А вот и Энтони!

Слышали легенды о том, как лисы притворяются кем только угодно, не боясь никого и ничего? Прецедентов больше, чем вы думаете — просто их не публикуют в новостных газетах и журналах. Эх, ушла эпоха! Кажется, раньше таких казусов было заметно больше. Например, в незапамятные времена одна лиса превратилась аж в даоса и долго морочила головы жителям захолустной горной деревни всевозможными суевериями вроде пятака под пяткой (особенно актуально для сюцаев), пока до того поселения не докатилась религиозная реформа династии Сюй. Конечно, лису быстро раскрыли. Новый даос после короткой битвы сделал себе из лисьей шкуры прекрасный воротник, а хвост привесил к ящику для волшебных приблуд как брелок. Эту легенду знают и в Синьбанчжане, оттого и отношение ко мне было такое себе — в дополнение к другим моим выкрутасам… Но речь сейчас идет не о глумеже над пейзанами и его последствиях. Зачем лисы так рискуют? Не от безделья же? По сути, движет ими одна лишь жажда людской «ци» — жизненной силы. Лисы во что только не вляпываются ради нее, родимой. Я слышал россказни дурачка Фота о том, как он однажды поздним вечером забрел к богатому дому, где его встретила роскошная во всех смыслах дама. Она угостила его сливовым вином и изысканными деликатесами, они поговорили по душам, и роскошная дама предложила остаться на ночь, дело даже дошло до этого самого… А когда наш юродивый проснулся в полдень, разбитый, с гудящей головой и спущенными штанами, то обнаружил себя не в объятиях роковой красотки, а в куче гнилых яблок на нашей деревенской свалке. Конечно, никто ему не поверил, но я сразу понял, что к чему. А есть еще история про лису, монаха и таз цирюльника, только она никак не укладывается в рейтинг «16+», поэтому как-нибудь в другой раз. К тому же, эта история крайне не понравится Лён Сютмэй, так что не будем рисковать лишний раз. Я и так хожу по битому стеклу, как русалочка из западной сказки. А злая морская ведьма — без сомнения, моя бабуля. Надеюсь, она не догадается забрать мой голос? Ой-ой, Энтони, не подавай ей идеи! Когда первый шок и попытка отвлечься на второсортные юморельки сошли на нет, в душу мою безобразно вломилась бессильная ярость. Кто этот несчастный, кто проклял мою мать… Наверняка это какой-нибудь не в меру ретивый даос… который подписал себе смертный приговор. Да, я знаю матушку всего две ночи, но я не хотел бы, чтобы она мучилась от злых чар — она точно не виновата в том, что родилась наполовину лисой. Знать бы еще, как найти этого подлеца и вломить ему целительных во имя Луны! — Тсуи? Тсуи! — и голос мой бабули вывел меня из липких, пахнущих кровью дум. — Все хорошо? Ты весь красный. Может, все-таки налить тебе чаю? Хорошо ли все у меня? Она что, издевается?.. От чая я отказался, а затем, с трудом отринув гнев и собрав воедино разумные мысли, попросил у Лён Сютмэй три дня на подготовку к ритуалу, отлично при этом понимая, что у меня не будет на это никаких сил. Мне просто нужно время, чтобы в моей голове уложились все эти невероятные факты. Что удивительно, она согласилась как-то слишком легко. — А еще я хотел бы попросить за своих друзей, — добавил я. — Я бы хотел, чтобы они вернулись домой и были в порядке. Наши пути должны разойтись. Если я уж собрался остаться здесь с матушкой… — Хорошо, мой дорогой, я тебя поняла. Со стороны Династии предоставлю все, что может понадобиться для твоей работы. — Даже если придется сунуться в монастырь к дяде Кау? — недоверчиво спросил я, на что чародейка только засмеялась. — Ох, Тсуи, Тсуи… Если это понадобится для моей дочери, мы сделаем это. Но если вдруг что-то случится, непредвиденные смерти будут только на твоей совести. — Нет, я не хочу никаких жертв, даже со стороны лис, — покачал я головой. — Так что давай без лишнего риска. Я постараюсь снять проклятие тем, что у меня есть с собой. — Не думала, что ты так добр к хули-цзин, — заметила она с немалым удивлением. — Только один человек проявил к моему роду сострадание — это твой дед. Но там отдельная история… Может быть, я даже окунусь в ностальгию и расскажу тебе ее… — В другой раз, бабуль, — остановил я лисью волшебницу. — А теперь отпусти меня. Мне нужно перебрать свои инструменты. Времени у меня и вправду мало, а работа не ждет. Она попрощалась со мной и растаяла в воздухе, как предрассветная дымка. Я снова один на один со своими невеселыми мыслями и столиком с недопитым чаем. Если честно, я не имею ни малейшего понятия о том, как снимать людское проклятие с хули-цзин. Наверное, это должно сниматься лисьими фокусами? Но в таком случае встает вопрос, как они не решили проблему супруги Императора своими силами. Как же все сложно… На моей руке блеснуло серебро. Я осторожно пальцем погладил кольцо, матушкин подарок, и сжал ладонь в кулак, торопливо зашагав в сторону Дворца Магнолии. Мама… Я сделаю все, на что способен и не способен. Лишь бы ты улыбалась… и меньше говорила загадками. — Ну, Дин, — объявил я, через положенное время бесцеремонно вторгнувшись в покои верного своего ученика. — Для нас с тобой и тут есть работка. Поднимай свой зад, сейчас введу тебя в курс дела. Опешивший от таких новостей Дин даже выронил книгу, которую до этого читал с большим интересом, и глаза его взволнованно расширились. — Учитель? — с сомнением проговорил он, встав с кресла. — Ты серьезно?.. — Абсолютно, — авторитетно заверил его я. — Шуточки-прибауточки остались в Синьбанчжане. Здесь же клиенты будут более благодарны, чем в той несчастной сточной канаве. — Нам заплатят лучше, чем дома? — воодушевился паренек, подбирая книгу. В ответ я только хохотнул. — Лучше. Нам достанется нечто более ценное, чем все золото мира. — Бессмертие? — поразился верный мой ученик, и его глаза загорелись азартом и предвкушением красивой жизни. — Исполнение трех желаний каждого? Или хотя бы хунвейбины уберутся из Синьбанчжана?.. — Ну, Дин, ты загнул, конечно, — усмехнулся я с хитрой улыбкой. Даже жаль его разочаровывать. — Ты вернешься домой живым и здоровым, вместе с остальными. Тебе этого разве мало?.. Молодой человек слабо улыбнулся, с трудом скрывая разочарование в своих глазах. — Нет причин страдать, — важно отметил я, уперев руки в бока. — Ты же хочешь домой? — Ну, вообще да… — признался Дин, после чего осторожно добавил: — Учитель, а ты все-таки решил остаться тут?.. Я опустил взгляд. Отчего-то мне стало так тоскливо, что это не могло не отразиться на моем челе, и мой ученик тревожно заглянул мне в лицо. Я думал о прекрасном белом городе, нежных фаленопсисах, неевклидовой архитектуре и ало-золотых днях, но они не приносили мне утешения — они были для меня как клубника: бесспорно, они сладки, но не утоляют голод… Стоит ли игра свеч? — Да, — с горечью отозвался я после неловкой паузы, не поднимая глаз. — У меня нет пути назад, Дин. Зато у тебя есть своя жизнь, которую я не хотел бы пачкать лисьими приколами. Да и у остальных тоже. Так что я остаюсь. Неожиданно Дин обнял меня — сильно, с жаром, не терпящим возражений жестом. Голова моя закружилась, и я вдруг вспомнил наше с ним знакомство. Тогда он тоже крепко заключил меня в объятия… Но сейчас мне даже не верится в то, как он изменился. — Дин, — пробормотал я смущенно, даже не сопротивляясь порывам чувств верного моего ученика. — Раздавишь же… — У нас все будет хорошо, учитель, — пообещал он, не разжимая рук. — Я буду тебя помнить всегда, пусть даже ты не очень хороший наставник… И несколько раз чуть не угробил меня… Я усмехнулся. — Какой уж есть, Дин. Нашу идиллию прервало лисье тявканье и звуки суматошного скандала, в которых нельзя было разобрать ни слова — и я спешно высвободился из объятий верного своего ученика, встревоженный и озадаченный, и уши мои поднялись сами по себе. В нашем крыле Дворца Магнолии еще никогда не было ничего подобного… — Учитель?.. Ты знаешь, что там такое?.. — забеспокоился Дин. — Это за тобой, наверное?.. — Пойдем посмотрим, — решил я, преисполненный тревогами и неприятными воспоминаниями, и потянул за собой верного своего ученика — ради моральной поддержки по большей части. Как бы я ни торопился потешить свое любопытство, когда мы подошли туда, преодолев все анфилады залов, все уже стихло, но расходиться никто не собирался — видимо, хули-цзин сами по себе очень любят сплетни и сенсации и требуют продолжения банкета. Из всех столпившихся там лисиц я узнал только Шань Линъюн, нервно крутящую в когтистых пальцах футляр для свитка — похоже, он, точнее, его содержимое, и был причиной скандала. Но, самое главное, я увидел наконец Шаоци во плоти и крови, в красном с золотом, отглаженном до идеала ханьфу, будто сегодня он собирался жениться, а не это все. Странно было видеть его без привычного вечно растерянного выражения лица с вечным вопросом на губах, до удивления серьезного и бесстрастного. Этот человек — кто угодно, но только не наш деревенский фельдшер с истекшей медицинской лицензией. А она у него вообще хоть когда-нибудь была, кстати? В любом случае, это мой шанс, и я, работая локтями, двинулся вперед, таща за собой на буксире Дина. — Святейший, что ты задумал?.. Тебе мало того, что ты тут вообще натворил?.. — Привел в Пуян толпу людей! — Ты обещал исцелить Императрицу и даровать нам наследника! Династия на грани гибели! — От силы смерти нет средств в садах, — отвечал Шаоци, не колеблясь под лисьим напором. — Я много раз говорил это госпоже Лён. Поэтому я предлагаю вам другое решение, которое я изложил здесь, в этом публичном письме… — Ши Хэ, — вмешалась Шань Линъюн. — Вы уверены? Квартерон… не имеет ведь даже половины нашей крови… Мы не понимаем необходимости этого. — Квартерон — бастард супруги-консорта Черного Лиса, — оборвал ее Шаоци под недовольный гул лисиц, величественно сложив одну руку поверх другой. — И он не является панацеей для исцеления ши Лён-младшей, зато восходит кровью к благородным семействам Пуяна. Пусть Черный Лис ознакомится с документом лично, а не только по вашей реакции!.. Нет, это переходит все границы! Я возмущенно откашлялся, привлекая к себе внимание, и внезапно все повернулись на меня — по меньшей мере пара десятков взглядов в рухнувшей на нас тишине была мне обеспечена, и я яростно вздохнул, вглядевшись нашему фельдшеру-самозванцу прямо в глаза. — Энтони?.. — и он как будто даже вздрогнул. Что, не ожидал встретить тут меня? — Шаоци, — молвил я с легким нажимом, сделав шаг ему навстречу. — Давненько не виделись. Что тут происходит? Опять меня не поделили?.. Что на этот раз? — Энтони, — повторил он совершенно нормальным голосом, без удивленных интонаций и прочих «оя?», и брови его поднялись наверх в недоумении. — Тебе лучше уйти. Я едва не задохнулся от возмущения, чувствуя, как лицу стало слишком уж горячо. В смысле «тебе нужно уйти»?! Да пустите меня, я ему сейчас врежу! — Ши Чан… — забеспокоилась Шань Линъюн, пряча свиток в рукав ханьфу. — Извините ши Хэ, он точно не со зла… С вашего позволения, я сделаю вам чашечку каркаде. Я гневно отверг и извинения, и каркаде. Лисы, из тех, что еще не разошлись, зашептались между собой, периодически поглядывая на меня, отчего я разозлился только сильнее — и уходить без ответов точно не собирался. — Я жду подробностей, господа хорошие, — и слегка приподнял одну бровь, хотя меня внутри колотило как в лихорадке. — Я все-таки имею право знать, что это за «публичное письмо», ведь я «квартерон», да еще и бастард консорта вашего повелителя. Я прав? — Энтони… Тсуи… — заговорил Шаоци после пронзительного молчания. — Позже я объясню тебе все. Но не сейчас… Этот документ до сих пор не подписан. — Меня не волнует «позже» и «не сейчас», — взъярился я, поправляя очки. — Мне нужны ответы! — Тсуи, пожалуйста, — и на мое плечо легла ладонь Шань Линъюн. — Дело очень сложное и касается супруги Черного Лиса и его самого… и вас тоже. — Уж не проклятие человека ли тому причина? — издевательски спросил я, и госпожа Шань посерела лицом, не в силах подобрать слов. Шокированные наши зрители все хором ахнули, и в кучке лисиц поднялся недовольный ропот. Нефритовый Император Золотым Троном меня по голове, да что я опять не так сказал?.. — Энтони, прекращай. Тебя уже несет, — тихо произнес Шаоци, и я посмотрел на него ненавидящим взором, а он даже как будто стушевался и отвел взгляд. — Что значит «несет»? — вскричал я. — Хоть бы одна тварь сказала правду, нет, мы будем юлить, вертеть хвостом и отвечать невпопад! — Ваше нахальство не имеет границ, Тсуи, — наконец произнесла Шань Люнъюн, с трудом подбирая слова. Но меня не смутить подобным — я сложил на груди руки и неодобрительно хмыкнул. — Моя задача — избавить высокопоставленную лису от проклятия, — заговорил я наконец с болью бессилия в душе. — А от меня еще и утаивают важную информацию… Нет, это, по-вашему, нормально?! Да чтоб вас всех!.. — Все для вашего же блага, Тсуи, — осторожно произнесла наша координатор, но я даже не стал слушать ее дальше, только развернулся назад, к растерянному верному своему ученику. — Пошли отсюда, Дин. Нас тут не любят, — подытожил я, с фырканьем дернув ухом. Переговоры не удались, собственно, как и обычно. Я эффектно крутанулся на пальцах и сделал шаг, и лисицы попятились назад с ужасом в глазах, будто бы я собирался применить тут даосское заклятие, которое превратило бы всех присутствующих в соляные столбы. Шань Линьюн хотела было что-то возразить, но одного взгляда от меня было достаточно, чтобы она отвела взгляд. Шаоци же сложил руки на груди и поджал губы. — Ты неправильно понял нас, Энтони… Мы еще вернемся к этому разговору, когда ты будешь готов. — Бегу и падаю, — бросил я, не поворачивая головы. Плана «Б» на такой случай у меня не было — наверное, даже к лучшему… О чем вообще с ними разговаривать?! Я шел, кипя яростью и обидой, не замечая почти ничего и никого. Проклятый Шаоци… А я ему раньше «материал» делал, змеюке этой подколодной! — Как же тебе сорвало крышу, учитель, — рассудительно заметил Дин, когда мы отошли на приличное расстояние от этого лисьего сборища. — Ты никогда раньше не был таким. — Скажи «спасибо» моей бабуле, — пробурчал я со вздохом. — А еще Шаоци получает от меня спецприз за скрытность и коварство. Они меня специально выводят! Я это им еще припомню… — Ты так и не рассказал мне, чем нам предстоит заниматься, учитель, — напомнил мне мой ученик. — Там лиса и проклятие, я правильно понял? — Да, — подтвердил я недовольно. — Снять проклятие с хули-цзин. Узнает об этом дядя Кау — точно прицепит мой хвост к своему ящику. Впрочем, плевать, я не собираюсь перед ним отчитываться. Мой хвост заслуживает лучшего, а не это все. Дин заулыбался. — Узнаю старого, доброго учителя. — Спасибо тебе, мой дорогой, — с чувством отозвался я, ощущая тепло всей своей душой. — Ты никогда не перестаешь меня удивлять. — Надеюсь, в хорошем смысле? — спросил со смешком верный мой ученик, и я кивнул: — И это тоже бывает. Мое настроение существенно улучшилось — я уже и думать забыл про Шаоци и его выходки, и на свиток в руках у Шань Линъюн не обратил должного внимания. Меня сейчас волновали совершенно другие вещи. Войдя в свои покои, я кивнул Дину на кресло, а сам залез под кровать — и вынул оттуда деревянный ящик с даосскими принадлежностями, куда я его положил подальше от любопытных лисьих глаз. Ящику срочно нужна ревизия, пока еще есть время на подготовку, и я приступил к делу. -Фу ты… куриная кровь свернулась, — и я брезгливо отложил темный аптечный пузырек в сторону. — Дин, напомни мне сказать бабуле, чтобы подготовили пару полугодовалых петушков, без них ничего не получится. Перебрать ящик с волшебными инструментами — дело нехитрое. Гораздо сложнее собственно случай моей матушки… Чему я и посвятил остаток дня. Я, конечно, в итоге таки-составил стратагему, но не был уверен в ней до конца. Мне все казалось, что я что-то не учел — не то лисью кровь матери, не то человеческую ее половину, которые находятся в противоборстве, но вовсе не как гармоничные Инь и Ян, а очень даже наоборот. Почему же все всегда настолько сложно… Руку, укушенную вампиршей, неприятно потянуло, и я, грубо помассировав предплечье, закрыл его широким рукавом ханьфу. Тьфу, как не вовремя… — Учитель? — спохватился Дин, заметив эти телодвижения. — Ты как?.. — Бывало и хуже, — ответил я и вымученно улыбнулся. — Пошли спать, верный мой ученик. Завтра я еще подумаю… а пока что голова не варит. Наутро я проснулся с четкой мыслью в голове — нужно все-таки навести визит лисичкам, моим маленьким помощницам, без которых всего этого точно не получилось бы. Я не стал завтракать — вместо этого торопливо прошел мимо охраны и покинул Дворец Магнолии. Интересно, где они сейчас?.. Наверное, я обошел всю территорию Дворцового Комплекса — но так и не увидел эту беспечную стайку подружек, ни в одном сквере, ни в одном саду. Нефритовый Император Золотым Троном меня по голове, я даже не догадался спросить их имена, чтобы поинтересоваться у взрослых лисиц, куда пропал молодняк… — Что вы делаете здесь, Тсуи?.. Я обернулся. Позади меня стояла Шань Линъюн, отчего-то бледная как луна, встревоженная не на шутку. — Ши Шань, доброго утра, — поздоровался я с ней, пряча недоумение за улыбкой. — Неужели даже утренний моцион под запретом для меня? — Я бы так не сказала, — задумалась помощница Белой Лисы. — Я искала вас повсюду, хотела только передать послание кое от кого… — Если это моя бабуля, то меня интересуют только обещанные полугодовалые цыплята, — поморщился я. — Она обещала достать все нужное для ритуала. — Цыплята уже на месте, — заверила меня лисица-координатор. — Но это дело вовсе не касается Лён Сютмэй, я бы сказала, что ей это знать даже не следует. Лицо мое недоуменно вытянулось. — Бунт на корабле? — усмехнулся я, и Шань Линъюн порядком растерялась от поставленного ребром вопроса. — В каком-то смысле… Императорский венец требует наследника, вы это уже знаете. Хэ Шаоци пытался сделать для Династии все, что в его силах, но потерпел неудачу и предлагает теперь другое решение, неприемлемое для нас, хули-цзин. — Ближе к делу, — и я раздраженно дернул хвостом. — Какое еще альтернативное решение? — Хэ Шаоци, встревоженный рисками снятия проклятия с госпожи Лён-младшей, написал публичное письмо Черному Лису с просьбой усыновить вас, Тсуи, и включить в престолонаследие. Я оторопел. Никогда не думал, что окажусь в каком-то дрянном романе, где главному герою за один лишь факт его существования и Великой Избранности полагаются всевозможные регалии, награды, ордена, прочие цветные бирюльки, баснословное богатство, девственница с навыками порнозвезды в жены (или даже гарем из таких) и полцарства вдобавок. Зная лисиц, тут зреет какой-то небывалый обман, но какой именно — я пока не разобрался. — Не понял, — наконец выдал я, почесав себе ухо. — Шаоци что, заняться более нечем?.. — Нам не постичь причин его деяний, — молвила Шань Линъюн. — Но мои слова и есть его послание. Он счел нужным, что вы таки-должны знать правду. — Надо же, — съязвил я. — В кои-то веки. — Пожалуйста, проявите уважение, — попросила лисица. — Хэ Шаоци стоит выше даже самого Черного Лиса. Он — Священный… — Да хоть сам Нефритовый Император, — скривился я, не дав ей окончить фразу. — Даже знать не хочу, что он за существо. Я вообще ищу мелких лисичек. Вы их не видели? — А, эти бездельницы! — и Шань Линъюн недовольно нахмурилась. — Они здесь больше не живут. — То есть не живут?.. — с замершим сердцем спросил я. — Их не казнили?.. — Нет, нет, — засмеялась та. — Хотя моя госпожа очень настаивала. Но их кланы состоят в дальнем родстве с самим Императором, поэтому дело окончилось всего лишь выдворением за пределы Запретного Города их вместе с семьями. Ох, все же это моя вина… Я, конечно, рад, что они все живы, но все же какую цену они заплатили! Наверное, более никто мне не помощник… В бессилии я тяжко вздохнул. — Более нет ничего, что я должен знать?.. — осведомился я на всякий случай. — Нет, никаких распоряжений от госпожи Лён или Хэ Шаоци пока не поступало, — покачала головой лиса-координатор. — В свою очередь тоже спрошу — как продвигаются дела в подготовке к ритуалу? Я неопределенно покрутил кистью в воздухе. Ну не признаваться же, что сам толком не уверен в своих силах! — Я на финишной прямой, госпожа Шань. Остались буквально сущие мелочи. Глаза золотой лисы опасно сощурились. — От вас зависит судьба всех хули-цзин в Пуяне, Тсуи… Пожалуйста. Я очень хочу верить в лучшее. — Безусловно, госпожа Шань, — заверил я ее, хотя самому стало на редкость неуютно от одного лишь ее взгляда. На этой ноте мы расстались. Я остался предоставленным самому себе и со стоном потянулся, блаженно хрустнув суставами. Но времени, чтобы расслабиться, не было. Все именно настолько серьезно. В моих покоях меня встретил Дин с бамбуковой клеткой — в ней сидели два необычно крупных подрощенных петушка, похоже, бройлеры. Моя бабуля все-таки выполнила свою часть уговора, предоставив для меня все необходимое. — Даже жалко их убивать, они еще маленькие, — смущенно ответил Дин в ответ на мой вопросительный взгляд. — Но если это необходимо… — Ранее ты не думал об этом, — заметил я, после чего вытянул из рук Дина клетку с цыплятами, которые даже не догадывались о своей незавидной участи. — Особенно когда ел куриный суп и запеченную тушку с картошкой. Мой ученик растерянно отвел взгляд в сторону. — Ладно, Дин, хорош страдать — примирительно молвил я, оглядывая петушков критичным взглядом. — Ты же хочешь домой? — Д-да… — Нам нужно просто поработать вместе в последний раз, — и я с улыбкой отставил в сторону цыплят, удовлетворенный их внешним видом. — И мы свободны, оба. Вот только Дин непонимающе поднял брови — совсем не та реакция, которую я ожидал. — Но я не думаю, что мое обучение волшебству завершено… — тихо сказал он. Мне стало откровенно не по себе от слов верного моего ученика. Я ведь обещал, что доведу Дина до конца… Что он станет даосом, полноправным, тем, кто унаследует после меня мою деревню и поведет паству в сторону праведности и бессмертия… Но я не смог выполнить свое обещание, и меня обожгло ледяным обвинением остатков совести. Нет, нет, тут нет моей вины… Но почему тогда мне резко стало так плохо?.. — Я отпускаю тебя, Дин, — и я со вздохом положил ему руки на плечи. Молодой человек испуганно посмотрел мне прямо в глаза, и я увидел в его взгляде иррациональный страх будущего, который некогда был и у меня. Это было еще тогда, когда я покидал монастырь дяди Кау, несмотря на то, что на словах был рад своему «избавлению» от общества старого даоши. Но мой ученик все так же молчал, смотря на меня наполненными влагой глазами. — Дин, — ласково произнес я, борясь с демонами неприятных воспоминаний. — Давай же вместе признаем, что учитель из меня ну такой себе. Ты заслуживаешь более нормального наставника, чем такое чудо-юдо, как я. — Так-то это да, — растерянно проговорил он, опустив очи долу. — Но я так привязался к тебе за это все время… Даже несмотря на все твои отчаянные выходки… Да, нас с Дином чуть не убили в игорном доме. А еще мы выиграли дуэль с Юнем Бяо и показали тому спутавшему берега старьевщику, где его место. Мы едва не погибли в пламени, которое я сам развел в попытке истребить гигантских тараканов — которых я тоже вывел своими же руками. Мы все вместе победили мертвую невесту, что едва не свела верного моего ученика в гроб своим потусторонним приворотом. Про Могильный Лес и цзян-ши я в принципе молчу, это, так сказать, кульминация всех наших злоключений. И, наконец, Пуян, Лисья Столица, недружелюбная и холодная, несмотря на внешнюю гладкость и сияющий свет… — Не грусти, Дин, — и я поправил парню пояс ханьфу. — Поверь, когда ты сам станешь даосом, у тебя приключений будет ничуть не меньше, чем наших совместных. Ты найдешь себе другого учителя, более нормального, чем я… сдашь нормативы… получишь свой участок… заведешь ученика… Дин с виноватой улыбкой покачал головой, после чего высвободился из моих рук. — Ты меня не понимаешь, учитель. Он ушел, а я стоял, как истукан, со сжатыми кулаками, не видя перед собой ничего. Бройлеры беспокойно квохтали в своей клетке, а я чувствовал, как кольцо матушки жжет мне руку. Нет, господа хорошие, я точно чужой на этом празднике жизни… Что бы я ни делал, на чьей бы стороне я ни воевал. Оставшиеся два дня я провел в добровольной изоляции и строгом посте, медитируя почти все свободное время. Если хочешь исполнить ритуал как следует, полагается суровая подготовка. Конечно, я не знаю, насколько мне помогут такие крайние средства, но я готов пойти ва-банк, лишь бы только все получилось, и мои грезы исполнились. Я что, так многого прошу — всего лишь воссоединиться с родной матерью?.. Голодные мечты хотя бы об одной булочке шоу-тао перемежались мрачными думами о предстоящем ритуале. А вдруг все пойдет не так? Или наоборот, все пойдет слишком так?.. Я сделал все, что мог, подготовился так тщательно, как никогда ранее, но проклятая тревожность сжала меня в своих скользких тисках. Выберусь ли я из них? На закате третьего дня ко мне в дверь постучалась Шань Линъюн. — Тсуи, — позвала она меня с волнением в голосе. — Лён Сютмэй интересуется, как успехи с ритуалом. Я открыл глаза, медленно привыкая к уходящему солнцу в своих покоях, и наконец сфокусировал расслабленный взгляд на золотой лисе. — Я готов к завтрашнему дню. Нужно будет только растолкать утром моего ученика, он большой любитель спать до обеда. — Превосходно… Но у Лён Сютмэй есть настоятельная просьба. Я, встав с пола, нахмурился. — Снова какие-то лисьи заморочки? — Это не заморочка, — возразила мне Шань Линъюн. — Моя госпожа настаивает на том, чтобы провести ритуал именно этой ночью. Я ругнулся про себя. В конце концов, уговор был совсем другим! Я просто ненавижу, когда меня торопят, и в своих мыслях послал куда подальше всех лисиц в общем и свою дорогую бабулю в частности. Правда, это не укрылось от нашего координатора: она со смешком прикрыла нижнюю часть лица веером и едко произнесла: — Не стоит так выражаться при даме. Понимаю, эта просьба очень внезапна… Но она должна быть исполнена без каких-либо оговорок. Я в ответ недовольно фыркнул и самокритично посмотрел на себя в зеркало. Да уж, два дня полного поста и духовных практик никого не красят… Я никак не думал, что моя помощь потребуется немедленно. А Шань Линъюн, не замечая перемен в моем настроении, мягко проговорила: — Так будет лучше для всех нас, Тсуи. Особенно для вашей матушки. Я нахмурился. Вот же заразы, они точно знают, куда нужно надавить, чтобы добиться своего, и я, отвернувшись от бронзового зеркала, решительно кивнул. Мама… до нашей встречи осталось совсем немного. — Через час я пришлю за вами паланкин, — добавила лисица, вырвав меня из мечтаний голосом, не терпящим возражений. — И помните — строжайшая тайна. — Именно поэтому ритуал нужно провести ночью? — озадачился я, и координатор, перед тем, как уйти, кивнула: — Чем меньше свидетелей, тем лучше. Я буду ждать вас уже на месте. Я понял — час моего испытания неумолимо приближается, и у меня внутри вновь подняла голову тревожность. Я прошелся по своим покоям туда-сюда, чтобы унять ее, а затем посмотрел в окно на уходящий день. Солнце почти село, и ярко-красный закат залил гребни крыш расплавленным золотом и кровью. Не то что бы я верил в приметы… Но сейчас нужно действовать решительно. — Дин! — и я распахнул двери покоев верного моего ученика. — Пошли. Настало время. К моему удивлению, Дин не сказал мне поперек ни слова, будто Шань Линъюн заходила и к нему тоже. Мы быстро собрали вещи, и молодой человек осторожно взял в руки клетку с дремлющими петушками, в то время как я, облачившись в желтое ритуальное ханьфу поверх белого халата лисьего мага Пуяна, забросил за спину ящик с инструментами для колдовства. — Учитель, — осторожно позвал мой ученик. — Это ведь не опасно?.. Все-таки нас позвали так внезапно… что я уже не уверен ни в чем. — В теории нет, — задумчиво ответил я. — Я сделал для успеха все, что мог. А что ты спрашиваешь? — Предчувствие у меня плохое, — признался Дин с тоской в голосе. — Хотя, наверное, я просто волнуюсь. Мы ведь в первый раз оказываем услуги лисам… Эх, Дин, знал бы ты, что творится в моей душе, причем по всем фронтам! Как мы добрались до места назначения, я даже толком и не помню. Помню только то, как меня с Дином проводили до черного входа, а там нас уже ждала процессия и паланкины. Нам помогли в них забраться, я поставил даосский ящик в ноги, и весь провалился в свои гордо реющие, как стяги на ветру, мысли. Я думал о заслуженных успехах и случайных неудачах, которые блестяще разрешу к общему восхищению; воображал наше совместное с матушкой времяпрепровождение, наш досуг и настольные игры, и все в таком наивном образе. Я очнулся только тогда, когда паланкин со стуком опустился, и мне объявили, что мы на месте, где нас уже ждали с затаенным дыханием — ведь мы и вправду были последней надеждой всего лисьего рода Пушани. — Приветствую снова, — молвила Шань Линъюн, наблюдая, как верный мой ученик неуклюже выбирается из паланкина, стараясь не сломать клетку с цыплятами. Она стояла на ступенях, ведущих к храму, и весь ее вид говорил о крайней решимости и верности своей госпоже. Кстати, а где же сама Лён Сютмэй?.. — Ага, и вам не хворать!.. — объявил я, более удобно перехватив ящик за лямки. — Мы на месте? Куда надо топать?.. — Проявите больше почтения в своих мыслях, — нахмурилась лисица-координатор, остановив мои порывы одним лишь движением руки. — Мы находимся на территории Храма Безбрежного Неба и Бескрайних Земель. Я, растерявшийся, поднял голову наверх. Монументальная и вычурная, эта пагода была бы очень похожа на традиционную даосскую святыню, если бы не каменные фигуры лисиц, окруживших Храм плотным кольцом, да хитро вытканные флаги с их же изображением, установленные между ними. Дин с восхищением задрал голову, бесстыдно рассматривая алые фонари на верхних уровнях святого места. Я знал, что лисы во многом повторяют за людьми, невольно стремясь постичь Дао, это мне объяснили еще на учебе у дяди Кау, но чтобы настолько… — Нас позвали сюда не восторгаться архитектурой, — молвил я, отбросив свои мятежные чувства. — Так что приступим к делу. Внутри оказалось так много золота и красного дерева, что я даже стушевался — я в принципе редко бывал в даосских храмах, а в такой роскоши вообще впервые. Никогда не думал, что мне можно пустить пыль в глаза, как какому-то оборванцу… Монастырь дяди Кау по сравнению с этим храмом казался убогой ночлежкой при полуразрушенной часовне. Везде горели фонари, и лисы, что стояли почетным караулом вдоль нашего пути, даже не шевелились, будто вовсе не дышали. Дин вцепился в клетку с бройлерами, как в свою последнюю надежду на спасение. Да и мне, если честно, было далеко не комфортно среди таких тревожных знаков. — Помните о правилах приличия, — наставительно молвила Шань Линъюн, когда мы остановились недалеко от чёрных с позолотой врат — врат в святая святых лисьего храма. — И не забывайте — что бы ни произошло в Святилище, оно должно остаться там же. Ступайте смело и ничего не бойтесь. Дин судорожно кивнул, прижимая к груди клетку с жертвенными петушками, после чего скосил на меня глаза. — Все будет хорошо, — пообещал я и лисице-координатору, и верному своему ученику, после чего добавил: — В том числе и в вопросах сохранения тайны. Шань Линъюн повернула на меня лицо — несмотря на его суровое выражение, я заметил в ее глазах тень душевных переживаний и мягко улыбнулся помощнице моей бабули. — А вы, ши Шань?.. Вы остаетесь?.. — Далее я не могу идти с вами, — сказала золотая лиса извиняющимся тоном. — Я могу всего лишь пожелать вам удачи. — Ага… спасибо… и вам того же, — растерянно забормотал Дин. Я положил ему руку на плечо и добавил, коснувшись рукой врат Святилища: — Она нам пригодится, ши Шань. Благодарю. Врата, к моему удивлению, подались уже со второго прикосновения, и в нос мне мощным апперкотом ударил удушающий аромат благовоний — я даже невольно закашлялся. Мерцание свечей в полутьме ничуть не прояснило картину, и нам с Дином ничего не оставалось, кроме как вступить в мрачный коридор, навстречу неизведанному. Бройлеры в клетке притихли, и мне как будто бы стало чуть более спокойно. Дин тоже молчал, хотя я слышал его сбитое дыхание и, кажется, даже стук сердца верного своего ученика. Чем дальше мы шли, тем нестерпимей казался такой привычный, казалось бы, запах сандаловых палочек, и, когда у меня уже начали откровенно слезиться глаза, я, превозмогая, услышал голос. — Здравствуй, Тсуи. Я близоруко прищурился — и в красно-черном с золотом кумаре увидел белую фигуру Лён Сютмэй, как раз возле алтаря, немного в стороне от чадящей приторным смрадом благовоний курительницы. Она неторопливо повернулась к нам лицом, и я заметил на ее руках огненно-рыжую лису, которую она бережно приобняла рукой с перстнями. — Здравствуй, бабуля. Здравствуй… мама… — тихо поприветствовал их я, стараясь не наглотаться острого дымного запаха. На меня посмотрели янтарные лисьи глаза моей матери, глубокие, полные невыразимой тоски. Она определенно хочет мне что-то сказать… Как и я ей — и у меня внутри все сжалось от безысходности. — Я рада, что вы вы пришли, — негромко молвила Белая Лиса, благодушно поведя хвостом. — Седьмой лунный день благоприятен для любого рода ворожбы. Уж извините меня за скоропалительное решение… Но так будет лучше для всех нас. — Воистину, — согласился я подошел к темному алтарю — пустому, молчаливому. Поверхность у него гладкая настолько, что в нем отражались огоньки свечей и можно было даже увидеть собственный расплывчатый силуэт. Я как завороженный смотрел в черноту отражения, видя в ней всю свою жизнь — от раннего детства и вплоть до этого момента. Отец, дед, школа, приходящий даос, скандал на выпускном, работа, полтора года в медвузе, исключение, скандал с ректором, дядя Кау, Юнь Бяо, Синьбанчжан… — Учитель?.. — послышался мне голос моего ученика. — Ты чего?.. Я вынырнул из темных вод своего подсознания, тяжело дыша, с широко раскрытыми глазами. Что за наваждение… Прости, маленький Тсуи, у которого старшие ребята отняли лодочку, а отец сказал простое «да забей». Прости, Тсуи побольше, на которого Пуша впервые натравил стадо гусей… Есть дела важнее, чем вспоминать былое. — Дин, скатерть. Накрываемся, — не своим голосом молвил я, сняв с плеч ящик с волшебными принадлежностями. — Я помогу. На алтарь легко легло желтое с бахромой покрывало, следом Дин поставил полукругом красные свечи и фигурки Восьми Бессмертных. Чашки — одна с липким рисом, вторая — с солью. Компас Ло-Пань тут бесполезен, можно даже не искать его. Меч из монет тоже не нужен. Стопка чистой рисовой бумаги, тушечница, флакон чернил и кисть. Далее верный мой ученик с сожалением угнездил рядом клетку с цыплятами. — Все, — проговорил я, ставя на край алтаря колокольчик. — Мы готовы. — Желаю тебе счастья, дорогая, — и Лён Сютмэй опустила на черный паркет лисицу, в которую обернулась моя матушка, после чего посмотрела на нас с Дином: — Пожалуйста, не подведите. Я кивнул и, поправив ритуальное желтое ханьфу, отодвинул рукава назад. Солнце ушло за горизонт, я знал это наверняка, и сейчас самое время приступать, пока еще не взошла луна. Мама сидела напротив нас, подобрав под себя роскошный хвост — словно самая обычная лиса. Я вздохнул и протянул своему ученику острый нож: — Дин, цыплята. Кровь должна быть еще горячей. — Да, учитель… Я заметил, как его глаза предательски увлажнились, но все-таки молодой человек выполнил мой приказ — одно движение, и тельце петушка забилось в агонии, а кровь, темно-бордовая в полумраке, брызнула в подставленную мной тушечницу. Немного попало и на мое ханьфу, но я счел это не более, чем досадной мелочью. Итак… — Неистовый свет, сияние разума! — провозгласил я, опустив кисть в чашу со смесью куриной крови и чернил, активно помешал содержимое, после чего начертал талисман, и с резким «Хо!» поднял обе руки. Матушка невольно подняла голову на них. — Исцеление и благодать, снизойдите на нас! Люди и лисы, не пугайтесь знаков зла! Небрежным жестом я взмахнул обеими руками, зазвонил в колокольчик, и вокруг нас закружилась вихрем ритуальная бумага, поднятая неощутимым, незримым ветром. Огоньки свечей зловеще заплясали, пара-тройка даже потухла — но это не повод прерывать ритуал. Лён Сютмэй предусмотрительно сделала шаг назад. Её глаза заинтересованно блестели в сумраке Святилища, но Белая Лиса не отваживалась подойти ближе. Я взмахнул деревянным мечом, и в руке неприятно заныло — укус вампирши все еще не зажил до конца, и я скривился от предательской боли. Интересно, сколько «ци» она у меня высосала?.. — Меч пронзает гнилую бренность, цветущий персик, дай мне свою силу! Повелеваю: развей зло! Бушующий вихрь из ритуальной бумаги прекратился — я всего лишь бросил вверх россыпь липкого риса, и талисманы с шуршанием упали на пол вместе с жемчужными зернами, и стало так пусто и тихо, будто в склепе, и даже острый запах потухших благовоний ушел в землю. Мне показалось, словно в Святилище стало еще темнее, чем раньше, и Дин по моему приказу забил второго петушка. Его кровью я на автомате, почти не видя результат, вывел второй талисман, сложнее, чем первый, после чего, обойдя с ним алтарь, поджег его на пламени свечи. Кровь должна быть еще горячей… Талисман вспыхнул звездой, и вскоре обратился в пепел, которым я обильно посыпал голову своей матушки, вполголоса бормоча волшебные слова. Она чихнула, утерев морду лапой. — Все будет хорошо, — прошептал я, глядя в ее желтые глаза. Кажется, такой оттенок называется «гуммигут»… Она смотрела мне в душу, и я понял — ей есть, что мне сказать, но это позже, позже… Да, все окончено, но впереди у нас еще столько дел… Я нашел в себе силы оторваться от нашей безмолвной беседы, поднялся на лапы и смело посмотрел прямо в глаза своей бабуле. — Здесь потребуется генеральная уборка, — объявил я. — Уничтожьте бумагу и остатки риса. Свечи тоже лучше заменить. Самое главное — никому не давать есть цыплят, проклятие перешло на них. Лучше сжечь. — В моей молодости тебя объявили бы шарлатаном, мой дорогой, — важно проговорила Лён Сютмэй, выступая из мрака белизной одежд и светлым свои ликом. — Я уже и забыла, что такое даосский ритуал. У вас, волшебников, не понять, что есть ритуал, а что — бессовестные суеверия. Я нахмурился, после чего с негодованием всунул свой меч в специальную шлевку, вшитую в боковой шов ритуального ханьфу — Я ожидаю награды, бабуля. Свою часть уговора я выполнил. — Подожди, мой дорогой, — остановила она мой пыл с ласковой улыбкой. — Вот так и сразу?.. Какой ты у меня меркантильный. — Заметь, я не прошу ни денег, ни дорогих камней, — молвил я, не отводя взгляда, не отступая назад. — Но то, что ты просишь, несоразмерно в цене с золотом или драгоценностями, — возразила мне Лён Сютмэй. — Это стоит гораздо, гораздо дороже. — Кстати, как отреагировал Чёрный Лис на публичное письмо Шаоци? — с невинным видом поинтересовался я, не замечая, как вытянулось от шока лицо Дина. — Сдается мне, у него выбор достаточно садистский — или я снимаю проклятие с его жены и получаю причитающуюся награду, или ему придется усыновить меня и включить в престолонаследие… И где я не прав? — Ни слова больше! — гневно оборвала меня Белая Лиса. — И как непочтительно ты отзываешься о собственной же матери! Такова ее ценность в твоих глазах? — Прекращай, бабуля, — и я свел брови в неудовольствии. — Уговор дороже денег. — В любом случае, — проговорила Лён Сютмэй, подбирая на руки лису, в которую обернулась моя матушка, — ты получишь свою долю, равно как и твои друзья получат милость Чёрного Лиса и вернутся домой. Дай нам с твоей матерью немного времени, чтобы все обсудить. Я ведь хочу тебе только лучшего. — Надеюсь на это, — пробурчал я, нервно дернув хвостом. Эх, и почему только я не запросил бумажный контракт, чтобы было во что ткнуть носом эту престарелую вертихвостку! Оставалось только надеяться на то, что моя матушка сможет повлиять на внезапные выкрутасы Белой Лисы. Сможет ведь?.. Матушка же посмотрела на меня с немой мольбой в глазах, и только это остановило меня от неминуемого выяснения отношений. В конечном итоге, не ссориться же с видной лисьей волшебницей, особенно в святая святых их храма… — Хорошо, — властно подытожила Лён Сютмэй. — Мы поняли друг друга, Тсуи. Она двинулась вперед — я услышал только звук шагов и стук ее когтей на лапах о дорогой паркет, и Дин помахал перед моим окаменевшим лицом рукой: — Учитель? С тобой все хорошо? — Д-да… — слабо отозвался я. Пора брать себя в руки… Если бы не верный мой Дин, я бы так и остался стоять там — настолько велики были мои сомнения и мрачны думы. — Пойдем отсюда… мне тут не нравится, — попросил он, положив мне на плечо свою руку. — Да и мы уже вроде бы сделали, что от нас нужно было… — Да, ты прав, — отрешенно молвил я и встряхнул головой в попытке взбодриться. — Нам пора на заслуженный отдых. На выходе из храма Лён Сютмэй таки-дождалась, пока мы ее нагоним, а затем, перехватив удобнее мою мать в лисьем обличьи, мягко мне улыбнулась. Я уже знал — это не предвещает ничего хорошего. — Утром тебя будет ждать сюрприз, Тсуи, — сказала она. — Хоть ты и думаешь, что я лживая лиса-оборотень обыкновенная, но слово свое держать я умею, и жду от тебя того же. Если я узнаю, что ты меня обманул… Я никак не отреагировал на ее слова — мой взгляд был прикован к матушке. Нет, конечно, пока не видно, как сработал ритуал, но мне как будто даже показалось, что она стала бодрее, с более живым взглядом — от легкой меланхолии будто бы не осталось и следа. Я действительно смог?.. Ах, как было бы хорошо! — Сюрприз? — отозвался я и вздохнул. Что еще могло бы меня порадовать?.. Я жаждал только одного, и это было написано на моем лице, как я смотрел на мать, как мать смотрела на меня… — Да, сюрприз, — подтвердила Лён Сютмэй. — Но это будет наутро. Ложись спать и не думай об этом слишком уж сильно. — Для меня лучшим сюрпризом было бы то, если б ты действительно сдержала свое слово, — заметил я и поправил ремни ящика. И что она вообще имеет в виду под «не думай об этом слишком уж сильно»? Да я ж уснуть не смогу, наверное! — Нет, учитель, похоже, ты там слишком уж надышался благовониями, — строго изрек мой верный ученик, когда нас снова доставили до Дворца Магнолии. — Потому что эта бледная тень рядом со мной никак не может быть моим учителем в здравом уме и твердой памяти. — Тише, Дин, — попросил я с тяжким вздохом. Отчего-то даосский ящик стал мучительно тяжелым, а лапы — ватными. В животе беспощадно крутило и урчало, меня тянуло в сон, и я не знал, какую потребность удовлетворить первой, чтобы не умереть. А еще мне все еще мерещилось, будто меня качает из сторону в сторону, как качается паланкин. Плевать уже на сюрприз от Лён Сютмэй. Как же хочется спать… — Знаешь, что, учитель? — внезапно спросил верный мой ученик, когда мы спустя длинные переходы по коридорам и богато обсталвленных анфиладам залов встали у дверей в мои покои. — Я все-таки думаю, что это действие будет иметь последствия… — О чем ты? — непонимающе спросил я. Пока мы шли, мои мысли всецело заняли припасенные еще с обеда паровые булочки, и слова Дина казались мне какой-то ерундой, отделяющей меня от священной еды и блаженного сна. Тем не менее, я нашел в себе силы придать своему лицу более понимающее выражение, и Дин, слегка смутившись, продолжил: — Тебе не показалось, что там все какое-то… не настоящее? Я обеспокоенно глянул на молодого человека, взглядом требуя подробностей, и Дин, не смутившись, продолжил: — Ни в одном нормальном даосском храме не бывает столько декора. Смотрится так, словно лаоваи снимают кино про Вуконг — не самыми убедительными декорациями. Это заставило меня озадачиться. Я сразу вспомнил историю дурачка Фота — за лисами и вправду не сталось бы не только превратить кучу яблок на свалке в богатый дом, и но сотворить какую-либо более претензионную иллюзию… — Знаешь, если это так, — заговорил я, прижав к голове уши, — то у меня для лис очень плохие новости… я бы не хотел, чтобы это было их мороком. Так недолго и самого себя обмануть… А крайним, конечно же, выставят меня. — Учитель, — и Дин мягко улыбнулся мне. — Пошли спать. Ты же еле на ногах стоишь. — Пожалуй, ты прав… — пробормотал я, усиленно пытаясь распутать клубок мыслей в своей распухшей голове. — Но скажи, разве я что-то не то говорю?.. В ответ верный мой ученик распахнул двери в мои покои и хозяйским жестом подтолкнул меня к зияющей тьме спальни: — Все, учитель, завтра все обсудим. Доброй ночи. — Доброй ночи… — озадаченно проговорил я вполголоса. Дин, в принципе прав… нужно ложиться спать, а не строить теории разной степени вменяемости. Я даже не стал раздеваться — настолько велика была моя усталость. Меня хватило только на то, чтобы оставить даосский ящик у кровати, невнятным комом бросить рядом желтое ритуальное ханьфу и снять очки, и я рухнул на постель как есть — даже не понял, как уснул и уснул ли вообще. Мне мерещились голоса и шаги, но я был слишком устал, чтобы даже поднять голову и попросить всех заткнуться и выйти вон. Впрочем, это было уже лишним — шаги и голоса сменились на журчание воды и пение птиц, ветерок, обдувающий лицо, и легкие прикосновения нежных рук к моим волосам. — Мам… ну что ты… — пробормотал я сквозь сон, и неожиданно мне ответили: — Я здесь, Тсуи. Я подскочил на месте, в момент распахнув глаза. Этого не может быть! Эти голоса пусть и похожи, но отличия все равно есть, и для меня они имеют огромное значение — я твердо знал, кто заманивал меня к себе, пользуясь моей наивностью, а кто терпеливо ждал нужного поворота судьбы… И наконец-то Нефритовый Император повернулся ко мне лицом. — Мам… — прошептал я. — Да, милый, это я. Она протянула мне мои очки, и я наконец прозрел — и наконец увидел ту, ради кого я боролся, страдал и превозмогал. Ранее я не видел лица своей матушки — ведь два раза мы встречались исключительно под покровом темноты, а третий раз я видел ее в ее настоящем, лисьем облике. Тем приятнее было наконец увидеть ее при свете дня. Она очень похожа на Лён Сютмэй… и на меня. У нее такой же нос, как у меня, и форма бровей напоминает мою, да и глаза почти те же… Губы, конечно, в точности, как у моей бабули… Но это было уже не так важно. Слышали поговорку о том, что счастливые по жизни сыновья больше похожи на мать, чем на отца? Я в полной мере понял ее только сейчас — только увидев ее усталую улыбку и нежный взгляд. — Тсуи, — мягко повторила она, поглаживая меня по волосам и ушам. — Все хорошо. Тебе снился какой-то плохой сон?.. — Да я бы не сказал… — задумчиво молвил я, после чего выпутался из одеяла и спустил лапы на пол. — Просто… устал вчера очень. — Мне тоже было не совсем хорошо ночью, — призналась моя матушка, и в ответ на мой встревоженный взгляд пояснила: — Отчего-то бросило в озноб. Не волнуйся, лекарь дал мне жаропонижающее. Подскочила температура?.. Очень, очень странно… — Может быть, тебя продуло? — спросил я. — Всякое может быть. Перепады ночных и дневных температур тут весьма ощутимы. — Может быть, — миролюбиво согласилась моя мать. — Но в любом случае, мне сейчас гораздо лучше, чем ночью. — Меня это радует… Только сейчас я заметил, что комната, в которой я сейчас нахожусь, ничуть не похожа на мои покои. Тут заметно светлее, чем там, и отделка значительно богаче — пусть я в этом даже почти ничего не соображаю. А еще я заметил, что окна в этих покоях забраны коваными решетками — и сразу все понял. — Это твои комнаты? — поинтересовался я, взяв матушку за руку, и она с легким недоумением ответила: — Да. Ты очень проницателен, Тсуи. — То есть меня ночью перетащили к тебе?.. — с легким недоумением спросил я, и матушка беспечно рассмеялась: — Хах… Не вини меня за это, милый. Я тоже очень хотела, чтобы ты воссоединился со мной, поэтому… попросила твою бабушку об этой маленькой шалости. — Я не сержусь, — заверил я ее, после чего посмотрел ей прямо в глаза, того же оттенка «гуммигут», как и в ее лисьем облике. Она ответила мне таким же взглядом и ласковой улыбкой, после чего пригладила мне непослушную прядь на макушке. — Добро пожаловать домой, Тсуи, — сказала она, и я вдруг почувствовал, как глаза мои увлажнились, а сердце защемило от нежданной радости. Теперь мы будем вместе… Вместе, столько, сколько жизни отмерено нам. Все мои мучения наконец окончены, и впереди меня ждет благословенное «долго и счастливо»… Да! Я наконец-то счастлив: это наяву, не во сне, и мои мечты наконец обрели кровь и плоть. Мы проговорили все утро и весь день. Я жаждал узнать мою матушку как можно лучше, чтобы нагнать все двадцать два года нашей разлуки — и она так же жадно выспрашивала у меня про быт и нравы Синьбанчжана, про моего ученика и друзей, про мою работу и отдых… Мы перебивали друг друга, смеялись, даже чуть не пропустили завтрак и обед. Мы сидели вместе, и мне казалось — мне не нужно более ничего. Казалось — тут бы и подвести черту, у главного героя заслуженный счастливый конец, а все злыдни остались с носом… Но наша жизнь продолжается, и «долго и счастливо» — всего лишь красивые слова. Дальше… Что же случилось дальше? — Что вообще означает имя, которым ты зовешься среди смертных? — спросила матушка меня уже вечером, когда мы обсудили почти что все значимое и не очень из нашего прошлого и настоящего. — Тсуи, тебе настолько не нравится имя, которое мы с твоим отцом выбрали тебе?.. — Ты про «Энтони»? Нет, нет, — улыбнулся я, взяв матушку за обе руки. — Просто иностранцам в Сянгоне трудно запомнить «Тсуи». «Энтони» для них более понятно. Я не ориентировался на значение — я подбирал то, что будет хорошо сочетаться с фамилией. Она внимательно смотрела на меня, и в ее глазах отражалось заходящее солнце. Я понял, что такой ответ матушку не особо устроил, и виновато добавил: — И кому, как не тебе, знать, что назвавший свое имя уже подписал акт о капитуляции. В ее улыбке сверкнули небольшие, но острые клыки, но ответить матушка не успела — внезапно она согнулась в хриплом кашле и я, признаюсь честно, сильно струхнул. — Простуда? — участливо задал я вопрос, и матушка, не разгибаясь, помотала головой. — Не знаю, — сказала она сипло, утирая платочком нос и рот. — Какое-то странное чувство в груди, слева… Словно что-то мешает. — Главное, что не за грудиной, — молвил я серьезно, после чего, поймав недоуменный взгляд матушки, объяснил: — Боли за грудиной — это уже по части сердца, особенно если отдает в левую руку… вроде бы. А у тебя больше похоже на невралгию. — Ты все-таки растерял еще не все знания из медицинского университета, — улыбнулась она мне, пряча платочек в пояс. Я пожал плечами: — Ты меня переоцениваешь, мам. Это что-то на уровне «отрывочные и бессистемные знания из детской энциклопедии». Она засмеялась, и я тоже не удержался от улыбки. — Я люблю тебя, Тсуи. Я любила тебя всегда, несмотря на наши разошедшиеся судьбы. — Я тоже люблю тебя, мам. Больше всех, кого любил когда-либо. Определенно, этот день я мог бы назвать самым счастливым во всей моей безблагодатной жизни. Но помните, я говорил, что по-хорошему мне лучше было бы делать ноги из Лисьей Столицы? Об этом говорила и матушка, но я не внял ее советам, решившись идти до конца — все ради своей победы. Мне предстоит еще горько пожалеть об этом и возжелать постыдную карьеру управдома… Но давайте обо все по порядку, чтобы вы уж точно представили себе весь тот ужас, через который мне пришлось пройти. Итак… Итак, ночью я проснулся от шагов, тревожных голосов и сиплого кашля — будто при коклюше. Я сразу понял — матушке снова нездоровится, еще сильнее, чем днем, но не решился встать с постели и пройти напротив, в ее покои; я просто сидел, обняв лапы руками, и в голове моей текли нехорошие, неспокойные мысли. Но что я мог бы сделать для нее?.. Лишь только к утру меня все-таки сморил сон. Проснулся я в полном одиночестве там же, где и засыпал (я проверил!), ветерок колыхал шторы из полупрозрачного голубого шелка, а из приоткрытого зарешеченного окна шел чуть ли не огонь — день обещал быть геенной огненной, не иначе. Но для меня это все было неважным, и я, решительно сбросив с себя остатки дремы, вышел в коридор, готовый почти ко всему. — Мама?.. — постучал я в резные звери покоев моей матушки. — Я войду? Ответом был резкий, захлебывающийся кашель, и я, напуганный, без тени сомнения распахнул створки дверей. Увиденное шокировало меня до глубины души — моя мать, сидя в постели с подушкой под спиной, в попытке откашляться прикрыла нижнюю часть лица платочком (кучка таких лежала подле нее на одеяле), и ее темные желтоватые глаза испуганно поднялись на меня. — Мам?.. — Тебе не следовало бы приходить сюда, Тсуи, — сокрушенно проговорила она, когда приступ кашля наконец отпустил ее. — Я что-то совсем разболелась. Не хватало еще, чтобы ты тоже захворал… — Глупости, — отмахнулся я, после чего сел в кресло рядом с изголовьем ее кровати. — У меня железобетонный иммунитет. А вот что с тобой такое — это уже вопрос к лекарям. Матушка печально покачала головой. — Ночью я чуть не умерла от кашля, думала, задохнусь вовсе. Я тыльной стороной руки коснулся ее лба. Какая же она горячая… Нет, это точно не коклюш, такая температура не типична для коклюша… — Да и на обычную простуду мало похоже… — задумался я. Оторвать бы руки (то есть лапы) этим лекарям! — Тсуи, милый, я еще отлежусь, — слабо улыбнулась матушка. — Мне приятна твоя забота, но в самом деле… Сходи пока к друзьям, мой дорогой. Уверена, тебе есть, что им рассказать… — Пожалуйста, держись, — попросил я ее, осторожно проведя рукой по ее волосам и поникшим ушкам. — Я вернусь обязательно. Она снова зашлась в остром кашле, разрывающим мое сердце на куски, и я стыдливо посмотрел в сторону, на коллекцию расписных ваз на трюмо. Как же так… Какая болезнь способна развиться настолько стремительно?.. Впервые я пожалел, что не доучился в университете на врача. Может, хоть тогда я бы понял, в чем дело… — Я потом все расскажу, — пообещал я, коснувшись губами ее воспаленного лихорадкой лба. — Обязательно. Я покинул резиденцию Черного Лиса, выйдя из-под его прохладных сводов прямо в раскаленное пекло, и сразу увидел сад с беседкой — то самое место, где мы с матушкой встретились в первый раз, а это значит, что и Дворец Магнолии тут совсем рядом. Порадовавшись тому, что все складывается пока что очень удачно, я распушил хвост и двинулся к нему. Но прежде, чем я успел нырнуть в тень персиковых деревьев, кто-то неожиданно схватил меня за запястье, и я резко обернулся. — Шаоци, — прошипел я. Красное с золотом ханьфу, растрепанные волосы и непривычно серьезный взгляд — да, он определенно он, и лже-фельдшер, сделав страшные глаза, молча увлек меня в бельведер, а я растерялся так, что не смог возразить ему ничего, и, ошеломленный, последовал за ним вглубь зарослей. — Рассказывай, — тихо попросил он меня, когда зеленые ветви укрыли нас от посторонних взглядов. — Как она?.. — А мне казалось, что ты знаешь гораздо больше, чем я, — ответил я, чувствуя в глубине души разгорающийся гнев. Шаоци непонимающе приподнял одну бровь: — Я? Ох, Энтони, давай без этой всей пассивной агрессии. Как себя чувствует Лён Мэйлин? Я недоверчиво посмотрел на него, но потом все-таки решил, что сказать стоит, и тихо произнес: — Ей нездоровилось вчера, а сегодня все стало только хуже. — Ясно… — задумчиво отозвался Шаоци, закусив ноготь на большом пальце, но это стало для меня спусковым крючком — я, почти не контролируя себя, схватил его за воротник и срывающимся шепотом прорычал: — Что «ясно»?.. Ясно, что ничего не ясно! — Тихо, тихо, Энтони… — взмолился он, даже не делая попыток высвободиться из моей стальной хватки. — Не пори горячку! Я со злостью оттолкнул его — и внезапно почувствовал, как глазам стало предательски влажно и, всхлипнув, утер намокший нос. — Энтони… — тихо проговорил он, а я заговорил неровным голосом, едва сдерживая себя от крика: — Ты! Откуда мне вообще знать, что я могу сделать для нее? И ты еще путаешься под ногами, появляясь из ниоткуда каждый раз, когда меня кажется, что моя жизнь хоть немного, но наладилась… чтобы спустить весь мой прогресс в выгребную яму! Он молчал, смотря в пол, словно нашкодивший школяр, а я, уже не скрывая своих слез, обхватил себя руками и глухо простонал: — Откуда я вообще знаю, друг ты мне, враг, или кто! Нормально же общались в Синьбанчжане, тут-то что не так! Я собирался было толкнуть его и уйти, но неожиданно угодил прямо в его объятия — и отчего-то притих, только судорожно всхлипывая, и Шаоци погладил меня по голове: — Энтони… Ты здесь не один. Пусть ты и не видишь… Но я стараюсь сделать все как лучше, и для тебя, и для хули-цзин. И прямо сейчас твоя жизнь висит на волоске. Я не знаю, смогу ли я помочь и тебе, и твоей матери. Ты можешь мне поверить?.. Я только замотал головой, с силой сжав руки в кулаки. Серебряное кольцо впилось мне в палец. Мама… Кто вообще может помочь тебе?.. — В первую очередь ты должен помочь себе, — добавил Шаоци, мягко поглаживая меня по затылку, за ушами. — Тебе следует покинуть Пуян… Тогда выживешь хотя бы ты. — Нет, — простонал я. — Нет… Я не для того так долго шел к своей цели, чтобы после целого дня, о котором я не мог раньше даже мечтать, возвращаться назад, в серый людской мир, заливаемый сезоном дождей, полный тьмой народу, которой есть, за что поквитаться со мной… Нет!.. Не ради этого я шел сюда… — Энтони… Тсуи, — чуть более строго сказал Шаоци, взяв меня за плечи и пристально смотря мне прямо в глаза. — Ты понимаешь меня? Что-то пошло не так, и Мэйлин… Я не смогу спасти вас обоих, но в моих силах спасти тебя. — Что? Что пошло не так? — тихо спросил я, отведя взгляд в сторону. Шаоци только вздохнул, и тихо произнес: — Все гораздо хуже, чем я мог бы предположить. Ты не снял с нее проклятие, Тсуи. Скорее, даже наоборот. Я в шоке поднял на него глаза, и мои губы дернулись в сардонической, нервной улыбке. — Я… я не понимаю тебя… Что я сделал не так?.. Шаоци?.. Но лже-фельдшер ничего не ответил мне — его лицо было светло, но полно скорби, которая так не вязалась с тем образом, к которому я привык, и я тряхнул его что есть силы: — Что я сделал не так, Шаоци?.. Ответь мне! Шаоци! — В этом виноват не ты один, — молвил он, изломив брови в печали. — Ты знаешь, кто наложил на твою мать проклятие? — Нет… да разве это важно?.. — и я утер рукавом ханьфу свое лицо. — В любом случае, этот человек еще получит свое, если я узнаю, кто он. Шаоци неодобрительно покачал головой, после чего глубоко вдохнул и сцепил руки меж собой. Я изумленно расширил глаза. — Шаоци?.. — Это твой отец, Тсуи. Будь я в более спокойном состоянии, мир бы точно ушел у меня из-под ног. Я бы психанул, ударил бы Шаоци по лицу, пошел бы разбираться к матушке и наломал бы тех еще дров, о которых потом жалел бы всю оставшуюся жизнь. Но сейчас эта невероятная правда (да и правда ли?) прошла словно мимо меня — я только со смешком покачал головой. — Этого не может быть… — Может, — возразил мене лже-фельдшер. — Потому что я был там. Я не стал ничего отвечать — только развернулся и, утираясь рукавами, покинул беседку с неистово бьющимся сердцем, которое за все это время искололи так, что оно уже потеряло какую-либо меру чувств. Нет, я не мог поверить во все эти бредни… Станется мне еще верить этой лживой скотине, которая плетет интриги за моей спиной! И я не прощу его за то, что он видел меня в таком жалком состоянии. — Учитель?! — округлил глаза верный мой Дин, стоило мне только войти в столовую — было как раз время обеда, и мой ученик даже выронил палочки. — Что с тобой?.. Тобой словно пол помыли! — О, надо же, кто вернулся, — усмехнулся Пушинка, подняв голову на звук моих шагов — аккуратный стук когтей по паркету. — Энтони, это же ты? Я, не в силах издать ни единого звука, кивнул головой, напрочь забыв о том, что Пуш не видит. Вэйж изумленно поднял брови, после чего похлопал по свободному месту рядом с собой: — Я не мастер утешать, конечно… но давай покушаем, что ли. Я уселся рядом с ним, окинул взглядом стол и механически взял в руки яблоко. От всех этих треволнений у меня напрочь пропал аппетит, и мне было противно даже смотреть на этот рассыпчатый рис и жареную курятину под острым соусом и другие яства. Мои друзья, похоже, хором решили дать мне более-менее успокоиться, и к тому моменту, как я доел зеленый блестящий плод, мое опухшее, красное лицо почти вернулось в нормальное состояние, разве что слезы все без конца катились по щекам, падая на колени. — Учитель, — не сдержался наконец Дин, — произошло то, о чем я говорил… ну… тогда?.. Со вздохом я качнул головой, и отложил в сторону веточку — единственное, что осталось от моего яблока. — Я не знаю, Дин… Я уже ничего не знаю. — Замолчи и поешь что-нибудь еще, — оборвал меня Пушинка, нахмурившись. — Я все еще слышу, как ты шмыгаешь носом и ревешь. Я послушно взял второе яблоко, покрутил его в руках и вернул обратно в вазу. — Нет, мужики, я, конечно, всегда знал, что Шаоци у нас с придурью, но чтобы настолько… — Я его почти не видел в последнее время, — недовольно молвил Вэйж, ловко ухватив палочками кусок мяса. — Чем он вообще занимается? — Всякой ерундой, — пробурчал я. — Сейчас расскажу. Я не стал болтать лишнее друзьям: пришлось опустить подробности своих похождений и особенно ритуала, но я рассказал про и «публичное письмо», и про то, что Шаоци поймал меня у Дворца Магнолии и странными речами (в подробности я также не вдавался) безжалостно убил мою последнюю клетку мозга. Дин аж рот раскрыл от изумления, а Вэйж, когда я закончил свой рассказ, слегка приобнял меня, при этом неаккуратно навалившись на меня всем своим немалым весом — я сумел издать только жалкий протестующий писк. — Бедный наш дружище… Столько всего в одну неделю! — Вэйж… задушишь… — просипел я с выпученными глазами. — Ой, ой! Прости, — спохватился он и не без труда выпрямился. Я жадно задышал и вытер сопревший лоб рукавом ханьфу, а, Пушинка отложил палочки и чуть сощурил свои затянутые бельмом глаза. — Но в самом деле, что нам делать, как тебе помочь? — озадачился не на шутку Вэйж. Пушинка беспечно махнул рукой. — Всему вас учить надо. Давайте дождемся, пока этот… товарищ вернется, и все вместе замесим его ногами. Я на правах инвалида иду без очереди. — Братец Чжэньфань! — ахнул Дин. Я знал, что его миролюбивая натура протестовала против такого беспредела, и верный мой ученик растерянно покраснел, а затем добавил: — Можно же просто поговорить… — Мне кажется, нормальных слов он не поймет, — очень серьезно произнес Вэйж. — Но и вариант Пуши мне не совсем нравится. У Шаоци же не телосложение, а теловычитание, так и убить можно. Лично я не хотел бы присесть за него. — Пф, — фыркнул слепец и забросил ногу на ногу. — Просто дайте я тогда с ним поговорю… Скажу ему пару ласковых, сразу станет как шелковый. Я даже рассмеялся, почувствовав, как ко мне постепенно возвращается хорошее настроение. — Да ладно вам, мужики… пусть живет. Еще пачкаться об него. — Смотри мне, — с ленцой отозвался Пушинка. — Если он тебя еще раз заденет хоть как-то… С сухими штанами ему точно не уйти. Дин прыснул в кулак, и Вэйж тоже захохотал, да и я не удержался от смешка. — А вообще, Энтони, — молвил Пуша уже более серьезно. — Дин говорил утром, что нас всех отправят домой, может, даже с гостинцами. На гостинцы мне плевать, а вот домой хочется. — Кстати да, — поддержал его Вэйж. — Прошло уже столько времени. У меня игра скоро, мне готовиться надо. Я замялся, дернул одним ухом. В принципе… — Я ведь договаривался об этом с бабулей. Она хочет удостовериться, что я ее не обманул с ритуалом для моей матушки, поэтому, похоже, возвращение домой немного откладывается… Нужно чуть больше времени. Это же не страшно?.. — и я нервно прижал уши к голове. Вэйж вздохнул с отвращением и вернулся к еде, и от этого простого действия я почувствовал себя виноватым. Хотя стойте, в чем вообще моя вина? В том, что Лён Сютмэй не держит слово, а тянет кота за хвост? Я рассказал все, что посчитал нужным, получил «пинок» (пусть и незаслуженный) в нужную сторону, думаю, теперь можно и откланяться. — Ладно, — и я встал из-за стола. — Я… пойду, пожалуй. Только загляну к себе в комнаты… Там оставались мои вещи. — Уже? — и Пуш поднял тонкие брови. — Даже не посидел с нами. — Дела, — уклончиво молвил я и прошел к высоким створкам дверей. — Да и матушка… ей может стать хуже. — Бывай, Энтони. Я вышел из столовой, чувствуя спиной напряженные взгляды друзей. Я вообще правильно поступил? Проклятый Шаоци, проклятая бабка. Ничего, я еще разберусь с этим. Обязательно разберусь… И от этой мысли унявшиеся было слезы снова выступили на моих глазах.