Диновы губы выжигают клеймо на ключицах

У Дина на груди отдаёт серебром кулон — и Сэм не может ничего с собой сделать, его взгляд неизменно возвращается к небольшой подвеске, подаренной когда-то им самим. Сэма трясёт, лихорадит, он стонет судорожно, целует в безумстве старшего брата и тот отвечает с не меньшей силой. Дин усмехается слабо, ведёт бережно -почти нежно- рукой по его лицу и находится так, близко-близко, и у Сэма сердце стучит где-то в подреберье, и румянец заливает щёки да шею, а старшего брата, похоже, ничего не смущает. Дин смотрит ему в глаза и целует медленно, неторопливо, плавно, и Сэм натурально дрожит в его руках и стонет тихонечко в поцелуй. Руки сами собой цепляются судорожно за чужие тёплые плечи, хватаются, держат крепко-крепко — а Дин смеётся и оставляет невесомый поцелуй на лбу. Сэму хорошо, Сэму до безумия хорошо, и он бы закрыл глаза, если мог, он бы сомкнул веки и впитывал чужие прикосновения одной кожей, но нет, он смотрит, смотрит-смотрит-смотрит, глядит, запоминает, чтобы -он точно знает- после раз за разом возрождать этот фрагмент в памяти. Дин жаркий, Дин до безумия жаркий, он натурально кайфует, ладонь Сэма проходится по его напряжённому прессу, ведёт выше, гладит грудь, проводит слабо, подушечками пальцев по ключицам — что он сотни раз видел так близко и не мог поцеловать, но теперь можно, всё можно, и от этого он падает в натуральное сумасшествие, и глаза подёргиваются безумной дымкой, и взгляд плывёт, и румянец опаляет ещё и кончики ушей, хотя казалось бы — куда краснеть ещё больше. Рукой обвивает чужую шею, будто случайно задевает тот-самый кулон, подаренный ранее на зимние праздники, и по телу проходится дрожь — символичный подарок, свидетельствующий о их близости, теперь получил некий извращённый смысл — ведь если ранее это было что-то невинное, хрупкое и нежное, чего они сами ещё не осознавали, то теперь это жар, безбашенная страсть и просто сумасшедшая, неправильная любовь. Сэм тянет Дина ближе, и целует по собственной инициативе, языком проходится по кромке зубов, проскальзывает внутрь, играется с чужим языком и слабо прикусывает Динову губу — и сходит с ума окончательно, просто падает в чёртову бездну, слыша чужое иступлённое рычание и чувствуя, как перехватывают контроль. Сэм сумасшедший — он это прекрасно осознаёт, точно как же и Дин, целующий его и с явным превосходством осознающий, что это он заставил младшего брата дрожать и хвататься руками, не зная что делать, и кидать просящие жаркие взгляды из-под ресниц, из-за которых разум туманится с новой силой, хотя казалось бы, дальше некуда. Диновы губы выжигают клеймо на ключицах, ставят засос, символ принадлежности, выцеловывают каждый кусочек разгорячённой кожи, а волосы Сэма разметались по подушке, несколько упало на глаза, а у него даже нет сил убрать их — он только смотрит сквозь пряди. Дин понимает его без слов, отводит, зачёсывает волосы назад, и нависши, с явным удовольствием очерчивает чужие губы и не спешит сделать хоть что-либо. Сэм скулит. Дин выгибает брови, растягивает губы в самодовольной усмешке, ловит недовольный братов взгляд, и всё-таки молчит. Сэму жарко — да и Дину точно также, у брата разгорячённый вид и абсолютно безумное лицо — Сэм полностью уверен, что у него такое же. Младший обводит пересохшие губы, смачивает их слюной, и на секунду замирает, слыша чужой громкий вздох. Дин просто помешанный — но похоже, Сэм точно такой же, раз голодно целуется с ним и от этого просто сходит с ума. Кулон на его груди и серебрянное кольцо на пальце остепительно-ярко блестят, он уже не в себе, раз с маниакальными чувствами наслаждается их отблесками в ночи, раз смотрит покорно так — снизу-вверх и позволяет делать с собой что угодно, плавится в чужих крепких руках, позволяет, даёт, отдаётся — и позже, когда всё завершается, легко прикасается губами к безделушке, висящей на чужой шее. Дин лениво приоткрывает глаза — и в его взгляде Сэм читает лёгкую, ребяческую насмешку, беззлобное поддразнивание, и -совсем немного- ехидство, гонющее кровь по венам быстрее, чем когда-либо. Брат довольно, по-кошачьи зевает и откатывается на бок, давая больше пространства Сэму, чтобы он лёг чуть поотдаль, если он этого желает. У Сэма есть такая возможность, но он всё равно ложится рядом, устраивает голову на чужой груди и обнимает брата одной рукой — брат тихо, веселясь, хмыкает, и устраивает руку у него на голове, перебирая длинные пряди. Сэм ничего больше не делает — молчит, прижимаясь как можно ближе и делясь всем своим теплом, светом, душой с братом, наслаждаясь поглаживаниями по голове и второй рукой, выводящей что-то непонятное на его голом плече, на которое, по каким-то причинам он не натянул одеяло достаточно, чтобы его укрыть. Сэм его не подтягивает — он слишком вымотан, чтобы укутаться лучше, и в каком-то смысле, на этом лежит ещё и вина Дина — он чувствует, как вновь краснеют кончики ушей и слышит гортанный смешок брата, определённо заметившего это. Сэм чувствует лёгкий, ни к чему не обязывающий нежный поцелуй на шее и замирает на долю секунды, чтобы после прижаться ещё ближе и обвить Дина всем телом. Брат доволен и хочет спать — он скорее чувствует, чем знает это. Сэм приподнимает голову и молча глядит Дину в глаза, выражая всю ту любовь, нежность и радость, плещущуюся внутри, и видит в его глазах тоже самое. Дин оставляет лёгкий поцелуй на его губах, и тихо шепчет, не разрывая длительный контакт: -Спи, Сэмми. Сэм улыбается ему краешками губ и вновь устраивает голову у него на груди, чувствуя подкативший уют и дрёму — он сумасшедший, и признаться, слишком сильно в Дина влюблён. Сэм шепчет тихое и скомканное, как и в детстве «Спокойной ночи, Дин», и проваливаясь в сон, он всё ещё чувствует руки брата, крепко держащие его и прижимающие близко-близко. А Винчестер-старший, всё ещё бодрствуя, счастливо улыбается в потолок и прижимает его к себе — на стенах играет лучами солнце, и он проваливается в сон с выражением полного блаженства на лице. Они оба просто спятили, и возможно, -совсем чуть-чуть-, влюблены.