Ни белый, ни пушистый

Сегодня погода такая ясная, свежая. Давно такого не было, что проснулся утром на пары и не жалею об этом. Собираюсь не впопыхах, а спокойно, не забыв почистить зубки, позавтракать и залипнуть в ленте «Facebook» за чашечкой крепкого чёрного кофе. На улицу выхожу даже с улыбкой. Посильнее натягиваю на нос шарф, пихаю руки в карманы и не спеша отчаливаю вдоль по скользкому тротуару в сторону своего уника. На парах весь день клюю носом, а в перерывах между этим поглядываю в окно. Слишком уж меня туда тянет, атмосфера на улице подстать концу декабря. Как будто каждый сантиметр там, снаружи, пропитан чем-то волшебным, чистым, сулящим перемены. Наверное, правильно брат говорит. Я попросту большой ребёнок. Но вот, хочу и радуюсь. Ему какое дело? Мне, в отличие от него не пришлось слишком рано взрослеть по вине двух незапланированных детишек (тут должен быть самодовольный смешок). Хотя, за первым из них я с удовольствием приглядываю, по большей части в одиночку и оттого вовсе не чувствую себя слишком оторванным от детства. Аксель — так мелкого прозвали. Этот ребёнок младше меня всего на три года, но всегда на полном серьезе зовет меня дядей. По секрету, я от него просто без ума. Во всех смыслах. Такой уж он милый, цепляющий за самое нутро, не без своих Кляйновских искорок в характере и не без своих тараканов в головушке. Мы не так уж давно начали общаться теснее, как раз с тех пор, как безответственная мамаша оставила его на не менее безответственного папашу (хотя, по итогу всё же на меня, этот алкаш за собой-то следить не способен, не то, что за шестнадцатилетним взбалмошным подростком). Однако, за пару лет сожительства, я к мелкому так привязался, не отвяжешь. Я даже планирую найти подработку серьезнее, чем у меня сейчас, когда закончу учебу и съехать от брата вместе с Акселем на старую родительскую квартиру (сейчас мы её сдаём, и это сполна покрывает расходы на учёбу). Будет просторнее, прекратится пьяный дебош и жизнь понемногу станет легче. Когда возвращаюсь домой, то накрепко убеждаюсь, кто из нас с братом на самом деле является бóльшим ребёнком. Нет, ну разве можно в свои тридцать три года быть таким скандальным? Что не день, то повод напиться и подепрессовать. Вот, я бы так не смог. Вывод: ребенок тут Адлер. Вхожу на кухню, а он сидит за обеденным столом с бутылкой… водки? Я знал, что Кейт плохо на него влияет, но чтобы настолько… Брат сидит с видом живого мертвеца, (благо, от него пока так не несёт), и бормочет себе под нос всякую чушь, в общем, выглядит так себе. Подхожу и забираю бутылку, стараясь не вслушиваться в отборный мат. Тушка настолько пьяная, что даже бутылку назад забрать не в состоянии, не то, что встать. Вот, такой он с тех пор, как его горячо любимая Кейт (вернее, Екатерина, но в гробу я видал проговаривать русские имена так дотошно) от него ушла и прихватила с собой младшего сына — Алекса (опять же, Александра — любимого сына Адлера). Повезло же мне, что Аксель не от нее, а от другой дамочки, а то еще бы и его утащила. — Где ты только умудряешься бухло доставать? Опять делал вылазку в магазин? Ага… По другой причине тебя из дома и не вытащить… — буднично ворчу, стараясь не отвлекаться на непрекращающийся поток ругани в мой адрес и выливаю это, сомнительного качества, пойло в раковину. Вот и не жалко ему денег? Конечно же нет, он же не работает. — Аксель с учёбы еще не вернулся? — мне не отвечают, меня даже не слышат. Судя по времени, Аксель уже должен быть дома, ну а я должен быть на работе минут через сорок. Искать мелкого мне уже некогда, Адлера тоже не попросишь. Иногда я от этого всего так устаю. Ладно, разбираться буду вечером. С обоими. Вечером обнаруживаю Акселя у входа в подъезд. На улице дубак, а это чудо топчется на месте, в попытках согреться, залипает в телефон с зажатой в губах сигаретой. Он еще и курит? Мне срочно нужно клонировать себя, желательно несколько раз, чтобы успевать следить за этими двумя. Подхожу, отбираю у ребёнка гадость и бросаю в мусорку, а Аксель шипит на манер бешеной белки. Умилительно, в общем. — Бросай курить, иначе придумаю, как тебя наказать. Тебе не понравится, обещаю, — натягиваю мелкому на нос шарф, чтобы тот не успел огрызнуться на меня в ответ. Теперь в щелку между шапкой и шарфом видно только глаза. Красивые такие, цвета янтаря, а еще очень злые, кажется, насылающие в мой адрес проклятия. — Чего стоишь на холоде? Меня ждёшь? Мило-то как. — Нет, блин! Я ключи дома оставил, а этот на домофон не отвечает, — «этот» и никак иначе Аксель больше к отцу не обращается. — Либо он опять в отрубе, либо шатается, хуй пойми где. Пишу — не отвечает. — Давно стоишь? — Минут двадцать… — А мне чего не написал? Так, ладно, пошли, дома расскажешь, отогревать тебя надо, — кладу руку Акселю на плечо и веду беднягу домой. — Да не замёрз я! — тем не менее, я чувствую, как плечо у меня под рукой подрагивает. Не замёрз, ага… Дома горе-папаша отыскивается в горизонтальном положении на диване в гостиной. Ну, хоть до дивана дошел и на том спасибо, тащить его мне уже не придется. На кухне было обнаружено еще несколько пустых бутылок из-под вышеупомянутого алкоголя. Пора бы провести ревизию. За новыми Адлер бы точно не сходил, ему алкашку брать уже не на что. Заглядываю в холодильник. Там кто только уже не повесился. Мой тоскующий по плотному ужину взгляд в дебри холодильника цепляет Аксель и, (я уверен) не без труда подавив смешинку уточняет: — В морозилке пакет пельмешек, доставай, поставлю вариться. Аксель у нас маленькая хозяюшка. Тот факт, что эта квартира ещё похожа на жильё и что мы с братом ещё не умерли от голода — это всё на его совести. Попросту дело в том, что у меня всё вечно валится из рук, особенно касательно готовки, а Адлеру вообще ни до чего дела нет. В общем, несчастный Аксель ребёнок. Живёт с нами и терпит. После ужина, не с первой попытки, но всё же убеждаю племяшку сесть за уроки. Ребёнок и без того уже не одну школу сменил, ему бы не злить лишний раз преподавателей. Намучившись с мелким, провожу обыск квартиры и нахожу еще три бутылки сорокаградусного пойла, после чего без капли жалости сливаю в раковину. Нужно как-то браться за Адлера, так больше не может продолжаться. Просыпается наш алкаш уже часа в три ночи, до кучи будит и меня своим бубнежом. Из любопытства выхожу к нему. Адлер сидит за обеденным столом, положив голову на его поверхность, и ведет неразборчивый монолог. — С добрым утром, водочная принцесса, — говорю в полголоса, чтобы мелкого не разбудить. — Заткнись и спи… — в ответ слышится раздраженное шипение. — И без тебя башка болит. — Слушай, а ты запасливый, прям как крыс, — невозмутимо продолжаю. — Я избавился еще аж от трёх бутылок, представляешь? Признайся сразу: еще есть? — Ах ты подонок! — весьма ожидаемая реакция. — Не ори, мелкий спит уже, — всё так же спокойно продолжаю. — Да плевать я хотел на твою дворняжку. Тащишь с улицы всякое ты, в мамку играешься ты, вот ты и шушукайся. — Эта «дворняжка» твой родной сын… — Ещё не факт. Кто знает, с кем, кроме меня, эта потаскуха спала. Может, и не мой вовсе, — наконец сбавляет громкость и снова опускает голову на стол. Я разогреваю Адлеру его порцию пельмешек, оставшихся от нашего с Акселем ужина, ставлю тарелку напротив брата и сажусь рядом. — Ещё как он твой. Характер у него наш, Кляйновский. — Мудацкий, — Адлер либо шумно вздыхает, либо своеобразно изображает смешок. Я так и не определил. — Ешь, пока опять не остыло, — пододвигаю к горе-папаше тарелку и он, наконец, отрывает от столешницы голову и нехотя ест. — Знаешь, я бы на твоём месте взялся за ум. Ты уже не в первый раз всё проёбываешь. Ребекку ты кинул, в итоге Аксель остался без отца, с Кейт у вас тоже не получилось, так что у Алекса тоже только мать. Не пора ли заглаживать дерьмовые поступки? — А ты, я смотрю, самый умный? — охрененный ответ. Сразу видно: человек над моими словами серьезно подумал. — Хотя бы не самый тупой. У меня нет хронической депры, запоя и двух внебрачных детей. А еще есть работа. — Это результат моего воспитания. И как мне с ним разговаривать? — Тебя самого бы кто воспитал… — А ты мне на что? Отлично. Мне девятнадцать. Ему тридцать три. Я должен его воспитывать. Ну, спасибо хоть, что нахуй не послал…