Рождество в поле

Пастухи — первые кто поклонился Иисусу Христу после его Рождения. Новый Завет. Говорят, там не врут. Но сколько ребята ни работают — ни разу к ним не спускались Ангелы, чтобы сообщить о том, что родился Бог. Даже немного обидно. Они так-то тоже овец пасут. У них тоже есть собака. Они же пастухи — конечно, у них есть собака. Но суть не в идентичности. Суть в том, что пастух — уже неактуальная профессия в глобальном смысле. И они уже не знают, что бы им такое предпринять на своей работе. Овцы — в загоне. Волки — будут отогнаны собаками, ружьями (никаких убийств) или электрической проволокой вокруг пастбища. Ничего интересного. Только в карты друг с другом играют и периодически меняются, чтобы хоть как-то разнообразить однотонность. Но сегодня они сидят в поле, скот гуляет, Оз и Ади носятся вокруг них, а они смотрят на небо, угадывая формы облаков. — Это похоже на слона. — Обоснуй. И Артём принимается обрисовывать очертания слона в воздухе. Вот хобот, вот четыре ноги, а вот большие уши. Только получается просто размахивание руками в воздухе, но ребята всё равно понимают и видят. — О! А то похоже на замок. — Где? — Вон, плывёт со стороны леса. — Вижу. И так может продолжаться целый день, пока есть облака. Только Серёжа Горох, кажется, уснул и не издаёт ни звука. Лежит на зелёной траве, очки съехали из-за того, что он повернул голову на бок, а на лице полуулыбка. Видимо, снится что-то хорошее. Наверно, занимается чем-то, где нет овец. Шутки шутит, может. Трое парней только улыбнулись этому виду. И вернулись в настоящее. А в настоящем — за окном зима. Овцы — в загоне, а они в доме. В доме, где, если выглянуть в окно, кружит метель, танцуют снежинки, стоит слепленный ими с утра снеговик, у которого упала новогодняя шапка и улетела морковь. Но как красив танец маленьких точек, которые кружат вокруг него. Всё-таки удивительное время — Рождество и Новый год. По всей гостиной расставлены свечи, в том числе и на окне стоит менора, в которой горит три свечи, в честь третьего дня Хануки. Не то чтобы они иудеи, но им нравится эта традиция. И то, что они на природе, где на пять километров — один дом, — им тоже нравится. И жить вместе им нравится. Правда, сложно ассоциировать себя с Вифлеемскими пастухами, ведь тех было всего три и собака. Не хотелось кого-нибудь принижать до собаки, но они все договорились, что молодой — это Заяц. Хотя на траве засыпает обычно Серёжа. Жаль, ему ни разу не приснились ангелы. Он уходит от окна, последний раз взглянув на три свечи в меноре. И идёт к камину, около которого уже сидят остальные. — Вы не хотите что-нибудь поменять в нашей жизни? — Намекаешь, что можно бы уже разъехаться и перестать пасти овец где-то в глуши? — Ты слишком категоричен. — Ты слишком прямо намекаешь. Устал от нас? — Нет. Но говорят, что в тридцать быть пастухом — не солидно. — Кто говорит? У нас на пять километров ни единой души. А в магазине ты ни с кем не разговариваешь, ибо ходишь с кем-нибудь из нас. — Ну, интернет-то мы к себе провели. — А там все прям знают, чем ты занимаешься? Овец в сторис выкладываешь? — Да, и Зайца иногда. — А про нас с Тёмычем забыл, так хочешь сказать? — Почему? Тебя спящего в траве выкладываю, а Тёму — когда он занудничает. — Я тебе просто рассказываю, как можно улучшить систему. Это полезно. — Когда ты вообще успел завести инстаграм? — Это не совсем мой. Он как будто наш, но там только я. — Хитрец. И Гаус уходит делать себе какао. Смотрит на гирлянду, которая ведёт его на кухню. Иногда и он задумывается над тем, что пасти овец (даже если это вообще-то бизнес, предприятие, производство, ферма — называйте как хотите) и жить с друзьями в одном доме — немного странно. Но он чувствовал себя комфортно. У них большой дом. Две собаки. И кошка! Милая Яэль, которая сидит на столешнице, намереваясь выпить чай Макса. Лучше он её за ушком погладит, такую красавицу. Ему бы не хотелось ничего менять. Ему нравится. То, что они вместе. То, какая атмосфера их окружает. То, что у них так уютно и тепло, несмотря на то, что за окном минус двадцать и метель. У него есть какао, друзья и Яэль. Вернувшись, он застаёт такую картину: Заяц сидит в большом кресле, которое он сам вообще-то хотел занять, а Шевелев сидит на подлокотнике, опираясь на спинку, и перебирает Максовы кудряшки. Серёжа занял диван, осторожно попивая горячий чай с мёдом, и смотрел на костёр в камине, думая о чём-то своём. Артёму остаётся только кресло-качалка. Но он не сильно расстроен, главное — не пролить своё какао. — Решили? Будете что-то менять? — Мы решили, что нам нравится жить так. Даже если приходится жить напротив твоей комнаты. Гаус оглянулся в поиске чего-нибудь, что можно кинуть в Шевелева, но, ничего не найдя, ограничился грозным взглядом. — Жить напротив вас с Максом тоже нелегко. — Ты просто завидуешь. — Минус глуши — у Гауса никого нет и он становится злой, как почтальон Печкин. Хочешь, подарим велосипед? — Придурки. Серёж, а ты что думаешь? — Я об Ане думаю. Как думаете, она овец любит? — Это твоя девушка, а не наша. — Да я знаю. Но как вы отнесётесь, если она у нас поживёт недельку? Пробная неделя такая. — Можно. Только пусть эти ведут себя прилично. — Мы — ангелы, если сравнивать с тобой. Артёму осталось только отвернуться к огню. Ничего, Яэль выпьет весь чай Макса. Получай. А за окном метель и кружится снег, покрывая поле и лес белым одеянием. А в большом доме, в гостиной, четыре человека, одна кошка и две собаки греются у камина, попивая горячий чай и какао.

А снег идет, а снег идет

И все мерцает и плывет.