Бессонница

      В зимнюю ночь, когда за панорамными окнами одного небоскрёба бушует декабрьский ветер, когда скука застилает разум, остервенело ковыряя давно забытые раны, когда накрывает бессонница, Санзу Харучиё сосредоточенно, нахмурив брови, выравнивает платиновой карточкой кокаин, отчётливо выделенный на чёрной мраморной столешнице. Свет на кухне отключён, да и надобности в нём не было: хватало и естественного освещения в виде светящихся рекламных щитов и снега, что валил крупными хлопьями.       На фоне включён плазменный телевизор, который на низкой громкости транслирует повтор новостей.       Наконец, дорожка из кокаина приобретает желанный идеальный вид. Руками шарит по карманам брюк в поисках заготовленной стодолларовой купюры. Спустя минуту нервных копошений, он всё же находит её в скомканном виде, разглаживает и, уже более торопливо, скручивает в трубочку. Затем поправляет свою рубашку, расстёгивая на ней первые две пуговицы и закатывая рукава. Душит как-то.       Думает уже склониться над дорожкой, втянуть в себя разом, предвкушая то самое кратковременное наслаждение, как вдруг ощущает на талии чужие руки. От неожиданности он сметает рукой порошок, когда на автомате берёт рядом лежащий пистолет и направляет его на, как оказалось, одного самодовольного мерзавца. На Рана Хайтани.       — Блять, — шипит Санзу и убирает пистолет, кладя на место. — Тебе повезло, что я не всадил тебе пулю.       — Какие мы нервные, — усмехается Ран.       Санзу, тихо сматерившись под нос, поворачивается с сожалением к своей некогда идеальной дорожке. Большая её часть рассыпалась на пол, да, но не всё потеряно. Оптимизмом так и прёт.       Однако у Хайтани оказались другие планы на ночь. Нагло прижавшись к худому телу, он вдыхает запах розовых волос и утыкается куда-то в шею, обдавая тёплым дыханием.       После нежно целует вдоль позвоночника, оставляя мокрые следы на тонкой ткани рубашки, и останавливается у лопаток, слабо кусая где-то между ними.       По спине Санзу пробегается табун мурашек, а сам он замирает, со всей силы сжав руками край столешницы.       — Я занят, вообще-то, — пытается оказать хоть какое-то сопротивление, пусть только словесное. Так просто сдаваться в его лапы он не намерен.       Ран улыбается и вдруг оказывается над ухом, опаляя дыханием.       — Тебе неприятно? — он ведёт носом за ушком, затем нежно целует мочку, слегка покусывая. Твою ж… мать. Хайтани тот ещё дьявол.       — Да, — ложь легко срывается с языка Санзу. Ран усмехается ему в шею: только он может так бессовестно и убедительно врать до последнего, несмотря на то, что реакция его тела совершенно иная. — Всё, отва… ли.       Едва не задыхается, когда чувствует задом чужой стояк. Ран вжимает вяло сопротивляющееся тело в край кухонной тумбы, заходясь размеренными толчками, и вырывает из Санзу тихие приглушенные стоны. Горячо, жарко и… адски приятно.       — Если тебе не нравится, мне, наверное, не стоит так делать? — нарочито обеспокоенно спрашивает Ран, и, запуская руку под рубашку, принимается гладить напряженный живот, плавно переходя к вставшим соскам.       Санзу от захлестнувшего удовольствия запрокидывает голову, и, закусив губу, прикрывает веки. Его тело предательски изнывало от ласок и требовало большего. Пытаясь прийти в себя, он разлепляет глаза, сосредотачивая помутневший взгляд на коксе. И, наплевав на всё, хочет вдохнуть его остатки. Он вкладывает все силы на то, чтобы склониться над холодным мрамором, не вызвав ещё больше ощущений от трения чужого стояка.       К несчастью, Ран замечает отчаянную попытку парня, отчего резво разворачивает к себе лицом и, подхватив за бёдра, усаживает на тумбу. Прямо на желанный кокс.       Взбесившись от очередного вмешательства принять дозу, Санзу прожигает его недовольным взглядом.       — Ты должен мне пять сотен баксов, мудак.       Несмотря на прозвучавшие слова, Санзу не отталкивает Рана, когда тот раздвигает ноги по сторонам и встаёт между ними, плотно прижимаясь.       — Я оказал тебе услугу, — мурлычет на ухо парень, легонько посасывая мочку, и отрывается, останавливая на хмуром личике взгляд. — Спасаю от импотенции.       — Пошёл ты, — тихо выплёвывает Санзу.       Розовая отросшая чёлка, ранее спрятанная за ушком, спадает, словно завесой скрывая бирюзовые глаза, полные раздражения и тщательно скрываемого желания.       Санзу хочет убрать её, но его опережают. Кожей ощущает осторожные прикосновения холодных пальцев, которые аккуратно, почти любовно, убирают розовые прядки вбок.       — Не трогай меня, — рассерженно шипит он, отстраняя лицо от чужой руки. Почему-то Санзу не нравилось, когда к лицу прикасались. Вероятно, причина крылась в таинственных ромбовидных шрамах. А, вероятно, ему хотелось, чтобы никто, кроме Майки, не прикасался к его лицу, к его шрамам, к его губам.       Неосознанно в голове Рана всплывает картинка рассерженного котёнка — именно так выглядел сейчас Харучиё.       — Не трогать? — театрально вздыхает Ран и, не отрывая пристального взгляда, накрывает ладонью пах, принимаясь поглаживать выпирающий бугорок.       «Тц, вот же уёбок», — думает Санзу, всё же расслабляясь и поддаваясь ласкам. Прикрывает веки, отдаваясь наслаждению, и сжимает в тонкую полоску губы, стараясь не выдавить стон.       Но сдаётся окончательно и бесповоротно.       Когда Ран продвигает вплотную к себе, прижимаясь своим пахом к чужому.       Когда Ран перестаёт сдерживаться и строить из себя нежного любовника: тот грубо тянет за розовые волосы, хватает за шею, беспорядочно оставляя укусы и засосы.       Санзу тоже спускает тормоза: в ответ начинает страстно прижиматься, тихо постанывая на ухо Рану, крепко обхватывает широкие плечи, боясь сползти на пол. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и он растечётся лужицей прямо на кухонном полу. Прямо под Раном.       И пока дьявол с искусным умением высасывал из него душу, Санзу одной рукой судорожно тянется к чужой ширинке и тихо матерится, когда понимает, что не может расстегнуть чертов ремень. Ран, на момент отрываясь, глядит затуманенным взглядом и усмехается, но все же помогает ему с этим.       Не желая тянуть ещё больше, Санзу нетерпеливо расстёгивает ширинку и запускает свою ладонь в боксеры, начиная оглаживать тонкими пальцами чужую головку. В ответ — низкий, почти рычащий стон. Победно улыбнувшись, Санзу оттягивает резинку боксеров и выпускает член, принимаясь дрочить в бешеном темпе. Вся рука моментально пачкается в предэякуляте, а воздух становится таким липким, тяжёлым.       Хайтани тут же сексуально запрокидывает голову, слегка приоткрывая рот. Глядя на закатывающего от удовольствия глаза Рана, Харучиё не мог не отметить его красоту. В красном свете, отражённого от рекламного щита каких-то люксовых духов, лицо парня выглядело ещё притягательнее. Фиолетовые короткие прядки выбились из причёски, прилипнув к вспотевшему лбу, а вечно идеальный костюм потрепался. Верхние пуговицы расстёгнуты, открывая соблазнительный вид на шею.       Заметив внимательный взгляд, Хайтани пьяно улыбается. Зрачки Санзу отчего-то расширены, а взгляд стал таким залипательным, будто перед ним спустилось само божество; что-то похожее на то, когда он под кайфом. Разница лишь в том, что взгляд сейчас осознаннее. Поэтому невольно возникает вопрос.       — Собачка думает о хозяине?       Щеку Рана обжигает яростная пощёчина.       Санзу холодно глядит на него из-под опущенных пушистых ресниц. В ответ — Ран грубо обхватывает милое личико, приближая к себе, и снисходительно улыбается, как бы напоминая, что сейчас именно ему он дрочил, именно он сейчас рядом с ним.       Хайтани любит иногда упомянуть Майки, накаляя до пределов и без того напряжённую обстановку, а Санзу любит пару раз влепить ему хлесткую пощёчину, проявляя свою садистскую сущность. И вдвоём они наслаждаются своеобразной нездоровой игрой.       Пару мгновений прожигают друг друга взглядом и тяжело дышат. Воздух между ними наэлектризовывается настолько, что достаточно одной искры и всё здесь к херам взорвётся.       Но они приводят дыхание в норму и бросаются друг на друга, желая закончить начатое. Ран умелыми движениями быстро освобождает истекающий в смазке член Санзу и в таком же безумном темпе принимается водить рукой. Они прижимаются друг к другу плотно, сталкиваясь горячими лбами. Каждый из них пытается довести другого далеко за грань экстаза, не желая уступать. Комната наполняется мокрыми, влажными звуками, а от стен эхом раздаются приглушенные стоны.       Кончают они практически одновременно, пачкая друг друга спермой. Короткие мгновения наслаждения отступают, заставляя вернуться их в реальность.       Вот и всё закончилось.       Санзу отстраняется первым, поворачиваясь к краю столешницы и пытается привести дыхание в порядок. Мыслей в данный момент не было. Абсолютно. Усталость камнем навалилась на всё тело.       Около минуты они приходят в себя: поправляя внешний вид, они ни разу не посмотрели друг на друга. Как всегда и бывало.       Первым напряжённую тишину нарушает Ран, доставая из кармана брюк пачку сигарет.       — Будешь? — любезно интересуется Хайтани, одной рукой поправляя причёску, а другой — протягивая сигарету. Санзу молча принимает предложение, не силясь на слова.       Они садятся на пол возле тумбы и закуривают, по-прежнему не заговаривая. Впрочем, о чём им вообще говорить?       Обычно они этого не делают. Всё, что их интересовало, это удовлетворение потребностей.       Обычные коллеги. Ну, не совсем.       Криминальные коллеги, да.       Коллеги, которые трахаются. Ну, или почти.       — И долго мы будем дрочить друг другу, как школьники? — не выдерживает Ран.       Когда у них произошло такое в первый раз, то Санзу сразу же поставил условия, ни капли не заботясь о чужом мнении: не целовать в губы, не прикасаться к лицу и никакого проникновения. Хайтани тогда аж прихуел и не поверил. Но дуло, направленное прямо в лоб, убедительно заставило принять странные условия. Какого черта между ними вообще творилось, разбираться мало кому хотелось.       — Не устраивает, шлюхи в помощь, — безапелляционно заявляет Санзу. Поднимать эту тему не хотелось. Сложно было признаться даже самому себе, что и ему хотелось большего, чем обычные дрочки и трение через одежду. Но прогибаться под него — не хотелось больше.       Между ними шло так называемое противостояние, в котором Санзу и так предоставил Рану слишком много вольностей. То, что он сегодня мало сопротивлялся, не прибил за рассыпанный порошок и упоминание Майки, и так можно считать достижением в их взаимоотношениях.       — И хватит ко мне так подкрадываться, — говорит Санзу, медленно выдыхая дым. Он смотрит на него с усталостью и лёгким раздражением. — В следующий раз тебе не повезёт.       — Значит, когда ты под кайфом приползаешь ко мне домой, то это ничего?       Сука.       — Ты меня услышал.       Нечем крыть, Санзу знал. По правде, он и сам не мог обещать не приходить к Хайтани в минуты отчаяния. В такие минуты, когда отчаянно требовалось тепла чужого тела.       Одиноким брошенным щенком — вот каким он становится. Слепо бродит, вынюхивая запах хозяина, но тот находится слишком далеко, поэтому он оказывался на пороге у другого.       Они почти докуривают сигарету, как вдруг включается свет, ослепляя привыкшие к темноте глаза. На кухню заходит невероятно вымотанный Коко, который, не заметив их, направляется в сторону бара. Собственно, когда их замечает, довольно смешно пугается.       — Да блять! — схватившись за сердце, Коко отскакивает от них, как от огня. — Вы что здесь делаете?       Проведя быстрый анализ их состояния, он догадывается и без них.       — А, нет, лучше не отвечайте. Вы отвратительны.       Дождавшись, когда тот заберёт бутылку с виски, Санзу докуривает сигарету и поднимается.       — Пока что буду продолжать использовать тебя, — с лёгкой улыбкой произносит он. — Приятных снов.       — Точно, — бросает вслед уходящему парню Ран. — Вдруг Майки обратит на тебя внимание.       Санзу, сжав кулаки, всё же игнорирует его. На правду обращать внимания не хочется.