А вот и Энтони!

С того разговора прошла неделя. За это время я успел разобраться с тараканами-недобитками и навести порядок в своем магическом барахле, Пушинка — пойти на поправку, Вэйж — выписать всем его обидчикам нехилый штраф и даже получить часть этих денег, Шаоци — снять швы у Пуша и вставить новое стекло в выбитое окно, Кириэн — закончить черновой вариант рукописи, а Дин — порвать с затворничеством обиженки, которое длилось всего два дня, и помочь мне посадить новые овощи в восстановленный огород. Верный мой ученик заметно изменился после своей добровольной изоляции — хотя бы тем, что стал заметно тише, покладистей, даже перестал слушать на магнитофоне музыку, а еще обзавелся неизвестно откуда взявшимися синяками под глазами. Впрочем, сам он отрицал какие-либо изменения, оставляя меня теряться в догадках. На все мои вопросы он отвечал очень уклончиво или односложно, и я, устав тянуть из него каждое слово клещами, в итоге бросил это неблагодарное занятие. Тем временем я много и активно думал о празднике Середины Лета. Меня не покидало чувство, что эти лавры достались мне незаслуженно, и я попросту не мог принять их, особенно после того, что произошло с Пушинкой. Меня острыми крючьями разрывали совесть и воспоминания о нем. Я так терпел всю неделю, пытаясь забыться в рутине, но так и не смог это отрефлексировать и принять в своей душе решение старосты деревни. Обуреваемый этим чувством, я на восьмой день пошел к сельской администрации, чтобы разобраться со всем. — Господин Чан, — заговорил староста, выслушав меня. — Праздник уже совсем скоро. Мы не можем скакать, как лягушки, с места на место и менять решения. — Знаю, — согласился я. — Но я считаю, что вам следовало бы подобрать кандидатуру лучше. — Заметьте, — вклинился заместитель, — Уже как два года Хозяин Синьбанчжана не был почетным гостем. — И что? — всплеснул я руками. — И вообще… Я знаю человека, который точно заслужил это. Старики подались вперед в заинтересованности. А я тем временем сложил руки на груди и совершенно спокойно сказал: — Гуань Чжэньфань. Управленцы переглянулись меж собой. Мой эффектный выпад оказался направлен в пустоту, к моему большому неудовольствию, отразившемся на лице. — В нашей деревне нет человека с таким именем, — недоуменно проговорил староста, и мне стало по-настоящему некомфортно, и волна негодования поднялась в моей груди. — Он больше известен как Отродье, господа, — подсказал я со сталью в голосе. — Неудивительно, что никто из вас не знает, как его зовут на самом деле. Эффект был подобен «глазу урагана» — мне было абсолютно спокойно, чего не сказать о старейшинах деревни. У старосты Бэя дернулся глаз, он оглянулся на своего помощника, словно ища поддержки. Тот в свою очередь нахмурился, закрыл гроссбух и забарабанил по нему пальцами. — Ну? — ядовито спросил я. — Мы не можем позвать на праздник злого колдуна! — возразил заместитель старосты. — Господин Чан, вы вообще представляете, что может там произойти? — Нет, можете! — возразил я и поправил на носу очки. — Указом Императрицы, долгих ей лет жизни, почетный гость Праздника Середины Лета может передать любому достойному свой титул. Что ж, предусмотрительная подготовка в библиотеке, не подведи меня! — Но только если это одобрит староста деревни, — уточнил Бэй. Я сжал губы в нитку. — А также по другому указу Императрицы, долгих ей лет жизни, — заговорил я, чеканя каждое слово, — каждый имеет право на свободный оплачиваемый труд. А как известно мне, господин Гуань каждый день борется с невозможностью продать хоть одну из своих корзин, так как каждый день его гонят с рынка, словно он прокаженный. — Какие доказательства? — прищурился заместитель Бэя. — А, так вам нужны доказательства? — и я театрально распахнул глаза и приложил руку к груди. — Оторвитесь хотя бы раз от своих бумажек и сходите на рынок сами, а не посылайте туда своих женушек! Вы вообще понимаете, что у нас в деревне развернулась самая настоящая травля? Старики промолчали, а меня уже было не остановить — если уж я завелся, то все, это надолго, держите меня семеро! — Сходите к капитану Лау. Сходите к фельдшеру Хэ. Они вам расскажут, как добрые люди отходили его до крови! — Послушайте, господин Чан, — осторожно влез в мой обличающий монолог староста. — Но ведь не без причин мы ведем с Отродьем неравную войну. До вашего появления у нас он издевался над жителями деревни пять лет! Прежний даоши ничего не мог противопоставить этому чудовищу, именно поэтому вас и пригласили в Синьбанчжан. — Да вот только вы с ним теперь куролесите вместе, — зло добавил его заместитель. — А дядя Кау даже не собирается ничего менять. Я нахально хохотнул и упер руки в бока с самым что ни на есть серьезным видом. Маразм моих оппонентов крепчал, но и я не собирался сдаваться. — Вы хоть раз пробовали его понять? — скептично сказал я. — Если его не трогать, то и он не будет. Вот и причина, почему мы куролесим вместе. — Господин Чан! — вскричал заместитель, и я зло оскалился, не собираясь останавливаться в своей обличительной тираде: — Он живет на одно пособие по инвалидности. Не стыдно травить незрячего? — Так он же заразный, разве нет? — поинтересовался староста Бэй. — Эта его сыпь по всему телу… — Это врожденная краснуха, — отвечал я с зубовным скрежетом, отчаянно скрывая свое небывалое раздражение. — Он опасен только для детей и беременных женщин, говорю вам как бывший студент-медик. Но как первые, так и вторые к нему не подходят. К нему вообще никто не подходит. — А умение колдовать? — встревожился заместитель старосты. — Это демоническое искусство… — …всего лишь Младшие Силы, отточенные до совершенства и примененные с огоньком, — закончил я. Старики переглянулись, не зная, что возразить. Похоже, я их раскатал по всем пунктам, но они до последнего не хотели признавать свое поражение. — А где гарантия, что он не нападет на жителей деревни? — наконец, осторожно спросил меня заместитель. — У него нет причин нападать первым, — устало молвил я. — Я это уже объяснял. — Ладно, хорошо! — тем же усталым тоном ответил староста Бэй. — Но только вы, господин Чан, сами передайте ему эту новость. Ага, боятся, старые пни. — Без проблем, — согласился я, хлопнув в ладоши, и оставил управленцев наедине друг с другом. От одной проблемы избавились! Интересно, как отреагирует на это сам новый почетный гость? Решив не тянуть кота за хвост, я поторопился к гусиному пруду — возле него, в скромном домике с ветхой крышей, и жил мой приятель. — Пуша, — позвал я, входя через покосившуюся калитку. — Чего тебе? — негостеприимно отозвался Пушинка. Он сидел во дворе и мастерил корзину из крашеных ивовых прутьев. Корзины у него — загляденье, легкие, удобные, красивые, прочные, настоящее произведение искусства, и творцу очень не нравится, когда его отвлекают от любимого дела. — Ты знаешь про праздник Середины Лета? — осведомился я, решив начать сразу, без подготовки. В ответ мой приятель сморщил лицо. Тут было и без слов все ясно, но Пуш все-таки счел нужным объяснить свою позицию. — Ненавижу, — сказал он, сжав наполовину сплетенную корзину коленями в рваных джинсах. — Шумно, много народу, особенно орущих детей, и каждый готов наступить мне на ногу. — Пуш, у меня для тебя подарок, — торжественно объявил я, встав в эффектную позу. Незрячий повернул на меня голову и заинтересованно склонил ее набок, так, будто бы мог меня видеть. — Надеюсь, это не сладости? — уточнил он. — У меня зуб болит от сладкого. — Лучше, — и я положил ему обе руки на плечи. — Ты почетный гость на празднике Середины Лета! Лицо Пушинки, обычно не отображающее эмоций, недоуменно вытянулось. Я просиял. — Круто, да? У тебя будет шанс помириться с селянами, и никто больше не будет бить тебя по ночам! Никогда! — Энтони, — с опаской сказал он, снимая мои руки со своих плеч. — Мне кажется, что это какой-то тупой розыгрыш. Ты не шутишь? — Ни за что! — честно признался я. — Более того — я сам это организовал! Раздался горький смешок, и Пуш, согнувшись над своей корзиной, закрыл лицо ладонью. — Зачем, — донеслось до меня. — Ты моей смерти хочешь? — Ни в коем случае! — заверил я своего друга. — А очень даже наоборот. Это награда. Считай, что ты победил. — Ну знаешь, — и он поднял на меня свое бледное лицо с красными брызгами сыпи. — Я ведь довольно занятой человек. Работы много, и… — Да забей ты хоть раз в жизни на свои корзины! — воззвал я, подняв руки к небу. — Или ты трус? — Я не трус! — вспыхнул Пушинка, со злости переломив ивовый прут, который он собирался вплести в свою работу. — Я справедливо опасаюсь. Тактическое отступление. Понимаешь? — Ты хоть раз был на празднике Середины Лета? — грозно спросил его я. — Только честно! — Был. Не понравилось. Повторения не желаю. — Тебе не понравилось только потому, что ты был в толкучке, — закатил я глаза. Что за упрямец! — А теперь ты — лицо праздника. Честь! Внимание! Угощения! Ты что, не хочешь знаменитый пирог с личи? — Хочу, — признался Пуш после некоторой заминки. — Вот и не артачься, — и я дружелюбно улыбнулся. Мой друг улыбнулся мне в ответ жуткой улыбкой незрячего, от которой, по поверьям селян, вяли цветы и кисло молоко. — Но учти, — добавил он, в момент посерьезнев. — Я загляну только на официальную часть, на пять минут, больше — нет, увольте. — Ты пожалеешь о своем решении, — хитро усмехнулся я. Впрочем, дело было сделано, и я поторопился к себе домой. Дин к тому моменту, как я вернулся, был занят тем, что флегматично кидал моим бройлерам комбикорм, и куры, набросившись на еду, топтали и теснили друг друга. Особняком держалась наседка со своими цыплятами, но, казалось, Дин не умилялся им. Взгляд его был пуст, а движения — механическими и однообразными, словно у автоматона. — Дин, — позвал я его, и молодой человек обернулся — бледный, бесчувственный. Я невольно испугался. Что за такая сила любви, которая высасывает из юноши все соки, превратив моего верного ученика в пустую оболочку, пародию на человека? И что, в этом впрямь, по его словам, виновата Кириэн? — Я покормил кур, учитель, — тихим, уставшим голосом сказал он. — Огород полью вечером. Он развернулся было, чтобы пойти в дом, но я перегородил ему дорогу. Вопросов было больше, чем ответов. — Это все из-за риннайн Шнайдер? — спросил я его. — Кивни, если это так. Но, к огромному моему удивлению, Дин отрицательно покачал головой. Я озадачился не на шутку. Так и запутаться недолго! — Ты просто отрицаешь сам факт, или это не из-за нее? — Она тут ни при чем, — ответил он так же тихо и устало. — А что такое? Дин! — и я встряхнул его за плечи. — Я за тебя отвечаю. Мне нужно знать, что с тобой! Дин в ответ отвел глаза в сторону и печально вздохнул. Впрочем, как и всегда, когда я пытался выявить причину его странного поведения. И ведь даже посоветоваться не с кем. Не к его дядюшке же мне идти, ну право дело. Вот что бывает, когда ты единственный нормальный волшебник в деревне. — Так, — сказал я и пошарился в своей сумке. — Иди купи себе вкусняшек, — и я вручил ему бумажку в сто юаней. — Но не женьшеневую газировку. Сдачу оставь себе. Лицо верного моего Дина просветлело, но только на мгновение. Он сунул деньги в карман джинсов и повернул на меня голову: — Можно пойти сейчас? — Да, — и я забрал у него из рук тазик с комбикормом. — Тебе нужно немного отдохнуть. Дин пожал плечами и, сунув руки в карманы, ушел. Когда его темный силуэт скрылся за ближайшими домами, я ссыпал остатки в куриную кормушку и приступил к своему коварному плану. А что, вы думали, что у Энтони Чана не может быть коварных планов? Вы глубоко ошибаетесь! Если Дин отказывается называть свою проблему открытым текстом, то следует немного поиграть в сыщика-психоаналитика, забравшись в его комнату в поисках улик. Нет, стойте, не надо осуждать меня, я же не собираюсь читать дневники своего ученика — даже если бы он их вел. Я вообще не собираюсь рыться в его вещах. Дядя Энтони только краем глаза посмотрит, даже трогать ничего не будет. Все по-честному. Комната Дина — противоестественная химера, плод незаконной любви между обителью фанатки нуонских бойз-бендов, которая не так давно съехала от строгих родителей в собственное жилье, и логовом лесного шамана. Только войдя туда, я услышал перезвон колокольчиков — мой верный ученик повесил над дверью «музыку ветра», не то для красоты, не то как подобие охранной сигнализации. Это оказалось не единственным украшением его жилища. Дин воспринял мое разрешение на создание себе уюта со всей исполнительностью — на стенах висели плакаты с его любимыми музыкантами, даже на внутренней стороне двери был приклеен с помощью прозрачного скотча лик девушки-айдола в ультракороткой юбке, под потолком протянулись крест-накрест две гирлянды с прикрепленными бельевыми прищепками фотографиями из фотобудки — наследие веселых дней студенчества в Сянгоне. Дин вешал на стены все, что ему нравится — не только плакаты и фото, но и самодельные ловцы снов с куриными перьями, крашеными акварелью, разноцветные плетеные мандалы в трех экземплярах, декоративные свитки с драконами, играющими громовой жемчужиной, две каллиграфии, подвески, брелоки, декоративные ключи… Да чего там только не было! Впрочем, на осмотр этой экспозиции у меня было катастрофически мало времени. Острым взором я пробежался по прикроватной тумбочке — Дин оставил на ней свои солнечные очки и книгу из моей библиотеки, небольшой томик некоего Р. Венкатарамана, который перешел из своей религии в даосизм и описал в этом опусе свои впечатления от новой конфессии. Я поднял книгу и раскрыл ее на закладке, чтобы посмотреть, какой раздел читает мой ученик. — «Встречи с привидениями»? — удивился я и пролистал страницы. Дин никогда не интересовался загробным миром, а тут даже выделил карандашом вещи, которые показались ему интересными. «Чем больше времени вы проводите возле призрака, тем большими силами вы напитаете его, что может стать критичным». «Будьте осторожны при совершении ритуалов с неупокоенными, у привидений нет чувства меры в отношении ци». «Согласно расспросам местных даоши, призраки являются в основном тем, кто присутствовал при погребении их мертвого тела». Я захлопнул книгу и положил ее на место. Это что, мой ученик решил баловаться некромантией? Нет, я ничего не имею против этой дисциплины, я и сам ею пользуюсь, когда препровождаю усопших на их малую родину, но вот Дин полез в такие дебри, где не то, что я — дядя Кау ногу сломит. Зачем ему это все? — Ну, Дин, — пробурчал я. Стеклянный шкаф, который пылился здесь годами, Дин сплошь заставил своим барахлом. Тут и его магнитофон с кассетами (нуонская попса и немного рока разных стран), и стопка комиксов, уже зачитанных до дыр. Отдельно лежал набор детской акварели и небольшой альбом с плотной бумагой. Вы знаете, что опытный психолог способен многое рассказать о личности клиента, посмотрев его рисунки? Вот и я тоже об этом знаю. — Любопытно… — пробормотал я, открыв альбом. Дин рисовал довольно неуклюже, лохматыми линиями, и, раскрашивая картинку акварелью, часто выходил за ее контуры, но в его рисунках все равно прослеживалось некое очарование. Большая часть ранних рисунков была посвящена персонажам из любимых мультиков верного моего ученика — большеглазые девчули и пацаны в необычных нарядах, готовые спасать мир. Дин ставил дату на каждом рисунке, что помогло мне сориентироваться в его альбоме. После дня знакомства со мной и Кириэн он пару раз рисовал и нас с ней — Кириэн в красивых вычурных позах с поломанной анатомией, призванной изобразить женственность, меня — в виде явно чем-то укуренного антропоморфного лиса в даосской одежде. Я улыбнулся и пролистал дальше. После того, как наша небольшая команда вернулась назад в Синьбанчжан, рисовал Дин совсем редко, а раскрашивал свои рисунки еще реже, оставляя большую их часть на уровне грязных скетчей. После похорон Джейд Ям за всю неделю он нарисовал лишь два рисунка. Первый представлял собой абстракцию — нагромождение кубов, пирамид, глаз, опутанный щупальцами и саркофаг с лицом юной девы — увы, я ее не опознал, поскольку Дин не умел рисовать разные лица. Второй изображал самого Дина, счастливого, довольного жизнью, и рядом с ним — опять-таки какая-то девица. Дин не раскрасил этот рисунок, но, судя по тому, что волосы его нарисованной спутницы были не стрижены кудрявым каре, то была не Кириэн. — Э? — почесал я затылок, усиленно пытаясь сообразить. — Никак себе другую зазнобу нашел? А что тогда не познакомит? Я положил альбом на место и покинул комнату своего ученика. Как оказалось, очень вовремя — он уже вернулся с небольшим пакетом со вкусняшками, из которого торчала двухлитровая бутылка колы. Затарился он так, будто собирался провести в изоляции еще неделю как минимум. — Привет, Дин, — поздоровался я с ним. Дин, приветственно кивнув мне, забрался в свое обиталище, после чего щелкнул щеколдой на двери. Я облегченно выдохнул — случай, позволивший мне изучить комнату ученика, был поистине один на миллион. Но все-таки с состоянием моего ученика нужно было работать. — Дин! — забарабанил я в его дверь. — Выйди ко мне. Щеколда щелкнула снова. Дин с долей удивления и большим неудовольствием посмотрел на меня, словно я оторвал его от дела мировой важности. — Я полью огород вечером, учитель, — сказал он и хотел было закрыть дверь, как я удачно вклинил свою лапу в дверной проем, не давая ему сделать это. — Какой к шутам огород, — и я уставил руки в бока. — Пошли к Шаоци. — Учитель, зачем… — Ты нездоров, — объявил я. — Мой долг, как твоего учителя, не дает мне пустить все на самотек! — Я просто устал… — Если пойдешь со мной, я дам тебе еще денег, — подмигнул я Дину. — Ну? — Ну… — и мой ученик слегка смутился, сомневаясь. В итоге жадность победила, и мы с Дином уже через пятнадцать минут были у Шаоци. Фельдшер попросил Дина задрать футболку, послушал его со спины и с груди, помял ему живот, померил давление — тот даже не сопротивлялся, позволяя совершать над собой все эти манипуляции. — Оя, девяносто на шестьдесят, — отозвался Шаоци с изумленным видом, откладывая в сторону манжету с манометром. — Я удивлен, как ты еще стоишь на ногах, А-Дин. — Плохи дела, — решил я и вздохнул. Такой Дин совсем никуда не годится. Сам юноша опустил глаза и поджал губы. — Пусть пока остается у меня, — предложил фельдшер. — На пару дней, как раз перед праздником. Оя? Что скажешь, Дин? Лицо моего ученика внезапно вытянулось, и он замотал головой, словно его собирались лишить чего-то очень важного. Я хлопнул его по спине: — Не дури, Дин. Тебе нужен отдых. — Учитель, нет… — Учитель, да! — и я повернул лицо Дина к себе, напустив на себя самый грозный вид: — Кто говорил, что он устал? — Оя, оя, А-Дин, я же тебя не съем, — мягко сказал Шаоци, присоединившись ко мне. — Чего ты боишься? Тишина, покой и никакого огорода. Так, под всеобщими уговорами, Дин остался в больнице. Чего ему там бояться? На окнах решетки, и Шаоци весь день на работе и каждую ночь на дежурстве, а ночью еще работает сигнализация — только залезь кто ночью, сразу же примчится бригада из Сянгона. Через пару дней я пришел забрать его. Удивительно, но пребывание в фельдшерском пункте пошло ему на пользу — верный мой ученик приобрел более приятный цвет лица и даже несколько повеселел. — Ну? — задорно спросил я его. — Отдохнул? — Да, учитель! — отозвался он, пусть и несколько слабым голосом, но было видно — Дин пошел на поправку. — Я бы подержал его еще немного, если честно, — признался Шаоци. — Да только сегодня большой праздник. Нельзя лишать парня веселья. — Середина Лета! — вспомнил я. — Ну разумеется! За беготней и суетой этих двух дней я совсем забыл, что сегодня звездный час Пушинки. Такое пропустить было никак нельзя! — А вы, ши Хэ? — спросил его Дин. — Вы тоже пойдете на гуляния? — Оя, — улыбнулся он, разворачивая кокосовую конфету. — Конечно. Ведь хоть раз в году медик имеет право на вечер отдыха? Дин рассмеялся и встал с банкетки, взяв в руки сумку со своими вещами. Шаоци проводил нас до дверей, после чего повесил табличку «открыто» другой стороной. — Даже на чай не позвал, — пошутил я, вспомнив извечную привычку своего приятеля-фельдшера приглашать всех на чаепитие в подсобке. — Оя… Прости, дружище, — и Шаоци слегка качнул головой. — Времени совсем нет. Скоро придет риннайн Шнайдер. Дин изумленно расширил глаза — да и я тоже. Как же он сумел сблизиться с Кириэн за такой короткий срок? Определенно тут какое-то волшебство — и эта мысль отразилась на моем ушлом лице. — Нет, нет, — тут же поспешил успокоить нас фельдшер. — Вы не о том подумали… Оя. Как бы объяснить… Она просто зайдет за мной перед гуляниями. — Желаю удачи, — съехидничал я, на что Шаоци сильно стушевался, даже пошел красными пятнами: — Не смешно ни разу! — Учитель, — тронул меня за плечо Дин. — Пойдем домой. После длительных сборов, на которых Дин перемерил чуть ли не весь свой гардероб в поисках и-де-аль-но-го наряда, ближе к вечеру, мы отправились на рынок — там уже стояли столы, палатки, протянулись гирлянды бумажных фонарей с пожеланиями счастья. Праздник еще не был готов принимать гостей, но я люблю приходить пораньше, чтобы первым получить доступ к благам деревенского торжества — ярмарке и фудкорту. — Учитель! — потянул меня за рукав Дин. — Смотри, братец Чжэньфань! Я повернулся в указанную сторону, и в самом деле увидел Пушинку. Небрежно одетый, в своей неизменной панамке-лягушке и клетчатой рубашке поверх темной футболки, он выглядел так, будто он не особый гость, а пришел совершенно случайно. — Пуша, привет, — и я, подкравшись со спины, положил ему руки на плечи. Незрячий вздрогнул и, услышав мой голос, грязно выругался. — Чего пугаешь? — недовольно спросил он после этого. — Словно не знаешь, что я это не люблю. — Прости, прости, — улыбнулся я. — Хорошо, что ты пришел раньше. Мы поболтали еще немного, и Пушинку вскоре забрала девушка-волонтер, а мы остались ждать перед воротами рынка. Дин мялся с ноги на ногу, не находя себе места от скуки. — Я и не знал, что братца выбрали почетным гостем, — бормотал он. — Ими были вроде бы мы с тобой, учитель. — Если ты тревожишься о том, что тебе не хватит пирога с личи, то можешь не переживать, — сказал я, довольно усмехнувшись. — Я достану тебе кусок, даже если меня сплющит в давке. Дин рассмеялся моей шутке, и потом недоуменно произнес: — Это ты выдвинул братца на наше место? — Да, — согласился я. — Пора заканчивать эту глупую войну между Чжэньфанем и селянами. Однако Дин так не думал. Он укусил ноготь на большом пальце, задумчиво смотря на носки своих кед, и после внушительной паузы произнес: — Что-то мне кажется, что так оно работать не будет, учитель. Постепенно к закрытым воротам рынка начали сползаться еще люди — и стар, и млад. К нам в скором времени подошел Вэйж — капитан полиции, одетый в парадную форму, весело козырнул нам в знак приветствия и поправил Дину его сбившуюся набок шляпу, чем смутил его до красных ушей. — Почетным гостям привет, остальным соболезную! — отвечал я, обменявшись с другом рукопожатием. Тот рассмеялся. — И вам не хворать, ребята. Ждете волонтеров? — Нет, — сказал я. — Мы не почетные гости. — Как? — поразился Вэйж. — Старики что-то поменяли? Кто тогда другой почетный гость? — Сам узнаешь, — и я, хитро улыбнувшись, подтолкнул его к служебному входу: — Тебе туда, друже. В ожидании чуда мы чуть не извелись со скуки. Люди все прибывали и прибывали — никак, главный праздник лета, поэтому здесь будет вся деревня. Эта пытка кончилась, когда сторож Мань пробил шесть раз в свой гонг, и ворота рынка отворились, приглашая соскучившийся по развлечениям народ внутрь. Первое, что мы увидели — рыночные ряды перенесли так, чтобы расчистить место под сцену, которую весь день собирали специально приглашенные из Сянгона рабочие, а также под площадки с самыми разными развлечениями. Пространства стало сразу больше, но и для торговцев разными сувенирами и едой оставалось место. — Добро пожаловать, — улыбнулась нам волонтер, которая увела Пушинку в место для почетных гостей — я узнал ее по щербинке между двух передних зубов. — Слева фудкорт, справа ярмарка, — и нам с Дином вручили план-карту мероприятия. — Приятно повеселиться! — Спасибо! — махнул ей я, а Дин тут же открыл флаер. — Конкурс стихотворцев, конкурс по стрельбе из лука, «поймай яблочко», «танец льва»… — зачитывал он. — А еще фотозона! Сколько всего! — Скукота, — зевнул я. — Все так же, как и в прошлом году. — В прошлом году я не ходил, — вздохнул Дин. — Дядюшка нагрузил меня работой по дому, и сам тоже не пошел. Было так обидно, никто даже персиковой булочки не принес. Праздник начался. Дин рвался вперед, желая осмотреть все, что приготовили для простого люда организаторы, меня же тянуло поучаствовать в каком-либо конкурсе и выиграть что-нибудь ценное. С главной сцены лилась традиционная музыка, но сама она была пуста, за исключением того, что на ней были установлены шикарные кресла для почетных гостей, две штуки. Собственно, самих почетных гостей еще не было видно. — Спокойно, — осадил я Дина, спросившего было, где Вэйж и Пушинка. — Они появятся в середине мероприятия. Разрезание пирога — это же гвоздь программы! В конечном итоге мы решили разделиться, чтобы каждый посмотрел все, что покажется ему интересным и не тянул другого за собой недовольным балластом. — Вот встретимся у этого льва, когда начнут резать пирог, — сказал я, хлопнув по морде бронзовое чудище, покрытое зеленой пленкой старости. — А пока гуляем где хотим. — Молоток, учитель! — обрадовался юноша и подхватил поудобнее свою сумку — перед мероприятием я выделил ему еще пятьсот юаней на хотелки и мороженое, и ему не терпелось их потратить. — Все, я полетел! Я махнул рукой и с головой ухнул в развлечения. Скучно было только с первого взгляда — организаторы приготовили столько всего, что заинтересует даже такого угрюмого бирюка, как замшелый дед, живущий на другом конце деревни, который появлялся на праздниках только затем, чтобы объявить, что это мероприятие дерьмо и лучше бы он не приходил вовсе. Метание дротиков, беспроигрышная лотерея (в которой я выиграл пистолет, почти как настоящий, только пластиковый, стреляющий такими же пластиковыми шариками), ловля рыбок на магнитную удочку, турнир в маджонг (в этот раз я не жульничал и предсказуемо проиграл еще в отборочном туре) — все это было здорово и весело, и в конечном итоге я, уставший, плюхнулся на лавочку, чтобы перевести дух. Видимо, своим вторжением я спугнул парочку, которая целовалась так, словно эти двое готовы были взять друг друга здесь и сейчас, и молодые люди, недовольно зыркнув на меня, собрались и отошли, а я блаженно вытянул лапы. Какой же это кайф! — Ой, рин Чан! Вы тоже здесь! — услышал я знакомый женский голос, поднял голову — и оторопел от удивления. Кириэн нарядилась в свое летящее белое платье в голубой горошек, а также подколола волосы красивой заколкой — и тем контрастнее на ее фоне смотрелся ее спутник. Шаоци, казалось, не знал другой одежды, кроме черного свитера и серого пончо, которые он носил по поводу и без. Он забрал челку назад с помощью пружинного ободка, открывая на всеобщее обозрение желтые остатки своего фингала под глазом — его не взял даже тональный крем, которым он обильно намазал нижнее веко. — Здорово, — поднял я руку в приветственном жесте. — Хей, Энтони, — поздоровался со мной фельдшер. Во мне что-то шевельнулось, и я выдал из себя странную улыбку, призванную изобразить доброжелательность, но получилось отчаянно криво. — Гуляете? — задал я очевидный до глупости вопрос. — Где уже были? — На конкурсе стихотворцев, — ответила Кириэн. Одной рукой она сжимала свой кошачий диктофон, в другой у нее был сложенный веер — скорее всего, она купила его на ярмарке. — Шаоци, оказывается, поэт! — Да ну? — прищурился я. Шаоци смущенно улыбнулся. — Оя, это всего лишь хобби… — А вы где побывали? — спросила меня в свою очередь девушка. Я пожал плечами, после чего продемонстрировал им выигранный пистолет. — Ого, — выдал Шаоци с удивлением. — Что делать с ним будешь? — Буду стрелять по банкам, — сказал я, крутя на пальце игрушку. — А потом кину в дальний угол и забуду о нем. — Закономерно, — ответила Кириэн, после чего посмотрела сперва на часы, а потом в программку, и ахнула: — А-Ци, на южной площадке начинается танец львов! Я не имею права его пропустить! — А-Ци? — переспросил я в отвращении, но парочка меня уже не слышала — Кириэн утащила за собой фельдшера, и вскоре они уже пропали в толпе. Клянусь, от такой приторности меня чуть не вывернуло наизнанку. — О, учитель! — и рядом на лавку плюхнулся верный мой ученик. Я устало вздохнул. — Мы же договаривались встретиться у льва рядом со сценой. — А ну и что? — склонил голову набок Дин. — Лучше посмотри, что я выиграл! — и он, покопавшись в сумке, вытащил оттуда фоторамку. Не сильно полезная вещь, но всяко лучше детской игрушки. — А я еще риннайн Шнайдер видел, — с некоей тоской произнес он. — Они с фельдшером чуть ли не под ручку ходят. — Да тьфу на тебя, — рассердился было я, но Дин печально вздохнул: — Такая красивая пара… — Завидуй молча, — оборвал я его. — Учитель, так ты ведь тоже завидуешь, — простодушно сказал верный мой ученик. — У тебя на лице все написано. — Брешешь, — отмахнулся я, чувствуя, как мои уши под «громовой шапкой» прижимаются к голове со стыда. Наверное, Кириэн просто не нравится мой дурашливый характер — поэтому она и перестала приходить ко мне. У меня что ни день — то приключения, азарт, погони, у меня в руках все горит и вертится, я сам от безделья на месте дыру кручу, а это не каждой девушке по душе. Она очень серьезная, и такого паяца, как я, рядом с собой долго не выдержит. Но уж точно не этот полубезумный фельдшер! — Неужели ты захотел лишиться магии? — и Дин очень внимательно посмотрел на меня — словно являлся воплощением моей убитой совести. Я нахмурился. — Еще не хватало мне бегать за иностранной девкой. Ну и глуп же ты, приятель. «А я, кажется, еще глупей», — пронеслась у меня в голове уколом разума непрошенная мысль. Дин вскоре соскочил со скамейки и упорхнул в толпу, оставив меня в гордом одиночестве. Какое-то время я просто сидел на лавке, сжимая в руках игрушечный пистолет. Настроения не было абсолютно никакого — его не подняли даже сянгонские вафли из передвижного кафе, более того, я заляпал свою парадно-выходную рубашку сгущенкой, когда ел их. Следующий час я развлекался предсказаниями — у меня как раз было с собой несколько ритуальных монеток, чтобы гадать по Книге Перемен, которую я, как любой уважающий себя даос, знаю наизусть. К моей лавочке сбились несколько подростков и отчаянно молодящаяся старушка Шима, а следом за ними — еще целая толпа зевак. За скромные десять юаней я делал броски монет, записывал это в блокнот, а потом толковал выпавшие сочетания триграмм. За этот час я заработал сто десять юаней, чем был невероятно горд. Энтони Чан везде найдет способ достать денег! — А что это я вам гадаю… — призадумался я и смешал в руке монетки. — Себе бы тоже следовало кинуть. — Погадай себе, даоши! — послышался смех со всех сторон. Я бросил монетки на деревянную скамейку, одну за другой, и после записи триграмм мне открылась какая-то чертовщина — будто бы мне предстоит скорая встреча с семьей, а также якобы мне следовало избегать ходить в курятник. В моей душе зашевелилось что-то нехорошее. «Тсуи… Тсуи…» «Пойдем домой, Тсуи…» — Ну что там? — Скажи, даоши! — Ну и бредятина, — решил я, вырвав из блокнота листок и скомкав его. Ну это все к шутам! — Хватит на сегодня гаданий. Все, расходитесь! — и я помахал руками в сторону склонившихся над монетками селян. — Тут больше не на что смотреть! Снова шесть раз пробил гонг, и голос старосты Бэя, многократно усиленный микрофоном, возвестил о начале праздничной церемонии. Люди потекли ко главной сцене, и я вместе с ними. Остановился я как раз у того самого льва, ожидая Дина. Однако верного моего ученика почему-то не было видно — я зря вертел головой, пытаясь его высмотреть. — Дамы и господа! — донесся до моих ушей голос заместителя старосты, взявшего второй микрофон. — Мы начинаем церемонию по случаю Праздника Середины Лета! Раздались аплодисменты и одобрительные крики. Глава деревни и его помощник поклонились почтенной публике, после чего музыка сменилась на торжественную. — Прежде, чем вынесут пирог, мы представим вам почетных гостей нашего праздника! — воскликнул Бэй и посмотрел в свой планшет. — Первый гость, — заговорил его заместитель, — образец чести и достоинства человеческих, тот, кто храбро защищает нас от преступников и оберегает от дурного пути… Капитан полиции Синьбанчжана, Вэйж Лау! Вэйжа приветствовали бурными овациями, как вернувшегося с войны героя. Он вышел из-за кулис, выкатив грудь колесом и подобрав живот, помахал зрителям рукой и воссел на свое кресло, словно какой монарх, наслаждающийся своим величием. Как же он круто смотрится! — Второй гость… — продолжил староста, когда зрители несколько поутихли, и снова заглянул в планшет. — Эм. Самая неоднозначная личность нашей деревни, мастер корзин… Гуань Чжэньфань! Люди восторженно взревели — и тут на сцене появился Пушинка. Восторженные крики и аплодисменты тут же стихли, будто вместо Пуша вышел какой-то монстр, а потом мутировали в свист и недовольные крики. Лишь только праздничная музыка все еще гремела из колонок, в противовес к реакции зрителей. В их страшном шепоте, доносящемся со всех сторон, я явственно слышал только одно слово — «Отродье». — Без паники! — важно провозгласил Бэй, но по его голосу чувствовалось, что он упустил контроль. — Этот человек не сделает вам ничего дурного! На Пушинку было больно смотреть. Он дошел до своего кресла, но не сел в него, а облокотился о спинку, поникнув головой, слушая неодобрительные гудение толпы. До откровенного протеста еще не дошло, но беспокойство было налицо. С каждой секундой градус напряжения возрастал все сильнее. На моей душе скребли кошки — мой план сработал в прямо противоположную сторону, как я сам этого не предвидел? Пуш меня однозначно за это не простит. Неожиданно Вэйж поднялся со своего места, выхватил у заместителя старосты микрофон, постучал в него, после чего вышел на авансцену и откашлялся. — Подданные Императрицы, долгих ей лет жизни! — величаво заговорил он. Вэйж обвел рукой площадку перед сценой, и люди сразу же затихли, готовые внимать капитану полиции. — Уже долго идут противостояния между этим человеком и народом Синьбанчжана. Это стало уже порочной традицией — преследовать его и вершить самосуд. — А он заразный! — раздался крик из толпы. — Да, да, — затвердили голоса со всех сторон. — Заразный, заразный. — Ничего подобного! — авторитетно объявил Вэйж. — Его сыпь абсолютно безвредна, это много раз подтверждал фельдшер нашей деревни. Из толпы донесся ропот, перешедший в возмущения. Вэйж свободной рукой залепил себе по лицу. Пушинка так и не шевелился, и я решительно полез на сцену, работая локтями с шипением «Пропустите даоши, ну же, живее». Как ни странно, никто не препятствовал мне, даже не встал поперек дороги — я прошел как раскаленный нож сквозь масло. — Что мы имеем на сегодняшний день? — снова заговорил капитан полиции. — Угнетаемый человек, который. Выйдя на сцену, я двинулся к креслам и приобнял Пушинку за плечи. Его била мелкая нервная дрожь, а незрячие глаза расширились в шоке и ярости. — Тихо, Пуш, — мягко сказал я, поглаживая его по спине. — Сейчас мы уйдем отсюда. — …и поэтому нет никакой причины выслеживать его и творить неправый суд, — закончил Вэйж, но его последние слова потонули в гневном рокоте толпы. Даже всеобщая любовь деревни к бравому капитану не могла бы спасти Пушинку. — Долой! — Долой Отродье! Тем временем Пуш отодвинул меня в сторону, не поднимая головы. Его грудь опасно вздымалась, белые пальцы впились в тактильную палку-трость так, будто хотели сломать ее, как негодный для корзины прут. Он на негнущихся ногах подошел к Вэйжу и забрал у него микрофон. — Пуша! Пуша, нет! — зашептал я в шоке. Что-то сейчас будет! Я хотел было остановить его, но он прервал мое движение жестом, так повернув на меня голову, что мне казалось, будто он испепелит меня своим невидящим взором. Пуш подошел к самому краю сцены, словно хотел прыгнуть в толпу, как рок-музыкант, но я знал — его нервы на пределе. — Вы, — и дрожащий голос прозвучал над всей площадкой. — Я устал от вас. Раз вы хорошие, то вам все можно, не так ли? — Постой, Пуш, — взмолился Вэйж. — Отдай микрофон. Не надо провоцировать их. — И не подумаю! — вскричал он. По его щеке скатились две влажные дорожки, Пуш утер нос рукавом рубашки, после чего смело поднял голову и гневно заговорил вновь приглушенным тяжелым голосом. — На что я надеялся, приходя сюда? Я хотел примирения. Одного лишь мира. Энтони… Энтони подтвердит. Это он меня сюда позвал. Толпа замерла, и я почувствовал, что все взоры направлены на меня. С этим нужно было что-то делать, пока разгневанная чернь не решила прикончить меня заодно с Пушинкой — и Вэйжем тоже. — Ши Бэй, — и я повернулся на старосту. — Разрешите ваш микрофон, — после чего бесцеремонно выхватил его из рук растерявшегося от такого наскока старика, подошел ко краю сцены и постучал по его рабочей части: — Раз, раз… Работает. Значится так! — возвысил я голос, силясь перекрыть гул недовольной толпы. — Я пригласил Чжэньфаня не для того, чтобы вы его намотали тут на вилы! — Энтони… перестань, — глухо проговорил незрячий. — Не надо… — Какое «перестань»? Какое «не надо»?! — взвинтился я. — Вам самим не надоел этот погорелый театр? А? Люди добрые? — Этого театра не было бы, если бы ты не позвал меня сюда! — огрызнулся Пушинка. — Есть вещи, которые изменить невозможно, ты, наивный идеалист, поганый… — Нет-нет-нет, — замотал головой я, перекрывая своей речью поток сквернословия от своего друга. — Я пригласил Чжэньфаня для того, чтобы показать вам, что он не настроен враждебно без причин, а главная причина… В ответ Пушинка толкнул меня, и микрофон, зафонив, упал на доски сцены. Да я и сам упал бы, если бы не подхвативший меня своим пузом Вэйж. Толпа ошеломленно ахнула, и в воздухе зависла одна тонкая нота. Напряжение достигло своего апогея именно в тот момент, когда у Пушинки окончательно сдали нервы. — Господа, — попытался вклиниться староста Бэй, тронув меня за плечо. — Вы же сможете решить все это тихо и мирно… — Пуш, — строго произнес я, вставая в исходную позицию. Мой хвост сделался большим и объемным, уши под шапкой поднялись — адреналин закипал в моей крови, сердце забилось чаще, а дыхание сделалось прерывистым. — Пойдем, я отведу тебя домой. — Пуша, послушай, — мягко обратился к нему Вэйж. — Тебе нужно успокоиться… В ответ Пушинка резко повернул голову сперва на Вэйжа, потом на меня. В затянутых белой пеленой катаракты глазах плескалась ярость, какой я давно не видел — я даже предусмотрительно отступил назад. — Мною пугают детей. Женщины стараются не смотреть на меня, — заговорил он, делая шаги в моем направлении, решительно, твердо — он был преисполнен эмоциями, которые срочно необходимо было дать выход. Я почувствовал ауру своего друга — несмотря на свой недуг, настроен он был серьезнее некуда. — Меня гонят отовсюду, где бы я ни появился, — продолжал Пушинка, наступая на меня с неотвратимостью тяжелого танка. — Обо мне говорят как о чудовище. Я и есть чудовище. О каком перемирии ты можешь говорить, Энтони Чан?! В каком мире радужных пони ты живешь? — Пуша, угомонись, — велел я и вытянул руку — она как раз уперлась в плечо моего друга, который, остановившись, с нервным смехом толкнул меня обеими руками, да с такой силой, что я даже упал на собственный хвост. — Ты, никак, забыл, что я кара небесная для этой деревни? — А ты вот точно забыл, что первая кара небесная этой деревни — как раз-таки я, — и я слизнул с прокушенной губы каплю крови. — Беги, — опасно тихим голосом сказал Пушинка. — Беги быстро. — Тут нет гусей, чтобы натравить их на нас, Пуш, — и я поднялся на лапы. — И твой арсенал заклинаний ограничен. Пойдем домой. Мой друг ничего не ответил — только лишь опустил голову, сжимая в руках свою тактильную трость. — Пуша? Что-то резкое оттолкнуло меня от моего друга, микрофоны зафонили со страшной силой — и нас вместе с аппаратурой разметало по всей сцене, по разным углам, меня же приложило о столб, на котором держалась крыша сцены, да так, что я невольно вскрикнул от боли. До толпы докатились лишь отголоски этого жуткого удара, но этого было достаточно, чтобы празднующие с воплями повалили к выходу. Началась давка, бессмысленная и беспощадная. Лишь один человек остался недвижим после этого действа — Пушинка стоял в эпицентре разрушений, разведя руки в стороны, тяжело дыша и сильно ссутулившись. Я мельком заметил в уголках его рта красные дорожки крови, верный признак того, что Пуш настроен решительно и готов положить самого себя, лишь бы добиться своей цели — устроить такой праздник, чтобы он вошел в легенды как минимум на пару веков. — Пуш! — заорал я, держась за ушибленную поясницу. — Чего творишь?! Пуш не ответил — он вскинул вверх руку с тростью, и чистое небо металлически загрохотало так, будто собиралась пойти гроза. Я фоном слышал крики, гомон, гвалт, плач детей. Пушинка зашел слишком далеко! — Перестань! — выкрикнул я. Незрячий повернул на меня голову, и с жуткой безумной улыбкой громко сказал: — А то что? Ударишь слепого? И не стыдно тебе? Нет, это уже перешло все границы! Я очертил ногой полукруг и встал, приготовившись к бою. Пуш крепко схватил свою трость, после чего направил ее на меня. — Стойте, мужики! — послышался слабый голос Вэйжа, но незрячий ринулся на меня так, будто бы мог видеть. Я уклонился — но он задел меня палкой в бок, заставив скрючиться от боли. Следующий удар пришелся бы по спине — но я увернулся, с шорохом подставив Пушу подножку лапой. Тот споткнулся, но равновесие удержал. Знаете, как неудобно сражаться с незрячими? Поначалу ты думаешь «Ой, да что может произойти, разве он меня ударит?» — а потом отчаянно пытаешься спасти свою шкуру, трижды пожалев о том, что первую пару ударов нанес вполсилы. У Пушинки не было денег на нормальную тактильную трость из алюминия — он пользовался обычной палкой, пусть и выкрашенной в белый оставшейся после ремонта нитроэмалью, которая в таких случаях превращалась в грозную дубину. Я был безоружен, и мне приходилось несладко. Пуш ориентировался только на слух, но этого было достаточно, чтобы заставить меня отступать шаг за шагом, еле как уворачиваясь от атак. Новый удар просвистел у меня над головой, сбив мою «громовую шапку» и открыв мои лисьи уши. Если я не сделаю ничего, он возьмет меня измором. Я отскочил на пару шагов назад и сложил руки серией особых жестов. Если мне повезет, я смогу обезвредить своего противника, замкнув его мысли в петлю. — Цао! Минг! Лянь! — но финальная мудра была разбита палкой Пушинки — прямо по пальцам. Я взвыл от боли. Меткий, зараза! Я спрятался за поваленное кресло почетного гостя, чтобы перевести дух. Староста и его помощник давно сбежали, разбитая аппаратура издавала легкие потрескивания, Вэйж все еще лежал на дощатом полу сцены — его ударило сильнее, чем меня, поэтому он никак не мог помочь мне в магическом поединке и утихомирить Пушинку. На того было уже страшно смотреть — белые глаза, как два фонаря, горели злобой и азартом битвы, и текущая изо рта кровь говорила о том, что мой друг на пределе — еще немного, и его ци иссякнет. — Где ты, Энтони? — с ехидством, тяжело дыша, позвал он. — Разве ты не хочешь всыпать мне? Сколько тебе обещали за меня? Я закусил губу и открыл свою сумку, чтобы проверить, какие талисманы у меня с собой. Гром и молния? Колдовской огонь? Стойте, я же не хочу его убивать! Талисман сдерживания трупов? Еще лучше. Я развернул последнюю бумажку, вчитался в узоры, выписанные куриной кровью. Это может помочь, но… — Цай! Мао! Вэнь! Инь и Ян стоят порознь! — прошептал я, возложив руки на талисман. Он вспыхнул белым светом и рассыпался пеплом, а мои руки словно онемели и отнялись ниже локтя — таков был побочный эффект заклинания, дарующего на некоторое время сверхчеловеческую силу и прочность тела. Я в тот же миг выскочил из своего убежища, молнией настиг Пуша и был уже было готов схватить его за плечи и талию, чтобы бросить об землю, как раздался выстрел — прямо над нашими головами. Оба мы вздрогнули и повернулись на звук. Вэйж все-таки нашел в себе силы подняться — он оперся на перевернутое кресло, держась одной рукой за его обивку, а во второй сжимал табельный револьвер. Если бы он целился серьезно, то мог бы легко убить нас обоих одной пулей — я-то знаю. — Какого, — зашипел Пушинка. От внезапности он оступился, покачнулся, и я подхватил его на руки — благо, после заклинания это мне ничего не стоило. — Вэйж! — воскликнул я. — Совсем с ума сошел, в людей палить?! — Иначе вас, буянов, было не разнять, — пробурчал он, запихивая револьвер обратно в кобуру. — Все, успокоились, — и капитан полиции на негнущихся ногах подошел к нам. Я виновато улыбнулся: — Я спокоен. — Отпусти меня, — брыкнулся Пушинка. — Я никуда не убегу. Я поставил своего приятеля на землю и оглядел площадку, на которой проводился праздник. Вид был удручающий — ни одной живой души, полный разгром, ну как после паводка в сезон дождей. Определенно, это худший Праздник Середины Лета, на котором мне только доводилось бывать. — Доволен? — язвительно спросил я у Пушинки. Тот сердито повернул ко мне голову, вытер окровавленный рот рукавом рубашки и сощурил глаза: — Если бы тебя не потянуло на миротворчество, этого все бы не было. Я-то сам куда смотрел, принимая приглашение? На что надеялся? Тоже дебил, как и ты. — Ты все-таки хочешь помириться с селянами, — наставительно сказал Вэйж. — Но после этого… — Да сам знаю, — буркнул он и протянул Вэйжу обе руки: — Можешь меня арестовать. Сопротивляться не буду. — Спокойно, дружище! — и капитан полиции опустил его руки. — Всему свое время. Я вздохнул и внезапно вспомнил о Дине. Он не пришел к тому бронзовому льву, как мы договаривались, а вместо этого куда-то умотал. После этого побоища найти его просто нереально. Ну Дин, шельма! — Домой, наверное, пошел, — решил я, не замечая, что сказал это вслух. — Куда ему еще деваться. — А? — обернулся на меня Пушинка, удивительно спокойный после того, как своими же силами, даже без моей помощи, устроил здесь такой бедлам. — Ты о ком? — Да Дин, будь он неладен, — выругался я. — Сейчас его днем с огнем не найти. Лишь бы его в давке не затоптали. Вэйж изобразил недоуменное лицо, словно пытался что-то вспомнить. — Не, не видел, — помотал он головой. — Я тоже, — усмехнулся Пуш, и Вэйж хохотнул: — Смотрю, ты уже пришел в норму, раз шутишь. — А вообще мне понравилось, — и незрячий сладко потянулся, разминая позвоночник. — Надеюсь, пригласят ещё. — Пуша, блин! — не удержался я. — Кто платить за эту музыку будет, а? В ответ Пуш театрально развел руками: — Вы хотите отнять последнее у инвалида? Или примете штраф корзинами? Вот я тоже так думаю. Я тяжело вздохнул и вспомнил о чеке на двести тысяч юаней, который дала мне Кириэн, лишь бы я не вляпывался в истории. Даже хорошо, что я не обналичил его ранее — пригодится, чтобы выпутаться из новой беды. — Я заплачу, Вэйж, — сказал я, доставая из кошелька сложенный пополам чек, и Вэйж с интересом вытянул шею. Жаль больших денег, но я рад, что с их помощью удастся решить проблему. — Не знаю, откуда у тебя это, — заговорил он, осторожно вытягивая его у меня из рук, — но это решит большую часть проблем. — Давайте хоть пирог сожрем, — предложил Пушинка. — Мне срочно необходимо заесть стресс. До первого звона гонга сторожа, оповещающего о начале комендантского часа, мы сидели на разгромленной сцене и объедались летним пирогом. Пушинка уляпался джемом из личи, Вэйж ел уже четвертый кусок, а мне очень не хватало воды или чая, чтобы убрать пищевой комок в горле. — Как думаете, меня уже поджидают у дома, чтобы подвесить над молодым бамбуком, который через сорок восемь часов прорастет через мое бренное тело насквозь? — поинтересовался Пуш, отправляя в рот целую половину ягоды личи. Я откашлялся и задумчиво проговорил: — Да ну тебя. Эту дурость с бамбуком выдумали киношники и Ши Жуньчжи. — Такого не бывает, — вмешался Вэйж. — По крайней мере, я не допущу линчевания. Пушинка печально рассмеялся. — Переночуй у меня, Пуш, — предложил я. — Тебе же нравится бывать у меня. — Не лишено смысла, — после некоторой паузы решил он. — Надеюсь, осел Дина не будет против, если я поваляюсь на его сене. Когда прозвучали восьмичасовые удары гонга, мы разошлись, причем Вэйж унес ту четверть пирога, которую мы не осилили, с собой. Пусть я обиделся и на Дина, но все-таки я отрезал немного пирога и для него. Раз обещал, нужно выполнить это. Пушинка, идя рядом со мной, был неожиданно в хорошем расположении духа — словно это не он час назад испортил праздник селянам. — Кто еще испортил праздник, — намекнул Пуш, постучав себя по голове. — Если бы ты не… — Ой уймись, — отмахнулся я. — Я не в настроении драться снова. — Все, молчу, молчу, — и незрячий замолк, причем до самого конца пути. — Дин! — прокричал я, когда мы были уже на месте. — Ты дома? Никто не отозвался, кроме моего злого петуха — он с грозным «ко-ко-ко» рыл лапами землю в поисках чего-нибудь съедобного. Пушинка предсказуемо ушел на конюшню, а я прошелся по своему дому в поисках Дина. Ни малейшего следа моего ученика — словно его у меня и не было. — Странно, — и я поджал губы. — Посмотрим, что будет утром. Если Дин не вернется к утру, мне предстоит иметь дело с его дядюшкой, который, по рассказам моего верного ученика, обладает таким суровым нравом, что, имея выбор, предпочтешь жить у совершенно незнакомого тебе человека в учениках, обучаясь сомнительным для обывателя навыкам, чем с единственным оставшимся в живых родственником, который всеми силами пытается сделать из тебя достойного члена общества. — Ну, Дин, — ругнулся я снова и посмотрел на себя в зеркало в прихожей. — Только вернись утром, я тебя таким пирогом угощу! Дин действительно вернулся утром около девяти. Я сразу понял, что это он, когда он еще боролся с запертой калиткой — так сильно паренек ее дергал, тщетно пытаясь открыть ее. В конечном итоге, я вышел из дома и застал своего ученика в процессе перелезания через сетку-рабицу. — Ага! — резко выкрикнул я, да так, что Дин едва не упал с забора. — Где шлялся, мурло полуночное? — Я… решил погулять… — и Дин, перемахнув через сетку, встал передо мной, не поднимая глаз. Видок у него был что надо. Сразу видно, что побывал в объятиях какой-то деревенской кумушки — об этом говорили следы малиновой помады на щеке и шее, а также весьма мощные засосы. Я со стоном закатил глаза. — Ты, сверхразум, — заговорил я, — ты разве забыл про первое правило даоши? Не спутываться с девками, если не хочешь лишиться магии! Дин флегматично размазал помаду на щеке и печально вздохнул. Я посмотрел ему в лицо и с ужасом понял, что все плоды двухдневных трудов фельдшера пошли попросту псу под хвост. Дин вновь вернулся в свое подавленное состояние — с потухшим взглядом, вялостью и пугающим равнодушием. Внутри меня все похолодело. В каком месте я снова сделал что-то не так?! — Где ты был? — спросил я с тревогой в голосе. — Скажи честно, Дин, я не буду ругаться. — Да ты и так уже все знаешь… — с печалью в голосе произнес верный мой ученик и зевнул во весь рот. — Учитель. я пойду спать… — Гулял по девочкам? — грозно спросил я его. Дин кивнул. Похоже, на празднике он и в самом деле подцепил кого-то за неимением Кириэн и веселился до утра, несмотря на все ночные опасности. — Кто она? — продолжал я свою атаку. — Не могу сказать, — тихо отвечал он. — Нельзя. — В смысле — нельзя? — и я скептично поднял одну бровь. — Даже твоему любимому учителю нельзя? — Особенно ему, — согласился Дин и попытался было проскользнуть мимо меня в свою комнату, но я перегородил ему дорогу: — Или ты говоришь все как есть, либо мы идем с тобой снова к Шаоци, и он будет лечить тебя всякими травами и акупунктурой, пока у тебя не отвалится задница. Дин ошеломленно замотал головой. Он не хотел говорить мне правду и идти к Шаоци тоже не горел желанием. — Учитель, можно не надо… — Ты ведешь себя очень подозрительно, — заметил я, протирая очки подолом своей рубашки, и затем снова надел их на нос. — Отвечай, несчастный, с кем связался? — Она носит красный чонсам, — заюлил Дин, стараясь увернуться от правды настолько, насколько получится. Я в ответ залепил себе ладонью по лбу, чуть не разбив очки: — У нас в деревне много кто носит красный чонсам. И Кириэн тоже носит красный чонсам. Давай конкретнее. — Это не риннайн Шнайдер, — вздохнул Дин. Наступила тяжелая пауза. — Конкретнее, — с нажимом сказал я, хрустя пальцами. Дин расценил это как знак того, что его сейчас будут бить, потому испуганно вжал голову в плечи и проквакал что-то о том, что его новая девушка — образец красоты, целомудрия и вообще лучше всех на свете. — Ой, да ну тебя, — махнул я рукой, понимая, что из Дина больше ничего не вытащить, даже раскаленными клещами. — Иди умойся, герой-любовник, ты весь в помаде. Дин скрылся в ванной, а я со стоном, выражающим все мои мучения и усталость от жизни, потянулся и двинулся на конюшню, чтобы разбудить Пушинку и позвать его завтракать. — Вот ты не можешь дать поспать старому больному человеку, — проворчал тот, поднимаясь с вороха соломы. — Окстись, тебе всего двадцать пять, — сказал я, встряхивая рубашку своего приятеля от зерен и сена — он использовал ее как одеяло. — Когда ты успел стать старым и больным? — В двадцать семь стратег царства Пу, Чжугэ Кунмин, разработал блестящую тактику победы над флотом Цао Цао в битве при Красной Скале. Мне двадцать пять, и есть только две вещи, которые я умею делать хорошо в своей жизни — сворачивать язык в трубочку и плести корзины. Как думаешь, еще не поздно заделаться в стратеги? — Утихомирь свой экзистенциальный кризис и иди в дом кушать, — оборвал я его велеречивые размышления. — Завтрак стынет. Ели мы все вместе. Пушинка беззастенчиво хлюпал лапшой, Дин старательно выбирал из своей еды что повкуснее, ковыряясь палочками в супнице, а я краем глаза наблюдал за обоими. Дин больше копошился в еде, чем ел, и я не сдержался: — Что, еще и аппетит у тебя пропал? В чем дело, Дин? — А в чем, собственно, дело? — поинтересовался Пуш. — Ну не хочет есть, не заставляй. Проголодается — сам возьмет, что надо. Я нахмурился. — Ты просто не видишь, в какую бледную немочь превратился мой ученик. Если я уморю его голодом, придется иметь дело с его дядей, чего мне очень не хочется. — Пожалуйста… не надо…- попросил Дин. — Я просто устал… Пушинка присвистнул. Чжугэ Гуанга, дядю Дина, мало кто видел, так как он вел отшельнический образ жизни, но те, кто имел честь познакомиться с ним, все, как один, отмечали, что человек этот, скорее всего, лишь обтянутый искусственной кожей железный автоматон — даже моргает через раз, если вспомнит об этом. — Давай хотя бы пирог тебе дам, — предложил я ему. — Специально для тебя принес кусок праздничного пирога. Тоже не хочешь? Верный мой ученик отрицательно помотал головой. Проще действительно забить, чем тратить время и нервы на уговоры. После завтрака Дин уполз к себе, даже не поблагодарив за еду, а я поставил всю посуду в мойку и повернулся на Пуша. — Нет, ты никуда не пойдешь, — заявил я в ответ на его попытку открыть рот. — Тебе прошлого раза мало было? — Ну, так-то логично, — смущенно проговорил мой друг. — Но я не хочу сидеть у тебя на шее… — Пуша, забудь эти слова, — велел я. — Предоставляю тебе убежище. Разрешаю в крайнем случае натравить на пришедших по твою душу моего петуха. Пушинка засмеялся. — Ладно, — сказал он наконец. — Все-таки умирать еще не хочется. Давай хоть посуду помою за тебя. Оставив Пушинку наедине с тарелками, я вышел из дома и потянулся, размял руки. Небо было затянуто тучами — от вчерашнего яркого дня не осталось и следа. Солнце иногда обманчиво проглядывало через пелену низких облаков, только лишь затем, чтобы снова скрыться. Зато разгулялся ветер, и белье, которое я развесил еще рано утром, затрепетало, словно хотело улететь от меня в какие-нибудь теплые края. Как же непредсказуема погода! Вот недавно еще только была испепеляющая жара, а сейчас уже приближается сезон дождей. — Ыэх, — вздохнул я и пошел открывать курятник. Только я отворил собранную из ламината дверь, как на меня кинулось что-то маленькое и черное, с двух сторон — я только успел вскрикнуть и закрыться руками, как темные пятна проскочили мимо и были таковы. Я даже сперва подумал, что это хорь или лиса, но, судя по тому, как куры со спокойным квохтаньем выходили из курятника, это был не хищник, а, похоже, плод моего разыгравшегося воображения. — Докатились, — пробурчал я, пересчитывая кур. — До глюков докатились. Шесть, восемь, десять… Наконец, курятник покинула наседка с выводком цыплят, и я уже было закрыл дверь, как внезапно вспомнил — будто очнулся ото сна. — Петух! — воскликнул я и снова распахнул курятник. — Где петух?! Я осмотрел каждое гнездо, каждый угол — но тщетно. Моего красавца-мужчины, не боящегося броситься и на почтальона, и на его собаку, и даже на меня, не было нигде, как бы я не искал. Единственное, что напоминало мне о том, что у меня вообще был кочет — зеленоватое перо из его хвоста, одиноко лежащее на полу среди соломы и нечистот. — Что за дьявольщина, — пробормотал я и обследовал курятник по второму кругу. «Не ходи в курятник». В моей голове всплыло предсказание, которое я получил во время праздника. К чему это вообще? Точно можно было только сказать, что пропавший петух — это неспроста. На полу лежал клочок рыжего меха — его я разглядел не сразу, но, как только я его увидел, волосы у меня на голове зашевелились. Я поднял его и понюхал. Пахло свежей листвой, влагой, а также… мной. Точнее, моим хвостом, особенно после того, как его тщательно вымыть, высушить и вычесать от подшерстка, чтобы пахло приятно, а не псиной. — Лисы, — многозначительно произнес я и сунул клочок меха в карман рубашки. — Совсем страх потеряли. «Тсуи…» Я в тот же момент захлопнул дверь курятника, запер его на задвижку. То есть теперь мы будем не мучить меня во снах, а преследовать и доводить до сумасшествия? Хороший ход, одобряю, сам бы так делал на их месте, если бы хотел довести кого-то до нервного срыва. — Фиг вам, а не Тсуи, — скривил я губы с зубовным скрежетом. — Приходи вчера! Предсказание также обещало мне скорую встречу с семьей, и осознание этого пробрало меня до мурашек — я даже снял с головы «громовую шапку» и вытер ею взопревший лоб. Надеюсь, предсказание касалось моего отца и дедушки, оставшихся в Сянгоне? Я очень давно не был у них, вдруг они захотят проведать сына и внука, возьмут билеты на пригородный поезд, а потом дойдут несколько ли пешком… Но дедушка ведь уже старенький, ему тяжело, поэтому, наверное, лучше заказать такси… — Вздор, — и я натянул на голову шапку, скрывая уши, после чего пошел домой. Следует попытаться выбросить все эти лисьи козни из головы вместе с отцом и дедушкой. Слышал я, как хули-цзин обожают влюблять в себя даосов и лишать их и магической силы, и ци. Ну нет, а зачем я им, по-вашему, нужен? Давно не видели сыну-корзину? Самим-то не смешно? У меня есть дела поважнее, чем разбираться с обалдевшими от безнаказанности лисьими мордами. Например, ситуация с Дином. Если не вмешаться, может точно произойти нечто отвратительное — например, разговор с его дядюшкой. Я, конечно, не боюсь никого и ничего, но этот человек заставляет справедливо опасаться… — Пуш, — объявил я, зайдя домой. — Ставь кастрюлю. — У тебя полно еды, — возразил мой друг. — Зачем… — Будем варить суп из ста ингредиентов, — заговорщицки прошептал я. Незрячие глаза Пушинки изумленно раскрылись. «Суп из ста ингредиентов» — особое даосское зелье, одна из вершин чародейства, которое способно… — …раскрыть правду… — благоговейно выдохнул Пуш, и мы синхронно кивнули друг другу головой.