Паук и Оса

      В царстве насекомых всё было справедливо. Выживали и процветали только сильнейшие. По крайней мере, до тех пор, пока на них не находился хищник покрупнее.       Ганнибал как раз собирался убрать со своей старательно сплетённой паутины последнюю пойманную добычу и починить её шёлком из паутинных желёз, когда заметил отблески света, отражающиеся в крылышках красивой осы, летающей неподалёку.       У осы были нежные, но в то же время жёсткие и мужественные черты лица, буйная копна мягких на вид тёмных кудряшек с изогнутыми антеннами и восхитительная пара оранжево-жёлтых полупрозрачных крыльев, переливающихся в лучах солнца расплавленным золотом. Брюшко и ноги были чёрными, темнее самой ночи, и эта потрясающая воображение картина напрочь заворожила Ганнибала. Он решил непременно поймать это прелестное создание в свою так и манящую воронкообразную паутину.       Малейшее прикосновение к паутине мгновенно ощущалось даже в самой глубине гнезда Ганнибала, поэтому, выложив на неё кусочки сладко пахнувших фруктов, перед ароматом которых не смогло бы устоять большинство насекомых, он поспешил затаиться в его уютной темноте. Ганнибал выжидал. Как истинный хищник, он обладал поистине безграничным терпением, когда дело касалось охоты.       Он почувствовал, как возбуждение пробежало по его брюшку и всем восьми ногам, когда оса, подлетев ближе, начала принюхиваться, ища источник сладковатого запаха. Приблизившись к паутине, она окинула её задумчивым взглядом, а затем внезапно устремила его прямо в темноту гнезда Ганнибала. Увидев лицо своей прекрасной добычи, Ганнибал едва смог сдержаться от глубокого громкого вдоха предвкушения. Оса поистине была произведением искусства, особенно её лазурные глаза, почти встретившиеся с его восемью тёмно-бордовыми.       Казалось, оса ухмылялась, и когда она, ступив на паутину, начала очень медленно и осторожно подбираться к ближайшему кусочку, избегая липких нитей, Ганнибала неожиданно охватило стремительно нарастающее чувство утраты от мысли о том, какой красоты он вот-вот лишится. Он не мог перестать восхищаться интеллектом прелестного создания. Создавалось впечатление, что за прекрасной внешностью осы скрывалось гораздо больше. А потом её нога всё же прилипла к паутине, и Ганнибал мгновенно оказался рядом, нависая над ней. Инстинкты пересилили, и вместо того, чтобы ещё хоть немного полюбоваться ею, он крепко схватил осу за руки и ноги своими.       Намереваясь сперва впрыснуть яд, он нацелил жвала на первый попавшийся на глаза участок плоти, до которого только мог дотянуться, но оса оттолкнула его, больно ударив по лицу большим мощным крылом. Тогда вместо яда Ганнибал решил воспользоваться массой собственного тела, намертво пригвождая осу к паутине и не позволяя ей двигаться, пока создавал новые шёлковые нити, чтобы надёжно привязать к ней свою добычу. Оса умоляюще смотрела на него широко распахнутыми голубыми глазами, изо всех сил пытаясь вырваться, и он просто не смог удержаться, чтобы не наклониться к прелестному созданию вплотную.       — Как тебя зовут, прелестная добыча? — прошептал он в нескольких дюймах от лица осы.       — Уилл, — теперь создание смотрело на него с непокорством и вызовом.       — Сильное имя. Отлично подходит тому, кто так отчаянно борется за свою жизнь, — промурлыкал Ганнибал. — К несчастью для тебя, тебя превзошёл более опасный хищник, — произнеся это, он изогнул губы в едва заметной улыбке и, наклонившись ближе, накрыл губы Уилла своими в подобии целомудренного поцелуя. Сначала с нежностью коснувшись щеки Уилла, Ганнибал запустил пальцы в тёмные кудряшки и рывком повернул его голову в сторону, собираясь укусить в шею и парализовать своим ядом.       Смех был вовсе не тем, что ожидал услышать Ганнибал, наклонившись к шее Уилла. Весёлый, громкий, заливистый смех.       — Вынужден с тобой не согласиться. Это не меня превзошёл более опасный хищник, Cheri, — прошептал Уилл на ухо Ганнибалу, несколько раз всадив в его брюшко своё жало, — а тебя.       Ганнибал в считанные секунды отшатнулся от осы, но было уже слишком поздно. Он чувствовал, как действует яд, мгновенно распространяясь по телу и сковывая каждую его часть. Он повёл себя неосмотрительно и слишком горделиво и теперь видел, как Уилл без особых усилий высвобождается из пут. Поднявшись, оса уставилась на него.       Не спеша, на цыпочках, чтобы не коснуться липких нитей, Уилл добрался до кусочка фрукта, сорвал с паутины и, слизав с пальцев сладкий сок, принялся медленно смаковать его, всё ещё не сводя глаз с паука-волка, тщетно пытающегося от него сбежать.       Теперь пути назад не было. Уже введённый яд только быстрее растекался по телу, пока Ганнибал старался отползти подальше. Увидев, что паук наконец-то упал и больше не в силах сдвинуться ни на дюйм, Уилл со вздохом подхватил его под руки и поволок в уютное гнёздышко.       — Что ты собираешься со мной сделать? Судя по тому, что я видел, ты не питаешься плотью, — сквозь дымку парализатора удалось пробормотать Ганнибалу.       — О, не волнуйся, я не притронусь к твоей плоти в этом смысле, но она определённо послужит мне в ином, — заверил его Уилл, ухмыляясь так, будто только что рассказал очень остроумную, понятную лишь ему одному шутку.       — В каком же тогда?       — Ты станешь носителем для моего яйца, — объяснил Уилл, укладывая паука на искусно сплетённую из паучьего шёлка постель, позволяя ему чувствовать себя под землёй тепло и уютно. Оглядевшись по сторонам, оса присвистнула: — А у тебя тут и правда миленькое гнёздышко. Оно идеально подойдёт для моей дочери, — Уилл улыбнулся собственным словам, поглядывая на потрясённого до глубины души паука.       — Ты хочешь поместить в меня своё дитя? Это невозможно! — фыркнул Ганнибал. Будь это так, добром бы это точно не кончилось.       — Ещё как возможно. Для моего вида. Видишь ли, я — тарантуловая оса, а это значит, что мы охотимся на самых больших опасных пауков и откладываем в них свои яйца. Вот так мой вид и развивается в живой паучьей плоти, медленно поедая её изнутри. Правда, не думаю, что тебя успокоило знание твоей скорой участи, — засмеялся Уилл.       Ганнибал знал, что смог бы принять свой конец, когда в схватке его рано или поздно поверг бы другой хищник, но ему не хотелось проходить через медленную и мучительную смерть, которую пообещал ему Уилл. Даже если ему нечего было сказать по этому поводу. Он просто смиренно смотрел в пустоту, время вокруг него будто замедлилось. Не нужно обладать выдающимся воображением, чтобы понять, как именно будет развиваться в нём дитя Уилла. Его ждёт только нескончаемая боль и нарастающее ощущение неотвратимой погибели.       — Ну, не строй мне тут кислую мину. У тебя такое красивое лицо. Не нужно тебе расстраиваться, ведь сейчас начнётся самое интересное.       Ганнибал не видел иного выхода, кроме как попытаться умаслить безжалостное создание, завладевшее его жизнью. Уилл, похоже, заинтересовался Ганнибалом не меньше, чем он им.       Уилл нежно дотронулся до щеки Ганнибала и провёл пальцами по пепельным волосам, наклоняясь к его губам и проводя по ним языком, раскрывая. Осторожно сжав нижнюю губу Ганнибала зубами, он с улыбкой посмотрел в два самых больших его глаза. Уилл знал, что паук не сможет к нему прикоснуться, и это печалило, ведь ему так понравились его прикосновения, когда тот поймал его и прижал к паутине. И всё же он переплёл их пальцы на одной руке и начал покрывать влажными поцелуями шею, ключицы и грудь паука, облизывая его соски. Каждый поцелуй срывал с губ паука тихий стон, казалось, парализатор ещё не успел добраться до всех уголков его тела. Подразнив сосок языком, он слегка его укусил, заставляя Ганнибала застонать громче.       — Как тебя зовут? — спросил Уилл, обхватывая губами другой сосок и перекатывая его между зубами. Ганнибал зашипел, произнося:       — Ганнибал.       — Необычное имя для необычного существа.       — Отчего же? — он посмотрел на Уилла из-под полуприкрытых век.       — Я никогда прежде не встречал паука, который бы использовал фрукты как приманку в своей паутине. К тому же ни один паук не стал бы играть со своей едой так, как ты.       Уилл сосредоточился на серебристых волосах на груди и, запустив в них пальцы, потянул, а затем стал спускаться ниже, вылизывая и посасывая кожу живота Ганнибала, оставляя после себя влажные следы.       — Ловушка всегда срабатывает лучше, если добыча видит в ней сочную приманку. Но ты и так прекрасно об этом знаешь, ведь одновременно использовал себя и как ловушку, и как приманку, — услышав это, Уилл только хмыкнул, ища отверстие в брюшке Ганнибала, нащупывая шелковистый тёплый проход. — Искушение, ослепившее меня своими обещаниями, также оказалось слишком велико, — пробормотал Ганнибал, чувствуя, как дрожь проходит через его чувствительные нервные окончания.       — И что же это были за обещания? — Уилл начал поглаживать анус, заставляя паука тихонько поскуливать. Медленное кружение его пальцев сменилось вторжением сразу двух из них внутрь, и Ганнибал застонал громче. Узкий проход не был предназначен для проникновения, и от резкого растяжения мышц Ганнибала охватило желание вырваться, но из-за парализатора в крови он мог лишь лежать неподвижно, чувствуя, как в нём движутся уже три пальца, а губы Уилла покусывают кожу на его животе.       — Ты такой горячий. У тебя внутри просто идеальное место для моей дочери, — промурлыкал Уилл, добавляя четвёртый палец и шевеля ими, чтобы расслабить мышцы, заставляя их трепетать от приятной боли. Тепло гнезда просочилось в них обоих, заставляя кожу кипеть. Ганнибал растворялся в ощущениях, которые дарила ему тарантуловая оса, все грядущие последствия их спаривания казались чем-то бесконечно далёким. Когда Уилл вынул пальцы, Ганнибал заскулил от чрезмерной чувствительности.       — Какие прекрасные звуки ты издаёшь для меня, Ганнибал. Не могу дождаться, чтобы почувствовать тебя и заполнить, — прошептал Уилл на ухо Ганнибалу и лизнул его, заставив все восемь паучьих глаз зажмуриться от наслаждения. Разум его был затуманен ядом и удовольствием, разливавшимися по его телу. Ганнибал больше ничего не мог контролировать, мысли его рассеивались, пока желание заставляло вены изнывать от кипящей в них крови.       — Да, — вскрикнул Ганнибал, когда Уилл вонзил в него свой яйцеклад, заполнив настолько, что он ощутил фантомные покалывания в конечностях. Он просто лежал там, принимая всё, что Уилл готов был ему предложить, и единственным признаком того, что он всё же чувствовал грубые толчки, служили его крики. Оса удерживала его, хоть в этом и не было необходимости — тело Ганнибала стало податливым и отзывчивым.       Уилл зарычал над ним и замедлил толчки, только для того чтобы ускорить их вновь, наслаждаясь тем, как мольбы его жертвы то затихают, то становятся громче с каждым его движением. Уилл не был до конца уверен, хотелось ли ему этого, но вместе с тем удовольствие заставляло его разум пылать от собственнической потребности сохранить этому необычному пауку жизнь. А потом он и вовсе не мог больше ни о чём думать, пока мышцы Ганнибала сжимались вокруг него, когда тот кончал. Его стоны оказались самыми сладкими звуками, которые когда-либо слышал Уилл, даже слаще так обожаемых им спелых фруктов. С этой мыслью он вытащил яйцеклад и взвыл: яйцо уже почти было готово покинуть его тело. Оглядевшись, он обнаружил в гнезде нечто вроде кладовой и выдавил яйцо себе в руки, чтобы уже через секунду поместить в крупную тушу какого-то существа.       По-прежнему лежавший неподвижно Ганнибал наблюдал за этим зрелищем.       — Разве не я должен был послужить вместилищем и пищей для твоего дитя? — спросил он. Все его глаза заволокло пеленой посторгазмической эйфории. Уилл оглянулся, и на губах его заиграла лёгкая улыбка, когда вверх по его позвоночнику прошлась волна жара при виде развратной картины, которую представлял собой Ганнибал.       — Я нахожу тебя слишком интересным, чтобы просто позволить вот так умереть, — подойдя к пауку, он сел рядом с ним, чтобы посмотреть, как медленно подёргиваются кончики его пальцев, а яд теряет свою силу. — Я намерен питаться тобой ещё очень долго, Ганнибал, — Уилл наклонился и медленно поцеловал едва отзывчивые губы, постепенно раскрывающиеся для него. Ганнибал принялся ласкать его язык своим, а затем прикусил. Яд хлынул в кровь Уилла. Он отскочил, но было уже поздно, и Уилл начал терять равновесие.       — Так же, как и я тобой, мой драгоценный мальчик, — усмехнулся Ганнибал, всё ещё не состоянии пошевелиться и подняться с постели, но уже сейчас представляя, сколько удовольствия принесёт ему их маленькая игра. Кроме того, вскоре на свет должна была появиться дочь, которая могла оказаться столь же интересной, как и её родители.