12 дней софта.

Нося гордое звание петербурженки, Ира, как и многие, говорила себе, что с местной погодой ей никакие отпуска не нужны. Вон, тропики за окном большую часть лета! Влажная жара обволакивала, заставляла шею покрываться мерзкими горячими каплями пота, и не спасало даже то, что волосы Гром обкромсала ещё в лохматых годах своей юности, выпускаясь из академии. Там над ней, не оглядываясь на все разбитые морды и выговоры за нарушение дисциплины за это, любили подшучивать мужиковые мужики. Вот в один момент всё и решилось быстрым походом в парикмахерскую. Тёмные роскошные кудри остались валяться на полу, а Ира тогда почувствовала себя в разы лучше. Да ещё и благодарила сама себя регулярно за это, представляя, как путался бы даже хвост, не говоря уже про распущенные, в какой-нибудь погоне. Нет, так определённо проще. Пускай от лета всё ещё никак не спасает. Не спасают и тонкие светлые футболки, и смена привычной джинсы на шорты. В отделе, поглядывая на её ноги, вытянутые под рабочим столом, тактично молчали, а Прокопенко улыбался в усы. Надеялся, что это сделает Гром на вид чуть менее суровой, и привлечёт к ней какого-нибудь хорошего, надёжного мужчину. Давно пора, и всё такое, семья для человека самое важное… Чего не мог знать Фёдор Иванович, так это того, что ноги Гром, даже обтянутые совсем не модной джинсой, уже привлекли к ней… не мужчину. Увы и ах. Впрочем, сама Ира по этому поводу особо не жаловалась. Её пассия, щеголяя по отделу в светло-бежевом платье, улыбается ей прямо сейчас, заставляя спину под футболкой вспотеть ещё немного. В этот раз — совсем не от того, что до неё не дотягивается лёгкий бриз со стороны слабенького вентилятора. Полина вызывала, каждый раз, вполне определённые чувства. От глубокого уважения, до… до того, что не слишком способствует изучению дела о серийнике, которое почти подошло к концу. Осталось только запихать его на пару десятков, а то и на пожизненное, в клетку. «Кофе?» Оторвав телефон, до этого мирно лежавший экраном вниз, от столешницы, Ира всё же выискивает Хазину взглядом ещё раз. Та уже продефилировала от стола Цветкова, которого отчитывала за хреново подшитую папку, до лестницы, и обернулась ровно в момент, как Гром ткнулась в неё взглядом. Подмигнув, Полина, не особенно торопясь, и явно завлекающе виляя бёдрами, принялась подниматься по лестнице, поближе к кофемашине. Ира, мечтая сейчас скорее о ведре холодной воды на голову, чем о горячем кофе, оставляет телефон, чтобы нагнать её в несколько больших шагов. Полина замедляется, вытаскивая из стойки для бумажных стаканов один, чтобы подставить его под сопло кофемашины. — Оперативно, майор. Думала, придётся тут потусоваться, — ковыряя кусочек облупившегося лака на столе короткими ногтями в чёрном лаке, Хазина поднимает на Иру взгляд, с прищуром ей улыбаясь, — а ты вон какая. — У тебя дело есть или чего? — беззлобно поторапливает её Гром, прислонившись плечом к стене, — Мне работать надо. — Тебе всегда надо. Об этом кстати и речь. Суд над твоим маньяком когда? — Через две недели. Ира над этим делом уже третий месяц сидит, не выдыхая, так что каждую дату, число или деталь из дела сможет с закрытыми глазами, пьяная или во сне произнести. Полина это знает не хуже неё, она ведь ночами ей, ненавистнице энергетиков, таскает кофе, чтобы самой завалиться в постель, оставляя свою неугомонную пассию работать до утра. Хорошо, что они никогда на этой почве не ругаются, потому что периоды трудоголизма нападают и на Хазину. Она так свои прошлые проёбы компенсирует. Гром — просто это не комментирует, и подставляет плечо, когда Полина обессилено на него падает. — Поехали куда-нибудь, а? Дней на десять. Деньги есть, задушил этот Питер. Ира на Полину смотрит с полным недоумением. Зачем? При желании поехать куда-то, так можно на выходные на пляж, или на дачу к Прокопенкам, она всегда в их распоряжении. Тёть Лена туда, конечно, ездит, помидоры поливать, и всё такое, но без особого энтузиазма. Фёдор Иванович и того, прекрасно понимая, что его там работа ждёт, а не отдых, отлынивает всеми силами от этих поездок. В том, что Ира «коллегу» возит, ничего такого они не видят. Радуются, наоборот, что она, наконец, подругу себе нашла, много лет избегая всяческих социальных контактов без должной на то необходимости. В общем, раздолье. О большом отпуске, с чемоданами и бронированием жилья и билетов, Гром даже и не пыталась думать. Полина, очевидно, считала иначе. — Я нигде не была с тех пор, как с порошком завязала, прикинь, — произносит она задумчиво, вытаскивая свой наполненный стаканчик и щёдро вкидывая туда пару кубиков сахара, — подумала, другой опыт будет. Да и с тобой тоже. Ира на месте застывает. Что в такой ситуации говорят-то? Круто, что завязала, не круто, что не отдыхала? А если опять сорвёшься, в такой-то обстановке? Нет, в этот исход Гром не верит, она видела, как Полина каждый день себя преодолевает, чтобы стать лучше. В зал записалась, сбивая руки не только на задержаниях, не пропускает собрания группы поддержки, а когда совсем тяжёло становится — просто подлазит под руку к Ире, тычась носом ей в шею и жарко дыша в неё, пока не отпускает. Молчание, очевидно, затягивается, и Хазина делает шаг вперёд, тыкая пальцем в футболку Иры. — Едем или нет? От тебя только согласие, ну и при желании можем вместе, как эти сахарные парочки, место посмотреть. В тёмных Полининых глазах много других вопросов, которые она задаёт молча. Ира, аккуратно перехватив её руку за палец, кивает. — Едем. Выбирай, куда. Может быть, она этой поездкой себя сейчас прокляла. В отпусках Ира была последний раз, дай боженька памяти, в первые три года после академии, а уж по заграницам и вовсе ездила только на соревнования. По шахматам там, или по бегу. Отдыхать там было некогда, даже в свободное время их таскали по экскурсиям, потому что «когда ещё увидят». Единственная женщина, единственный человек в принципе, с которым вместе она готова впитывать новый опыт в свои «чуть за тридцать» — вот она. Улыбается, вливая в себя добрую половину стакана сладкого кофе залпом. Гром ловит себя на мысли, что хочет увидеть её без этого слоя замазки на тёмных синяках под глазами. «А у тебя, оказывается, есть загран. Приятно удивлена» «Как хорошо, что туристический сезон почти везде заканчивается» «Забудь. Поедем есть чурчхелу и горячую кукурузу» «А впрочем…» Последующие дни после согласия Иры подобные сообщения стали для неё не редкостью. Полина полностью ушла в изучение материала, связалась, кажется, со всеми туристическими агентствами города, и даже вытащила на созвон свою мать, что делала крайне редко и по настроению. Гром… ну, она старалась просто не мешать. На её шее всё ещё висели бумажки, которые нужно было закрыть. Да и о том, чтобы официально оформить их побег, нужно было позаботиться. Как Ире казалось. На деле, стоило ей постучаться в дверь начальства, как Фёдор Иванович тут же лукаво подмигнул ей, подсовывая в руки копию подписанного согласия на отпуск. — У тебя за эти годы столько дней набралось, что ты можешь с пляжей вообще не возвращаться, — сообщает он миролюбиво, похлопав Иру по спине, — подружка за тебя уже подсуетилась, так что закрывай отчёты и ша отсюда. — А? — Не развалимся уж без тебя. Ша, кому говорят! В том, что всё тут не пойдет по одному месту, у Иры были сомнения, но озвучивать их, имея на плечах обещание Полине, — уехать, — она не стала. Прокопенко мужик мировой, никто не спорит, но Гром лучше других умела выводить его из себя. Хазина, с момента перевода в их отдел, занимала почётное второе место. С серебряной медалисткой игр на нервах Фёдора Ивановича Ира сталкивается у стойки дежурного. Приветливо машет ей документом, а Полина, в свою очередь, машет ей в ответ двумя продолговатыми бумажками. — Взятку мне предлагаешь? — выдаёт тупейшую из шуток Гром, за что получает ощутимый тычок острым кулачком по рёбрам. — Билетами, ага. На острова Мальдивские. Завтра в пять утра вылет. Весёлая у нас ночка будет, да? Проглотив пару нецензурных, Ира делает большие глаза, и торопливо, оставив печать на бумажке с отпуском, убегает доделывать работу. Форс-мажор, которого никто не ожидал, но он решил свалиться на голову похуже какого-нибудь ограбления с отягчающими. Хотелось бы Ире иметь весёлую ночку в другом смысле, а не за перекрыванием кранов, сборами пары небольших чемоданов, забытыми носками, лифчиками и зарядками. Спроси кто, так сказала бы, что ночные погони не так утомляют, как эта вся катавасия. Мирно сопящая у неё на плече Полина, решившая, что это лучший способ скоротать путь до аэропорта, намекает, что и ей рейды даются проще. Намекает и на то, что все нервы и крики, едва не заставившие Лидию Андреевну из сорок третьей, вызвать на двух ментов ментов, были полностью оправданны. Оправдается и то, что Гром совершенно некуда засунуть ноги в самолёте, а Хазина, насмешница эдакая, предлагает вытянуть их ей на колени. Ира мстительно, — конечно же, под пледом, пока на них не решили жаловаться сердобольные граждане, — щипает её за округлое бедро. — У моих ног есть несколько иное предпочтительное место. — Твоим ногам на моих плечах всегда рады, — потерев бедро, радостно сообщает Полина, прежде чем снова пристроиться на сидении и закрыть глаза, — но это потом. А пока спать. Тут Ира с ней более чем согласна. Вместо обиженных жестов, она себе не отказывает в возможности ухватить ладонь Хазиной под тем же пледом, и не отпускать даже во сне, ровно до тех пор, пока весь салон не начинает аплодировать. Прилетели. Яркое солнце и небо без единого облачка в иллюминаторе выглядят как сказка. Гром устало думает о том, что никогда толком не смотрела на него в Питере. Первый день пролетает как во сне. Буквально. Измученные сборами, ранним выездом, джетлагом и тем фактом, что до отеля на воде пришлось добираться сначала на старом кукурузнике, а после — на теплоходе, Ира и Полина, не сговариваясь, распихали вещи по ящикам, и завалились спать. Наверное, работники гостиницы ужасно расстроены от мысли, что их цветочный шедевр, выложенный к приезду дорогих гостей, просто стряхнули на пол, но… Стоило голове коснуться подушки, а ладоням обвить талию Полины, Ира перестаёт думать и о работниках, и о том, что над головой ещё стоит солнце. Должно быть, купаться самое время. Плевать. Усталость сожрала всё. Спит Гром совершенно без снов, а проснувшись, без всяких будильников, чувствует себя удивительно бодрой. Полина, шевельнувшаяся под боком, кажется, полностью разделяет её энтузиазм, двигаясь ближе, в желании вероломно забросить на свою жертву ноги и долго-долго целовать её. Жертва противится недолго. — Работать ещё не хочется? — в перерыве между поцелуями ехидно спрашивает Хазина, — а то уже такой перерыв, такой перерыв. — Можешь хоть иногда не сучиться, а, Поль? — Могу. После того, как поем, и опробую бассейн. — Ну блять, я-то думала, мы из постели вылезать не будем. Полина, не ответив, многообещающе ведёт ладонью по животу Иры, прежде чем убрать её совсем, садясь на постели и с удовольствием наступая на жестковатое плетение цветастого ковра. — У нас целых десять дней на тропическом острове, Гром! Здесь буквально можно трахаться прямо в океане. — В океане — небезопасно, — бурчит Ира, чем вызывает у Хазиной приступ громкого смеха. Улыбается сама. Ладно, она права. Сначала осмотреться, а потом всё остальное. У них ещё масса времени. Узнать бы ещё, сколько сейчас этого времени… Сколько они спали-то вообще? Возможно, ещё утро. А может, день уже. Приятный тенёк их дома не даёт солнцу пробиться достаточно, чтобы можно было определить ситуацию. Не слишком жалующая жарящее солнце Ира готова провести в этом теньке хоть весь день. У Полины, утопавшей в душ, точно другие планы. Завтрак, бассейн, найти, где снять велосипеды… Гром, наблюдая за тем, как её пассия крутится, словно белка в колесе, но совершенно точно получает от этого удовольствие, вмешивается исключительно тогда, когда её просят. Совсем как с билетами было. Проще ведь быть пассивным наблюдателем, а потом просто катить, наблюдая, как развевается тонкое платье Полины, а кепка грозится вот-вот улететь куда-нибудь в далёкие дали. Смотреть, как Хазина цветёт здесь и пахнет, превращая свой недовольный рык в мягкое «спасибо-пожалуйста-обязательно». Синяки под глазами пока не стали меньше, но в самих глазах искра такая, что Ира, при первой же возможности, тянет Полину поближе. Заглянуть в их глубь, и поймать губы губами. Не нужно прятаться там, где люди смотрят на них, улыбаясь. — Ирча, — крутясь перед зеркалом, окликает увлёкшуюся какой-то новостью в телефоне Гром Полина, — пошли поужинаем? Я тут рестик нашла, отвал всего просто. — Откуда у нас денег столько только? — пролистывая страницу, Ира от телефона не поднимает взгляда, перемещая одну ногу поверх одеяла, чтобы охладилась. — Вы посмотрите на неё, стихами заговорила, поэтесса, — откровенно ржёт Хазина, бросая шмотку, которую она собиралась надеть, на тумбочку под зеркалом, и забираясь на кровать к Ире, — если бы не было, так я бы и не звала, не нуди. — Так это и не ответ, — парирует Ира, бросая телефон между подушек, чтобы протянуть руки к шее Полины, притягивая её ближе, — а тут и это бунгало, и десять дней, и рестики… банк грабанула, на тебя заявить? Полина неожиданно фыркает, становясь серьёзной. Прикусывает, совсем не больно, клыком запястье Иры, сползая с кровати к её подножию. Смотрит на тёмное небо, вслушивается в бьющие по сваям под домом волны, и вздыхает. Гром сползает на пол рядом с ней, нерешительно приобнимая за плечи. — Ну ты чего? Полина, не стараясь играть недотрогу, двигается ближе. Они уже давно за правило установили — в голову другой не залезешь. Надо говорить ртом, и так, чтобы понятно было. У них получалось плохо, криво, не всегда давало результат, но они ведь, ну, всё равно стараются? Полина ценит это в Ире. Отвечать старается тем же. — Когда я последний раз тут была, с Ником ещё, это был пиздец. Ник, Коля, Николай, попытка избежать удачного замужества в семье большого начальника, эту историю Ира знает, и знает, что Полина едва не осталась, его стараниями в том числе, матерью-наркоманкой с ребёнком на руках. Нет, она не была жертвой, сама той ещё сукой была, манипулируя парнем, как могла, но факт оставался фактом. Среди всех событий в жизни эти — по Полине катком проехались. — И теперь я, вроде, с тобой, и хочу всё сделать правильно. Не только денег въебать и закинуться стаффом, но ещё и поесть вкусно, наплаваться, запомнить хоть что-то, а не только в видосах и фотках сохранить. — Поэтому ты телефон с собой не берёшь, — ударившее осознание заставляет Иру прижать Хазину к себе ещё чуть-чуть крепче, позволяя ей закрыть глаза и выдохнуть в своих руках. — Да. Хочу воспоминаний. А деньги — это всё скопленное. Так что не думай чего. — Да пошутила я, глупая, — вздыхает Гром, чмокнув Полину в тёмную макушку, — давай, натягивай своё платишко, пойдём ужинать. Создавать воспоминания. Ира, сколько себя заставить ни пыталась, платьишки так и не полюбила. Ну не её это, и всё. Даже если ноги подчёркивает и всё такое. Кремовые свободные брюки в сочетании со светлой хлопковой рубашкой под заправку вырывают из груди Хазиной восхищенный выдох. Пара мазков помады, пара взмахов кисточкой туши, и Ира совершенно точно готова покорять этот курорт, и украсть, ещё раз, сердце одной прекрасной дамы. По мнению непривычной к таким местам Иры, ресторан, конечно, элитный. Не просто дорогой, ДОРОГОЙ. Вот прямо так, большими буквами, бьющими изнутри в черепную коробку тем же неоном, какими переливались указатели, по которым они сюда добирались. Сама вывеска, напротив, более чем невзрачная. Полина, оглядываясь по сторонам с видом прожжённой богачки, тянет её за руку, следом за администратором, к их столику. — Ты тут была уже? — полушёпотом интересуется Ира, оглядывая небольшую сцену с живой музыкой. Та отрицательно мотает головой. — Это ресторан местной кухни, мне было интересно. Оказалось, они тут все одинаковые. На вид, по крайней мере. Дорого, светло и всё такое. К аккуратному столику на двоих, стоит им присесть, сразу же подбегает официант, предлагая воду, меню и всё, что только может быть необходимо. Чтобы не улыбаться ему натянуто, Гром оставляет все коммуникации Полине, осматриваясь вокруг. Да уж. Светло, дорого, и чёртов оркестр на чёртовой сцене. Охренеть можно. Названия блюд в меню Ире не говорят вообще ни о чём. Рыбу она ещё с горем пополам узнаёт, а дальше — темнота. Даже не силясь строить из себя эстетку, она откладывает книжечку на край стола. — Нихрена не понимаю. — Я тоже. Поэтому — выбираем блюдо от шефа и подходящее вино. План, так сказать, как швейцарские часы. Ира прикрывает рот кулаком, скрывая улыбку. Высказавшаяся Полина определённо отпустила многое из того, что камнем висело у неё на шее. Блеска в глазах после умывания холодной водой прибавилось, мягкий нюд на губах красиво оттенял тонкую линию подводки на глазах, а светлое платье, в тон наряду Иры, будто бы было создано для её успевшей поймать немного загара коже. Гром, неожиданно оробев, отводит взгляд на музыкантов, а обернувшись, тянет руку к Полине через стол. — Потанцуем? Хазина, не скрывая удивления на лице, сжимает длинные пальцы своими, аккуратными и тонкими, маникюр на которых сменился на френч. — С удовольствием. Нельзя изменить воспоминания Полины о прошлом. Они с ней будут всегда теперь, останутся жизненным опытом, морщинкой между бровей, едва заметным движением плеч… Ира одно только может, помочь создать как можно больше новых. Оркестр, — группа, чёрт его знает, — будто сообразив, играют неторопливую мелодию, в которой больше всех стараются пианино и скрипка. Музыку Гром не узнает, да и не хочет, укладывая ладони на тонкую талию Полины. Минуты не проходит, как она двигается ближе, укладывая голову ей на плечо, заставляя их просто покачиваться на месте. Ира, в общем-то, и не против. Сейчас — так точно. У них впереди долгая неделя, где они смогут танцевать, будто никто не видит, каждый божий день, а после валиться в постель без задних ног. Где они перепробуют каждый экзотический фрукт, и кто-нибудь обязательно будет чесаться весь остаток дня. Где у Полины обгорят плечи, и Ира, заботливо обмазывая её пантенолом, заметит веснушки на плечах, обещая себе зацеловать каждую, как только заживёт кожа. Долгая неделя, где они будут строить свои собственные воспоминания, и Ира не хочет быть в них сторонним наблюдателем больше. Только — главной героиней, вместе со своей принцессой.