КиберСерафим

Ну вот, вас только познакомили, а ты уже на него с ножом! Унесите окорок!

Алиса в Зазеркалье, Льюис Кэрролл

***

Здесь было темно и шумно — пожалуй, даже слишком. Музыка на низких частотах заставляла воздух вибрировать, отдавалась в груди гулким эхом. Люди скользили вдоль стен к танцплощадке. Кто-то пил у барной стойки. Они общались, улыбались, неоново-призрачные в душной, липкой тьме. Я чувствовала себя взаперти, мне было не по себе. Очень не по себе. Я всегда избегала таких мест: громких, мрачных, вспыхивающих радугой режущих глаза цветов — настоящая западня для эпилептиков, и на миг горло мне знакомо сдавило… Но глаза упрямо скользили по толпе, из множества тел стараясь выцепить один знакомый силуэт. Я пришла сюда за Серафом и не намеревалась уходить без него. Изящная девушка за барной стойкой смешивала коктейли. Ее белые волосы торчали насмешливыми вихрами, на футболке были пришиты эполеты, украшенные золотой бахромой. Серебристый шейкер в руках плясал и пощёлкивал. В клубе всех знает бармен, так может, стоит подойти и спросить?.. Она обратила на меня внимания столько же, сколько на бокал, уже заполненный колотым льдом. Постукивая шейкером, приоткрыла крышку. Кислотно-зелёный коктейль полился в заготовленный бокал, и мне почудилось вдруг, что вместо жидкости в него падают символы и цифры, сплетенные друг с другом общим кодом. Я моргнула, и наваждение исчезло. Бармен уже украшала коктейль зонтиком и гроздью серебряных ягод. Давай уже, соберись, Элис, здесь очень яркий свет и слишком громкая музыка, и это не то, что тебе пойдёт на пользу. Быстро спроси всё, что хотела, и уматывай на улицу. Я решительно пробилась мимо большой весёлой компании, случайно толкнула кого-то локтем. В висках уже противно стучало, а в глазах плыло. Я ущипнула себя за запястье и навалилась на стойку, крепко вцепившись в неё. В ноздрях взрезало почти до боли густым ягодным ароматом, таким концентрированным, что голова закружилась. — Что будете пить? — любезно спросила бармен, оставляя коктейль в сторону. Что буду… я отмахнулась от вопроса, тряхнув головой. — Скажите, мне нужен один посетитель. Я точно знаю, что он зашёл сюда, но кажется, мы с ним… Скажи правдоподобно. Умоляю! — …разминулись. Мне нужно узнать, быть может, он частенько отдыхает у вас… Дальше, дальше! В башке уже плывет, а на языке вяжет. Я сжала потной ладонью ремень сумки, концентрируясь на текстуре ткани. — …в какой-нибудь определенной зоне. Бармен задумалась, сощурилась. Пухлые губы тронула улыбка, и она спросила: — А имя этого неуловимого гостя вы мне подскажете? На секунду в пальцах закололо, и я выпалила: — Сераф. Она замолчала. Улыбка поблекла, в глазах появилась холодная насторожённость. Почему она так отреагировала? Пряча взгляд, бармен качнула головой: — Простите, ничем не могу вам помочь. Детка, я по твоему лицу вижу, ты его знаешь — и даже лучше, чем я могу на то рассчитывать! Закусив верхнюю губу, я полезла в сумку. Ладно, деньги в конце-то концов решают многое. Я просто заплачу ей, чтобы не отнекивалась. — Сколько? — я вынула бумажник. Бармен резко огляделась, прошипела: — Уберите!.. — Нет, — я невозмутимо открыла его и зацепила пальцами купюру. Немалую купюру. — Сколько? Она заколебалась. Ещё раз осмотревшись, подошла к стойке ближе и протянула: — Зачем он вам? Это опасный человек. Не стоит искать проблемы там, где их уже и так выше крыши. — Он мне нужен. И чёрта с два я солгала. Я должна увериться, что не свихнулась. Что это не моя бессонница ударила в голову, и что привиделся человек из графического романа. Что он реален и существует. Если он реален, то что в принципе есть реальность? Бабочка видит сон, что ты человек, или ты во сне видишь бабочку? — Ты увязла, — бросила бармен и дёрнула уголком верхней губы. — Ты уже увязла в Матрице. Что она сказала? — Пройди мимо танц-пола в зону лаундж. Тебя туда не пустят просто так, поэтому… Она отвернулась, а затем взяла за своей спиной маленький поднос с двумя бокалами. Я не смела ничего спросить или возразить, боясь, что меня пошлют к чёрту. Два кислотных коктейля вязко светились в темноте. — Что это за пойло такое? — пробормотала я себе под нос. — Скажи, напитки для Персефоны готовы. — Бармен покачала головой. — Но не говори с ними больше ни о чём другом, не лезь к ним. Будь вежлива с вышибалами. Я знаю. Тебе только взглянуть. Убедиться. Правда же? Она коротко подмигнула мне. Поставила коктейли на стойку и ловко подняла другую её часть. — Зайди сюда. Я послушно нырнула под столешницей, оторопело заметив, что откуда-то снизу бармен достаёт короткое откровенное платье. Вот уж нет! — Тебя не пустят в обычных шмотках. Переоденься. Вещи можешь оставить здесь. Она коротко ухмыльнулась мне и отошла прочь, всучив в руки одежду. Выглядит так, словно мне по размеру. Возникла глупая мысль: неужто подбирала? Я отмахнулась от неё и быстро спустила штаны, оставшись только в толстовке. К этому прикиду прилагаются ещё и чулки. Их нужно надевать с осторожностью — не хватало ещё оставить зацепку на тонкой чёрной лайкре. Ляжку перетянула широкая чёрная лента — гладкая. Я присела на корточки босиком. Кроссовки грустили рядом — плевать. Меня охватил одуряющий азарт. Я торопилась, потому что боялась — мой белый кролик снова убежит и оставит меня одну. Тогда всё это я делаю зря. Ну нет! Я разделась до белья и сложила в один из ящиков свои вещи, не особо заботясь об аккуратности. Туда же сгрузила сумку с компьютером. Задохнулась от колючего холода — здесь как в холодильнике, Боже… Натянув платье, облепившее тело так сильно, что любое движение покажется вульгарным, я встала и посмотрела себе под ноги, собираясь обуться в кроссовки. Но чёрта с два, их там не было! Вместо них — грубые кожаные ботинки на платформе такой высокой, что я едва на них устою, наверное. Они расшиты серебряными звёздами. От вспышек яркого света у меня уже кружится голова, и я не помню, были эти ботинки сразу, дала мне их бармен, или они просто возникли здесь из воздуха. Я бегло одёрнула платье — из-под подола видна лента чулок — и оправила на голых ключицах белый отложной воротничок. Он лежал на обнажённых плечах, платье едва держалось на груди. Я поправила длинные тонкие рукава и поднырнула под стойку вновь, прихватив с неё поднос. Куда делась бармен? Я не стала задаваться этим вопросом и поспешила к своей цели. Но её слова Я знаю. Тебе только взглянуть. Убедиться. Правда же? заставляли думать и вспоминать. Что она имела в виду и откуда это знала?! Удушливый комок сформировался липкой массой в горле. Стало тяжко дышать. Я сглотнула и взялась за поднос. Лишь бы не рухнуть в припадочном колотуне, лишь бы не пойти пеной изо рта. Ладно, вот сейчас ты всё сделаешь как надо. Не говорить? Пожалуйста. Мне ведь взаправду только посмотреть, реален он, или… Или это ты увязла в сюре и сошла с ума. Неоновый свет ослепил яркой вспышкой большого прожектора из-под потолка. Густая сутолочная тьма на танцплощадке ожила. Там, перемежаясь сотней рук и ног, она восстала из мрака силуэтами тех, кто извивался в плясе. Полуобнажённые тела прижимались друг к другу, касались и сливались в одно. Я обошла стороной это многоликое нечто, чувствуя, как громко и тревожно стучит в груди сердце. Только бы не приступ! Мимо танцплощадки… и свернуть. Поднос неловко дрожал в руках, бокалы с зелёным коктейлем, украшенные серебряными ягодами, стеклянно задрожали вместе с ним. Я поднялась на две ступеньки выше. Они были выложены калёным стеклом, и я отражалась в нём как в зеркале. Неужели у меня взаправду такое напряжённое лицо?! Я постаралась улыбнуться. Уголки губ нервно дрогнули. У прозрачной лестницы, взбирающейся на второй этаж, стояли два мордоворота в чёрных строгих костюмах. Я оценивающе смерила их взглядом. Это они — те самые вышибалы? — Добрый вечер, — я обворожительно улыбнулась им, отчаянно понимая, что улыбка больше похожа на оскал. Я должна сказать что-то… повторить… — Напитки для Персефоны готовы. Мордовороты в тёмных очках ожили и расступились, будто услышав пароль. Они пропустили меня туда, всё выше, где сидят, верно, vip-гости этого клуба. Но что там забыл тот, кто мне так нужен? Лестница кажется непреодолимо высокой и крутой. Только сейчас я понимаю, что по сторонам нет перил — и сглатываю. Но идти назад слишком поздно. Мужчины в чёрном смотрят на меня не отрываясь, внимательно и цепко — и я покачиваюсь на высоких платформах и иду вперёд, понимая, что прямо сейчас сверкаю нижним бельём из-под ультракороткой юбки. Один шаг сменял другой. Я боялась, что уроню напитки, но всё зря — справилась и поднялась на второй этаж, глядя с высоты этажа на танцующий клуб. Снаружи он казался мне куда меньше. Даже когда я была там, внизу, он не был таким огромным, как сейчас. Я вздрогнула, плечи охватило дрожью. Там, внизу, он чернел под электрическими вспышками молний, охватывающих группы людей. Короткие разряды с музыкой, подобной грому, вспарывали воздух. Потолок терялся в высоте. Я взглянула вверх и осознала, что не вижу его — всё закрывал густой седой туман. Но когда я заходила в клуб, в нём были низкие, нависающие над головой потолки. Я это помню. Мне было душно и тесно. В таких местах, похожих на западни, у меня случаются приступы. Наша платформа словно парила в воздухе над человеческим роем, похожим на косяки рыб. Я осмотрелась и поняла, что здесь не так много людей, чтобы теряться. Вместо того, чтобы пялиться на клуб, я заскользила глазами по отдыхающим. Внимание отвлёк удивительный пол — он был покрыт толстым слоем стекла, и под ним, прямо под нашими ногами, в бирюзовой воде, подсвеченной неоном, плавали серебряные и пятнистые карпы кои. В отражении воды среди гладких рыбьих тел я уловила и его лицо. Резко подняв глаза, встретилась с ним глазами — потому что он смотрел на меня в упор из-под тёмных круглых очков. На скулах ярко выделились желваки. Он был одет не как прежде — и не как все. Белый верх от китайского традиционного кимоно — изящная лёгкая рубашка — покрывал плечи и грудь. Внизу было что-то чёрное. Майка? Да, это она. Кому как не мне это знать. На ногах — свободные чёрные штаны и белые кроссовки, больше похожие на китайские туфли. Я узнаю эту одежду и обувь. Я рисую его одетым в похожие шмотки. — Амброзия для Персефоны? Сюда. Девушка с белоснежным андеркатом и губами, выкрашенными в сверкающий зелёный, подвела меня к длинному и узкому стеклянному столу. Я последовала за ней, стараясь двигаться изящно — но обувь была непривычной, а платье сковывало шаги. Сераф проводил меня цепким взглядом. Близ него стояли другие мужчины. Странные мужчины… Одетые формально — в костюмы-двойки либо жилеты и брюки — они прятали лица под странного вида масками, которые с лёгкостью напомнили мне любые из тех, что продаются в переходах подземки или секс-шопах. Отблески латекса и кожи обретали неоновый зелёный оттенок, когда огромный глаз-прожектор из-под потолка выхватывал нашу платформу из общей тьмы. Каких же размеров этот зал? Больше любой станции метрополитена. Высотой в стадион. Я моргнула. Мне не может это только казаться? Мужчины молчали, но не двигались с места, и мне почудилось — они обступили Серафа, сгрудились близ него, не давая и ему шанса на движение. Горло сдавило. Нехорошее предчувствие грядущей катастрофы… и моей фатальной ошибки. Я снова что-то сделала неправильно и полезла, куда не стоило. Так было всегда в моей жизни — за это родители неохотно общались со мной, не самой достойной наследницей своих богатств. — Я вижу, ты наконец пришёл, — сказали у меня за спиной. Я не стала оборачиваться, лишь осторожно поставила поднос на стеклянный стол — но холёная рука с тонким запястьем и пальцами, унизанными кольцами стоимостью в состояние, взяла один из бокалов за тонкую ножку. Я подняла глаза, дыхание перехватило. Сколько раз я видела, как из-под пера Доминика выходит она — красавица Персефона. Женщина-жертва, женщина-хищница. Венерина мухоловка. Глаза с поволокой, римский нос с едва выраженной горбинкой, пухлые чувственные губы и волосы цвета горького шоколада, падающие на точёные плечи вдоль невообразимо длинной гибкой шеи — её невозможно забыть, лишь раз взглянув на рисунок. Это не человек, это лебедь. Я сглотнула, поняв, что забыла, как это — делать вдох и выдох, потому что могла поклясться чем угодно. Это Персефона, жена Меровингена. — В обмен на информацию, — коротко ответил Сераф. Кажется, красота Персефоны не волновала его, хотя она подходила всё ближе — ещё немного, и начнёт кружить, плавно сужая свою незримую петлю. — Ты знаешь то, чего не знаю я. Это довольно опасно. — Для тебя? Вряд ли, — поморщилась Персефона. Она была обута в тёмно-синие туфли на шпильках — настолько тонких, что казалось, она ступает на цыпочках. Синее же платье-футляр облегало каждый изгиб стройного соблазнительного тела. В ложбинку между упругих грудей падала россыпь сапфиров на прозрачных нитях. Они оплетали шею так туго, что я видела, как бьётся жилка под подбородком. — А вот для Оракула… Сераф тихо усмехнулся. Он не снимал очков, а потому неясно было, смотрел он на Персефону или куда-то вскользь. Казалось, он видит что-то, чего не видят другие — но держит под контролем всё вокруг себя. — Я слышала, агент сделал с тобой что-то ужасное. — Женщина поморщилась. — Это правда? — Ничего, что помешало бы выполнять мою работу. И ты уклоняешься от темы. Давай не будем играть в твои змеиные игры и тратить время. Ведь ты позвала меня сюда не просто так. — Ты прав, — согласилась она, подступив так близко к мужчине, что дыхание наверняка овеяло его лицо. Интересно, какое оно? Тёплое или прохладное, какой кажется алебастрово-гладкая кожа? Сераф чуть отпрянул назад, отвёл подбородок в сторону. Тонкая рука Персефоны коснулась его. — Как мой дражайший супруг и говорил, тебя очень трудно отвлечь от чего-то, когда ты сосредоточен. А сосредоточен ты всегда. Сераф молча вскинул брови. Он не собирался больше говорить с Персефоной, то видно по его лицу — и она сдалась. — Ну хорошо. Она вульгарно одета, но не выглядит ни грамма пошлой. В каждом жесте — черты аристократки. Изящная и прекрасная, она влюбляет в себя всех — и даже меня, потому что ладошки становятся потными, стоит на неё взглянуть. Она кажется ангелом, хотя я знаю я помню что душа у неё чернее адского жерла. Не зря Персефону придумали супругой властителя местной Преисподней. И когда я думаю, что где-то здесь есть свой Меровинген, мне становится не по себе. Сераф безразличен к красоте Персефоны. Чем больше я смотрю на них украдкой и стараясь делать это вскользь, тем больше мне кажется, что он смотрит на меня в ответ. — Ты страшный упрямец, ты это знал? — неодобрительно протянула Персефона. Пухлые губы, подчёркнутые алой помадой, скривились. — Но мне это даже нравится. А потому я помогу тебе. Сераф чуть опустил подбородок вниз, внимательно слушая, что скажет хозяйка этих мест. Я уже не сомневалась в том, что Персефона владела клубом, и старалась выглядеть легко и спокойно, как девушка-прислуга рядом. В голове сперва не укладывалось, почему меня не выгнали отсюда сразу, но стоило посмотреть на бесконечный персонал и гостей, которые присутствовали здесь для количества — и становилось ясно. Госпожа любит и привыкла, когда её окружает свита. — Отправляйся в подземку на Кёрти-стрит. Там ты найдёшь нужного человека. Декодера. Полагаю, ты легко отыщешь его — он будет ждать под знаком Оракула… Ну и в любом случае, — она вдруг ласково подмигнула Серафу. — Ты ведь тоже способен разгадывать загадки. Не так ли? В частности… одна для меня по-прежнему непонятна, однако твои мысли заняты кем-то с той секунды, как ты переступил через порог клуба. У Серафа чуть дрогнули уголки губ, но он больше ничем не выдал себя. Я вслушивалась теперь в каждое слово Персефоны. О чём она говорит? — Если это всё, ради чего ты вызвала меня сюда… — невозмутимо сказал он. — Ради удивительной, судьбоносной встречи никогда не жаль потерять немного времени, — усмехнулась Персефона и пригубила коктейль. Кислотный зелёный смешался с кроваво-красным на её губах. Сделав лёгкий глоток, она продолжила. — Тем более, его у всех нас не в избытке. А когда мы в одинаковых условиях, что есть время? Важно лишь то, как и с кем ты проведёшь последние минуты… Персефона повернулась ко мне, салютуя изящным бокалом. По спине побежали мурашки, а руки охватило ледяным холодом. Виски до боли сжало. Один за другим, следом за своей королевой начали оборачиваться её подданные — мужчины и женщины в странных кожаных одеждах, в костюмах и откровенных платьях, с лицами, скрытыми под ярким неоновым макияжем или масками. Каждый взгляд был ударом прямо в грудь. Я попятилась назад, столкнувшись со стеклянным столом и не понимая, отчего голова кружится всё быстрее. Захлёбывающаяся музыка там, внизу, в этом кипящем людскими телами чёрном аду, забила громче в виски и в уши. Я проглотила кислую слюну, когда один из мужчин в белых кожаных штанах достал из-за спины гладкоствольный пистолет, украшенный чеканным серебром, и направил его прямо мне в лоб. — Но, быть может, обстоятельства сложатся не в вашу пользу, — с наигранным сожалением добавила Персефона. Мне не верилось, что всё это происходит взаправду. Этого не может быть. Это невероятно! На жалкий миг мне почудилось, что меня разыгрывают. Затем показалось, что я просто сплю. А может, Сури что-то добавила в тот кофе? История начала оживать на моих глазах, и я оцепенела, не веря до конца, что в лоб мне смотрит холодное тёмное дуло. Никогда до того я не оказывалась лицом к лицу со смертью и опасностью, а вот сейчас — оказалась. Палец на курке не дрогнул бы. Спустил бы его. Персефона сладко улыбнулась в лицо Серафа, освещённое вспышкой прожектора. — Как жаль, когда истории заканчиваются, даже не начавшись… Короткий щелчок перед выстрелом стал для меня всем. За секунду до того, как пуля вылетит из дула и пробьёт мой череп, звук этот эхом пронёсся в голове, страх затопил горло до самого языка — и захотелось закричать, чтобы освободиться от него. Что можно успеть за секунду?.. Что-то сбило меня с ног и подхватило. Я задохнулась, когда почувствовала чужие руки у себя под коленями и под грудью. Короткий прыжок — и я камнем упала с высоты платформы, потому что кто-то вместе со мной сиганул через перила в чёрный людской котёл, падая в толпу и сливаясь с ней. — Взять его! Вслед нам застрекотали автоматные очереди, кто-то палил из пистолета — гулко и звучно. Я затаила дыхание и прикрыла глаза, ожидая, когда ударюсь об пол. Боль не приходила, удар — тоже. Вместо того меня подхватили на руки. Бледная тень мелькнула сбоку. Это были широкие рукава белой китайской рубашки. Я взглянула на Серафа и сглотнула, поняв, что он приземлился на гладкие перила — крошечный столбик под ступнёй, а затем легко и стремительно побежал прямо по толпе — по чужим головам и плечам, невесомо отталкиваясь от них и исчезая в темноте. Выстрелы звучали нам в спины. Сераф стиснул зубы и ловко снял рубашку с одной руки. — Помоги мне! Я потянула рубашку со второй и помогла выпутаться из рукава, после чего Сераф скинул приметную белую вещь в толпу. Человеческое море под нами шумело и плясало. Оно волновалось и дышало матричной исчислимостью, где каждый был нулём и единицей, двоичным кодом. Шифром. Схемой. Я дрожащей рукой обняла за шею своего спасителя и прикрыла глаза, понимая, что ещё немного — и накатит приступ. Очень невовремя, очень не к месту. Я нашла в себе силы слабо посмотреть ему за плечо. Трое преследователей, прыгнувших следом за нами с платформы, перевернулись в кульбитах прямо в воздухе, чтобы упасть в толпу, но не побежать по ней, а слиться воедино и выхватить с пола обронённую рубашку. На миг они будто обманулись ею и с досадой посмотрели вперёд, не видя нас. Я перевела взгляд на второй этаж, туда, где в прожекторном свете высилась статная Персефона. Вдруг меня осенило. — Мои вещи и сумка! Сераф, кажется, вскинул брови. Он спрыгнул на пол, обняв меня руками так крепко, что вжал в себя — и прикрыл затылок ладонью. Это было не зря. Вместе со мной он перекатился по гладкому полу и вскочил, чтобы бежать дальше, прочь отсюда. — Это уже неважно, — сказал он. — Ну то есть, как — неважно?! — вскинулась я. — Там мои документы. Техника. Обору… — Неважно! — отрезал Сераф, сдвинув брови. — Всё это пыль. Документы твои… они и так знают, кто ты и где тебя искать. Будь уверена, теперь они придут за тобой. — Зачем? Кто — они? Зачем придут? Сераф взлетел вверх по лестнице, прыгая через ступеньку. Здесь не было охраны, и мы вылетели прямо как были на улицу, в белизну снега и льда, в серый холодный космос МегаСити. Он — в чёрной майке без рукавов и свободных штанах, я — в откровенном чёрном платье и чулках. Кто-то из прохожих покосился нам вслед, кто-то — хихикнул. Сераф сердито дёрнул плечом. — Нельзя так показываться, — сказал он и поставил меня на ноги, впрочем, тут же хватая за запястье и утягивая вслед за собой вверх по улице. — Давай за мной. Мороз кусал плечи и руки, щипал за щёки. Сераф шёл быстрым шагом, выдыхая изо рта одно облачко пара за другим. Его короткие всклокоченные чёрные волосы растрепались ещё сильнее. Из пелены серых туч серого города падали мелкие снежинки, будто невидимый создатель перевернул рождественский шар. Снег оседал в волосах Серафа белыми мухами, но он всё шёл и шёл, не обращая внимания, что я едва поспеваю за ним. Мы свернули за угол и оказались у подземки. Я вспомнила слова Персефоны, схватив Серафа за запястье. — Постой. Декодер. Ты говорил Персефоне, что он нужен тебе? — всплыло у меня в мыслях и осело на языке. Сераф резко развернулся ко мне. — Но ведь вот он — метрополитен… — И ты думаешь, я правда войду туда так просто? — хмуро спросил он. — Нет, этот вариант не подходит, если не хочу стать добычей её алчного супруга. Пока ещё рано даже думать об этом. — Но… Он потащил меня к автобусной остановке и заозирался. Там, в толпе, расталкивая людей локтями, бежали вслед за нами они — те ребята из клуба, чтобы поймать и схватить. Сераф повернулся к дороге. Как раз к обочине подъезжал большой тёмно-синий автобус с надписью

The One

на весь бок. — Пошли. Мы юркнули в тёплый салон, упали на сдвоенное заднее сиденье. Автобус с тихим шипением закрыл двери, впустив всех пассажиров, и я охнула и сползла вниз, чтобы не показываться в панорамном окне. Сераф обернулся было к нему, но я вовремя положила руку на взлохмаченную макушку и заставила его пригнуться. Это было невероятно, чересчур — хотя уже мало что казалось мне на тот момент реально сумасшедшим. Заикаясь, я выпалила: — Агенты? — Нет, — Сераф покачал головой. — Всего лишь люди Меровингена. Будь хоть один из них агентом, нас бы уже засекли. Притеревшись друг к другу плечами и стиснув руки, мы смотрели, как четверо мужчин с оружием в руках прочёсывают улицу, разочарованно вглядываясь в лица прохожих и не находя в них — нас. — Как думаешь, отыщут нас? Сераф молча усмехнулся, когда автобус тронулся и покатил вперёд. Мы сели как положено на сиденье, глядя, как улицы сменяются — одна другой. В голове всё ещё царил полный кавардак, но я молча слабела, оседая в темноту.