чем двинуться ближе, целуя его. Венок на безопасном расстоянии лежит, но свободные ветки под коленом хрустят, а там — и под спинами, когда Игорь Хазина на пол роняет. Традиции нужны, чтобы их соблюдать каждый год, а этот для них — первый из многих.