Всё тепло мира

От Дилюк тянет винным маревом, вычищенной кожей перчаток и чернилами — Кэйя нашла ее, обнимавшую бутылку, сползшей на пол у рабочего стола, когда пришла разобраться с задержкой налоговой отчетности. Это, конечно, не Кэйина епархия, но кто ее будет обвинять в желании наведаться при любом удобном случае, особенно когда она только вернулась с непозволительно затянувшегося похода с Драконьего Хребта? — Из-за чего же ты так наклюкалась, родная? — бормочет себе под нос Кэйя, вытягивая, перехватив под мышки, плохо стоящую на ногах Дилюк и усаживая на диван. Та сразу съезжает на бок, недопитая бутылка вина выскальзывает из руки и звякает об пол, проливая остатки роскоши прямо на паркет. Неудивительно, что непьющую Дилюк развозило буквально от малости. — Не из-за чего, а из-за кого, — раздается неожиданное с дивана, на что Кэйя, уже готовая пойти за тряпкой, резко поворачивает голову. Дилюк смотрит на нее расслабленно, прищуренными глазами, мягко-мягко, будто с сожалением, и от этого взгляда у Кэйи пробегают мурашки. — И из-за кого же? — аккуратно спрашивает Кэйя, честно не ожидая ответ на этот вопрос, как и не ожидала на первый, но Дилюк только поджимает губы — неодобрительно, мол, глупость спросила, и Кэйе хочется улыбнуться. Хоть что-то в выпившей Люк не меняется. — Кто же этот глупец, осмелившийся пойти против моей сестренки? — кидает вопрос без задней мысли, перехватывая дверную ручку. Дилюк за ее спиной фыркает. — Это она. Что? Кэйя разворачивается на пятках. — Это она. Глупчиха, — разжевывает ей Дилюк, будто несмышленой. Тряпка, думает Кэйя, может подождать. Вместо этого: — Кто? Скажи мне. Дилюк ей не отвечает — только смотрит из-под своих пьяно опущенных ресниц, и Кэйе искренне жаль, что Барбатос не наделяет всех жителей Мондштадта способностью к чтению мыслей хоть на пять секундочек. Ей бы сейчас очень пригодилось. — Кто это? — настаивает Кэйя, в два шага пересекая пространство от дверей к дивану, и ставит на подушки колено, чтобы склониться и перехватить Дилюк за подбородок. — Скажи мне, кто это, сестрица, и завтра голова этой бестии будет лежать у твоих ног, — шепчет Кэйя, зная, что Дилюк подобный жест не оценит — та сама кого угодно уложит на лопатки, без жалости поддав пиро под хвост, но в Кэйе плещется острая нужда защищать свое. Всепожирающая, разрушительная нужда. Никто не смеет трогать то, что Кэйя считает своим. Дилюк снова ей не отвечает. Пушистые красные ресницы кидают тени на тронутые румянцем щеки, рубашка небрежно расстегнута, открывая вид на усыпанные мелкими веснушками ключицы. И Кэйя правда, правда бы полюбовалась — и пылающими скулами, и очерченными, просвечивающимися сквозь белую ткань рубашки, сильными плечами, и распущенными, волнами спадающими на грудь, густыми кудрями, — если бы ей сейчас так не хотелось свернуть кому-то шею. — Люк, — она наклоняется ближе, позволяя себе почти коснуться носом носа. Дилюк открыта, восторженно растрепанна и как всегда прекрасна. Но сейчас ей нужно имя. — Глупчиха, — только тихо повторяет за собой Дилюк, а затем перехватывает ее ладонью за затылок. Губы Дилюк горячие, чуть шершавые. На них все еще чувствуется привкус вина, и Кэйе многого стоит не застонать прямо в поцелуй. Поцелуй, о архонты, поцелуй! Ладонь Дилюк держит крепко, не давая ей ни отстраниться, ни вздохнуть. Спросить тоже ничего не получается. Стоит Кэйе приоткрыть рот, как Дилюк тут же скользит в него горячим языком, — и это так неправильно, но так хорошо, — что Кэйя перебрасывает через Дилюк ногу и усаживается той на бедра. Вторая рука в перчатке тут же ложится к ней на спину — проводит нежно вдоль позвоночника, плавно спускается на ягодицы. Касания аккуратные, трепетно-заботливые, что Кэйя млеет и выгибается Дилюк в ладонь, чувствуя на губах у той усмешку — Кэйя ведь считает ее своей. И — как своей — ей никогда не может отказать. — Так, о чем переполох? — спрашивает, запыхавшись, Кэйя, когда они отстраняются, чтобы стянуть с нее одежды. Дилюк дожидается скинутой на пол до последней вещи, припадает губами к груди, вбирая в рот сосок, и ныряет рукой ей меж оголенных бедер. Длинные пальцы, обтянутые в нарочно не снятую черно-красную перчатку, накрывают ей пах и острожно проглаживают по иссиня-черным волосам. Кэйя шумно выдыхает через рот и подается вперед, телом упрашивая Дилюк не медлить. Она соскучилась, она так дьявольски соскучилась, что не сделай Дилюк сейчас хоть что-то, она клянется… Резко выпрямившись, Дилюк перехватывает ее за талию. — Снова не понимаешь, что во всем виновата ты, — шепчет Дилюк ей на ухо и входит внутрь одним пальцем, а затем плотно прижимает ладонь. Кэйя задыхается стоном. — Что… Люк, почему? — уперевшись в чужие плечи, она пытается отпрянуть, чтобы посмотреть той в лицо. Но Дилюк держит ее крепко — даром, что пьяна, и Кэйя не может двинуться. Следом наступившее бездействие — Дилюк замерла, не объясняясь и не делая ничего больше, — начинают сводить Кэйю с ума. Ей хочется притереться бедрами, чтобы палец внутри нее двинулся, хочется умолять Дилюк о ласке, громко называя, при этом сбивчиво дыша, ее имя, и ей хочется наконец узнать, почему Люк на нее злится. Но Дилюк не делает ни-че-го. — Люк. Люк, пожалуйста… — умоляюще тянет Кэйя и гладит ее по плечам, прикладывая мягкие поцелуи к свежевымытым душистым волосам. — Поговори со мной. Так близко Дилюк будто бы вся тонко-тонко, едва-едва пахнет вином. Будто оно впиталось в белую кожу со светлыми шрамами, завязалось невидимыми лентами в кудри, расплескалось по телу каплями-веснушками. Дилюк дурманит Кэйе голову, заставляя всем телом изнывать в ее руках — от чувств, от неопределенности, от желания. — Ты осталась на хребте, приказав всей группе возвращаться в город, — хрипло выдыхает ей в шею Дилюк, на что Кэйя вздрагивает. Почему Дилюк вдруг заговорила о ее походе? Она отпустила своих ребят, когда они закончили с зачисткой цепи пещер, в которую решили сунуться Фатуи. Тем отказали от исследований на окраине Мондштадта почвы, в которой они случайно обнаружили по пути в город вязкое черное вещество, предположительно для использования в алхимии. Кэйя сомневалась, насколько нахождение было случайным, но отказ им дали безапелляционный. И те решили, что смогут действовать у мондштадтцев за спиной, осев при этом на хребте, думая, что неприглядный климат их укроет. В пещерах они нашли инструменты и несколько бурильных, точь-в-точь из Снежной, установок. — Да, я планировала заскочить в еще одну из пещер, — проверить, где у нее были спрятаны припасы, вспоминает Кэйя, возобновляя в голове всю последовательность рейда, — а потом заглянуть к Альбедо, там было как раз недалеко, но я задержалась из-за того, что… Кэйя запинается. На этот раз Дилюк дает ей отстраниться и заглянуть в глаза. —… Из-за того, что сошла лавина, — продолжает за нее Дилюк, и на лице у нее читается слишком много пережитой боли. В этот момент Кэйю словно вспарывают и перетряхивают всю изнутри. — Я порывалась сходить за тобой, — говорит Дилюк, и Кэйя честно не знает, что ей сейчас делать. Она тронута, но ей не хочется, чтобы Дилюк сейчас падала куда-то — в неприятные, болезненные воспоминания. Но Дилюк взглядом останавливает ее, прося договорить: — Но потом в город пришел Альбедо и сказал, что надвигается циклон. До конца бури пришлось ждать три дня. Кэйя сглатывает. Три дня. Она не задумывалась о времени, пока отбивалась от хиличурлов по пути к своей пещере, а затем поддерживала в ней тепло, пережидая бурю. За той не особо понять — день на улице или все же ночь. Но любое тело, пусть и самое подготовленное, пусть охраняемое всеми глазами бога, не выдержало бы мороза Драконьего Хребта, а уж без еды и какого-либо безопасного ночлега… — Люк… — Как только улегся ветер, я пошла тебя искать вместе с парой людей из твоей группы. Но тебя там не было, как и в прилегающих пещерах, что мы смогли найти. "Потому что расположение той пещеры знаю только я", — мысленно добавляет Кэйя, не желая даже и представлять, через что прошла Люк в ее поисках. Думая, что она там одна… Фатуи не хранили ничего съестного, явно принося и унося с собой, и даже не было ничего для топки и розжига, поэтому она и не смогла бы там остаться. — Люк, у меня на хребте есть скрытая пещера, там было все, что нужно… Кэйя почти начинает паниковать. Они разминулись по дороге с хребта обратно. Они просто разминулись! — Я вернулась несколько часов назад. Я старалась держаться, и я знаю, что просто так тебя не взять, но… — Дилюк не заканчивает, и становится понятно, почему в ордене все еще было тихо. Джинн не было на месте, а те, кто ходил вместе с Дилюк, наверное, положили на стол неутешительные отчеты и пошли отпаривать замершие ноги. Дилюк же, со своей поистине поразительной способностью успевать много дел и топить себя в работе, смогла даже напиться. Кэйя, мельком заглянув в орден и ухватив первое попавшееся задание, упорхнула на встречу к Дилюк — даже не подозревая, что ее здесь ждет. — Все хорошо, Люк, я здесь, — она чуть срывается голосом, обхватывая лицо Дилюк в ладони и начиная усыпать его мелкими поцелуями. Дилюк прикрывает глаза — уставше и вымученно, Кэйя наконец замечает. Неужели для разговоров им нужно, чтобы кто-то был на грани двух миров? Кэйе не хочется, чтобы это превращалось в кривую, зловещую традицию, не тогда, когда она держит Дилюк в своих руках, и ей хочется подарить той все тепло мира, чтобы отогреть от холодного ужаса прошедших дней. Поэтому она решает доказать ей. Прильнув грудью и вжавшись губами в чужие, зарывшись пальцами в красные вихри, пытаясь притянуть Дилюк настолько близко, чтобы та почувствовала — перед ней Кэйино живое, трепещущее тело, с сильным, бьющимся напротив сердцем. Все твое, Дилюк, все твое. Не спеша поведя бедрами, Кэйя на пробу сжимается вокруг пальца, находившегося в ней все это время. Дилюк сдавленно выдыхает, и рука на Кэйиной талии стискивает ее на мгновение сильнее. Кэйя одобрительно стонет Дилюк в открытый рот, оглаживая языком ее раскрасневшиеся губы. — Ну же, Люк, — Кэйя просяще телом двигается навстречу ее руке и улавливает, как вспыхивает что-то на дне темно-красных глаз. Дилюк будто просыпается от глубокого сна, выныривает из ледяной проруби, идя, как на свет, к тому, что Кэйя хочет ей показать. Все ее. Все. Дилюк одним движением меняет их местами и подминает Кэйю под себя, впиваясь ей зубами в шею — туда, где четче всего слышен пульс. К пальцу добавляется второй. Кэйя запрокидывает голову и бесстыдно, громко стонет. Кожаная перчатка от сильных уверенных движений и изгиба, чтобы прилегать к ней всей ладонью при каждом входе, даже не скрипит — так обильно истекает Кэйя смазкой. Дилюк вгрызается в шею, будто хочет влезть ей в кожу, заглянуть в теплое нутро, удостовериться, что сердце бьется, а легкие действительно дышат. Обвив Дилюк по талии ногами и перехватив за плечи, Кэйя позволяет себе утонуть в удовольствии. Внутри и вокруг нее — Дилюк, Дилюк, Дилюк, что заставляет в жилах появиться жидкому огню и вспыхнуть пламенным вихрем в животе. Дилюк дожидается, пока Кэйины бедра перестает трусить, а дыхание становится размеренным. И только затем усаживается на пятки, взглядом оценивая Кэйю — раскрытую, довольную, излюбленную. — Возможно, — говорит Дилюк, когда Кэйя начинает тянуть руки к пряжке ее ремня, — я бы хотела увидеть кое-чью голову у своих ног. Кэйя усмехается. — И чью же, сестрица? Приподнявшись, Дилюк разрешает стянуть с себя плотные штаны вместе с бельем и перед тем, как Кэйя укладывает свою голову ей на бедра, притягивает ее, чтобы поцеловать в обычно скрытое повязкой веко. — Есть тут одна, — Дилюк на нее смотрит с такой нежностью, что перехватывает дыхание. — Любит усложнять мне жизнь и имеет дурную привычку называть меня сестрой. Кэйя слышит только слово "любит", и все, что в данный момент в ее голове крутится, — то, как ей хочется попробовать эту невозможную, винную Дилюк на вкус. — Что ж, клянусь честью капитанши кавалерии, что разберусь с ней, — со всей серьезностью между ее ног отвечает Кэйя, не скрывая смешинки в глазах, а затем — касается влажных губ языком. Дилюк судорожно выдыхает. — Уж надеюсь.