***
Ехидные взгляды Игорь на себе ловил в течение всего дня. Ему, конечно, было даже близко не до них, работы по горло, конец года, все дела. Успевай только жалобы от пенсионеров перерабатывать, личные дела заполнять, да пытаться банально выжить на кофе и упрямстве, какое там. Но замечать — это да. И чем ближе вечер, тем больше переглядок было. Настроение у Грома стремилось к тому, чтобы поймать кого-нибудь из этого блядского цирка, хотя бы того же Димку, который, не фоне других, как будто ни сном, ни духом, и хорошенько посраться. А может даже по морде дать, это уже как пойдёт, загадывать не удавалось. Точка кипения приближалась, ещё немного — пар из ушей повалит. Тут-то к его столу и подкатилась компашка то ли из самых смелых, то ли из самых глупых. Переговорщиками выступали Цветков, — нет, всё-таки глупых, — и Дубин, который на него смущённо поглядывал, краснел почти, но глаз всё равно не отводил. — Игорь, — начал Дима, поправив очки на переносице, как будто только они его в этот момент и защищали, — мы тут подумали, в общем… Гром на него глаза поднял, голову к плечу склонил, всем своим видом показывая — продолжай. Руки на груди скрещивать не стал, хотя очень хотелось. Так угрозы больше будет. Вон, задние ряды уже на шаг назад отодвинулись, готовятся ко взрыву. — В общем, Фёдор Иванович на корпоративе рассказывал, что ты театр любишь, — продолжает Дубин неторопливо, наблюдая за каждым движением мускула на чужом лице, — И мы тебе, как театралу, билеты купили. За хорошую работу, которую не пришлось делать нам и вся хуйня. Тридцатого числа, там какой-то спектакль новогодний будет, — заканчивает за него Костян, едва ли не единым предложением, как будто хочет отвязаться от этого всего побыстрее. В глаза ещё с таким вызовом смотрит, что смешно становится. А потом — перестаёт. Игорь такое знает. Димку защищает. Ещё и от него. Рвение это Гром не понимает, но постепенно два и два складывать начинает, учитывая и то, что эти двое постоянно у столика с кофемашиной зависают, а в архив таскаются, как Тамара и её подруга санитарочка. Ясно всё с ними. — Билеты-то где? Сам не сходит, погрязнув в работе, так толкнёт за нормальную цену или отдаст кому-нибудь, да хоть тем же Прокопенко, которые из дома не выбирались уже чёрт знает сколько, и тёть Лена очень любит по этому поводу жаловаться. — Билет, — поправляет его Дима, передавая в руки простой белый конверт. Ладно, с Прокопенко не выйдет, им придётся ещё один докупать, но мысль никуда не делась. Да и вообще, он правда театр любит, хотя об этом никогда никому не говорит. Искусство — способ мозгу отдохнуть дать, переварить что-то, кроме трупов, краж и бесконечного списка бед и проблем человеческих. — Ага, — бросив конверт на стол, Гром думает сразу обратно в дело нырнуть, но, прикрыв глаза на секунду, оборачивается к Цветкову с Дубиным, да их команде поддержки, в полный корпус, — спасибо. Работа на остаток дня как будто остановилась. Игорь мог запально это «спасибо» выдать, торопясь куда-то и схватив ключи от машины или бутылку воды, но чтобы вот так, прямо в лицо и от всей души, так это… Новый год на пару дней раньше наступил, не меньше. По распоряжению судьбы, в театр Игорь таки попал. Даже постановку успел постольку-поскольку изучить. Опера. Не фанат, конечно, хотя музыкальная составляющая на театральных подмостках его привлекала, но, так и быть, дарёному коню в зубы не смотрят. Может, правда отдохнуть сможет, хотя бы один вечер. Даже старый костюм из шкафа достал, который, казалось, в следующий раз с вешалки будет снят на его же похороны. Зачем купил его когда-то Гром помнит слабо. Мероприятие, что ли, какое? Не расстраивать своё названное семейство, и дать тёть Лене поохать, какой он красивый в этой двойке и с бабочкой. Признаться — самому нравится, даже если морда при этом сверкает свежими ссадинами, а кулаки сбиты до мяса. Это состояние с ним перманентно, не меняется, и не уходит никуда никогда, как будто приросло. Тело не зарастает, необходимость себя в лучшем виде поставить перед самим собой — она тоже, чёрной дырой все силы сосёт. Игорь никогда в жизни не признается, но для себя самого он всегда — недостаточно. Стряхнув невесёлые мысли, да поправив воротник белой рубашки, — сверху всё равно пуховик пойдёт, по улице в костюме в минус двадцать он щеголять не планирует, — и в последний раз глянув на себя в зеркало, Гром билет с тумбочки подхватывает, направляясь к выходу. Выбросить всё из головы и отдохнуть, цель номер один. Людей, которые в праздники к культуре приобщаются — тьма. Оно и логично, время появилось, возможности, в конце концов, желание себя побаловать. Игорь разнообразию удивляется. Тут и дамы в роскошных платьях с такими же роскошными мехами на плечах, и подростки, с явным интересом изучающие афишу, и совсем не выглядящие в своих полуспортивных шмотках здесь как что-то инородное, и одетые попроще люди, которые явно пришли семьями. Разнообразие людей в театре Гром одобрял даже очень. Может, когда-нибудь это всё перестанет быть странным, развлечением для образованных или богатых, и люди будут просто ходить да наслаждаться, без косых взглядов в сторону других. Зал переполнен тоже. По его меркам шумновато, но место ему не то подобрали, не то случайно попалось довольно удачное. Не слишком близко, в спину оркестру в яме пялиться не будешь, но и видно всё очень хорошо. Преимущества роста — никому в затылок дышать не будешь. Впрочем, судя по недовольному бурчанию, для парочки за ним это минус. Да, к чёрту их, напоминает себе Гром. Он здесь за отдыхом, и чувствует себя на самом деле очень хорошо. Удивительно даже, как свет софитов, тяжёлый занавес и огромная сцена могут поменять настроение в совершенно противоположную сторону. С началом пьесы Игорь понял — оперу он недолюбливал очень зря. Дело было вовсе не в высоких нотах, активно жестикулирующем дирижёре или в самой постановке в целом. Всё вертелось вокруг солиста и исполнителя главной роли. Всё на нём как будто замкнулось. Гром взгляда отвести не мог от него, и первый акт до антракта пролетел совершенно незаметно, а когда перерыв наступил — Игорь так и не понялся с места, прокручивая в голове то, как идеально движение руки наложилось на завершающую ноту в песне, или как блестели глаза у артиста, когда тот тянулся к зрителю. Никогда ещё Гром не был так сосредоточен, кажется. Во втором акте — и того хуже. Если до этого история закручивалась, представляла персонажей, выстаивала сцену, то теперь всё внимание было только на герое и его возлюбленной, — кажется, — и за каждым перепадом в голосе и движением на сцене Игорь следил завороженно, запоминал и вникал. Андрей, — имя он прочитал в программке в антракте, — был не просто актёром, очевидно, он своей работой жил. Жалел Гром только об одном — сегодня он здесь без цветов оказался, и не мог в должной мере выразить то, насколько ему понравилось. Зато вскочить на поклонах с аплодисментами одним из первых — это он мог. И сделал, получив в ответ заинтересованный взгляд тёмных глаз со сцены и улыбку, тронувшую губы Андрея. Для него улыбку. Впервые за годы и годы своих визитов в театр, — во взрослом возрасте их стало меньше, но они не прекращались, — Гром решил, что подойти к служебке и поблагодарить артиста лично будет хорошей идеей. Не остановит щипающий за щёки холод и тот факт, что работу завтра рано утром никто не отменял. Что его вообще остановить-то может? Большая часть оставшихся ждать, на удивление, те самые подростки. Игорь посматривает на них из курилки, затягиваясь, и не торопится особо бежать, если начнётся какое-то шевеление. Ему, в конце концов, даже автограф не нужен, просто хочется спасибо своё высказать. Многовато благодарностей выходит за последние дни, но в целом — ни одной из них не было, чтобы незаслуженно. Со своего угла Гром видит, что небольшая, но стойкая толпа постепенно перетекает ближе к двери, и ухмыляется. Вот оно, действо началось. Тушит сигарету, размашистым шагом направляясь к небольшой двери, скрытой козырьком и, в общем-то, в которую и соваться не должны, но желающие всегда находят свои пути. Себя Игорь предпочитает на месте артистов не представлять, не дай боже ему такое. Пролетевший мимо ураган едва не оборачивает его на триста шестьдесят вокруг своей оси. Только ботинки на плотной подошве и держат, позволяя посмотреть, что там такое пролетело-то. Тёмное пальто, тёмный волос, на голову стремительно натягивается шапка, и человек спешит в сторону припаркованной в переулке машины, на ходу бросая «Простите, тороплюсь» и «Всем спасибо, что пришли!» Вот так подошёл, ничего не скажешь. События вообще как-то быстро разворачиваются. Как только спина скрывается на пассажирском сидении, а машина выруливает из переулка, в снегу Игорь замечает тёмный прямоугольник, к которому хмуро тянет руку. Как оказалось — не он один. Приходится ударить по ладони в белой пушистой, получив в ответ недоумённый взгляд светлых глаз. — Тише, девчат, полиция, — махнув в сторону этого взгляда корочкой, Игорь тычет пальцем на кнопку разблокировки. Не ждёт, что без пароля окажется, но определённо понимает, что потерял его именно Андрей, ведь на заставке его фотография, с каким-то там призом в руках и с такой улыбкой, что сердце начинает беситься за секунду. — Да не отдаст он, — бормочет девчонка подружкам за его спиной, и Гром оборачивается на них, усмехаясь. — Вам — не отдам, а хозяину — очень даже. — Главное, чтобы Андрюша без телефона не ходил, — выдыхает подружка обладательницы белых варежек, — спасибо, майор Гром. Оказывается, она же самой глазастой в этой компании была. Игорь ей кивает, обещая одним взглядом — вернёт, чего бы ему это не стоило.***
— А когда я увидел, что телефон выронил, чуть не обосрался там на месте, — заканчивает свою мысль Андрей, смеясь, — и сразу побежал прозвон делать. — А я не успел даже до метро дойти. Быстрый ты, — кивает Игорь согласно, сжимая ладони на талии Германна, пока тот урчит довольно куда-то ему в шею, подтверждая свой статус если не самого быстрого, то определённо заводящейся с половины оборота лапки, — ну что, теперь помнишь? — Помнишь. Год с тех пор, как они впервые познакомились. Андрей ещё в зале ведь его приметил. Ещё бы такого не. Высокий, в шикарном костюме, и смотрит на него, как на самую большую ценность в мире. То, что ему всегда было нужно. То, что нашлось в такой подходящий момент, ведь к концу года, зарывшись в выступления, он себя начал забывать. Сомневался, постоянно в тревоге, панические атаки — как лучшие друзья. Игорь тогда его спас, не меньше. И много раз говорил, что он его тоже, ведь тогда же он понимать начал, что такое, себя перестать загонять. Сейчас этот самый Игорь лезет в один из пакетов, и долго снимает упаковочную бумагу с того, что оказывается шикарным праздничным букетом. Крупные красные веты, белые пуховки, красные ягоды, и всё это красивой лентой перевязано. Андрей на него смотрит, как на чудо какое-то, хотя этих букетов после выступления у него вечно полные руки. — Это за тот, первый раз, — просто поясняет Гром, а Андрей без всяких слов к нему кидается с поцелуями. Отогрелся, наконец, и губами тёплой кожи касаться приятно до ужаса. — Подожди, в остальных что? — опомнившись да обернувшись на пакеты, с любопытством в голове спрашивает Германн, и Игорь просто рукой ведёт — сам посмотри. — Прошлый Новый год мы только в смс вместе провели. Пора это исправлять. Устроим семейный в этом? — Ещё как устроим, — куснув себя за губу, уж очень хотелось от умиления разрыдаться, Андрей с зеркала рядом мишуру, брошенную туда буквально пару часов назад, тянет, и вокруг шеи Игоря обматывает, притягивая его к себе, — но сначала я тоже тебя отблагодарю.