Ангел Хранитель.

«Прошло уже много времени. Я привык к тебе и той обстановке, в которой мы находимся.» В комнате было душно. Тускло горел свет ночника, озаряя лишь часть помещения, чтобы не тревожить больные, уставшие глаза. Донхэ было до слёз обидно. Неужели он заболел перед самым камбэком? Неужели он подвёл Хёкджэ? Больше всего в жизни он боялся подвести этого парня. Весь день он мечтал провести вечер наедине со старшим, а в итоге… Он был один. Хёкджэ был где-то в общежитии, пока сам Донхэ пытался улечься на кровати так, чтобы спина не болела. Простыни давно нагрелись от тела. Плохо… Очень плохо. Сейчас Донхэ чувствовал себя брошенным ребёнком, но он не смел даже вслух произнести свои «хочу» и «мне надо.». Став человеком, Донхэ болел лишь раз. И тогда он понял, что это совсем не то, что он хотел бы испытывать. Тогда, будучи ещё трейни, они собрались с ребятами и гуляли всю ночь. На дворе стояла поздняя осень, а по венам лился юношеский максимализм, которым Донхэ быстро заразился, оказавшись с теми, кто хорошо к нему отнёсся. Дверь скрипнула, пропуская в комнату полоску света из коридора. В проёме показалась лохматая макушка, а затем и сам Хёкджэ с двумя коробками пиццы и несколькими лоточками сверху. Тихо ворча себе под нос, и закрывая ногой дверь, чтобы не слышать пьяные крики Хичоля с кухни, Хёк сгрузил свою ношу на письменный стол, ловко сдвигая все бумажки на край, а потом подошёл к кровати, присаживаясь. — Не спишь? Как ты себя чувствуешь? Я принёс нам покушать. Там пицца, рамён и кимчи. Думаю, нам этого хватит с тобой на вечер. Хёкджэ не хотел оставлять младшего без долгожданного времяпровождения, поэтому подсуетился, заранее заставив Донхэ выпить жаропонижающее, чтобы тому стало легче. Младший удивлённо посмотрел на Хёкджэ из-под одеяла, расплываясь в довольной улыбке. Температура температурой, а кушать хочется всегда. — Уже получше, спасибо. Мы… Правда проведём вечер как и планировали? — Конечно! Какой фильм хочешь посмотреть? Титаник, или что-то более весёлое? Хёкджэ мог и не спрашивать, зная, что выберет Донхэ, но ради интереса всё равно спросил. Кассета с записанным когда-то Титаником была уже затёрта до дыр, и хотя Хёкджэ мог по памяти воспроизвести все диалоги, он исправно смотрел, не отвлекаясь. Он знал, как это важно для Донхэ, который всегда смотрел этот фильм, как в первый раз, с открытым ртом и смущением на откровенных сценах. Хёкджэ вспомнил, как впервые познакомил Донхэ с кинематографом в принципе. Это было странно, ведь в голове у мальчишки не укладывалось как можно не знать вообще что такое кассетник и DVD проигрыватель или как записывать фильмы на кассеты. В тот же момент в светлую юную голову закрались нехорошие мысли о семье младшего. В начале этого долгого пути Донхэ метался, сомневался, боялся, и чувствовал себя зашугано. Как-то даже Хёкджэ спросил: «Тебя бьют родители?». Это было так странно, так неожиданно и так… Болезненно, что падший ангел даже заплакал. Родители не били, родители отказались от него и забрали самое ценное что у него было в прошлой жизни, а теперь. Его драгоценность сидела перед ним, уплетала за обе щеки пиццу и пародировала голоса актёров, пересказывая давно выученные диалоги. Донхэ не знал как себя вести, что говорить, как смотреть. Он не знал, что ему нравится, а что нет. Ничего не знал. А на вопрос, когда у него день рождения, решил отвечать, что то самое злополучное 15 октября, когда он пал с небес. После того вопроса и непрошеных слёз прошло порядком шесть лет. Донхэ не стал врать и просто сказал, что родители бросили его. Хёкджэ всегда, начиная с их первой встречи, хотел увидеть этих родителей и спросить зачем они так поступили? Донхэ был благодарным. Донхэ был добрым, нежным, порой уступчивым, и очень ранимым. А ещё он был красивым… Сердце замирало, когда Хёкджэ видел смущённую улыбку на совсем кукольных губах. Донхэ был для него идеален в пропорциях лица и тела, как будто бы гениальный скульптор высек его из белого мрамора, и скульптура ожила. Хёкджэ определённо что-то чувствовал к этому милому созданию, но пока и сам не рашался в этом признаться себе, а Донхэ и подавно. Вдруг это разрушит их дружбу? И что тогда? Рыбка и Обезьянка уже не смогут быть вместе? Нет, вздор. Донхэ смог отвлечься от своего недуга на еду, фильм и комментарии старшего. Кажется, даже рубцы на спине перестали ныть. Но из-за ужасной усталости, он не смог досмотреть до конца, удобно устраивая голову на плече Хёкджэ и засыпая. С их плотным графиком было сложно сопротивляться сну. К тому же тёплые руки, обнимающие его так бережно, успокаивали. Хёкджэ не был против. Досмотрев фильм до конца, он тихо поднялся с кровати, чтобы убрать все коробки с постели и отнести на кухню, чтобы Рёук не возмущался и не причитал о том, что они разводят тараканов. Во всём общежитии было тихо, поэтому старшему пришлось быть очень тихим, чтобы не схлопотать от сонных и злых хёнов. Обычно, устраивая такие вечера, они играли с Хэ в камень — ножницы — бумага, чтобы выяснить кто же пойдёт выкидывать мусор. Чаще всего ходил Хёкджэ, потому что он боялся, что Донхэ из-за своей природной неуклюжести перебудит всех, и тогда он не сможет защитить его от нападков и претензий. Хёкджэ старался оберегать Донхэ от травм, ссор и конфликтов. Когда мемберы начинали ругаться, парень часто видел страх в глазах своего друга. И он сразу думал о родителях младшего, которые, кажется, принесли слишком много страха и боли в его жизнь. Хёкджэ сожалел… Очень сожалел. Ему хотелось забрать все плохие воспоминания себе. Он переживёт, как бы тяжело и больно ни было, главное, что Донхэ не будет метаться. Оставив коробки на кухне, и попив воды, парень тихонько вернулся в спальню, замирая на пороге. На самом деле, жить с Донхэ в одной комнате тяжело. Тяжело видеть его метания по постели, слышать всхлипы и скулёж. Тяжело видеть его сгорбленного на кровати и дрожащего, как осиновый лист, готовый сорваться с ветки и упасть на землю. Ах, если бы Хёкджэ знал, что Донхэ уже упал, что это его наказание за порочную, греховную любовь к одному человеку, что частенько по ночам обнимает вымученное болью тело. — Хёкджэ… Я так устал. Парень сильно удивился, делая неуверенный шаг навстречу. Обычно, Донхэ отмалчивался, либо говорил, что всё в порядке, заставляя Хёкджэ переживать ещё сильнее. Танцор молчал, боясь спугнуть откровенность со стороны младшего. — Поспи со мной сегодня, не уходи. Хёкджэ — лекарство. Объятия тёплые, нежные, безопасные. В них забывалась та ужасающая боль и клонило в долгожданный крепкий сон без снов и прерывистых пробуждениях каждый час. День выдался суматошным. Все эти съёмки, усталость, температура, а потом и прекрасный вечер с огромной миской рамёна и фильмом… Глаза сами собой закрылись, а руки намертво вцепились в пижаму Хёкджэ, не отпуская от себя ни на сантиметр. Это умиляло старшего, но в тоже время беспокоило. Донхэ был измучен чем-то, о чём танцор не знал, но расспрашивать младшего он точно не собирался. Если молчит, значит так надо. Хотя это и не было аксиомой. Подобная позиция могла лишь навредить, но Хёкджэ предпочитал не влезать, чтобы не быть настырным. Парень так и не смог уснуть, сторожа сон Донхэ, который даже не шевелился, мирно сопя старшему в плечо. Это было забавно. На утро всё встало на свои места. Хэ было лучше и он не температурил, будто бы за ночь произошло его полное исцеление. Хёкджэ это удивляло, но он был рад, потому что сегодня был важный день, как и все дни в период подготовки к камбэку. Все были на нервах, все волновались, поэтому не удивительно, что Донхэ, как самый впечатлительный затемпературил. Бегая по кухне и стараясь обходить Рёука, чтобы не накликать на себя беду, Хэ старался удержать в голове целый список вещей, чтобы ничего не забыть. И как он мог не собрать сумку с вечера? Хорошо, что ехать никуда не надо, но мысль о том, что весь день придётся провести в репетиционном зале не внушала позитива. Лучше бы ещё одна фотосессия… Да, и кажется из-за его эгоистичного «хочу» Хёкджэ плохо спал и выглядел бледнее тени. Донхэ грызла совесть, поэтому пообещав себе больше не давать слабину, он утащил из-под носа Рёука два тоста, убежал в прихожую, где копошился старший. — Держи. Лучше съешь сейчас, пока Рёук не заметил пропажи, — произнёс тихонько бывший ангел, мило улыбаясь и протягивая Хёкджэ еду. Танцор сначала удивился, отвлекаясь от шнурков на кроссовках, но потом расплылся в благодарной улыбке и подцепил зубами хлеб. Донхэ немного покраснел, судорожно отводя взгляд и ища взглядом свою обувь. День обещался быть долгим. Хёкджэ это почувствовал, когда встал с кровати с тяжёлым грузом на плечах в виде недосыпа. Он и сам не мог понять почему так произошло. Обычно, он как убитый спал рядом с Донхэ, но какое-то плохое чувство не давало ему вздохнуть полной грудью, расслабиться и отдохнуть. Как будто что-то должно произойти в ближайшее время. Ещё и утром прилетело от Канина… случайно правда, но после этого он в полной мере осознал, что день не его. Донхэ его пытался скрасить, но порваные штаны на тренировке, развязаные шнурки и полное отсутствие присутствия стирали все потуги Донхэ подчистую. Всё чаще Хёкджэ стал задумываться о состоянии Донхэ, о его дёрганности и странностях, которые казались милыми, но сейчас вызывали лишь беспокойство. Возможно, у него что-то болело, но младший упорно молчал, убивая себя дальше. Возможно, Донхэ переживал из-за камбэка и родителей. Родительская тема не отпускала Хёкджэ ни на секунду. Донхэ всегда был один, даже на праздники оставался в общежитии. Старший брал его к себе. Докбун, мама парня, всегда радушно принимала Донхэ, считая его своим младшим сыном и заботясь о нём. Младший пугался этого, и родственники Хёкджэ даже думали, что Донхэ обижают в общежитии, но парень развеял этот миф, сказав, что у Хэ проблемы с родителями, и он не привык к хорошему отношению. Донхэ выглядел так, будто о нём никогда не заботились, как будто бы он впервые сталкивается с подобным. Хёкджэ до сих пор вспоминал как младший смотрел на него каждый раз, когда его мама предлагала что-то, будто бы ища поддержки или одобрения. Мысли о Донхэ помогали сосредоточиться на танце, помогали не ошибаться и даже чувствовать себя чуточку лучше. Потому что это Донхэ. Его улыбка всегда исцеляла Хёкджэ, заставляя душевные раны затягиваться быстрее и тоже улыбаться в самые тёмные времена. — Хёкджэ… Хёкджэ, ты слышишь меня? Парень вздрогнул, смотря огромными глазами на Донхэ, что склонился над ним, упираясь руками в свои колени. — Где ты витаешь? Нам надо передохнуть. Тебе принести воды? Донхэ хмурился, разглядывая лицо старшего и пытаясь понять о чём же тот думает так усердно, что даже не слышит его. Автомат с напитками находился на первом этаже. Дойдя до него, Донхэ немного остыл, прислушиваясь как забились мышцы в ногах. Стоило бы остановиться на сегодня, чтобы завтра чувствовать себя не переехавшим катком, но вряд ли Хёкджэ остановится. Его тяга и страсть к танцам была слишком очевидна. Вернувшись в зал, младший всё же решил попытать счастье. — Может остановимся? Мы хорошо постарались, — произнёс он, протягивая бутылку прохладной воды Хёку. Он не ожидал одобрения со стороны Хёкджэ. Это была его ужасная черта, как и у Итыка. Танцевать пока не упадёшь, но… — А знаешь, ты прав. Да, на сегодня всё. Нам стоит отдохнуть. Ты только вчера плохо себя чувствовал. Улыбнулся широко Хёкджэ на удивлённый взгляд Донхэ. Конечно, это что-то необычное. Поднявшись с пола, старший забрал сумку, вешая на плечо. — Я первый в душ, — и после этой фразы, побежал к выходу, пока Донхэ не успел понять правила новой игры.