Сразу после разговора с Германией
Парень торопливо покинул кабинет, ощущая как за ним волочится что-то лёгкое, как то перо, которое слетело с мантии немца, и тяжёлый взгляд, который ворошил волосы на затылке и сверлил между лопаток. Быстро зайдя за стену и обходя людей, которые все ещё куда-то спешили, он перевел дыхание. Слишком тяжело ему выдался этот разговор. Точнее даже будет выразиться, монолог и переписка. Пару секунд спустя, он обратил внимание на то, что прицепилось к краю одежды. И правда, это оказалось то самое перо, которое острым концом впилось в ткань. Подняв его, он подставил его под свет, замечая, насколько мягко переливаются оттенки, от непроглядно черного к нежно жёлтому. Увлеченный созерцанием он даже не заметил как оно слегка резануло его ладонь, настолько легко, будто это было не перо, а нож, и настолько быстро, будто этот нож точил искусный мастер. Дрогнув и зашипев от боли, он слегка сжал перо, и в туже секунду, как на этот лёгкий предмет попала кровь, перо превратилось в прах, разлетаясь по коридору вслед за людьми мелкой пылью. Об этом в разговоре с «участником расследования» он решил не упоминать…— Боже, за что мне такие бестолковые братья…
Голос старшей сестры заставил его дрогнуть, отложив размышления на задний план и вернуться на светлую, уютную кухню. Он кинул на нее беглый взгляд, нервно потерев руки и вернувшись к нарезке овощей и стараясь не обращать внимания на бурчания Беларусь за спиной. Отрывки кое-как доносились до него через пелену более важных для него мыслей, но запомнил он лишь немного, по типу «Я же просила аккуратно, нет же…», или «Ничего им поручить нельзя, чорт вазьмі». Говорила она на своем, родном ее стране языке, только когда сильно злилась, в надежде что ее не поймут. А раз сейчас она говорила так, значит, есть два провинившихся мальчишки, которые не удержали либо равновесие, либо герлянды… Девушка зло бухала по деревянному полу ногами, гремела посудой, доставая фарфоровые изделия с граненым краем из серванта, попутно вытягивая за край белую скатерть. Будто забыв о том что только что произошло, она стукнула стоявших в проходе Россию и хохла тканью, от чего по кухне раздался логичный звук шлепка, погнав их из этой комнаты. Мол, не их это место, ещё напортачат… Она изо всех сил старалась, чтобы этот вечер выдался идеально, взвалив на себя огромную ношу в виде тарелок и стаканов, чуть не уронив ее прямо перед тем как поставить на стол, но Эстонец вовремя поймал провалившиеся предметы в тару с салатом. Теперь у стаканов было ещё лучшее украшение в виде порезанных листьев салата. — О, ты как всегда вовремя. — расслабленно выдохнув, она вытащила из салата пару стаканов, посмевшись, — Не думаю что такой сюрприз в еде будет лучше, чем один пирожок с начинкой из соли. — расставив все приборы, она бесстыдно засмеялась с выражения лица брата, который вспомнил вкус того самого пирожка, наигранно скривив злую рожицу. — Боже, вспомнила… — он быстро вымыл протянутые ему стаканы от салата, глянув на выход. Там никто не стоял, только Россия периодически мелькал, пытаясь поймать Украину, который стащил картинку свинки. Обычная ситуация когда средний ну никак не хотел убирать картинку, как бы она не мешала в украшении дома. Эстония вздохнул, повернувшись к сестре и пытаясь придумать то, что хочет сказать, но его перебили раньше, чем он успел начать. — Так, рассказывай уже. Негоже сидеть за новогодним столом с такой кислой миной, с которой ты ходишь уже который час! — она хлопнула его по плечу, забрав стаканы, бухнула их на стол и снова повернулась к нему, в нетерпеливом ожидании. Сам он не знал с чего начать рассказ. Да, он рассказывал уже с кем познакомился, что изучал, как учился, но не рассказал ничего, что ему казалось предосудительным, странным с точки зрения морали. Эстонец нервно протер руки от влаги, поджав губы и глубоко задумавшись. Лучше будет… Наверное, не бить прямо. Она ведь поймет. — Ну… Как бы ты поступила, если бы поняла, что тебе нравится делать не всех людей счастливыми, а кого-то одного?.. — он опустил голову, глядя на нее из-под прикрытых век, все ещё нервно дергая края полотенца которым он вытирал руки. Она задумалась, откинув мысли о подвохе. — Ну… Если тебе нравится то, что человек счастлив, то думаю, это судьба. — Беларусь пожала плечами, забрав у него из рук полотенце и аккуратно повесив его на ручку духовки, и ненадолго задумалась, — Правда, смотря как сам человек к этому относится. Вообще, вопрос весьма… Глубокий, размышлять можно долго. — она обернулась к нему, улыбнулась в попытке подбодрить и замерла так на пару секунд, будто думая о своем, потом резко отстранилась от стола и стукнула его по плечу вновь, заставив его дрогнуть, — Все, за работу! На улице уже смеркалось. Отец зашёл в дом, начав руководить процессом украшения и попутно вытягивая стол в зал. На удивление, они будут ужинать не на кухне, как ожидал Эстония. Он в свою очередь нерасторопно ворошил мысли, задумавшись над словами сестры. Только когда его позвали нести ужин, он очнулся, отложив это в дальний ящик, улыбнулся и поспешил к семье. Его ждал новый год, новая история, новые расследования, новый… Друг?День приезда
Снова шум, галдеж детей, топот, толкотня. Эстония было затерялся в этой толпе и его чуть ли не придавили, но холодная рука на его шивороте выволокла его из гущи событий на свет божий, дав ему возможность дышать и избавляя его от давки между людьми. Парень обернулся, заметив что это все время был просто уже его друг по несчастью — Финляндия. Тот в свою очередь хмуро сверлил взглядом между его бровей, все так же держа его шиворот. — Ох, привет. Я думал ты приедешь позже. — парень улыбнулся как ни в чем не бывало. Финляндия же просто смотрел, будто пытался пробраться в его мысли и докопаться до истины, однако раздался пронзительный скрип и шум, который заставил каждого обернутся прямо на то, что могло быть последним в их жизни. Начало нового учебного полугодия и идиллии в холле было будто нарочно разрушено, причем в прямом смысле этого слова. Многие обернувшимся перед тем как их накрыло глыбами или обломками пола второго этажа увидели перед собой только вагон поезда, который своей массивной натурой пробил крепкие стены первого этажа. Крики страха и боли смешались в один, а те, кому повезло оказаться только накрытыми глыбами камней пытались прийти в себя, смаргивая болезненные соринки из глаз и кашляя от цементной пыли. Многих спасло только присутствие учителей, которые в свою очередь крепко держали глыбы металлобетонных конструкций, медленно складывая их у выхода. Они и откапывали детей, кидая части некогда массивного здания как щепки в сторону покореженного вагона. Кто-то плакал, кто-то думал что это сон, кто-то просто пытался отдышаться и перестать дрожать. До Эстонии с его холодным знакомым очередь дошла позднее. Глыба над ними была небольшой, заставив их вжаться в друг друга в попытке сохранить какое-то пространство вокруг. Как он потом подумал, им повезло что они пережили это вдвоем, потому что произошло бы это когда они уже разошлись, никто бы не смог отвлечь его разговорами и разбавить темноту и тишину. — Я нашел пару упоминаний того, что похоже на то о чем ты говорил. — в весьма неудобной ситуации, Финляндия нашел в себе силы начать, поведя плечами и вслушиваясь в приглушённые разговоры за ними. На голову посыпались мелкие камни и пыль, но это было явно не из спасение. — Д-да, это прекрасно… — хрипя от пережитого страха, эстонец уткнулся в его плечо, пытаясь унять дрож. Было совсем не холодно. Только страшно… Он осмотрелся вокруг, в попытке занять себя чем-то ещё, но ему не дали даже понять, есть ли где-то свет, уткнув его обратно в плечо, нажав пальцами на макушку. — Не дыши пылью. Лучше дыши через мою мантию, раз у тебя есть такая возможность. — он не был любителем пыли в воздухе, что было понятно с первых дней пребывания в библиотеке. Но за эти дни он успел отполировать корешки и листы до блеска, а вот здесь такой возможности он не имел, дав ее только тому, кто попал с ним в эту передрягу. Он давно понял, что их придавило именно к той стене, куда они и отошли и где было меньше всего народу, и эта мысль не радовала, потому что это было ближе к самому дальнему углу, куда никто даже может не заглянуть. Эстония тяжело вздохнул, постепенно успокаиваясь. Он разделял мысли его, почти, собеседника, но тщательно от них отмахивался, заставив себя отвлечься запахом, ведь это было единственное что сейчас возможно. Он зарылся в его мантию носом, чувствуя как от нее пахнет домашним уютом. Кажется, мантия торчала где-то в шкафу все время пока он был дома. А вот от его постоянной одежды пахло… Некой слабой сыростью, морозом и чем-то его личным, незнакомым. Он неизменно носил одну черную водолазку, горло которой плотно закрывало его шею, либо серый или синий свитер, который носил только пока не высохнет его привычная одежда. Эстония медленно расслабился, позабыв даже про ту ситуацию в которой они находятся, и что он конечно не может вот так бесстыдно думать о человеке которого почти не знает, но сейчас наличие спокойных мыслей не могло не радовать, потому что без них он бы уже давно сошел с ума от ожидания, — Я там… — финец нерасторопно начал разговор. Эстония позабыл о том что его знакомый все это время стоял в тишине, и эта мысль заставила парня замятся, не отрывая носа и лица от его мантии, внимательно вслушиваясь в его тон и голос, — Тебе приготовил подарок… — его собеседник дрогнул, чуть не перестав сосредоточенно пыхтеть в его одежду, — Не то чтобы взамен на твой. Просто мне показалось, что тебе поможет в рисовании тяжёлых зимних облаков. — эстонец все же оторвался от его одежды, подняв на него взгляд, хоть и понимал что ничего не увидит в кромешной темноте. Ни уловит в его холодном взгляде черных глаз что-то, что пояснит его последние слова, ни уловит связь между его первым днём тут, не поймет что он все это время упорно отвлекал его, в ожидании окончания катарги темноты… Парень продолжал судорожно искать черты его лица в темноте взглядом, но вскоре зажмурился от ярко-белого света, который мигом очертил острые скулы и подбородок финца. Эстония взглянул на профессора ООН и стоявшего на подстраховке профессора магических заклинаний. Они с беспокойством спрашивали, как они, держа их за локти, осторожно выводя их из этой тюрьмы на свет, в сторону где уже не веселой толпой стояли и мялись дети. Позднее подошёл Германия, но эстонец отметил, что он в отличие от всех был чист. На его плечах не было ни соринки, ни слова от пыли, ничего… Но позднее, кажется, немец заметил его взгляд, нервно отряхнув мантию. Эстония решил списать это на то, что он успел отряхнуться, к тому же, он мог успеть снять все заклятием, как тот кому школа доверила выносить палочку вне стены школы. Парень кивнул своим мыслям. Он просто отряхнулся… Прошло не так много времени с момента как в школу без предупреждения влетел вагон поезда. Профессора невольно перешептывались о том, чтобы все-таки не открывать портал на перонн, и заставлять всех идти пешком, и что казалось ещё более неприятным, перенести школу ближе к горам, оставляя ее скрытой все время, пока дети в школе. Эстония поежился от этого. Дети уже переоделись, что-то тихо говорили друг другу без особого энтузиазма, и эстонец хотел было присоединиться, найдя Шотландию, но замер. Он обошел каждый коридор, заглядывал в его комнату, обыскал гостиную, спросил всех кто мог его видеть… Но все говорили, что он заходил в школу, был в поезде. Но теперь, будто провалился сквозь землю… Он пошел обратно, в надежде что найдет кого-то, или что-то что напоминает о друге. Но чуть не рухнул, когда услышал в переговорах профессоров, ведь мельком там звучала одна жуткая мысль: «Мы больше не можем допустить ещё одной смерти ученика… Шотландия был первым, но не-…» Дальше все как в тумане. На глазах ручьем накатились слезы, которые покатились по покрасневшим щекам, он побежал вперёд, сворачивая так же резко, какими были углы, пока за одним не оказался Финляндия. Он врезался в его грудь, а тот от неожиданности схватив его за ворот идеально выглаженной рубашки и хотел было начать его отчитывать, но заметив, что он чуть ли не рыдал, поволок в зал их комнаты, чему сам Эстония не особо противился, переставляя и без того онемевшие и тяжёлые ноги.У камина
— Ты уверен? — парень закинул ногу на ногу, слегка сжавшись и наклоняясь к тому, кто сидел напротив. Эстония сидел в кресле напротив финца, держа в руках кружку зелёного чая, запивая нервы и так же прокручивая ее в руках, рассматривая листки чая которые плыли вслед за ложкой. Он кивнул, тяжело вздохнув и опустив голову, нервно дергая тот самый брелок. Его последний подарок… — Ну да, возможно, выходя я не смотрел никуда кроме толпы и комнат… — парень тряхнул плечами. Сейчас учителя все убрали, закрыв огромную дыру. Он даже не сможет попрощаться… Эстония сжался, прикрыв в глаза и уставившись в камин, на огонь, в попытке найти умиротворение в нём, но ничего не помогало. Только лёгкое прикосновение к его плечу, которое заставило его дрогнуть и обернуться, но вскоре его заключили в объятия, — Ещё раз заноешь, я вышвырну тебя в коридор. — он холодно прошипел это сквозь зубы. Объятия ему были не то чтобы приятны, но он изо всех сил старался сделать их как можно более утешающими. Возможно, он не выносил плачь, возможно, все ещё его волновала черезчур правильная совесть, кто знает, но он все ещё не хотел причинять ему вреда, оторвавшись от него только когда он окончательно расслабился в его руках. Будто обмяк как игрушка из ткани и ваты. Он с удивлением взглянул на него, в попытке понять что с ним такое, и заметил что… Он спит. Эстония просто уснул, будто веки были слишком тяжёлыми чтобы держать их открытыми. Хотя, наверное, так оно и было, потому что отдельно этот день принес с собой слишком много стресса. Он слегка раздражённо вздохнул. Нести его в комнату было идеей не лучшей, потому что там все было сплош покрыто глубокими трещинами которые пропускали через себя едкий холод, а в общем зале хоть был камин, который мог согреть. Не долго думая, финец отпустил его, оперев на спинку кресла и укрыв своей мантией, чтобы сохранить тепло, а сам удалился в комнату, оставив его в зале до утра.Ранее утро
Эстония кое-как приоткрыл глаза, и в попытке осознать где он находится стал ошарашенно оглядываться по сторонам, будто он во сне уходил далеко-далеко от сюда. Он не сразу почувствовал накидку, которая всю ночь сдерживала его тепло и в которую он кутался всю ночь, сжимаясь в кресле в попытке принять более удобное положение. После сна он не сразу понял, чья это мантия, только когда начал спешно складывать чтобы отдать ее владельцу почувствовал тот самый запах. Теперь уже он неловко замялся, все пытаясь сложить вещь ровно, но дрожащие руки никак не давали это сделать, пока в проходе не появился не менее сонный северянин, потирая шею чтобы размять ее после пробуждения. — Да давай уже… — Эстония стоял к нему спиной, все так же пытаясь сложить ткань, даже не замечая насколько много осталось на ней складок от его тщетных попыток. Финец же молча стоял, держа в руках внушительных размеров коробку, наблюдая настолько безжалостно обращаются с его одеждой, хотя и стараются изо всех сил. — Ты закончил? — его голос заставил «провинившегося» дрогнуть, чуть не выронив мантию из рук. В конце концов именно это сподвигло его быстрее закончить складывать несчастную вещь и резко обернуться к ее владельцу, так же резко сунув мантию ему в руки, даже не заметив что в них была коробка. — Да, я… — он всем своим естеством показывал, что даже сон и вчерашний разговор не дали ему успокоиться, вдохнуть полной грудью, хоть немного дать себе дорогу чтобы отпустить произошедшее. Он держал это в себе. Вот чем они были похожи. Оба вынашивают тайные мысли и чувства внутри, никому не показывая их, и только когда чаша весов оказывается переполненной, они открываются человеку, который все это время терпеливо находился рядом, в ожидании этого самого момента. Только вот, один мог вынашивать все в себе куда дольше, чем другой, и это было единственным их отличием. Финец же поймал ещё одну мысль, наряду с остальными:"Если я не могу понять себя, то понятное дело не пойму и его пока не разберусь с собой». Эта мысль лишь неприятно поворошила остальные, уходя вглубь. Сейчас он не хотел думать о ней, рваным движением ткнув Эстонии в руки коробку, кинув не менее рваное «с прошедшим», забрал свою мантию и поспешил выйти, дабы не задерживаться там, будто именно в той комнате все его беды и неприятные мысли. Парень недоуменно взглянул сначала вслед его некогда собеседнику и его помятой мантии, которая сверкнула в проходе, медленно опустив взгляд на коробку. Неуверенно ее открыв, у него задрожали руки. Но уже не от стресса, а больше от радости. Он с удивлением и нескрываемым счастьем рассматривал подарок, которым оказался плоский сундучок, сплошь забитый предметами для рисования. Карандаши, краски, кисти, мел, все о чем он мог только мечтать, даже если это был поддержанный саквояж с такими же вещами в ломбарде. Он бережно сложил все, что успело разбросаться за время перевозки, осторожно оставив столь ценный подарок в комнате, щёлкнул растение по краю горшка и поспешил удалиться, так и не заметив что цветок будто взглянул в его сторону поникшими цветами. Эстония спешил на свой первый урок, вместе с этим ища взглядом знакомую макушку в толпе других, чтобы отблагодарить, но его нигде не было. Он, конечно, думал, что он в библиотеке или в классе, однако бегло проверив свои догадки, убедился что это не так. В голову полезли мысли о вчерашнем разоблачении правды о смерти его лучшего друга, но он отбросил их, не принимая мысль о том, что два убийства могут совершить так скоро, причем в стенах этой школы. К тому же, Шотландия погиб под тяжестью поезда… Он тяжело вздохнул, сплошь запутавшись в том, о чем ему думать и что предпринять. Но будто движимый неприятными и болезненными мыслями, он пришел на тот самый этаж, в тот самый коридор, единственный без окна. Мысль, что его знакомый там, заставила его рискнуть и потянуться к стене, в ту сторону, где по рассказам Шотландии раньше была дверная ручка…