12 дней софта.

Лучший подарок — сделанный своими руками. День, чтобы намекнуть на свои чувства и быть услышанным. Мишура в красных оттенках, плюш, сердечки и безграничное желание пойти укусить кого-нибудь за задницу, если у него ещё раз спросят, приготовил ли он «валентинки для половинки». А ещё лучше — витаминчику бахнуть в эту самую задницу, а то укус не отражает всех эмоций, которые Третьяков чувствует весь день. Предпраздничная суета захлестнула отделение чуть больше, чем полностью. И где она раньше-то была, вся эта любовь? Илья только диву давался. И это при том, что он сам вьюноша любвеобильный. Влюбляется регулярно, сильно, но, правда, ненадолго. Обычно на одну ночь, чтобы будущим днём обнаружить себя влюблённым в кого-то ещё. Глазками там пострелять, фразочками перекинуться. Но вот сегодня не идёт как-то. Кажется, ты прояви к кому интерес, и тебя моментально закидают таким, что не отмоешься потом ещё месяц. Илюша человек разумный, сидит тихо. Пациентке, посмотревшей на него глазами раненой лани, только пальцем погрозил, да пообещал, что Любовь Андреевна, старшая медсестра, вечером сама ей укол сделает, или что там ей ещё нужно будет. Девушка обиженно надула губы, и молча всучила ему открытку, явно из ближайшего ларька. Из того, что ли, где у них старшее поколение газеты покупает? Прямо за воротами больницы. Наверняка. — Меня завтра выписывают, — поясняет она, всё-таки не сдержавшись, — зайдёте попрощаться, Илья Евгеньевич? — Обязательно. Натянуто улыбнувшись, Третьяков розовое недоразумение спрятал в карман и решил, что надо быть ещё тише. Медсёстры — куда ни шло, но шестнадцатилетки это уже слишком. Найти бы место, где после полуночи можно будет поспать спокойно, пропуская всякое наступление четырнадцатого. В морг, что ли, завалиться? Там точно не будет потенциальных дарителей и признаний. А утром — мышью свалить к Серёге, у которого завтра сутки, взять роллов и дешёвого вискаря, от души отлюбливая себя за всё хорошее. Возможно, даже буквально. За сформировавшийся в голове план Илюша держался всеми руками и ногами, пока обходил отделение, выдавал свои кнуты с пряниками, а совсем благодушное настроение обрёл, когда какой-то бывший футболист, затесавшийся к ним в отделение с ушибом головы не то в драке, не то на дружеском поле, получил-таки в рекомендациях большой шприц и болючий витамин в пятую точку. Впервые со времён ординатуры он даже сам на укол вызвался. Не из желания смотреть на мужскую задницу, из желания услышать звуки боли. Ну а что, все врачи немного садисты. Если им не стать за годы практики — поедешь крышей. Свою крышу Илья берёг похлеще чести. Вместе с ней, едва в отделении тихий час наступил, а грозная на вид старшая медсестра протопала по коридору, вылавливая всех правых и виноватых, шныряющих по коридорам в ночи, он подальше и сбежал, организовав себе тихий уголок в ординаторской. Других врачей сегодня не оказалось, — откуда им тут быть, право слово, — медсёстры устроили посиделки с тортом у себя, ведь каждая из них уже свою порцию любви получила, и связываться с нехорошим доктором и смысла-то нет, ну а пациенты… Нет, ну дело их, чем заниматься, вообще-то, но лучше бы без эксцессов. — Не, лучше с ними, — повторяет себе под нос Илья, помня присказку работников скорой: попросишь спокойную ночь, или предположишь, что она уже спокойная, так не отделаешься от работы до самого утра. И пациенты все будут сложные, как будто бы вселенной вдруг захотелось расковырять все болячки в людях. Чем к весне ближе, тем больше болячек, связанных с головой просыпалось. Расстройства цветут и пахнут, а отдуваться кому? Конечно. Причмокнув губами в надежде на пару часов сна, Илюша в плед завернулся на диване, поглядывая в сторону окна. Потемневшее небо, остатки снега, постепенно превращающегося в лужи, одинокий фонарь… Ладно, может и пронесёт, но лучше не загадывать, и все мысли о «тихо-спокойно» из головы подальше, глаза закрыть… — Илья Евгеньевич! Вот. Же. Блять. Просто так в дверь с таким испуганным голосом не долбятся. И хорошо ведь, что не решил совсем с комфортом расположиться. Даже носки не снял! Приходится сменить плед на плечах на халат, пригладить торчащие во все стороны волосы и бежать следом за паникующей медсестричкой к входу. Что там? Пулевое, ножевое? Всё такое вкусное. Чёрт оказался не так страшен. Илья бы даже сказал скорее, что чертяка. И не СМП сегодня подсуетилось, а на ручках прямо в отделение притащили полубессознательное тело в кровище. Первым делом, конечно, Третьяков замечает, что тело всё-таки трепыхается. Вроде, даже что-то сказать пытается. Мужик его в руках держит крепко, а на попытки рот открыть одним взглядом затыкает. Илье такое сразу нравится. Есть у него внутренний стержень, получается, который людей на место ставит. Ему такого иногда не хватало. Илья спасал себя шутками, избегал людей, ну а если уж совсем некуда было деваться, так делал, всем своим видом показывая, как ему не нравится. При взгляде на этого высоченного, — реально все два метра будут, — сверхчеловека, было понятно, что тот лучше рявкнет или нахуй пошлёт, чем юлить будет. Но не он должен занимать фокус, конечно. Это Илюша отвлекся на симпатичное лицо и крепкие руки, которые тело на каталку спустили только по его указке. — Сразу давайте, кто, что и где, — переходит Третьяков на деловой тон, когда охающие медсёстры в сопровождении реаниматолога укатывают бывшую ношу его собеседника, — и мне работы меньше, и вам срок, в случае чего. Шутка прозвучало как-то устало, но на неё как будто внимание не обратили. Мужик как будто только свои руки увидел, перепачканные в крови, и, как показалось Илье, поморщился брезгливо. Не любит вид крови? Да нет, скорее дело в том, чья она. — Не надо мне тут про срок, доктор, — от него только отмахиваются, как от мухи надоедливой, и Илья на такую наглость аж взгляд поднимает, всем видом спрашивая: не охуел ли ты часом, дружок? Он тут, значит, вертится, помочь пытается, а ему. — Я в полиции работаю, — поясняет тот, как будто сообразив, и даже голову опускает, будто бы виновато. Правда, всего на секунду: — А этот… Хрен его знает. Я домой шёл, а тут выскакивают из-за угла. Орут на всю улицу. Всё что я понял, что он там что-то у кого-то спёр, а потом друзья его бабочкой пырнули. Не знаю, тоже дураки или всё по плану было, но только в плечо. Разбежались моментом, а я своих вызвал, а этого сюда притащил, недалеко было. Бандитские разборки в их двадцать первом. Илья, выслушав, ухмыляется, а в бумажках краткими росчерками помечает: ножевое, неравнодушный гражданин, ничего не сказал, сразу ушёл. Пускай останется лёгкий флёр тайны в этом всём. Да и не хочется гражданина полицейского подставлять, он тут общественную позицию проявил. Молодец, постарался. — Давай, за мной вперёд и с песней. Сейчас девчонки его осмотрят и скажут, что да как, а я зашивать подойду. Суетиться рядом с охающими девчонками будет совершенно контрпродуктивно. Тем более, раз ничего важного не задето у их красавчика. Шрам останется, куда без него, зато кровью насмерть не истечёт. На данный момент ведь не истёк? Дальше тоже не должен. Нового знакомого Илья заводит в ординаторскую, — можно было бы и в туалет, но там горячей воды отродясь не было, — и кивает на раковину, предлагая смыть с себя кровь. Хотя бы немного. Одежду уже не спасти. Язык почти повернулся сказать, что одежду можно снять. Почти. Отказался бы Илюша? Да нет конечно. Он тут уже, того самого, почти влюбился на сегодняшнюю ночь. В рост, в лицо, в социальную ответственность. Имени даже не знает, а уже романтичным настроением голову заштормило. В незапертую дверь просачивается Таня, до этого панично стучавшаяся в неё же, и сообщает, что жить молодой человек будет. Игорь заметно кривится, когда Илья на него взгляд бросает, и это настолько умилительно, что заставляет фыркнуть. Настолько, видать, не любит он отбросов общества. — Я подойду сейчас, — кивает Третьяков медсестре, — вы его там подготовьте пока, а то ещё орать на всё отделение про рвачей будет, оно там надо? — Конечно, Илья Евгеньевич, — кивает девчонка, бросая заинтересованный взгляд далеко не в сторону доктора. Ясно, не только ему голову кружит. — Брысь! — со смешком повышает голос Илья, хлопнув девчонку чуть выше опасной зоны, но определённо по чему-то мягкому, — нечего мне тут героев смущать. Взявшая себя в руки медсестра смеётся, стреляет глазками уже в доктора и убегает. Вот тебе и затихарился, блин. Лишь бы не валентинки поутру… — Про героев это вы, доктор, загнули. Голос, звучащий за текущей водой, как будто бы мягче становится. Двухметровое чудо воду эту самую выключает, руки вытирает о полотенце, критично осматривая на предмет красных пятён и обречённо вздыхает. Илья его понимает. Мой-не мой, а запах всё равно останется. В их работе только и привыкай к нему. Да и одежду уже не спасти, это точно. — Тогда имя скажи, герой, — двинувшись ближе на два шага, Третьяков решает: а похуй. Спокойной ночи не получилось, гудящее отделение никуда не делось, ну и мужик правда привлекательный… Не так, чтобы картонки ему дарить, или конфеты таскать, но пообжиматься с ним было бы интересно. Бесстрашный вы, доктор Третьяков, раз такие мечты себе здесь позволяете. А может дурак просто. Взгляд правда, следом за голосом, в его сторону направленные, теплеют. — Игорь. — Илья. — Я сообразил. Фыркнув, Третьяков ещё пару шагов делает, бедром отодвигая обретшего имя героя от раковины. Перчатки — дело хорошее, на чистые руки, уже давно убитые моющими средствами, тальком и этими самыми перчатками — ещё лучше. Хочется проверить, насколько у их доблестной полиции руки мягкие, но это потом. — Подождёте меня, товарищ полицейский? Есть ещё что обсудить. Игорь кивает. Куда ему уже торопиться? Весь сон перебили, скоты. Да и скорее всего сразу после больнички придётся вернуться в отделение, выяснить, что за фрукты такие и какие у них счёты с потерпевшим. И потерпевший ли он вообще… Короче, дело на себя ещё одно повесить. Его любимое. Илья его по плечу хлопает, — а так хотелось-таки за руку потрогать! — улыбается и исчезает за дверью, оставляя Игоря одного. За окном ещё даже близко не рассвет, и делать ему тут ничего, вообще-то, можно просто пристроиться на диване, и может вздремнуть… Розовая картонка на столе привлекает его внимание. Блин, а он и забыл. Очень старался забыть, ведь в отделении у людей натурально ехала крыша. Подарки, сердечки, сердечки в глазах… Ему это чуждо всё. Всегда было. Юлька не переставала говорить, что он просто не пробовал. В этом году демонстративно потребовала свою дружескую валентинку, и Гром ведь её даже купил. Очень на эту похожа, на самом деле. Штампуют их, что ли? А ещё доктор, видать, популярен. Ещё бы, такие глаза. И улыбка. За усами правда её прячет, но всё равно красиво. Зачем вообще заметил, спрашивается? Оставив открытку на том же самом деле, где и была, Игорь за своей в карман лезет, рассматривая глупый текст внутри, и стеклянные глаза плюшевых нарисованных мишек. Вот в его время! Да ну. Рано бурчать. И в его время в школе традиция разноцветных сердечек уже была. Правда, только в старших классах. От кого они прилетали Игорь не знал, и каждый раз смотрел с удивлением. А эту удивительно хочется не до адресата донести, — Юлька простит, это он знает, — а оставить доктору. Лишний раз на улыбку глянуть.Без улыбки Илья смотрит на него из дверей, а на открытку едва не фыркает. И этот туда же. А казался таким нормальным! — А вы из этих, да? — ухмыляется Илья, в этот раз как-то устало, и сразу идёт ещё разочек руки сполоснуть. Запасной, не лишний. — Да это для подруги, — признаётся Игорь честно, убирая недоразумение в виде сердечка в карман, — требует, чтобы я себе кого-нибудь завёл, а тренирует на себе. Как собаку. Юмор у героя оказывается тоже ничего, Третьяков это признаёт. Ну а факт, что одинокий, продолжает голову кружить. Нет, совсем не от запаха лекарств в перевязочной, бред какой. И не он заставляет Илюшу приземлиться едва ли не на колени Игорю. — Товарищ Игорь-полицейский, а хотите на мне потренироваться? — Хочу. Илья ожидал по морде получить. Игорь — вообще не ожидал, что ответ из его рта быстрее мысли о вопросе вырвется. Смотрят друг на друга двумя испуганными птицами, с минуту — очень театральная сцена выходит. А потом Илья таки за руку Игоря трогает. Куда мягче его, и правда, хотя к работе привыкли. — Тогда я совершу правонарушение, а потом мы поговорим. Спать сегодня всё равно не светит. Игорь бровь изгибает в удивлении, но Илья уже бодренько соскакивает с места, обыскивая карманы халатов на предмет корнцанга. Есть, родимый! Прямо вместе с помятой соткой, ну чисто его набор для спасения собственной души. — Да вы не переживайте, я сдамся с поличным, — подмигивает Илья второй раз за день, чувствуя себя до неприличия довольным. Гром на спинку дивана откидывается, как только ординаторская снова пустеет. Розовая мишура и открытки — это ерунда, но общая атмосфера такова: он сегодня доктора хотя бы в щёку, но поцелует. А там, как знает, может они свои традиции организуют. Или разбегутся поутру, никогда не увидевшись. История выйдет хорошая. Юльке понравится завтра, а ему нравится чувство стучащего в груди, ожившего сердца, уже сейчас.