Млечный путь

Юнги останавливает машину у дома Эри и достаёт телефон. На экране вспыхивают четыре пропущенных от Чимина и один — от Намджуна. Весомо. Не по себе ему становится именно от звонка лидера, потому что, в отличии от Чимина, который может трезвонить просто потому, что ему вдруг стало скучно, звонки Намджуна почти всегда носят исключительно информативный характер. На секунду ему становится страшно от мысли, что фанаты могли узнать его во время одной из прогулок с Эри. Но тогда бы ему звонил менеджер, поэтому он отметает эту мысль и решает пока не забивать себе этим голову. Сегодня у него свободный день, который он намерен посвятить себе. Дверца машины открывается, Эри садится рядом. Салон тут же заполняется запахом корицы и жасмина. Poison от Dior. Винтажная классика, которая бы на многих звучала слишком ретро, но только не на ней. — Привет, — говорит она. — Ты меня разочаровываешь. — Почему? — от изумления он даже выворачивает руль, от чего автомобиль заносит. Эри хватается за ремень безопасности. — Ты совсем разленился, — замечает она. — Приезжаешь теперь за мной исключительно на своём люксовом авто, которое стоит, между прочем, как добрая часть моей квартиры. А как же метро? — Можно подумать, ты не в состоянии позволить себе дорогую машину, — хмыкает он. Эри хмурится. — Я – нет. — А как же квартира? — Квартиру купил мой отец. Если ты не знал, то доход у банковского юриста немного отличается от дохода мэра административного центра префектуры. И музыканта с аудиторией по всему миру. — Представь, если твой отец станет губернатором, — говорит он, игнорируя музыканта. Эри делано содрогается. — Будем молиться, чтобы этого не произошло. — Почему? — Акеми и так слишком хорошо живётся, — с неприязнью говорит Эри. — Ты бы видел, какая к ней очередь из желающих исповедаться. Даже из Токио многие приезжают, представляешь? — Думаешь, ее способ терапии не эффективен? Эри даже передергивает от таких слов. — Ну почему? — рассудительно говорит она. — Чему-то определённому она может научить. Например, как затащить в постель перспективного вдовца с неплохим капиталом. Только к той психологии, которую люди привыкли воспринимать, это имеет весьма и весьма опосредованное отношение. — Тебе не кажется, — Юнги на секунду делает паузу, стараясь подобрать слова. — Что, если бы у неё действительно были настолько… меркантильные мотивы, она бы уже давно родила твоему отцу ребёнка, чтобы сделать его наследником в случае развода или смерти? — Естественно, — Эри откидывается на спинку сиденья, поглядывая в окно. — Но, во-первых, прямой наследницей являюсь я. И сколько бы детей она не нарожала, прямее меня они не станут. Во-вторых, отцу, к счастью, не совсем отшибло мозг от любви и он изначально поставил ее перед фактом, что детей у него больше не будет. Ну а в-третьих, — она теребит ткань кофточки. — Как только их отношения стали носить характер серьёзных, отец сделал вазэктомию. Поэтому, — Эри щёлкает пальцами. — Без шансов. — Что, правда вазэктомию? — изумляется он. Эри вежливо изгибает бровь. — Да, а что в этом такого? Эта процедура гораздо более безболезненная, чем, например, что-то подобное проводить с организмом женщины. Ну и уверенность в результате. Отец любит держать все под контролем. — В этом вы с ним похожи, — не сдерживается Юнги. Эри задумывается. — Да нет, — наконец говорит она. — Я больше похожа на мать. И внешне, и по характеру. Это-то меня и пугает, — она с отстранённым видом проводит пальцем по сверкающей панели. — Кстати, — она снова оживляется. — По поводу музыки. Я вчера вечером познакомилась с твоим репертуаром. Вернее, вашим. Он чуть заметно морщится. — Я же просил. — Я, может, тоже не горела желанием, чтобы ты устраивал своё собственное интернет-расследование касательно случившегося с моей семьей, — парирует она. — Знаешь, мне даже понравилось. Не все, конечно. — Например? — Например “Idol”. — Это классика, — замечает Юнги, на его губах на секунду появляется ностальгическая улыбка. — Хосок иногда называет этот трек апогеем нашего творчества. — Хосок это кто? Не тот парень, которого ты обложил трехэтажным матом за то, что он решил немножечко покривляться? — невинно интересуется Эри. Юнги недовольно сводит брови. — Он решил не немножечко покривляться, — бурчит он. — Он решил меня вывести. — А ты и рад стараться, — Эри усмехается. — Мне ещё «Airplane” понравился. Напомнило фильмы Тарантино по атмосфере. Если бы во время живого выступления кто-то из вас не орал так громко в микрофон, было бы вообще идеально. — Это, наверное, Намджун, — хмыкает он. — У него иногда бывает. — Самоутверждается, — с пониманием вздыхает Эри, и именно в этот момент лежащий на торпедо телефон Юнги начинает вибрировать, оповещая о входящем звонке. — Я всегда подозревал, что он за мной следит, — мрачно замечает он, взглянув на экран, на котором горят две буквы «R» и «M», лаконичные и серьёзные, как и сам звонивший. — Не будешь брать? — Придётся, — он со вздохом берет телефон и принимает вызов. — Я звонил тебе, — без предисловий говорит Намджун. Телефон соединён с авто, поэтому его голос разносится на весь салон. — Один раз, — замечает Юнги. Эри внимательно слушает, теребя кольцо. — Целый один раз, — подчёркивает тот. — Ты сейчас где? — Еду на студию. А в чем дело? — Хотел встретиться с тобой, — говорит Намджун. — Это по поводу концерта на следующей неделе. Нормально, если я подъеду к тебе через минут десять-пятнадцать? — Вообще-то, — начинает Юнги, но Эри вдруг принимается неистово кивать. Он с сомнением глядит на неё, с неудовольствием заканчивает. — Ладно, давай через пятнадцать минут. *** Намджун ожидает их на улице, прислонившись спиной к стене. Когда автомобиль Юнги, наконец, останавливается и из него выбирается сам владелец, он облегченно вздыхает. Шуга обходит машину и зачем-то распахивает дверцу с пассажирской стороны. Он помогает выйти кому-то, с такого расстояния понятно лишь, что это девушка. Намджун вспоминает таинственную дочь мэра, о которой Юнги не так давно поведал им с Чимином, и напряжённо хмурится. Страсть страстью, конечно, все они люди, но вот зачем было притаскивать ее с собой на студию — непонятно. Они подходят ближе. Юнги занят поиском ключа, а Намджун, наконец, может вблизи рассмотреть ту самую Эри Асаи. Ею оказывается красивая девушка японского происхождения лет двадцати с хвостиком. Чёрные как смоль длинные волосы забранные в высокий хвост, белая кофта завязана под грудью, что позволяет увидеть плоский живот, джинсы порваны на коленях, на ногах — туфли от Гуччи на высоком каблуке. «Я откуда-то ее знаю», — почему-то мелькает в голове, но он быстро отметает эту мысль. Девушка тоже смотрит на него, чуть склонив голову. — Привет, — наконец говорит он. — Я Намджун. Мы с Шугой коллеги по группе. — Я знаю, — отвечает она. — А я Эри. Но, по правде сказать, кто мы друг другу я и сама не совсем понимаю. Назовём это друзья. Юнги вздрагивает. Лицо у друга такое, словно Эри только что всадила ему под лопатку нож. Общая неловкость возрастает. «Где же этот гребаный ключ», — думает Намджун. Вдруг Эри спрашивает. — А почему ты назвал его Шуга? — Эээ… — тянет он. — Это один из его творческих псевдонимов. — Почему? — на сей раз вопрос адресован уже непосредственно Юнги. — Мне хотелось, чтобы у людей с моим именем ассоциировалось что-то милое и светлое, — он наконец находит ключ. Пока они идут, Намджун внимательно наблюдает за Эри. Она почти все время молчит, лишь изредка интересуясь назначением тех или иных предметов. Пока Юнги изучает привезённые Намджуном документы, девушка подходит к роялю и откидывает крышку. — Умеешь играть? — зачем-то спрашивает он. Она хмурится. — Честно? Нет. В детстве мне куда больше нравилось фехтование, чем игра на музыкальном инструменте. Но однажды мама научила меня играть одну песню, — она усаживается за инструмент и начинает скользить пальцами по клавишам. Эри часто сбивается, заметно, что у неё давно не было практики. Но мелодия красивая. Красивая и печальная. — Это японская народная песня, — она говорит название. Намджун кивает. — Сакура? — Ну да. Чему ещё могут быть посвящены народные японские песни? — она смеётся. — Все равно красиво, — по-японски говорит он. Эри вскидывает брови. — Ты понимаешь язык? — Ага. Сам выучил. — Впечатляет, — она не спешит переходить обратно на корейский. — А играть на чем-нибудь умеешь? — Чуточку, — уклончиво отвечает он, улыбаясь. — А Юнги мне сказал, что ты на литаврах играешь, — невинно замечает Эри. — На литаврах, значит, — тяжёлый взгляд Намджуна утыкается в спину ничего не подозревающего Юнги, который все также поглощён изучением документов. Ни Эри, ни Намджун не видят, с какой неистовой силой тот сжимает шариковую ручку, до крови закусывая нижнюю губу. — А откуда такая любовь к Японии? — спрашивает Эри, когда молчание становится совсем уж гнетущим. Намджун задумчиво смотрит на неё. — Нам часто приходится работать с японским, большая часть наших песен переведена на этот язык. Да и культура мне нравится. Я почти все книги Мураками перечитал. — Ого, — она явно удивлена. — Понравилось? Это не тот автор, как мне кажется, которого можно читать в любом… хм… моральном состоянии. — Согласен. Знакомство с его творчеством выпало на не самый простой период моей жизни. — Понимаю. У меня было также. — Когда кого-то любишь, ищешь то, чего тебе не достаёт. Поэтому когда думаешь о любимом человеке, всегда тяжело. Так или иначе. — Будто входишь в до боли родную комнату, в которой очень давно не был, — тихо заканчивает цитату Эри. В пальцах Юнги с оглушительным треском ломается ручка. Точка невозврата пройдена. Круг замкнулся.