Рождественские дни в пустыне Мохаве

«Это просто… с ума сойти…» От увиденного захватывает дух — и это притом, что красные линзы искажают цвета! «Нет, так категорически не пойдёт», — торопливым движением Дана снимает шлем: робкое опасение замёрзнуть мгновенно оказывается вытеснено нетерпением. Чувствуя, как ледяные порывы обжигают уши, Дана игнорирует холод. Застыв, она любуется видом. Рассматривает украшенное причудливыми фигурами облаков небо, переводит взгляд на бледные бескрайние пески, до самого горизонта присыпанные пушистыми комьями настоящего зимнего снега. Яркий до рези в глазах, тот кажется искусственным. Место ли ему здесь, в царстве солнца?! Мысленно Дана слышит речи о рождественских чудесах и невольно улыбается: верит ли в них Джошуа на самом деле либо она это только что придумала, основываясь на его набожности? Снег переливается на солнце, блестит ярче дорогих бриллиантов, манит своей красотой. Дана игнорирует скрип за спиной: Джошуа покидает заброшенную хижину, где они пережидали таившую невидимые угрозы ночь. Дана слышит, как он негромко зевает за спиной, но не говорит ни слова. Внимание её приковано к припорошенным цветкам брока, срывать которые кажется неправильным, разрушительным поступком. «Люди и без того уничтожили слишком много прекрасного», — с этой мыслью Дана опускается на колени и набирает горсть снега, которая стремительно тает в горячих ладонях. Чувствуя, как стекают меж пальцев прохладные капли, Дана упрямо сгребает новую порцию — вперемешку с песком, ну и пусть! Она должна найти ответ на вопрос, что не даёт покоя с самого детства. Во время одной из зимних прогулок папа сказал, что не бывает двух абсолютно одинаковых снежинок: пусть незначительно, но одна непременно будет отличаться от другой. Дана помнит, как после этих слов она немедленно полезла в ближайший в сугроб, пытаясь разглядеть тонкие узоры и проверить: не выдумка ли это? Вот только результаты детского исследования стёрлись из памяти вместе со многими другими моментами: важными и нелепыми, грустными и весёлыми. Дана понимает, что частичка её утеряна навсегда — и делает то единственное, что остаётся. Принимает это. Она не помнит, прав ли отец, но знает, что может выяснить это заново. Щурясь и стараясь не дышать, чтобы не уничтожить объект исследования своим же теплом, Дана вглядывается в белые хлопья… и вскрикивает от неожиданности, когда что-то колючее ложится на волосы. Стремительно обернувшись, она утыкается носом в грубую ткань бронежилета. — Ты что творишь такое?! — Дана с любопытством тянется к голове. Сухие клеёнчатые листья, гладкий пластик… Дана снимает с головы искусственный венок омелы, чувствуя, как нахлынувшая было грусть сменяется светлой радостью. Оказывается, из заброшенного супермаркета Джошуа взял не только религиозные книги! Не сопротивляясь приливу чувств, она обвивает его шею руками. Дана тянется за поцелуем, с нежностью глядя, как он закрывает глаза в сладостном предвкушении. И когда до губ остаётся совсем чуть-чуть, Дана, неожиданно передумав, кусает Джошуа за нос. — А не будешь меня пугать! — смеётся она и показывает язык, возвращая при этом венок на прежнее место. — По-моему, тебе был лишь нужен повод укусить меня, — Джошуа явно усмехается под своими бинтами, за что в него незамедлительно летит снежок. Дана начинает лепить следующий, но неожиданно для себя замирает. Правда ли, что двух одинаковых снежинок не бывает? Она не может вспомнить, однако может узнать это заново. Позже, потому что сейчас — время для радости. С этими мыслями Дана поправляет венок омелы и одаривает Джошуа наполненным благодарностью взглядом, а затем… рассказывает ему о том, что когда-то знала. Через несколько мгновений они вместе рассматривают завораживающие узоры хрупких лучей.