Друг

      Вот уже две недели подряд я просыпаюсь и не понимаю – зачем. На это, казалось бы, нет никаких причин: у меня все отлично со здоровьем, нет проблем в карьере, отсутствуют долги и обязательства. Но при этом я не выхожу никуда из дома, не отвечаю на звонки и не спускаюсь на лестничную площадку, чтобы проверить почту. И что более всего на меня не похоже – не пью по утрам кофе и за сутки не скуриваю и половины пачки сигарет. Ещё мне совершенно не хочется садиться за рояль, приводить себя в порядок и готовить что-то, кроме бутербродов. Наверное, отпуск и должен проходить как-то вот так, когда ты устаёшь от постоянного внимания и окружающей тебя лестной дороговизны, когда ты всегда должна выглядеть хорошо и даже лучше… Но я вдруг поняла, что у меня пропал вкус к жизни. Такого прежде не случалось. Кризис. Творческий. Или среднего возраста.       Сегодня я подскакиваю в постели от мерзкой трели будильника, который я вчера зачем-то завела на 11 часов утра. Да-да, две недели я не просыпаюсь раньше этого времени, потому что нет каких-либо ранних дел и встреч. Наверное, они бы появились, если бы я хоть раз подняла телефонную трубку.       Иду в ванную, умываюсь и вдруг обнаруживаю, что из зеркала на меня смотрит чудовище. Нет, ну правда! Лохматая рыжая мочалка, а под ней бледное лицо с еле заметными светлыми бровями, с пустыми глазами, потемневшими из-за погасшего в них огонька. Веснушки с лица совершенно пропали, хотя за окном уже вступила в права причудливая весна. Наверное, так и выглядит моральная смерть. Из минутного оцепенения меня выводит настойчивый стук в дверь. Пару мгновений я топчусь на месте, не зная, стоит ли открывать. И я вдруг в таком виде… И кого-там вообще принесло!? Но я иду. И даже не смотрю в глазок. Просто поворачиваю ручку замка три раза против часовой и толкаю дверь от себя. - Почему ты не отвечаешь на звонки? – мой гость сразу же заходит с претензией, даже не дождавшись приглашения войти. – Ты хочешь свести всех с ума? - Кого – всех? – я люблю придуриваться, будто бы никому не нужна. - Гастроли начинаются послезавтра, Алла! Две недели. Слышишь? Две недели ты не выходишь на связь! - Да ладно! Я удивлена, что в газетах ещё не пишут о моей пропаже! – съязвила, но осеклась. – А почему ты только сейчас приехал? - Во-первых, мне не хотелось застать тебя врасплох – вдруг ты не одна, а я тут такой красивый – «Здрасьте!». Во-вторых, я сначала просто думал, что ты в отпуске, но Болдин сказал, что ты никуда из Москвы не уезжала. А о Кристине ты подумала? Ей рожать через два месяца, она в Лондоне и не может до тебя дозвониться!       За время этой лекции нежданный гость разулся, прошел в гостиную, рухнул в кресло и вдруг замолчал, наконец, сосредоточив взгляд на мне. - Не смотри на меня так, – произношу я почти шёпотом, – глаза сломаешь. - Что-то случилось? – неожиданно спокойно спрашивает утренний посетитель.       А я не знаю, что ему ответить. Ничего не случилось. И он мой друг, который в данный момент сильно обеспокоен, а потому точно не отстанет, пока я не соображу какую-нибудь причину. - Тебя кто-то обидел? – его голос вновь разрывает пространство комнаты. - Филипп, нет. Я уже взрослая девочка, чтобы обижаться на всяких там индюков! Просто я поняла, что вдруг «Бац!», и мне ничего не хочется. Понимаешь? И выгляжу так, – я решаю предвосхитить его последующие вопросы, – по этой же причине! Ты можешь не смотреть, если это тебя смущает! Мне станет веселее, и я снова стану красивой! - Ты красивая и так… – болгарин смягчил тон. – А как же Володя, Серёжа, Женя, в конце концов!? – он бьёт по больному, чтобы проверить: имеют они какое-то отношение к моей хандре или нет. - А что они… Может, и звонили. Но никто не приезжал, – я не лгу, и от осознания этого становится ещё хуже. - Так, – Филипп складывает свои ладони в замок и опускает глаза в пол, – театр репетировал всё время твоего отпуска, поэтому коллектив готов. Послезавтра у нас вылет в Польшу. Начинаем с Варшавы. Потом Краков. Потом сразу в Беларусь. И так по списку. - Почему не Женя этим всем занимается? – я искренне удивлена, что мой всё ещё официальный муж забил на свои обязанности в театре песни. - Он самоустранился с должности. Я звонил тебе, чтобы ты решила, что делать дальше. Но, как ты понимаешь, не дозвонился. Пришлось взвалить это на себя. Тем более, билетами давно уже я сам занимаюсь, – Филипп не выглядит недовольным или напряжённым от факта приобретённых обязательств, скорее – наоборот. - Я не против, если это не мешает тебе готовить песни и номера.       Он кивает, поднимается и начинает собираться уходить. - Может, чаю? – я пытаюсь его перехватить и задержать, сама не понимая причины. - Ой, нет! Мне нужно бежать! Держи! На всякий случай, озвучу: 17 марта. Послезавтра. 9:20 утра. Внуково, – он вкладывает в мои руки билет и растворяется за дверью.       Киркоров точен. И его слова заставляют мысль о предстоящей работе сверлить мозг гораздо настойчивее. Я начинаю делать дежурные звонки и собирать чемоданы.