Осколки

— Пожалуйста, успокаивайся, Саша. Скажи мне, почему ты был у подвала? Ты что-то узнал? О чем они говорили? По поводу твоего спасения… Я только в самый последний момент узнал о планируемой казни без суда над Романовыми. И почти в этот же момент узнал, что ты в этом доме. Я не мог бросить тебя там, поэтому в одиночку проник на территорию и почти сразу увидел тебя рядом с подвалом. Ты меня не воспринимал, мне пришлось нести тебя на руках до повозки и сразу же уезжать оттуда, пока они не спохватились. Когда я взял тебя на руки, ты почти сразу отключился. И очнулся только сейчас. Так расскажешь мне, как ты оказался в Екатеринбурге и более того в том доме? — Костя перевел взгляд на Сашу, который до сих пор был в его объятиях, свернувшись в комочек. Петроград до сих пор мелко трясло, руки были прижаты к глазам. Костя тяжело вздохнул и принялся гладить его по голове, успокаивая и постепенно приводя в чувство. — Я…Я вызвался поговорить с нашими тюремщиками, потому что у Николая Александровича (Николай II) ничего не вышло узнать. Спустился на первый этаж, там ни…никого не было. Затем я услышал голоса из подвала. Я…я спустился туда и встал за приоткрытой дверью. Услышал, как…как они говорят страшные вещи. Будто Миша приказал покончить с Романовыми. Убить их. Убить почти мою семью, Костя! Несколько раз эти люди называли его фамилию. Один сказал, что он блондин. Я…я не знаю, что думать, друг мой. Неужели Миша мог пойти на такое… Неужели… А ведь он не был в восторге от последних императоров и как-то говорил мне, что стране нужно меняться. Тогда… Но он же обещал, что всегда будет на моей стороне, за меня, Костя. Любил ли он меня теперь уже и не знаю. Раз он так легко отдал приказ о расстреле. За что детей, дети-то в чем виноваты, Костя?! Он убил их, убил их всех. Алешенька (сын Николая II), маленький Алешенька, который в своей жизни даже никого ни разу не ударил, солнышко мое. За что?! Почему я не вижу? Что теперь делать? Что же делать? Меня, наверное, ищут. Мне никуда нельзя. Как вернуться домой. Увидят — убьют. Пусть убьют, кому я такой нужен, слепой и в бегах. Жаль только, что теперь я не могу посмотреть в его глаза, когда спросил бы про отданный им приказ, — скатился в тихое бормотание Саша. Долгий эмоциональный монолог оставил его теперь почти совсем без сил.       И теперь он просто тихо плакал в Костиных руках, осознавая, наконец, что его любимый человек его предал, а все его родные сейчас уже мертвы. От этого стало еще больнее, и он зарыдал в голос, сжимая рубашку на спине Кости. Его худые плечи мелко вздрагивали, он задыхался от слез, катящимся непрерывным потоком по его лицу, по плечу Кости, на которое он положил голову. Сколько они так просидели, не сказал бы никто. Уже вставало солнце. Которое Саша не мог видеть. — Саша, оставайся у меня, сколько нужно. Я помогу тебе освоиться. Вдруг твоя слепота временная, а вдруг нет. У меня тебя точно никто не тронет. Гостей у меня нет, семьи, как ты знаешь, тоже. Только Челябинск может заглянуть, но он никогда внезапно не появляется. Оставайся, мне так будет спокойнее. Будешь под моим присмотром и защитой. Как только я смогу убедиться, что ты в полном порядке, то сможешь отправиться к себе. Не отвергай мою помощь, прошу, — отстранил его от себя Екатеринбург и взял его хрупкие руки в свои. Он смотрел на его лицо, а Саша смотрел как будто сквозь него, ориентируясь только на Костин голос. — Я точно не доставлю тебе неудобств? У тебя не будет никаких проблем из-за того, что ты скрываешь меня? — обеспокоенно спросил Петроград, мягко сжимая Костины руки. — Не думай об этом, пожалуйста. Сейчас тебе нужно думать только о своем скорейшем восстановлении. Я помогу тебе во всем. Если ты себя сейчас чувствуешь чуть лучше, могу провести тебя по квартире. Она небольшая, однокомнатная, не как твой дом в Петрограде, но довольно уютная, да и мне одному больше, в общем, и не надо было. Чувствуй себя здесь как дома. И ты меня не стесняешь, и не ущемляешь. Друзья должны помогать друг другу, а я твой друг, так что от меня теперь не отвяжешься, пока ты в моем городе. Но и потом впрочем, тоже не отвяжешься, — тихо рассмеялся Екатеринбург. — Я бы немного полежал, если ты не против. Ничего не хочется совсем. Я еще не до конца осознал все произошедшее. Можно попросить только стакан воды, пожалуйста, в горле совсем пересохло. И можешь сориентировать, где я могу разместиться. Диван или кресло… — Петроград попытался привстать с пола, где они просидели, как оказалось, всю ночь. Но ноги его плохо держали, и ему пришлось схватиться за Костино плечо. Он неловко отшатнулся и чуть не потерял равновесие, и если бы Екатеринбург не схватил его за плечи, то возможно бы и упал еще прямо тут. — Воды, конечно, сейчас. Аккуратнее, вот немного левее. И никаких кресел. У меня есть нормальная кровать. А я посплю на диване. Возражения не принимаются. Так садись. Проведи рукой, вот одеяло и подушка. — Мне очень неловко, но спасибо огромное, Костя, ты настоящий друг. — Друзья так и поступают. Тебе нужно умыться перед тем, как ляжешь или уже после? — После, если можно. Сейчас совсем никаких сил. — Без проблем. Тогда я пока пойду за водой. Можешь переодеться в мою рубашку, она совсем новая. Протяни руку. Да, вот она, — Екатеринбург протянул рубашку и вышел из комнаты, притворив дверь.       Саша все еще дрожащими руками стянул с себя грязную одежду, в которую еще одевался в Петрограде, надел на себя Костину рубашку и почти утонул в ней. Он уехал из Петрограда всего несколько дней назад, а произошло столько событий, как целая жизнь. Саша лег на бок и прижал руки к груди, пытаясь собрать обратно разбившееся сердце, но боль от предательства Москвы никак не утихала. Он тяжело вздохнул и накрылся одеялом с головой. Буквально через мгновение он почувствовал мягкое касание через одеяло. — Твоя вода. Я добавил немного успокоительного, чтобы ты скорее уснул. Мне нужно будет сейчас отлучиться ненадолго, чтобы разведать обстановку. Ключей от моего дома ни у кого нет. Обещаю, что когда ты проснешься, я уже буду дома, — Костя подал стакан вынырнувшему из-под одеяла Саше. Саша выпил воду, отдал стакан, поблагодарил, повернув голову чуть в сторону от Кости, лег обратно на бок, зевнул и завернулся в одеяло. Через какое-то время его дыхание стало размеренным. Костя еще пару минут посидел рядом с ним, чтобы окончательно убедиться, что его друг уснул. После этого вышел из комнаты, а после и из квартиры.

***

      Когда Петроград проснулся, он не понял, сколько же проспал. Он потянулся, открыл глаза. Ничего, все также темно и непонятно навсегда это или нет. Он наощупь в одеяле добрел до двери и только нащупал ручку, как услышал разговор. Саша сразу вспомнил, что принес ему последний подслушанный разговор. Сердце опять болезненно заныло, но он решил остаться и послушать с кем говорит Костя, потому что один из голосов точно принадлежал ему. — Юра, ты же понимаешь, что это был какой-то произвол? Ни в одном официальном распоряжении сверху не было приказа о самосуде! То что сделали эти люди это абсолютно бесчеловечно и является таким же преступлением, в котором они обвинили бывшего императора! — Костян, я не понял, ты что оправдываешь этого царька? Все равно какой-то приказ был, пусть даже и от Московского. Он там явно не последний человек, если его поставили сразу на такой высокий пост. Да и вообще столица опять Москва, красота, как и должно быть. Не то что этот. — Что ты говоришь, Юра? А как же Саша? Для него это было сильнейшим ударом. Я его еле успокоил сегодня ночью. — Ох, ты даже ночью его успокаивал? Подожди, он сейчас у тебя? Здесь, в квартире? Его же повсюду ищут. Михаил Юрьевич был в жуткой ярости, когда узнал, что Петроград был в том доме. Что его вообще силой туда отвезли с вокзала. Ты понимаешь, кого ты сейчас укрываешь? — Я все прекрасно понимаю, Юра. И очень прошу, в честь нашей дружбы, не выдавай меня и его, прошу. Он сейчас в очень слабом состоянии. Никто не должен знать, где он находится. И Московский в первую очередь. — Ну не знаю, Костян. Что с ним вообще такого? Он же тоже из этих, имперских, зачем он тебе нужен? Пусть Московский приедет и заберет его, отблагодарит тебя, будешь почетным членом партии, может, даже самым главным поставят тут в Екатеринбурге. Зачем ты только возишься с ним? — Юра, я попрошу тебя покинуть квартиру и не возвращаться, пока ты не надумаешь извиниться. Сашу я не оставлю. Он один из моих самых близких людей. А вот насчет тебя я уже не совсем уверен. Как можно так рассуждать про моего друга? — Да какой он тебе друг! Костян, блять, очнись! Ты был при нем как интересная комнатная собачка, с которой было интересно обсуждать всякие высококультурные штучки и не более. А на деле ты ему вообще не сдался. Смешно думать даже. Столица и уральский городок. Лучшие друзья. Насмешил. Какой же ты наивный. Наш уровень это обычные небольшие города, а не какая-то там столица. А ну да, он уже не столица. — Думаю, разговор окончен. Где дверь ты знаешь, выход найдешь. Выполни лишь мою единственную просьбу — не говори Москве, где Саша. Оставь о себе хоть какое-то благоприятное впечатление наконец. — Значит вот этот вот имперский тебе дороже, чем я… Я понял. Хорошо, Москве я ничего не скажу. Счастливо оставаться, кланяться не буду, уж увольте.       Громко хлопнула дверь, и раздался вздох с кухни. Это была кухня? Саша еще какое-то время стоял у двери, не зная, что делать. Послышались шаги, ручка повернулась в его руках и дверь открылась. — Ты уже проснулся? И, конечно, все слышал. Прости, пожалуйста, Челябинск за его слова. Иногда он не понимает, что несет. Думаю, он несерьезно. — Это ты меня прости, что тебе пришлось выбирать между мной и им. Я помню, что ты его любишь, а я сейчас, получается, порчу чужое счастье. Мне очень неудобно. Позволь мне уйти, тогда вы сможете помириться, и у тебя будет шанс вернуть все, как было. — А как было, Саша? Да никак. Юра сходит с ума по Ане. Почти все разговоры только о ней, ну кроме сегодняшнего. Мда. Я уже давно задумывался о том, чтобы порвать этот порочный круг. Сегодня он приложил максимум усилий к тому, чтобы я принял такое решение. Мне надоело постоянно биться головой в закрытую дверь. Так, что не бери в голову, ничего особо трагичного не произошло. Жалко, конечно, будет потерять друга, если он не одумается, но он сам сказал, что думает о моем решении по поводу тебя. За язык его никто не тянул, — пока Екатеринбург говорил, он зашел в комнату и присел на краю кровати. Саша так и стоял около двери, чуть обернувшись в сторону окна. — Прости все равно. Я не хотел быть причиной вашим недомолвкам. Но с Московским я точно не хочу видеться в ближайшее время. Сначала нужно разобраться со зрением. Костя, а ты не мог бы дать мне мои штаны? Не могу же я ходить в одеяле. — Да, конечно, извини, сейчас, — Костя подошел к шкафу, взял свои самые маленькие штаны и протянул их Саше. — Я буду за дверью, как оденешься, подходи к ней, и я отведу тебя на кухню и покормлю. Вроде еще должна была остаться жареная картошка, ты ведь ешь такое? — Ем, еще как. Спасибо огромное за твою заботу. Я перед тобой в неоплатном долгу. — Не придумывай. Вот как посмотришь на меня своими серыми глазищами, так считай, что долг оплатил. Все, я выхожу, переодевайся. Жду за дверью.       Пока Саша переодевался, Екатеринбург поставил еду на плиту подогреться и вернулся обратно к двери. За дверью было подозрительно тихо, только раздавались какие-то звуки, похожие на… — Саша, я войду? Саша… Не плачь, прошу, все наладится. Пожалуйста, все будет хорошо, только не плачь, — Екатеринбург приоткрыл дверь и увидел, как Саша сидит на полу, прижимает руки к лицу и сквозь них катятся слезы. Он тут же подошел к другу, опустился рядом с ним и обнял за плечи. Его рубашка почти сразу промокла насквозь. Саша плакал тихо, от того Косте было еще больнее за друга. Что делать с его зрением? Узнает ли его кто-то на улицах Екатеринбурга? Сможет ли он защитить друга от Московского? Вдруг запахло горелым. — Картошка! Похоже, наш ужин сгорел. Пойдем, отведу тебя на кухню, посидишь там, пока я соображу, чем нам в итоге подкрепиться, — Костя взял Сашу за руку и потянул его вверх. Аккуратно, почти по стеночке, они дошли до кухни. Там Екатеринбург усадил друга за стол, а сам подошел к плите посмотреть, что там осталось от картошки. Ситуация была плачевной. Остатки пришлось выбросить, сковороду замочить, а в холодильнике, как назло, больше ничего не было. — Наверное, я пойду схожу в магазин тут рядом, а то я хотя бы пообедал, а ты не ел… Сколько? Несколько дней? — Не помню, возможно. Не уходи, пожалуйста, не оставляй меня одного. Я…я не хочу есть. Только не оставляй одного. Не оставляй… — Хорошо. Хорошо, я не ухожу. Так, тогда могу предложить только чай. А вроде где-то были баранки, Тверь когда-то угощала. С тех пор и лежат вроде. Сейчас поставлю чайник. — Спасибо, Костя, за все. Прости еще раз пожалуйста, за то, что тебе придется возиться со мной, немощным, — совсем тихо проговорил Петроград и как-то ощутимо стал меньше. Костя вздохнул, полез за баранками на верхнюю полку и достал почти нетронутую упаковку. Высыпал из нее баранки в большую чашку и поставил на стол. Взял Сашу за руку и показал наощупь, где чашка. — Я тебе уже говорил, что ты ни в коем разе меня не напрягаешь. Заботиться о тебе мне не в тягость, поэтому прекращай извиняться передо мной, а то я себя тоже неловко чувствую от этого. Поэтому не надо, — Костя обратно отошел к плите, чтобы выключить огонь и заварить чай. Он налил две кружки, поставил обе на стол. — Сейчас немного остынет и пододвину к тебе, чтобы ты не ошпарился кипятком случайно. — Спасибо. Ты настоящий друг. У тебя точно не будет никаких проблем из-за меня? Челябинск точно никому не расскажет? — Не расскажет. Слово свое он всегда держит. Насчет проблем, не думай о них. Думай о себе, о своем здоровье. Все обязательно будет хорошо, главное надеяться и верить. — Мне уже так не кажется. Хочется просто лежать днями, ночами и не думать ни о чем, не видеть его глаза, его улыбку как наяву. Не чувствовать сердце, которое как будто своими осколками впивается изнутри. Ничего не чувствовать, вот что было бы идеально. — Не надо так. Чувства делают нас лучше. Да, пусть они иногда ранят нас. Пусть они бывают невзаимными. Но ты еще встретишь своего человека, или найдешь в себе силы простить Московского. Время покажет. А пока вот твой чай, приятного аппетита. — Спасибо. Чай вкусный и баранки тоже. Совсем есть не хочется на самом деле. — Тебе нужны силы. Я завтра поспрашиваю, может у кого-то из знакомых есть проверенный окулист, и он сможет посмотреть тебя на дому. Надо понять, что с твоим зрением. — Хорошо. Как скажешь, — Петроград допил чай и зевнул, спохватившись, он прикрыл рот ладонью. — Прости. — При мне можно зевать как угодно, — тихо беззлобно рассмеялся Екатеринбург. — Прости, но можно я пойду спать? Можешь еще раз показать дорогу? Хотя сначала я бы хотел привести себя в порядок. Можешь тогда лучше отвести меня в ванную? — Саша поднял голову и опять посмотрел чуть вбок от него. Костя еле сдержал вздох, поднялся, взял Сашу за руку и довел до ванной. Показал где шкафчик. Включил ему воду, показал, где зубная щетка и где полотенце, также подвел его к ванной и включил воду там тоже. — Если нужна будет помощь, зови. Будет хуже, если из-за своей вежливости ты поскользнешься и сломаешь шею. Чистая одежда на шкафчике, — Костя вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.       Он привалился к стене и опустил лицо в ладони. Саша точно не заслужил всего этого. Он был, наверное, самым солнечным, добрым и понимающим человеком среди близких Екатеринбурга. И ему пришлось пережить такое. Косте показалось, что он немного пропал в своих мыслях, потому что внезапно услышал, как его зовут. — Нужна помощь? — Костя зашел в ванну и обомлел. У него просто затряслись руки от отчаяния. Саша сидел раздетый в ванне, обняв себя руками, отчего лопатки его выпирали как два обломанных крыла. Можно было руками пересчитать все позвонки на его спине. — Да, не мог бы ты помочь промыть волосы, пожалуйста, а то они немного отросли, и мне немного неудобно. — Конечно, сейчас.       Видно было насколько некомфортно Саше, насколько пытался сдержать дрожь рук Костя. В итоге волосы были вымыты, а Саша укутан в полотенце. — Я выйду. Переодевайся. Одежда на шкафчике, он слева. Я за дверью, доведу тебя потом до комнаты. — Спасибо большое. Хорошо, я сейчас.       Петроград оделся. Все Костины вещи были ему велики, но выбора не оставалось. Он был невозможно благодарен другу за всю его помощь. За то, что он спас его, за то, что нянчился. Он вышел из ванной и рукой попытался нащупать выключатель и дальше стенку. Но теплая большая рука обхватила его холодные пальцы. — Запоминай, как дойти от ванной до комнаты. Завтра меня, возможно, не будет всю первую половину дня, сможешь сориентироваться в квартире? На завтрак будут все те же баранки и чай, а потом я что-нибудь куплю в магазине, чтобы хоть немного откормить тебя. — Да, смогу. Ты же ненадолго уйдешь? Ты не бросишь меня? Прости, я не могу постоянно удерживать тебя рядом с собой, — смутился Петроград и покраснел. — Постараюсь поскорее решить свои дела и найти тебе хорошего врача. Вот мы дошли до комнаты. Дальше сам разберешься? — Да, все в порядке. Спасибо, Костя. Я никогда не смогу отблагодарить тебя. — Не говори ерунды, все нормально. Спокойной ночи, ложись спать и не думай ни о чем. — Спокойной ночи, Костя.       Костя закрыл за собой дверь и пошел на кухню. Пока он мыл посуду, обдумывал сложившуюся ситуацию. Решил, что утро вечера мудренее, разложил небольшой диванчик на кухне, взял запасные одеяло и подушку из шкафа, лег и почти сразу вырубился. Саша же лег на кровать, накрылся с головой одеялом и еще долго думал о всех событиях, которые произошли с ним за последние дни. И подумал, что пусть его сердце тоскует по Мише, простить он его точно не сможет. Никогда.