***
— Я всё ещё против того, чтобы ты шёл туда, — говорил Хосок, скрестив руки на груди и глядя на омегу в отражении зеркала. Юнги застегнул пальто на все пуговицы и сейчас оборачивал шарф вокруг шеи. — А я всё ещё тебя не спрашиваю. — Закончив с шарфом, омега повернулся. — Доктор сказал тебе не нервничать, совсем не нервничать. Знаешь, что означает слово «совсем»? Ни разу, вообще, никогда. — Прекрати истерить. Иногда мне кажется, что из нас слабее ты, — произнëс парень, подходя к альфе и поправляя воротник его плаща. — Назови омег слабым полом перед Чимином, если жизнь не дорога, — ответил Хосок, смотря куда-то в сторону, а Юнги усмехнулся. Разговоры о Чимине в подобном ключе всегда были чем-то обычным. — Серьёзно, Хосок, что там такого может случиться? Ты ведь будешь со мной. — Он протянул руку к его щеке и погладил кожу, привлекая к себе внимание. — Но ты никогда не был на закрытых вечеринках подобного рода, не знаешь, что можешь там увидеть. Это Содом и Гоморра, там концентрация разврата. Зачем тебе на это смотреть? — Эй-эй, — Юнги взял его лицо в ладони, — успокойся. Я два года был частью этого разврата. Я всё ещё его часть, только теперь другая, я лишь наблюдаю, как и ты, потому что мне повезло с тобой. — Пообещай, что бы ты там не увидел, это не испортит твоё представление обо мне. Увидев, что творят альфы, ты подумаешь, что я могу так же. — Я обещаю, что в моих глазах ты никогда не упадëшь. Не верю, что ты когда-либо мог сделать что-то очень плохое. — Юнги обнял его за шею и чмокнул в щëку, а затем снова отстранился. — Так, лирическое отступление закончено? Пошли? Без твоего контроля там точно может произойти что-то плохое. Они спустились на первый этаж, коридоры и зал были пусты, что было даже немного жутко. Из людей здесь были только охранники, секретари и уборщики. Омег в Доме осталось около десяти, если не учитывать самого Юнги, который тоже скоро уедет, остальные были уже на вечеринке. Атмосфера сейчас здесь была ещё хуже, чем тогда, когда из комнат раздавались стоны. Сейчас тишина давила, но Юнги понимал, что скоро начнëт по этой тишине скучать. В зале сидят несколько альф, наверняка обсуждающих деловые вопросы, незаинтересованные в том, чтобы кого-то снять. Зачем выбирать сейчас, если позже выбор вновь станет гораздо разнообразнее. Юнги заметил Чонгука и нахмурился, сжав локоть Хосока обеими руками и кивнув в сторону альфы. Тот, скорее всего, пришёл не только что. Заметив их, он направился к ним. Юнги смотрел на него с подозрением, гадая, что ещё он может выкинуть, Хосок выглядел спокойно. — Что здесь происходит? — поинтересовался Чонгук у Хосока, на омегу рядом он не обращал никакого внимания. Юнги почувствовал запах алкоголя, не сильный, но достаточный для того, чтобы скривиться. — Где все? Похоже на недавно вымершее место. — Сегодня закрытая вечеринка у депутата, почти все омеги там. — Представляю, что скрывается под словом «закрытая», — Чонгук усмехнулся, бывал он на таких мероприятиях, но не часто. Смотреть на то, как старики воплощают свои грязные фантазии, ему удовольствие не доставляло. — Почти все? — Сынмин и некоторые новички, не купившиеся на большие нули, здесь. — А Чимин? — спросил Чонгук настороженно, а Хосок немного помолчал, прежде чем устало вздохнул и решился ответить. — У Тэхёна течка, он с ним. Депутат очень хотел его видеть, но Чимин остался. — Хосок-и, мы уже очень сильно опаздываем, — напомнил Юнги. Альфа кивнул и потянул омегу за собой, обойдя Чонгука. — И Джин там? — Конечно, он второй в рейтинге, на такие мероприятия его всегда приглашают. Чонгук повернулся, глядя в спину уходящим, и нахмурился, раздумывая. Он всё пытался понять, что ему претит больше: представление того, чем Чимин занимается с Тэхёном, или мысли о том, что делает сейчас Джин. Недолго он ломает голову над тем, почему вообще спросил о нëм, затем в голове всплывают воспоминания, оставшиеся после вечеринок у богатых альф, тела, запахи, звуки — всё это вызывало отвращение, и сейчас Джин тоже участвовал в этом. Почему эта мысль вызывает в нëм столь сильное отторжение? Почему это вообще его волнует? Впрочем, оправдывает Чонгук себя быстро. Он пришёл сюда сегодня не для того, чтобы увидеться с Чимином, которому с недавних пор стыдно в глаза смотреть. Он надеялся найти собеседника, и таким представлялся ни какой-то альфа из его сферы общения, а Джин. Ему казалось, этот человек поймëт любого в этом мире.***
«Дом чайных роз» — логово порока, так альфы с ухмылкой отзывались об этом месте, однако так ли это? Джин думает, что из порока состоят их чëрствые сердца, душа тех, кто, похабно улыбаясь, беззастенчиво лапает омег, пока дома многих из них ждут мужья, жëны и дети. Джин смотрит на новеньких, которые чувствовали страх, ещё не привыкшие к такому обращению. Джин привык, но внутри всё дрожит, когда тот самый альфа лет пятидесяти, который организовал эту вечеринку, подзывает его к себе. Он сглатывает и натягивает на лицо улыбку, приближаясь и виляя бëдрами. На двух креслах рядом с диваном, на котором развалился мужчина, расположились двое его дружков, на коленях одного — Джису, у другого — Розе. У Джису ворот блузки съехал вниз по плечам чуть ли не по пупка, грудь обнажена, пока мужская рука разминает одну, а еë владелец беседует с другом так, словно не делает ничего аморального. Прискорбно, ведь он право имеет и платит большие деньги за свои безнравственные поступки. Не всё можно купить? Покажите, что нельзя. Джин переводит взгляд на Розе. Короткая юбка задралась, собравшись гармошкой у основания бëдер. То, что под ней, открыто стороннему взгляду. Альфа одной рукой держит под коленкой, не позволяя свести раздвинутые ноги, второй блуждает по скользким складочкам, а затем толкает пальцы внутрь. Розе молчит, опустив голову, лицо закрыто волосами. Имитировать стоны прямо сейчас их никто не заставляет, ведь альфы просто обсуждают политические и деловые вопросы, попутно мучая игрушки в своих руках. Альфа ведëт рукой по прозрачной блузке Джина, которая едва способна скрыть тело. Соски, пупок и родимые пятна просвечиваются, вокруг талии поверх тонкой ткани обëрнута поблëскивающая цепочка. Мужчина опускает руку на задницу и сжимает плоть. Джинсы обтягивающие, но альфа уверен, что половинки в его ладонях будут ощущаться намного приятнее без слоëв одежды. — Сними штаны, — скомандовал альфа, вновь отвлекаясь на своего друга. Он слушал его, но цеплялся взглядом за светловолосую девушку в его руках. Мужчина поворачивает голову, Джин уже без обуви и джинсов, бëдра голые, нижнее бельё чëрное и кружевное по краям. Он чуть раздвигает ноги и похлопывает себя по колену, намекая на то, что омега должен сесть. Джин седлает его бëдра, обнимает за шею и смотрит в глаза, очаровывая своими. У омеги веки подведены бордовым цветом, ресницы густо накрашены чëрной тушью, из страз выложены стрелки, а пухлые губы намазаны розовым блеском. — Какой же ты красивый, — выдохнул альфа. Друзья и коллеги в одном лице его уже не интересовали. Он расстегнул три верхние пуговицы на его блузке, оголяя плечо и целуя гладкую кожу. Джин откидывает голову назад и игриво смеëтся, распаляя альфу, а сам закрывает глаза, собираясь с мыслями и убеждая себя потерпеть. Касания мужчины в два раза старше его не возбуждают. Слишком много людей трогали его за всю свою жизнь, поэтому, чтобы возбудить его, нужно быть кем-то особенным. — Что насчëт того омеги? Чимин, да? — Мужчина отстранился, заглядывая ему в глаза, его рука скользнула на грудь Джина, два пальца зажали сосок. — Я заказывал его пару раз. Он хорош. Самый красивый омега из тех, кого я встречал когда-либо. — Джин молча слушал, а альфа расплылся в улыбке. — Не ревнуй, куколка, ты не уступаешь его красоте. Ты столь же хорош? Стало мерзко. Чужой смех раздражал почти так же сильно, как и острые взгляды. Пальцы коснулись бедра, затем проскользнули под нижнее бельё, надавливая на колечко мышц. Джин вздрогнул, сжав в кулаках ткань чужой рубашки в области плеч. Нужно скорее возбудиться, чтобы ненароком не разозлить. Обычно это не было слишком трудным, но сейчас в голове кое-кто поселился, этот кто-то мешал ему. Джин концентрируется на приятных ароматах клубники и малины, исходящих от Розе и Джису, но те смешиваются с запахами альф. Он округляет глаза, когда в этой непонятной смеси различает нотки дягиля, слишком горького для спокойного состояния его владельца. Омега поворачивает голову, замечая трëх новых гостей, среди которых был Чонгук. Значит, он среди приглашëнных. Хосок отводит Юнги куда-то в сторону, омега выглядит бледным и не поднимает головы. Чонгук осматривает большой зал и, заметив Джина, направляется к нему. — Господин, Чон, прошу прощения, кажется, я забыл отправить вам приглашение. Альфа ухмыльнулся, когда Чонгук подошёл к ним, и по-хозяйски сжал в ладони ягодицу омеги. Тот теперь даже не пытался делать вид, что обращает на него внимание, повернув голову в сторону парня. В узких кругах альфы, подобные этому, Чонгука не любили как юнца, на которого возложены большие надежды, да и сам он, не стесняясь, разбрасывался амбициями и властью. В свои двадцать два Чонгук уже добился неплохого влияния, пусть и с подачи родителей. Альфы из верхушек видели в нëм угрозу. — Не стоит извиняться, я бы всё равно не пришёл, — ответил парень. Взгляд плыл то ли от алкоголя, то ли от злости. — Какая ирония, ведь ты здесь. Мужчина усмехнулся, но Чонгук на его выпад не ответил, глядя на омегу. На грех и грязь вокруг он не обращал внимания. Джин смотрел на него тоже, явно ничего не понимая и дожидаясь объяснений. — Вставай, — приказал он резко. Джин не шевелился, не решаясь перечить альфе, на чьих коленях сейчас находился, однако, стоит признать, препираться с Чонгуком он не хотел больше. — Меня плохо слышно? Поднимайся. — Простите, — тихо произнëс Джин, но когда встал в чужих бëдер, его тут же усадили обратно, только теперь лицом к Чонгуку. Омега сжал пальцы в кулаки, почувствовав что-то твëрдое, упирающееся ему между ягодиц. Он осмотрелся, заметив вопросительные взгляды двух девушек, которые были в ситуации, когда с тобой творят чëрт знает что, слишком неуместными. Однако Джин в красках представил, как потом его зажмут в углу и устроят ему допрос с пристрастием по поводу происходящего сейчас. — Что ты делаешь? — Мужчина прищурился, а Джин замер, почувствовав, как его бельë отодвигают в сторону. — Я не должен объясняться перед тобой. — Уважению к старшим тебя явно не учили. В чëм дело? Зачем тебе этот омега? — Широкая ладонь коснулась груди Джина, затем пальцы еë несильно сжали шею. — Слухами земля полнится. Мне казалось, ты стелишься перед другим омегой. Его здесь нет, к несчастью. Я бы с радостью трахнул бы его у тебя на глазах, но что поделать? Трахну этого. Чонгук хмыкнул и приблизился неожиданно, склонившись над ними. Руками он упирался в бëдра Джина, не жалея нежной кожи, на которой наверняка останутся отметины. Чонгук смотрел на альфу поверх джинова плеча, глаза его были круглыми словно у психа или маньяка. — Шутки со мной шутить вздумали, аджосси? Забыли, кто я такой? О нет, не так. Забыли, кто мои родители и то, что они готовы мне дать, что угодно? Насколько бы жирной не была твоя задница, на месте в Парламенте не так просто усидеть. Чонгук с силой сжал его руку, заставляя отпустить шею омеги. Кто-то смотрел на них, но не решался встревать, связываться с Чонгуком — себе дороже. Лучше просто подождать, пока этот ребëнок не успокоится. Чонгук резко дëрнул за руку Джина, тот торопливо встал на ноги, чтобы не упасть, и впечатался в отступившего назад Чонгука. Джин быстро отстранился, поправив нижнее бельë. Внимание на них обращало лишь несколько человек, остальные продолжали развлекаться с омегами. Чонгук быстро осмотрел Джина, окинул зал и людей в нëм презренным взглядом, и развернулся, собираясь уходить. — За мной, — скомандовал он. Омега посмотрел на альфу сзади, который покраснел от злости, и когда он вскочил, поспешил за Чонгуком. — Щенок, ты ещё вспомнишь обо мне! Чхве Гымсок, запомни это имя! — прокричал мужчина им вслед. Чонгук лишь усмехнулся, угрозы полностью перестали действовать на него лет десять назад. Джин совершенно не понимал, что движет Чонгуком, это и не было слишком важным, ведь он был благодарен ему за то, что смог избежать этой закрытой вечеринки.***
На протяжении всей дороги Юнги злобно поглядывал на Чонгука, который напросился ехать с ними. Если ему слишком нужно, мог выбрать любое другое место, кроме салона лимузина, например, капот или крыша. Почему Чонгук вдруг спросил про Джина? Старший явно что-то им не договаривал. В пентхаус их пропускают без вопросов, и когда за ними закрывается дверь, Юнги жалеет о том, что приехал сюда. Лучше бы они оставались на улице как можно дольше, потому что то, что он видит сейчас, выбивает землю из-под ног. Это не одно и то же, как просто смотреть на своих друзей и знакомых, когда те обнажены, не то же самое, что включить порно. Юнги почувствовал тошноту, подкатившую к горлу, ощутил, как вся та грязь, которая была здесь, осела на его тело. Единственное, что помогало ему оставаться в своём уме, рука на талии, прижимающая его тело к боку альфы. Кто-то, не занятый «делом» здоровался с Хосоком, Юнги не слышал ничего, помимо стонов, криков и шлепков голой кожи. Они садятся на свободный диван, где, к несчастью, обзор на происходящее лучший. Хосоку всё это привычно, он не раз посещал закрытые вечеринки, больше похожие на оргии. Разумеется, наблюдать за этим не доставляло удовольствие, но по-другому нельзя было. Он хозяин каждого омеги здесь и отвечает за него. За тем, что делает Чонгук, он наблюдал, нахмурившись. От Чона, воспитанного человеком капризным и высокомерным, можно было ожидать чего угодно. Наживать врагов Чонгук не боялся, потому что в том, что его власти будет достаточно, был уверен. Хосок повернул голову к Юнги, тот крепко держал его руку, был бледным, но никаких других признаков того, что ему дискомфортно, не подавал. Обнажëнные тела, мерзкие звуки и тошнотворная смесь запахов — всё это давило на него. Хотелось сбежать, но Юнги не мог позволить себе этого. Смотреть на это — меньшее, чего он достоин. Юнги видит, как в стороне какой-то альфа вбивается в Сюмина, который хватается за его плечи, чтобы не упасть, не находит взглядом его сестру, но слышит еë срывающийся голос, а может, и не еë, всё слишком смешанно и непонятно. Юнги становится страшно, когда он смотрит на Джису и Розе, и сдаëтся, опуская глаза в пол в том момент, когда с ресниц срывается первая слеза. Хосок ничего не говорит, укладывает ладонь ему на затылок и прижимает его голову к своей груди. В руке бокал с вином, альфа не нервничает и не ощущает недомогания, пока омега рядом мелко трясëтся. Юнги винит себя за хорошую жизнь, от мыслей о том, что он мог быть на месте любой омеги здесь, страшно. Цепочка случайных событий способна привести к поразительному результату. Совпадение циклов и взыгравшее в крови альфы чувство собственничества позволили Юнги не думать о том, кому завтра ему придётся продавать своë тело. Он работал всего два года и не пользовался большой популярностью, стаж Джина пугает, а Чимина — вообще загадка. Юнги думает, что пережил слишком мало, чтобы получить хороший финал, его друзья заслужили такой больше. — Я скажу водителю отвести тебя обратно. — Нет, — тихо произнëс Юнги. — Какой ты упрямый, я же вижу, каким трудом тебе даётся находиться здесь. Я переживаю за тебя. — Знаешь, что я вижу сейчас? — Юнги отстранился, заглядывая альфе в лицо. Тот не сдержался и поднял руку, стирая слезу с мягкой щеки. Казалось, он касается рисового пирожка или облака, настолько нежной была кожа. — Я вижу себя, если бы не ты, вижу то, что я заслужил. — Не смей так говорить. — Почему? Ведь тебе не было до меня дела никогда, ты заботился обо мне так же, как и обо всех омегах, которые тебе принадлежат? Почему я особенный? Потому что лëг с тобой в постель, получил твою метку и забеременел? Ты моя надежда, а я всего лишь твоя ответственность. Так плохо становится, когда вновь и вновь осознаю это. — Солнышко, но ты ведь тоже не рассматривал меня в качестве своего альфы? Ни я, ни ты подумать не могли, что всё сложится именно так. — Выходит, друг для друга мы просто случайности? — Да. — Хосок кивает и улыбается, а Юнги сжимает губы, чтобы не зарыдать. Мужчина обнимает его за талию одной рукой, а второй всё так же поглаживает по щеке, наклоняясь к его лицу и целуя трепещущие веки. — Но это неплохо. Чимина с Тэхëном тоже связала череда случайностей, но ты только посмотри на них сейчас. Что думаешь? — Я думаю, что если бы про них кто-то написал историю, это была бы самая романтичная история любви. — Именно. Возможно, у нас с тобой всё вышло не очень романтично, можно сказать, банально, но я знаю, что ты есть у меня, а я у тебя, и никто не попытается помешать этому. Прости, что у нас было некрасивое начало, в котором мы были жертвами обстоятельств. Важно ли это, если сейчас всё в наших в руках? — Спасибо. — Не думай обо мне как о благодетеле, хорошо? Никто меня за ноги не тащил. И вообще это мне повезло, ясно? — Почему это? — спросил Юнги, шмыгнув носом. Хосок успокаивал его, омега и не заметил, как феромоны альфы стеной отгородили его от остальных. — Я прихожу в квартиру после работы, где мой неугомонный омега составляет мне рацион из трëх блюд, потом мы смотрим телевизор, ложимся спать, я обнимаю его, бывает, намекаю на продолжение, он ворчит, но всё равно мне отвечает, а ещё скоро у нас будет ребëнок. Правда, я счастливчик? Завидуешь мне? — Очень сильно, — ответил парень, не сумев сдержать смех. Он вздохнул, всё ещё улыбаясь, и уткнулся лбом в его ключицу. — Всё равно спасибо. — И тебе. Хосок поцеловал его в висок. Юнги теперь всеми силами отговаривал себя повернуть голову. Пусть эти звуки раздавались в его голове, самостоятельно визуализируясь в картинки, это было лучше, чем смотреть и видеть всё своими глазами. Многое из сегодняшнего вечера врежется в его память и постоянно будет всплывать. Разве может Юнги забыть, кем он был совсем недавно? Может, но для него это значило вознести себя к небесам, а оттуда слишком больно падать. Негативный опыт с альфами и пропаганда Чимина делают своë дело. Юнги непроизвольно равняет всех под одну гребëнку. Альфы ассоциируются с силой, не с той, которая защитит, а с той, что обрушится на тебя в любую секунду, а ты окажешься слишком слаб, чтобы дать отпор. Но Хосок другой, он кажется надëжным, и Юнги действительно верит в то, что ничто не заставит его разочароваться в нëм. Юнги отстраняется и наблюдает за происходящим. Здесь омеги предстают как падшие существа, а альфы кажутся ещё ниже. Перед глазами прямое доказательство того, что этот мир на дне. Но Юнги нечего бояться, ведь так? Всё самое страшное позади, ведь рядом тот, кто готов его защищать. Хосок следит за разворачивающимися сценами подобно строгому надзирателю. Глаза Юнги наполнены страхом и жалостью, взгляд Хосока пустой, и этот контраст иллюстрирует реальность: альфа уверенный и непоколебимый, а его омега дрожит от страха.***
Сюмин высоко стонет, срывая голос, пока альфа вбивается в него, вдавливая в стену. Хочется оттолкнуть и закатить истерику, обнажив характер, но он по привычке обнимает чужие плечи, скрещивая ноги на его пояснице. Спина болит, наверняка уже покрыта синяками, колени стëрты в кровь из-за того, что полчаса назад он оказывал услуги, стоя ими на ковре. Никто не спешит обрабатывать его раны. За последние два часа его берëт пятый альфа. Чëртовы ублюдки не пьянеют настолько, чтобы забыться сном, да и те, что едва стоят на ногах, находят в себе силы, чтобы схватить какую-нибудь омежку и распустить руки. Они не брезгуют друг друга, вставляя проститутке, в которую только что спустил едва знакомый человек. Невидимая грязь липнет к телу, они все здесь грязные и мерзкие, не заслуживающие помощи от высших сил. Сюмин высоко стонет, когда альфа кончает. Каждой мерзкой твари нравится, когда омега в еë руках стонет, сходит с ума от удовольствия. Это тешит их самолюбие. Сюмин закатывает глаза и откидывает назад голову, на шее через секунду появляется новый засос. Альфа не разменивается на нежности и отпускает его, возвращаешь к своим друзьям. Сюмин даëт себе минуту, чтобы прийти в чувства и идëт на дрожащих ногах. Он останавливается, когда кто-то хватает его за руку, и поворачивает голову. Юнги среди этой вакханалии выглядит неуместно: ухоженный и прилично одетый, со светлой кожей, не испорченной губами, зубами и пальцами. У Сюмина веки в блëстках, а помада размазана. Они стоят рядом, и выглядит всё так, словно омега из высшего общества касается шлюхи из подворотни. — Чего тебе? Несмотря на усталость, его голос не лишëн раздражëнности и яда. Юнги протягивает ему кардиган, и Сюмин вспоминает, что из одежды на нëм лишь чокер, однако для того, чтобы стесняться этого, обнажëнных тел здесь было слишком много. — Спасибо, оставь свою жалость себе и возвращайся к своему альфе. Он освобождает руку из слабой хватки и уходит, не глядя на растерянного Юнги. Сюмин давно не переживает о том, что может обидеть, напротив, задевать кого-то помогает ему справиться с неудовлетворëнностью собственной жизнью. У проходящего мимо официанта он узнаёт, где находится кухня. У него нещадно першит горло, а в зале, не смотря на наличие десятков видов напитков, нет воды. С кухни раздаются женские стоны, но это не останавливает его. Сюмин зашёл внутрь, без интереса окинув взглядом незнакомого альфу и сестру. Он прошёл к холодильнику, достал бутылку с водой и залпом выпил половину. Повернув голову, омега заметил, что альфа смотрит на него, на спину, талию и покрасневшие от шлепков ягодицы. Сюмин уходить не собирается, происходящее его не смущает, и он молча ждëт, когда они закончат. К счастью, это не занимает много времени. Альфа наваливается на девушку, вжимая еë в поверхность стола настолько, что ей наверняка сложно дышать, рычит и низко стонет, а затем отстраняется. Сюмин провожает его взглядом, глаза альфы говорят о том, что он будет следующим. Омега ухмыляется, словно безумно раз этому, а когда он исчезает из виду, улыбка стирается с его лица. Сюмин подходит к Соми, та морщится, приподнимаясь на локтях, и он помогает ей сесть. — Ты как? — спрашивает он, и голос его не сквозит беспокойством. — Не чувствую ног и того, что между ними, тоже. — Соми усмехнулась, делая глоток из бутылки, которую он ей протянул. — Сколько ещё осталось? — Часа четыре. — Так много, кажется, не доживу до утра. — Не преувеличивай, бывало и хуже. — Ох, я так устала. Хочу в свою тëплую постель, чтобы заснуть до полудня. — Она вздохнула и опустилась спиной на стол, грудь еë высоко вздымалась. — Кто остался в Доме? — Немного новеньких, Сынмин и сладкая парочка, Юнги притащился вместе с Хосоком, тот его не выпускает из поля зрения. А, Джин ещё. — Он же с нами был. — Чонгук забрал его. — Хм, как интересно. Думаешь, они трахаются? — Не исключено. — Как по мне, это маловероятно. — Почему? — Потому что Чонгук никогда не обращал внимания ни на кого, кроме Чимина. Сколько ты вокруг него не крутись, в его мыслях одно: «Чимин, Чимин, Чимин». — Похоже, все в этом мире им одержимы. — Сюмин презрительно фыркнул. — А ты завидуешь. Соми усмехнулась, глядя в потолок. Жадность и зависть брата душила всех в «Доме чайных роз», его яд не касался только еë самой. Они были похожи и внешне, и внутренне, Соми думает, что если их вскроют, внутри у обоих обнаружат только гниль. — Не ему, — произнёс Сюмин, задумавшись. — Постарайся не высовываться около получаса, тебе нужно отдохнуть. Сюмин направился к выходу из кухни. Разговаривать с сестрой, конечно, было хорошо, но долго халтурить он себе позволить не мог. Чтобы принимать очередного клиента, не нужно было переступать через себя, теперь не нужно было, ведь за годы работы в Доме от собственного достоинства осталось не больше, чем от веры в лучшую жизнь. — А ты? — поинтересовалась девушка, принимая сидячее положение. — А я опытная шлюха, выдержу, — ответил он и скрылся за дверью.***
Терпеть прикосновения к собственному телу не составляет труда, смотреть на то, как трогают девушку, которую ты любишь, сложнее. Розе прекрасна, но Джису старается не смотреть. Здесь все равны, но это не вытаскивает гордость из грязи, в которую еë окунают. Сцена, которую устроил Чонгук, создав тем самым множество вопросов, немного отвлекла от происходящего. После ухода Джина, мужчина, которому он понравился, куда-то удалился, сыпля проклятиями. Альфа, выбравший Розе, заставляет еë выпить что-то. Из-за тëмного бокала сложно определить цвет жидкости, но наверняка помимо алкоголя в ней содержатся какие-то препараты. Зачем прибегать к этому, если сопротивление не должно было последовать? Бокал тяжëлый с красивыми узорами, кажется, словно там плещется кровь, а не обжигающий горло напиток. Жидкость стекает по подбородку Розе, портит блузку, пока она жадно пьëт «угощение». В груди разгорается волнение, несмотря на то, что сейчас не происходит ничего такого, чего не случалось с ними раньше. Они оказываются на диване, а над ними нависают стервятники. Джису поворачивает голову, глядя на светловолосую девушку. У той взгляд мутный завораживающий и одновременно пугающий. Розе выдыхает, когда в неë проникает член, прикрывает глаза ненадолго, а потом снова пристально смотрит на девушку рядом. Взгляд не опускает, не желая видеть, что делает мужчина. Джису улыбается, берëт еë за руку, а сама начинает непроизвольно раскачиваться. Нежный аромат малины смешивается с каким-то тяжëлым и противным. Глаза Розе блестят, значит всё-таки ещё соображает. Она опускает веки, но пара слëз находят выход и стекают по виску. — Эй, чего молчишь? Я не куклу трахаю, — недовольно произнëс мужчина, вбивающийся в неë, сильно шлëпнув по бедру. «Я тебя люблю», — произнесли чужие губы, но ни одного звука с них не сорвалось. Джису отвернулась и прикрыла глаза, делая вид, будто сходит с ума от удовольствия, о котором речь и не шла. Альфа просто толкался в неë, думая, что она на седьмом небе. Впрочем, убеждать его в обратном было опасно для собственной жизни. Розе тошнит, кажется, вот-вот вырвет, но она знает, что этого не произойдёт. За время работы в «Доме чайных роз» эти ощущения были изучены полностью. Ничего нового не происходило, не становилось хуже и самое ужасное — лучше тоже не было. Стоит ли стабильность такой жизни без риска? В неë проникает член, она испытывает боль, но лишь сильнее сжимает руку омеги. Когда Розе только влюбилась в неë, поначалу она думала, что изменяет ей, проводя время с очередным клиентом. В последующем понятие «измена» исчезло, ведь слово это уместно лишь тогда, когда человек твой и душой, и телом, а еë собственное тело даже ей самой не принадлежит. Оно в каталоге, и купить его можно пачкой бумаг. Угождая внутреннему эгоисту Розе бы хотела, чтобы Джису была чуть менее красивой, тогда желающих прибрать еë к рукам было бы меньше. Прибрать к рукам. Забавно. И правда, как вещь.***
В «Доме чайных роз» сегодня было спокойно: большинство омег сейчас были на вечеринке, оттого и альф в зале почти не было. Непривычная тишина казалась мëртвой, она отражалась от стен коридоров, и лишь приглушëнные стоны, доносящиеся из одной комнаты, еë нарушали. Наступил вечер, но стоны так и не стихли. Хëнджин знает, что в комнате сейчас двое омег. Его мысли где-то далеко, не с ним. Они о том пареньке, который так ярко улыбается, не взирая на свой конец. Неужели прекрасные цветы тоже не знают, что скоро завянут? Хëнджин заходит в комнату Сынмина, закрывая за собой дверь. Здесь его нет, но всë помещение пропитано его запахом настолько, что кажется, будто он никогда не выходит отсюда. Может, так только Хëнджину мерещится. Он садится на кровать, упираясь локтями в колени, лицо спрятано в ладонях, а усталость давит на плечи, хотя, скорее всего, это чувство обречëнности. Дверь скрипит, но Хëнджин не поднимает голову, зная, кто сейчас скромно топчется в дверном проëме, словно не его эта комната и он ненароком забрëл в чужую. Дверь закрывается совсем тихо, затем раздаются почти неслышные шаги. Может, это кот, а не человек. Хëнджин чувствует несмелые касания к макушке и задирает голову. А перед ним действительно котëнок, от которого пахнет чудесной сладкой выпечкой. — Ты не ел с утра, давай поужинаем вместе. — Не хочу. — Я тоже, но чтобы набраться сил, нужно кушать. Сынмин улыбнулся, подойдя ближе, вставая между разведëнных ног. Его талию тут же окольцевали руки, чужой подбородок прижался к животу. Перебирая светлые пряди и глядя в глаза альфы, Сынмин почему-то чувствует себя предателем. — Ты не хочешь есть? — Не переживай, это не из-за болезни. — Почему ты это сделал? — спрашивает Хëнджин тихо, голос сквозит обидой. — Мы же договаривались, что уйдëм отсюда, что будет дом, дети и питомцы. Ты больше не хочешь? — Как я могу этого не хотеть, дурачок? Дело в том, как будет лучше для тебя. — Для меня будет лучше, если ты будешь со мной, по-другому хорошо не будет. Ты ведь не от лечения отказался, ты от меня отказался. Нарисовать улыбку снова Сынмин не смог. Он расцепил руки, его обнимающие, и отошёл на несколько шагов, отвернувшись и обхватив себя за плечи. Отвернулся — значит собирается врать. — Ты отказался от всего, о чëм мы мечтали, — говорил он, поднимаясь и направляясь к нему. — Ты… действительно хочешь меня бросить. Почему ты молчишь? — Хëнджин повысил голос и дëрнул его за плечо, поворачивая к себе лицом. — Что ты хочешь услышать? — возмутился Сынмин. Он не хотел ссориться, но, похоже, этого было не избежать. — Да, мне нужно порвать с тобой, потому что я не хочу тянуть тебя на дно. Как ты мог в меня влюбиться? Я шлюха, да ещё и с ЗППП. Хочешь всю жизнь прожить с таким омегой? — Хочу. — Нет, ты не хочешь. Зачем тебе это? Я даже ребëнка родить тебе не смогу, потому что передам ему эту дрянь. Если умру через лет пять-восемь или немногим больше, то отлично, всë равно никакой пользы от меня уже нет. А ты должен найти другого омегу, хорошего и здорового. — Заткнись. Клянусь, ещë слово, и я не ручаюсь за свои действия, — предупреждает Хëнджин, но Сынмина это не пугает, он знает, что тот на него не поднимет ни руку, ни осуждающий взгляд. — Ты хороший альфа, ты самый лучший, кого я встречал, и мне радостно за омег, которым достаются такие, как ты. Тебе нужен образованный здоровый и красивый муж или же такая же прекрасная жена. Это не могу быть я. Я был рождëн для другой жизни, такую я сейчас и проживаю, но тебя в ней быть не может. — А я был рождëн, чтобы влюбиться в тебя и плевать мне на то, какая плохая жизнь тебе уготована судьбой, да хоть самим господом. Мне всё равно, потому что ты будешь со мной, и точка. — Ты звучишь как манипулятор и тиран. Не говори так, я ведь знаю, что ты не такой. — Да, и я бы смирился с тем, что ты меня бросаешь, если бы причиной нашего расставания не было бы твоë «чтобы тебе было лучше». Я люблю тебя, Сынмин. — Мне это не нужно, — произнëс омега твëрдо, глядя в сторону. То, что ситуация не поддаëтся его контролю, раздражало. — Не люби меня. — Ты правда этого хочешь? Скажи, что хочешь, глядя мне в глаза. Сынмин поворачивает медленно голову и в силу роста смотрит на него снизу вверх. В его глазах Хëнджин ничего не видит, но знает, что за холодной пеленой показного равнодушия прячут любовь. — Я не хочу быть с тобой и любить тебя. Теперь доволен? Веришь? — Верю, — криво усмехнулся Хëнджин, — но не доволен. Альфа отходит к кровати, наклоняется к тумбочке, доставая из неë несколько презервативов и бросая на кровать. Он снял с себя футболку, и Сынмин на мгновение засмотрелся и пришёл в себя, когда тот щëлкнул бляшкой ремня. — Что ты делаешь? — Переспи со мной напоследок. Сынмин смотрел на него круглыми глазами и не верил в то, что перед ним всё ещё Хëнджин. Тон голоса был холодным и решительным, слова задевали. «Напоследок» звучит так, словно для секса и строились их отношения. Хëнджина можно было понять, им движет боль. Сынмин думает, что альфа имеет право и ударить его в порыве гнева. Знал бы об этом Хëнджин, прочитал бы воспитательную тираду. — Что такое? Не хочешь? — спросил парень, наклонив голову к плечу. Вопрос был глупым: Хëнджина сложно было не желать. Сынмину приходилось иметь дело с альфами, которые его не привлекали, но к этому человеку его тянуло. — Нет, я хочу, — неуверенно ответил он чуть дрогнувшим голосом. Сынмин медленно подошёл к нему, Хëнджин не двигался, наблюдая за ним. Он много думал сейчас и всё больше убеждался в том, что поступает правильно. Пускай, Сынмин его возненавидит потом, но отказаться от него Хëнджин не в силах. Омега останавливается напротив, кажется ещё более миниатюрным. Альфа удерживает его за предплечья, наклоняется к шее и дышит сладким запахом. Затем начинает покрывать нежную кожу поцелуями. Футболка не позволяет губам спуститься дальше, и, приподнимая еë, Хëнджин языком играет с мочкой его уха. Сынмин рвано выдыхает, нужно просто отдаться ситуации, ведь он тоже этого хочет. Омега обнимает его за шею, вплетая пальцы в волосы и заставляя поднять голову. Он касается его губ несмело, будто они никогда не целовались. Сейчас всё действительно казалось другим, не таким, каким представлял себе Сынмин. В его мечтах их первый раз должен был случиться в очередной вечер из тех, которые ждали бы их, уйди они из «Дома чайных роз» навсегда. Про то, что будет сейчас, не скажешь «заниматься любовью», не обзовëшь интимной связью, потому что ни любовь, ни связь не чувствуется. «Напоследок» — вот как это называется. Мысли о том, что этот секс не будет отличаться от встреч с клиентами, улетучивается, когда Хëнджин опускает его на кровать, надавливая на плечи, поддерживая за талию и при этом не разрывая поцелуя. Действия альфы не лишены нежности, хотя тот наверняка злится и обижен. Хëнджин медленно избавляет его от одежды, продолжая целовать открывающиеся участки светлой кожи. Он тянет время, желая, чтобы этот момент продлился как можно дольше, ведь после него между ними ничего не останется. Хëнджин выравнивается, снимая с себя футболку, а Сынмин, лëжа под ним, замирает, поражаясь его красоте. Если он самый обычный, то почему так? Как в него мог влюбиться кто-то, кто напоминает божество. Кожа Хëнджина светлая, соски бледно-розовые. Сынмин тянет к нему руку, ведя кончиками пальцев по рëбрам, животу, обводя пупок. Хëнджин им любуется тоже. Омега хоть и обнажëн перед ним, но, похоже, этого не замечает. Его куда больше интересует альфа, нависающий над ним. Он пытается запомнить его изгибы, каждую родинку и выступающую вену, потому что думает, что лицезреть его больше не сможет. Для Сынмина момент ценен, ведь он не знает о том, что в мыслях у Хëнджина. Альфа наклоняется к нему, целует глубоко, проскальзывая языком между губами и надавливая на чужой. Рука Сынмина покоится на его груди, одна сгибается в колене и приподнимается, надавливая на возбуждение альфы. Тот прикрывает глаза и вздрагивает, потираясь о чужую ногу. За собственную реакцию стыдно, но близости у него не было давно, а сейчас тело мучает его же мечта. Долго наслаждаться происходящим Хëнджин себе не позволяет. Он хватает его за бëдра, сгибая ноги, и устраивается между ними. Член сквозь ткань джинсов давит между ягодиц, которые уже не скрыты нижним бельëм. — Сними штаны, — шепчет Сынмин, едва открывая глаза, чувствуя себя расслабленно и сгорая от нетерпения одновременно. Хëнджин слушается, кажется, никогда в нëм не было сил, чтобы ему противоречить. Когда из одежды на альфе остаëтся только резинка для волос, схватывающая передние пряди, он возвращается на прежнее место. Хëнджин давит на дырочку, но не пытается проникнуть, скорее, просто дразнит их обоих. Головка пачкается в смазке, и тогда Сынмин приходит в себя, распахивает глаза. — Надень презерватив, — говорит он, приподнимаясь на локтях и немного отстраняясь, чтобы альфа его не касался. — Всё хорошо, надену. — Прямо сейчас, чтобы я видел, — произнëс Сынмин тоном, не терпящим пререкательств. Хëнджин несколько секунд смотрел на него, затем раздражëнно выдохнул, недовольный тем, что его прервали. Альфа потянулся за презервативами, быстро вскрыл упаковку одного и раскатал по члену. — Ну что? Успокоился? — поинтересовался Хëнджин, а омега отвернулся, обиженно поджав губы. Будто он это делает по собственному хотению, а не потому, что заботится о нëм. Хëнджина его реакция не задела. Локтëм он упирался в подушку рядом с головой парня, второй рукой обнимал за талию и целовал долго и нежно, извиняясь за все предыдущие действия. Сынмин обнимает за плечи, его веки опущены, а глаза Хëнджина чуть приоткрыты. Он чувствует, как тот напряжëн, ощущает, как каждое его движение сквозит страхом. Сынмин боится навредить, боится передать болезнь. Он убеждает себя в том, что скоро всё закончится, что ничего плохого не произойдëт. Хëнджин скользит ладонью к ягодицам, гладит их, наслаждаясь нежностью кожи. Он садится, отстраняясь, хватает вторую подушку и укладывает еë ему под поясницу. Сынмин красивый, им хочется любоваться часами, сидеть в удобном кресле и смотреть подолгу как на картину великого художника. Сынмин соединяет ноги и обнимает себя под коленями, прижимая бëдра к груди. Хëнджин ведëт рукой по коже, украшенной родинками. Дырочка блестит от смазки, значит, Сынмин возбуждëн, и его не принуждают. Хëнджин вводит один палец, сжимая зубы. Внутри мягко и тепло, хочется поскорее почувствовать это другой частью тела, но альфа не собирается спешить. Сынмин выдыхает, прикрывая глаза. Пальцы у Хëнджина тонкие и красивые, было приятно ощущать их в себе. Альфа тем временем добавил ещё один, и теперь разводил их внутри на манер ножниц. — Достаточно, ты можешь войти, — негромко произнëс омега. — Тихо. Хëнджин сосредоточен, одна рука сжимает ягодицу, оставляя след, пальцы второй подготавливают Сынмина к тому, чтобы альфа смог войти в него. Он не понимает, что Сынмину боль сможет причинить лишь он сам. Хëнджин же на такое не способен. Пусть он пытается наполнить свои действия холодом, Сынмин знает, что это притворство. В конце концов, Хëнджин сдаëтся, вновь наклоняется к нему и невесомо целует в губы, затем обращает внимание на грудь. Сынмин с ума сходит, потому что никто никогда не заставлял его чувствовать себя так хорошо. Пальцы толкаются в него глубоко и медленно, чужие губы сжимают сосок, но подобной наполненности и прикосновений мало. — Хватит, пожалуйста, — говорит он тихо, схватив за запястье. Хëнджин смотрит на него, пытаясь понять, о чëм именно он просит: остановиться вовсе, дать больше ласки или… Сомнения рассеиваются, когда его ладонь касается члена альфы. Хëнджин целует за ухом и просит повернуться. Сынмин слушается, ложась на живот и находит в себе силы, чтобы приподнять задницу, упираясь коленями в постель. Он поворачивает к нему голову, Хëнджин прижимается грудью к его спине и целует в позвонок пониже затылка, словно пытаясь отвлечь от чего-то, возможно, он думает, что ему будет больно. Сынмин упирается лбом в подушку, в уголках глаз скапливаются слезы то ли из-за возбуждения, то ли из-за разыгравшихся чувств. Хëнджин всё ещё медлит, и Сынмину непонятно почему. Он прикрывает глаза, отгораживая себя от ненужных мыслей, которые заполняют его голову, когда он остаëтся один. Главное — сейчас он не один, пока не один. — Я надеюсь, ты сможешь меня простить. Я не могу поступить по-другому, — произносит Хëнджин и входит в него наполовину. Его руки обнимают за плечи, вернее будет сказать, удерживают. Он придавливает его своим телом к кровати, почти не оставляя возможности двигаться. И прежде чем Сынмин успевает спросить, за что он должен его простить, Хëнджин толкается до конца, встречаясь бëдрами с ягодицами. Быстро появившаяся мысль-догадка простреливает мозг, а затем сердце. Член внутри ощущался по-другому: изменения почти незаметные, но сейчас самые существенные. Хëнджин продолжает размеренно двигаться, бóльшую силу прикладывая не для совершения толчков, а для того, чтобы удерживать омегу. — Нет, — хныкнул Сынмин, начиная извиваться и пытаться выбраться. — Всё хорошо, — шепчет Хëнджин, целуя в основание шеи. Ему самому немного страшно и волнительно, но он знает, что решение верное и никогда не пожалеет о нëм. — Отпусти меня, — говорит он на грани слышимости, затем кричит. — Отпусти сейчас же. Сынмин дëргается, пытается ударить, но альфа держит крепко. Страх сковывает тело, из-за частых всхлипов становится трудно дышать, и вскоре плачь переходит в рыдания. Хочется что-то сделать: оттолкнуть и ударить, но, прижимая его к кровати, человек, что в два раза сильнее его, доказывает, что от него ничего не зависит. Хëнджин расцеловывает плечи, которые содрогаются от рыданий, пытаясь успокоить. Сынмин больше не сопротивляется, но плакать не прекращает. Хëнджину бы не хотелось, чтобы их первый раз запомнился ему как нечто ужасное. А ведь то, что происходит сейчас, таким и было, потому что со стороны кажется, что Хëнджин насилует его. Но ведь это неправда, он бы никогда не поступил бы так с человеком, которого любит. Хëнджин покидает его тело и отстраняется. Он переворачивает его на спину, тот не предпринимает попыток ударить и убежать, в глаза не смотрит тоже. Альфа усаживает омегу себе на бëдра, вновь толкается в него, входя до конца и больше не двигается. Он обнимает его одной рукой за талию, другой поперëк лопаток, а руки Сынмина висят вдоль тела как у безвольной куклы. Омега смотрит на использованный презерватив, лежащий на краю кровати, который альфа снял тайком, и отворачивается, сжимая зубы. Из глаз не перестают течь слëзы, но всхлипов не слышно. В комнате царит тишина, не напряжëнная, а какая-то пустая словно в изоляторе для душевнобольных. Сынмин чувствует горячее сбитое дыхание кожей груди. Руки Хëнджина теперь сильно сжимают талию, будто он боится, что омега исчезнет. Член альфы всё ещё в Сынмине, тот сжимает его, и нет, Хëнджин не извращенец, чтобы даже в такой драматичный момент думать одним местом. Это нужно, чтобы всё получилось так, как он спланировал, чтобы стал таким же, как Сынмин, и, по мнению омеги, достойным его. Сынмин гладит его по волосам, убирает резинку, расплетая хвост, второй рукой обнимает его за плечи. Хëнджин задирает голову, глядя на любимого. Слеза, которая скатывается с щеки Сынмина, падает на его лицо, смешиваясь с чужой слезой. — Прости меня, — шепчет Хëнджин. Если скажет громче, его голос будет дрожать. — Всё хорошо. — Сынмин приподнял уголки губ, глядя на парня ласково. — Ты просто доказал, что такой же. — Такой же? — одними губами беззвучно повторил он. — Я думал, ты исключительный, — спокойно говорил омега, зачëсывая назад его волосы и стирая слëзы с чужих щëк. — Но ты оказался таким же альфой, как и все. — Нет, я же… — Чонгук душит Чимина, Намджун одержим Тэхёном, они прописывают их шаги. Хосок поставил метку Юнги, не спросив, хочет ли он этого, для того, чтобы он не достался кому-то ещё. А ты лишил выбора меня. — Твой выбор — бросить меня? — А твой привязать меня к себе? Ты победил, сильный альфа, вы всегда побеждаете. Сынмин оставил короткий поцелуй на лбу и вновь посмотрел на его лицо, обхватывая его ладонями. Хëнджин разглядывал его и был не в силах понять. Сынмин на него не злился и не обижался, он был разочарован, потому что только что Хëнджин сломал представления о собственной исключительности. — Ты считал, что не достоин меня из-за своей болезни, сейчас я тоже недостойный, а это значит, что мы можем быть вместе, снова, как мечтали, — тихо говорит альфа. — Я просто хотел, чтобы наши мечты не рассыпались. Ты ведь не хотел меня бросать, ведь так? Если бы хотел, я бы ушёл. У тебя есть выбор: ты всё ещё можешь меня бросить. Каким бы ты не был, каким бы не стал, я всегда буду недостойным тебя. Хëнджин опустил голову, словно понял, что не имеет права так близко смотреть на совершенство, касаться его. Руки парня опустились, и теперь только Сынмин держался за него. — Я хотел, чтобы в твоих глазах мы были равны. — Ты пожертвовал собой лишь для того, чтобы уравновесить мой выбор. — Чтобы повысить свои шансы на тебя. — Таким образом? — возмутился Сынмин, сильно сжав пальцами его плечи. — По-другому ты бы ни за что не передумал, — произнëс он, вскинув голову. — К тому же, разве это жертва? Я ведь не умру вскоре, я долго смогу прожить. Но если ты откажешься от лечения, я не буду лечиться тоже. — Это шантаж. — Именно он. Ты не обязан любить меня и быть со мной, но ты должен жить. — Идиот, разве стоит оно того? — ворчал Сынмин, поглаживая его по щеке, к которой Хëнджин ластился как котëнок. — Я люблю тебя, я хочу быть с тобой. Я не особенный, но и не из тех, к числу которых ты меня причислил. Ты можешь уйти прямо сейчас, я не буду тебя останавливать. Знай только, что если передумаешь, я буду ждать тебя. Сынмин смотрит на него долго, пытаясь подобрать ответ, но любой вариант кажется глупым и неуместным. Он обнимает его, не пытаясь заговорить вновь, а Хëнджин только спустя минуту находит в себе смелость, чтобы опустить руки на талию омеги. — Ты ведь не хочешь уходить? — бормочет альфа, прижимаясь ухом к его груди и слушая, как громко бьëтся чужое сердце. Чужое ли? Давно уже его. — Хочу, — говорит Сынмин, заставляя Хëнджина разбиться, однако следующая фраза вновь собирает его. — Пойдëшь со мной? — Ты не представляешь, насколько я счастлив, — выдохнул он. — Дураки всегда счастливые. — Перестань, — попросил он, усмехнувшись. — Спасибо. Не вини себя в том, на что ты не мог повлиять. Поступить так было моим выбором, это я виноват. Ты ведь даже сопротивлялся. — С тобой это бесполезно. — Извини, в следующий раз я буду поддаваться. — Это какой ещё следующий раз? — Сынмин высокомерно приподнял бровь. Его щëки всё ещё были влажными, но, по крайней мере, он не выглядел таким разбитым. — После того, что ты сделал, я ещё не скоро позволю себя коснуться. — Хорошо, никакого секса, пока не простишь меня, — согласился Хëнджин, крепче стискивая его в объятиях. Сынмин надавил на его руки и поëрзал на чужих бëдрах, пытаясь отстраниться. — Слушай, ты можешь достать из меня свой член, душевные разговоры никак не вяжутся с таким положением. — Я не могу. — Чего? — Сам сказал, что не подпустишь к себе, поэтому я ценю этот момент. Когда ещё выдастся такой? — объяснял Хëнджин, а Сынмин в ответ на это заявление рассмеялся, да так, что у альфы замерло сердце. — Закончи начатое, а потом начнëшь отбывать наказание. — Спасибо, господин Хван, вы крайне великодушны. — Хëнджин потянулся к его губами, но чужие пальцы, стиснувшие щëки, остановили его. — Господин Хван? — повторил омега. — Это я на будущее. — Он за запястье отвëл его руку от своего лица и прижался к губам. По вкусу и мягкости те напоминали тающий на языке зефир. — На ближайшее будущее. Хëнджин бережно опустил его на кровать спиной, оставляя поцелуи на шее. Сынмин обнимал его за плечи, не стеснялся царапать, когда альфа входил в него до упора. Его высокие стоны ласкали слух, вскрики заставляли не останавливаться. Хëнджин проникал в него мучительно медленно, чтобы всё тело дрожало, а спина выгибалась дугой ему навстречу. Сынмин хватал его за волосы, не позволяя отстраниться хоть на сантиметр. Он смотрел в потолок, желая, чтобы он был зеркальным. Хотелось видеть, как перекатываются под кожей мышцы спины, как волной ходит поясница альфы, когда он совершает очередной плавный толчок. Хëнджин прекрасен, он искусство, кажется, над каждым его изгибом старательно трудился скульптор. И он его искусство. Имеет ли Сынмин право быть жадным? Заслужил ли? Забудет ли альфа слова, брошенные ему в сердцах? Ведь они — ложь, и Хëнджин действительно исключительный. Сынмин закрывает глаза, пытаясь абстрагироваться от ненужных сейчас мыслей. Альфа низко стонет ему в шею, а толчки его из размеренных и медленных становятся быстрыми, но всё ещё глубокими. Обычно от звуков шлепков голых влажных тел друг о друга, хлюпающей сказки и стонов было мерзко, но сейчас Сынмин этим наслаждается. Неужели теперь так будет всегда? Неужели отныне он принадлежит только одному и ему принадлежат в ответ? Возможно, он имеет право немного побыть эгоистом и забрать альфу, идеального в его представлении, себе. Хëнджин вбивает его в постель резкими движениями, выгоняя из головы все мысли. Сынмин хмурится, чувствуя, как знакомое тепло скапливается внизу живота и опускается ниже. Он не сразу замечает, что альфа ему надрачивает в темп собственным толчкам. Ноги омеги всё больше начинают дрожать и он сильнее сжимает их вокруг чужой талии. Сынмин кончает, зажмурившись и вцепившись в его плечи, а Хëнджин продлевает удовольствие, не прекращая вколачиваться в него. Вскоре он изливается внутрь, его ресницы дрожат, а взгляд всё ещё расфокусированный. Хëнджин толкается ещё несколько раз, загоняя сперму как можно дальше, и Сынмин чувствует, как формируется узел. Он недовольно вздыхает, но не сопротивляется. Осторожность уже ни к чему. Всё действительно в очередной раз складывается так, как того захотел альфа, вот только на этот раз его желания совпали с грëзами омеги. Ведь отпускать Хëнджина не хотелось, он должен был это сделать, предав собственные мечты, ради его же блага, не зная, что для альфы это вред. Будущее в голове слишком реально, представить новое, только уже без Сынмина, у Хëнджина не получится.***
Чонгук был сильно раздражëн. Из себя выводил даже разговор с таксистом, который никак не мог расслышать адрес. Заказать такси не вышло, так как не было свободных машин, поэтому пришлось набирать своему водителю. Закончив разговор, Чонгук повернулся к омеге. Переполняющая его злость ушла на второй план. Джин на него не смотрел, обнимал себя руками и дрожал как осиновый лист на ветру. Осенние ночи были холодными, как ты не одевайся, от этого холода было не спастись. Джин так спешил, что об одежде вспомнил, когда оказался на улице. Возвращаться обратно он не решался, ведь его наверняка бы снова попробовали задержать, а Чонгук опять сцепился бы с тем альфой. Как странно, Джину предстоит объяснить всё любопытным друзьям, но он сам ничего не понимает. Чонгук быстрым взглядом окинул голые бëдра и ступни, рубашка, больше походившая на сетку, навряд ли могла согреть. Он подошёл к омеге, снимая пальто и накидывая его на чужие плечи. Немного подумав и ухватив его за руку, Чонгук повëл Джина к лавочке, усаживая его на край и устраиваясь на другом. Он повернулся к нему корпусом, Джин сидел боком и наблюдал за ним, придерживая воротник пальто, чтобы скрыть от холода шею. Чонгук поднял его ступни с асфальта, прижав их к своим бëдрам и накрыв сверху ладонями. Через ткань брюк он чувствовал, насколько холодная его кожа. Джин следил за ним, чуть приоткрыв рот, хотелось задать тысячу и один вопрос, но начать было сложно. А вдруг сказочный момент прекратится, стоит ему заговорить? Вдруг его захотят вернуть обратно? — Машина скоро приедет. Извиняться за то, что неожиданно тебя вырвал оттуда, не буду. — Почему? — Потому что извиняются за то, о чëм сожалеют. — Я тебя не понимаю, — произнëс Джин, наклонив голову к плечу. — Я сам себя не понимаю, — ответил альфа, посмотрев в сторону. Некоторое время они молчали, Джин пытался сосредоточиться на чëм-то, помимо тепла, исходящего от чужих рук, но единственное за что ещё получалось зацепиться, так это аромат Чонгука, которым пропахло пальто. Этот запах успокаивал лучше любого лекарства, Джин понимал, что привыкает, а этого делать нельзя было. — Часто ты посещаешь подобные мероприятия? — поинтересовался Чонгук. — Если Хосок соглашается на очередное предложение, в списке омег я стою по умолчанию. — Почему не отказываешься? — Зачем? Платят много, и всё, что от тебя требуют, так это потерпеть несколько часов. — Ты ведь не нуждаешься в деньгах? Почему продолжаешь заниматься этим? — Ты прав, за несколько лет можно собрать целое состояние, но если не это, то чем мне заниматься? Омегой всё равно будут пользоваться, вопрос лишь в цене. Разве тебя когда-либо волновало подобное? — Теперь почему-то волнует. — Ты пил, — констатировал Джин, Чонгук кивнул, не глядя на него. — Ты винишь себя за то, что сделал с Чимином или с ними обоими? — С Чимином, меня не волнует, что будет с Тэхёном или с кем-либо ещё. Я думаю только о нëм одном, но мне нет места в его мыслях, там всё занято Тэхёном. Это ведь смешно, как это может быть чем-то серьëзным? Они же оба омеги. — Ты сам всё видел, сам убедился, сейчас ты просто себя успокаиваешь. Почему бы тебе не поговорить с ним ещё раз? Почему вытащил оттуда меня? — Разве ты не хотел уйти оттуда? — растерялся Чонгук. — Неважно, чего я хочу, важно, что мне будет за твою вольность. Могут возникнуть проблемы. — Я возьму ответственность на себя. Столько мыслей, я хочу поговорить с кем-то. — У тебя недостаточно друзей? — Хочу поговорить с тобой, — признался парень, поглаживая большими пальцами холодные щиколотки. Он не чувствовал, что наступает на свою гордость, говоря это, и не думал скрываться. — Хорошо. Джин улыбнулся, хоть и не был удовлетворëн ответом полностью. Чонгук, пожалуй, самая неоднозначная личность, с которой ему доводилось встречаться. Подобно сложной геометрической фигуре он имел большое количество граней, и Джин даже при детальном изучении всё равно терял одну из них.***
Джин то и дело наполнял стаканы, сам он не пил, а Чонгук не пропускал ни одной стопки. Виски обжигал горло, но разгружал мысли. Вскоре Джин включил родителя и перестал наливать, отставив бутылку подальше. Чонгук откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза. В зале почти не было людей, а казалось, что их здесь сотня, хотелось, чтобы все немедленно ушли отсюда, кроме Джина. — Ты деградируешь, — произнëс омега. — Ты становишься всё слабее и послушнее. — Не зазнавайся. — Хочешь сказать, что это неправда? — Есть правда, которую человек слышать не хочет. — Чонгук повернул к нему голову. — Я всё тот же. Не веришь мне? — поинтересовался он, когда ответа не услышал. Чонгук оторвался от спинки дивана, наклонившись к лицу Джина. — Не верю, — тихо сказал омега. Когда парень приблизился, его сердце отчего-то забилось сильнее. — И как мне это тебе доказать? Ворваться к ним в комнату, забрать Чимина и увезти с собой? Может, причинить боль его любимчику? Чимин точно захочет быть со мной, если его игрушке будет угрожать опасность. Тогда я докажу тебе, что прошлый, Мелисса? К концу монолога его голос стал низким, рокочущим, почти рычащим, но желания напугать в нëм не было. Джин протягивает руку к его лицу, медленно, чтобы в случае чего еë небрежно откинули, но этого не происходит. — Ты не сделаешь этого. Не посмел раньше, не посмеешь и сейчас. — Его ладонь накрывает щеку альфы, Чонгук не двигается, продолжает смотреть в его глаза. — Но я так хочу этого. — Я не верю, что ты на такое способен. Действительно прежний ли Чонгук? На самом ли деле оно так, как он настаивает? Отбросив размышления об изменившейся степени жестокости, о разыгравшейся вине и проснувшейся совести, можно подумать о других переменах. — Только ты не веришь. Это делает тебя особенным. Меня это бесит, Мелисса, прекрати это. Прежний Чонгук, рассматривая Джина, не стал бы оправдывать желание любоваться им необычным макияжем. Ведь глаза всё так же выразительны, когда ресницы не накрашены тушью, а веки тенями, они по-прежнему блестят даже без акцента на стразы, а губы… Ведь всё дело в розовом блеске, залитом фабрикой в какой-то милый пузырëк? Ведь в нëм же? А может, Чонгук слишком пьян, и, может, лишь поэтому эти губы одинаково пухлые, как и те, что он любит, о которых грезит, их одинаково сильно хочется коснуться своими. Чонгук прищуривается, а Джин понимает, что альфа смотрит на него слишком долго. Становится неуютно, разумеется, слово «уют» в этом месте вообразить было сложно, но сейчас «неуютно» материализовалась, повисло в воздухе и расползлось по бархатным стенам, оно проникало в лëгкие с каждым осторожным вдохом, мешаясь с горьковатым дягилем. Джин собирается убрать ладонь и придумать предлог, чтобы уйти ненадолго, но когда отстраняет руку, Чонгук обхватывает запястье. Сжимает несильно, освободиться довольно легко, но Джину кажется, что кисть налилась свинцом, в вертикальном положении руку удерживает Чонгук. Вторая рука альфы ложится на талию, придвигая к себе, нос касается щеки, а затем утыкается в изгиб шеи так неожиданно, что Джин вздрагивает. Он устраивает ладонь на его плечо, надавливая, но недостаточно сильно, как если бы действительно хотел оттолкнуть его. — Чонгук, ты пьян, — тихо говорит он, задерживая дыхания. Дягиль окружает его, сердце заходится в быстром и словно неровном ритме, собственный запах становится насыщеннее. Джин боится, что Чонгук заметит эти изменения и подумает что-то не то. — Да, я тоже думаю, что виной всему алкоголь. — От его горячего дыхания кожа покрывается мурашками. — Твой запах… Он всегда таким был? — Таким? — Приятным. Ты не отталкиваешь меня, не смотришь так, будто ненавидишь, это подкупает. — Он отстраняется и смотрит на его лицо. — Я вижу это в его прекрасных глазах. — Это? — Желание, чтобы я исчез из его жизни. И если я причиняю боль всему, чего касаюсь, почему этого нет в твоих глазах? — Потому что я не Чимин, но ты вечно об этом забываешь, я словно его тень, тот, кто его заменит, кто будет всегда вторым. — Заменишь? — Чонгук усмехнулся. — Нет, его заменить невозможно. Он идеальный, красивый, непокорный, независимый, кажется, он весь мир способен положить к своим ногам, меня уж точно. — Отпусти меня, — твëрдо произнëс Джин. Ему не стоит забывать, кто такой Чонгук и кем он одержим, но слова его ранят, сердце их впитывает. Отнять руку от чужой щеки ему удалось, но с тем, чтобы убрать его ладонь с талии, возникли проблемы. — Ты обижен? Почему? Разве я не говорил подобного раньше. — Господин Чон, отпустите, — произнëс он, опуская глаза. — Ты тоже меня боишься? — Как раз наоборот, я, похоже, слишком вам доверился и забыл своё место, мне следует вспомнить о нëм. Омеге «Дома чайных роз» не подобает проводить время с альфой. Мы не влюблены и не друзья, у вас статус моего клиента. — Я заплачу столько, сколько ты мог получить там и за эту ночь. — Это пустая трата больших денег. Здесь платят за секс, а не за общество. — Есть клиенты, которым нельзя отказывать. Это вам внушает Хосок? Я один из таких, поэтому прекрати думать и задавать вопросы, а просто делай так, как я говорю. Нет, точнее будь таким, каким был до того, как я… Чонгук замолчал, размышляя. Почему Джин вдруг изменился и начал отталкивать? Ведь наверняка подобные слова он слышал не раз. Тогда почему сейчас это спровоцировало такую реакцию? — Как я начал говорить о Чимине. — Неужели понял? — Джин усмехнулся. — Он мой лучший друг, а ты делаешь его несчастным, разумеется, я буду недоволен твоим отношением к нему. — Ты так наивен, Мелисса, — произнëс он, тепло улыбаясь и поглаживая по щеке растерявшегося омегу, который больше не пытался сопротивляться. — Ты действительно злишься сейчас, потому что переживаешь за друга? — Конечно, почему же ещё? — Не знаю, может быть потому… Чонгук произнëс слова медленно и опустил взгляд на губы, которые были всё ближе к нему. Джин не двигался, кажется, даже не дышал, это альфа сокращал расстояние. — Что ты влюблëн в меня. Омега то ли действительно не услышал его, то ли решил проигнорировать, не придумав, что сказать в ответ. К Чонгуку тянуло неведомой силой, он казался ему тем самым великолепным мерзавцем из книг — плохим персонажем, который нравится по какой-то причине. Чонгук подобен пропасти, он зовёт к себе так же сильно, как и дно еë. Джин чувствует, что падает, но его быстро возвращают на край. — Впрочем, это лишь моё предположение. Чонгук усмехнулся и отстранился вновь, и Джин был благодарен ему за то, что альфа сделал это до того, как он успел прикрыть глаза и податься вперëд. Ведь тогда скрываться было бы глупо и бесполезно. Джин знает, что испытывает то, чего не должен, осознаëт, какие именно чувства в нëм пылают, и понимает, что должен их потушить. Чонгук то подбрасывает сухие дрова и уголь в этот костëр, то обливает холодной водой. — Ты переживаешь за него, это хорошо, — произнëс парень, откинув голову на спинку дивана. — Каждому бы иметь такого друга, как ты, Мелисса. Всегда готов помочь всем, кроме себя, даже мне. — Заботиться — моя работа как старшего. Ты достаточно выпил, пошли в комнату, тебе нужно поспать. — К тебе в комнату? — хмыкнул он. — И что ты там со мной будешь делать? Привяжешь к кровати, разденешь и будешь долго-долго наказывать? — Свои эротические фантазии будешь описывать на трезвую голову. Давай, подъëм. Джин встал рядом с ним, взял за руку и потянул на себя, однако Чонгук никоим образом содействовать ему не собирался. Когда омеге почти удалось поднять его, альфа обхватил обеими руками его талию и уселся обратно, увлекая его за собой. — Вставай, — произнëс Джин, упираясь в его плечи и пытаясь отстраниться. — Не вставай, — парировал он, наклонив голову к плечу и глядя на него. — Я сказал, поднимайся. — Не поднимайся. — Ты словно ребëнок, прекращай. — А что? Таким уже не нравлюсь? Чонгук уронил голову ему на плечо, крепко прижимая себе. Джин почти не двигался, боясь, что альфа услышит, как сильно бьëтся сердце в его груди. Прислонись он чуть ближе, наверняка бы почувствовал его биение щекой или ухом. — Ещё немного так посидим, а потом пойдëм в комнату, хорошо? — попросил Чонгук, и на фразу, сказанную таким тоном Джин навряд ли смог бы когда-то ответить отрицательно. Чонгук не соврал, отпустил ровно через минуту и последовал за ним. Джин боялся, что альфа услышит звуки, доносящиеся из комнаты Чимина, но сейчас в коридоре было тихо, омеги наверняка спали. Выпитый алкоголь ударил в голову, и перед дверью Чонгук уже едва стоял. Джин бросил его на кровать, а альфа тут же уткнулся носом в подушки и, кажется, заснул. Омеге удалось стянуть с него обувь и пиджак, из-за второго он вырвал его из сна, но оставил в полудрëме. Джин остановился после того, как расстегнул четыре верхние пуговицы на его рубашке. Он видел много обнажëнные тел, даже слишком много, но сейчас ощущал волнение. Чонгук лежал на спине и дышал размеренно, Джин рядом, нависая над ним. Взглянув на его лицо и убедившись в том, что он спит, омега коснулся кончиками пальцев солнечного сплетения, скользнул под рубашки и резко отстранился, оставаясь на краю кровати. Он тяжело вздохнул, то ли от усталости, то ли от мыслей о том, что он самый жалкий в мире человек. Чувства не к тому человеку, что в нëм живут, ему нужно похоронить под слоем забытых и от этого бессмысленных воспоминаний, чтобы никогда до них не добраться больше. Джин направился в ванную, смыл макияж, почувствовав себя немного лучше. Переодевшись в длинную футболку, омега остановился возле зеркала, пристально рассматривая себя. Отойдя на два шага, он собрал ткань сзади в кулак, чтобы та облегала тело, и принялся придирчиво изучать собственные изгибы. Талия недостаточно узкая, несколько сантиметров переваливают через общепринятый стандарт идеала мужчины-омеги. А бëдра не такие уж и широкие, как ему казалось в моменты, когда он думал, что красив. Ляжки полноваты, у идеального омеги они тоньше и подкаченные. С руками такая же история. Джин отпускает ткань и вновь приближается к зеркалу. Он касается кончика волос у лба и тянет локон вниз. Волосы коротковатые, может, их следует отрастить совсем немного и, наверное, нужно покрасить в светлый цвет. Так он точно станет красивее. И глаза какие-то обычные, придётся чаще подводить их карандашом и тенями, тогда этот недостаток будет менее заметным. «Губы хорошие пухлые, у омег такие ценятся,» — думает он, проводя по ним ребром указательного пальца. «Но у него больше,» — добавляет тут же. И что получается в итоге? Чимин действительно лучше его абсолютно во всём, и все правы. Джин на его фоне не то, что второй, он последний, честь — быть вторым. Но разве заслужил Чимин ненависть по этой причине? Нет, но небольшую зависть Джину простить можно. Небольшую, скрываемую годами и незаметно разрастающуюся, превращающуюся в какого-то монстра, которого уже точно не простишь. «Такой ужасный,» — думается ему. Он отшатывается от зеркала и закрывает дверь ванной, прижимаясь к ней спиной, словно пытаясь сбежать от собственного отражения. Чонгук спит всё в той же позе, и Джин подходит к кровати. Мысли о собственной ничтожности немного отпускают, но он знает, что они вернутся утром, когда ему вновь придётся увидеть близнеца в зеркале. Джин вытаскивает из-под альфы одеяло, что далось не сразу, но в итоге он справился. Омега залезает на кровать, укрывает Чонгука, а сам ложится у самого края, оставляя между ними большое расстояние. Оно стирается тогда, когда Джин начинает засыпать, поэтому не придаëт этому большого значения, ссылаясь на то, что подобное может только сниться. Чонгук обнимал его крепко, прижимаясь всем телом сзади, как если бы ему было страшно или холодно, и грел холодный нос в волосах на затылке. Он повëл носом дальше по коже, остановившись у изгиба плеча. Здесь пахло так же приятно, как и от подушки, но гораздо сильнее. Мелисса. Еë запах, наверное, снится ему так же, как и Джину объятия.