***
С наступлением марта дожди кончились. Небо было мрачным, пронзительно чёрным в просветах между быстротечными облаками, а ночью поднимался беснующийся ветер, бился в окна домов. Ржавым визгом вторили скрипучие флюгера, что вращались под круговертью небес. «Мартовский ветер — злой порыв», — говаривала моя мать. И всё же я был рад ему. Он насыщал воздух запахом озона, солью далёкого моря. Февраль отступал чёрным ходом, у парадной двери ждала весна. Самое время для перемен. Пять минут я стоял один на площади, спрятав руки в карманы. Ветер трепал мои волосы. Пальто перекинуто через плечо, а брюки безжалостно бились вокруг ног. Я растерялся на долю секунды, завидя алую фигурку внизу. Яркость выделяла её среди стремительно движущейся толпы.Она — бумажный змей на ветру.
Лёгкое красное платье струилось у ног, порываясь и вовсе улететь. Она держала ткань двумя руками у бёдер, но, завидев меня, вскинула правую руку вверх и весело помахала в мою сторону. Ветер гнал мои страхи, и я махал ей в ответ. Она бежала мне навстречу, раскинув руки, несмотря на лужицы, разлетающиеся от ударов каблучков. Её лицо багровое, а на губах — приятная улыбка. Запыхавшись, она холодными пальцами цеплялась за мой локоть и тихо смеялась, я не знаю, почему, но от её смеха мне тоже хотелось улыбаться. — Куда пойдём? — Грейнджер всегда раздражала своей беспечностью, лёгкостью мысли. — Домой, руки холодные, — она как всегда упряма, недовольно поджимала губы, когда растирал её ладони. Тяжело вздохнув , я накинул на хрупкие плечи тёплое пальто, — домовики подадут тебе чай. — Не думала, что погода испортится, и у меня есть магия, если ты не забыл, я помню согревающие чары. — Тогда научись применять их на практике, — она вмиг перестала злиться, переключив своё внимание на что-то другое. Обернувшись в сторону, куда был устремлён её взгляд, я увидел людей с пластмассовыми стаканчиками в руках, выходящих из заведения. В глазах — те самые искры. — Драко, прошу тебя, давай зайдём туда, — она указала пальцем на голубую табличку недавно открывшейся шоколадницы, и я не мог отказать ей, — «Chocolat céleste», Джин рассказывала мне об этом месте. — Хорошо, — возможно, она боялась , что передумаю, а может просто была воодушевлена до безумия, потому сжала мою руку и повела ко входу в шоколадницу. Колокольчики над дверью, тоже поддавшись этой внезапной перемене, огласили заведение звоном. Из-за спины донёсся тихий стук затворяемой двери, будто за нами кто-то долго наблюдал. Может, просто ветер. Позабыв о моей руке, Грейнджер убежала к прилавку и восхищенно рассматривала всё вокруг. Нас встретила приветливая женщина, её очки измазаны, кажется, в сахарной пудре, рукава молочной рубашки засучены выше локтей. Она улыбалась глупой, заговорщической улыбкой. Словно ребёнок о любимой игрушке, что-то бормотала про ассортимент на полках. Мисс Даррелл — так было написано на её бейдже — тыкала пальцем в застеклённую витрину и подробно рассказывала о каждом изделии, полагаю, приготовленном лично ей. Грейнджер смущённо улыбалась ей в ответ, перебирая пальцами край платья. Мне удалось заметить это за ней ещё давно, mon cerf-volant всегда так делала, когда была взволнована или в предвкушении. За этим было забавно наблюдать со стороны. — Драко, сделай выбор за меня, я бы попробовала тут всё — она умоляюще смотрела на меня своими тёплыми и затягивающими, как патока, глазами. — Мы возьмём каждую позицию сладостей. Запишите на имя Драко Малфоя, упакуйте и вышлите по этому адресу, — Гермиона вытянула одну из бархатных визиток из левого кармана пальто, всё ещё висевшего на ней, и протянула Даррелл, — мы будем две чашки горячего шоколада, — я указал на напитки в меню. К тому времени, когда её помощница по кухне разлила шоколад по чашкам, собрала всё на блюдце с узором и положила по кусочку сахара в обёртке, женщина мгновенно левитировала поднос на стол и пригласила сесть на место у окна. Устроившись на обшитых синим цветом диванах, мы стали по-настоящему наслаждаться этим вечером вдвоём. Облокотившись на мое плечо с чашкой в руках, она как никогда походила на куколку с яблочным личиком. Mon cerf-volant с наслаждением глотнула шоколад и удивлённо посмотрела на меня. Кажется, она заметила мою улыбку. — Что? Что смешного? — Отличные усы, Грейнджер, — мне удалось довольно долго продержаться с равнодушием на лице, но её растерянность и смущение заставили меня рассмеяться. Она делала вид, что злилась, пытаясь прикрыть рукой губы или шоколадные усы, может быть, и то, и то. Посчитав себя благородным джентльменом, который по всем правилам обязан спасти свою даму, я смог трансфигурировать одну из визиток в платок. Оттерев её рот от шоколада, она заклинанием очистила новую тряпку и откинулась на спинку дивана. — Спасибо. Мы говорили о вещах, о которых я не имел бы малейшего понятия, если бы не методы воспитания моих родителей. О народах и давних временах, о дальних странах, о тайнах природы, открытых или пока не разгаданных. Она говорила о книгах. Как много она читала!***
Мы сидели до самого закрытия, нам часто не хватало таких простых вечеров, и я действительно был рад этому дню. За окном уже потемнело, когда мы допили свой шоколад. Небо было усеяно звёздами, а за домами виднелся узкий серп растущей луны. Поэтам нравилась полная луна, о такой луне они писали тысячи стихов, а Гермиона любила молодой месяц, ведь ему было куда расти, прибавляться в размерах, наполняться светом, прежде чем он снова неуклонно начинал стареть. — Пора возвращаться, Грейнджер, — я подал ей руку, и мы вышли из шоколадницы, попрощавшись с хозяйкой. Нас окутала прохлада ранней весны, всё же март не лучший месяц для ночных прогулок. По этой причине мы поспешили к ближайшему полю для аппарации. Я не успел восстановить дыхание после спешки к полю, как она схватила мою руку и трансгрессировала в поместье. Почувствовав горечь во рту и пот на ладонях, я понял, что через секунды мне станет плохо. В мои расчеты не входило измарать всю гостиную остатками пищи. — Ты рехнулась! — подавляя рвотные позывы, я хватал ртом воздух, согнувшись пополам. — Конечно, — она явно насмехалась надо мной, — а я все жду, когда ты заметишь это. Она любезно произнесла заклинание и подала стакан воды. — Вот, выпей и отдохни минуту. Мне очень жаль, не знаю, о чём я только думала, — она выглядела расстроенной, и мне не хотелось, чтобы она чувствовала вину за это. — Всё в порядке, правда. Эльфы уже подготовили ужин, что из-за непредвиденных обстоятельств пришлось пропустить, ограничившись вином и закусками. Я предложил переместиться из гостинной сразу в спальню и не получил отказа — домовики зажгли свечи, наполнявшие комнату множеством ароматов. Ноздри наполнил дух весны. Постепенно раскрывались ноты гвоздики, бархатной розы и сладкого красного яблока. Над всем букетом преобладали пионы, уже долго остающиеся её любимыми цветами. Долгое время, в летние дни, мне удавалось приносить ей букеты каждый день, но с наступлением зимы находить пионы удавалось реже, и, чтобы принести их, приходилось посещать голландские теплицы. Впрочем, в Голландии были не только цветы, но и вина, которые предоставляли нам наши международные партнеры. И как бы ни прекрасны были те места, я всегда возвращался в ветреный Лондон. Мне нравился этот день, нравилось это стальное небо, мне нравилась суровость и неподвижность мира, скованного этим ветром. Мне нравилось это поместье, его древность, его уединённость, его старые сады и тропы, его серый фасад и ряды тёмных окон, отражающих этот металлический небосвод. И всё же, как долго мне была противна даже мысль о нём, и я избегал его, как избегал перемен. Всё изменилось, ведь змей прилетел по зову ветра. Спальня была одной из самых больших и роскошных комнат в доме. В центре, точно алтарь, возвышалась кровать из красного дерева с массивными столбиками, поддерживающими полог из чёрного английского шифона, лёгкого и струящегося, обшитого золотом. Два больших окна с постоянно открытыми нараспашку ставнями были наполовину занавешены гардинами из полночного шелка, ниспадавшими фестонами и волнистыми складками. Ковёр под ногами был белоснежный, как молоко. Стол в ногах кровати был накрыт такой же белой скатертью. Цвет стен походил на воронье крыло с золотыми витиеватыми узорами; комод, туалетный столик, стулья — всё было из старинного темно-красного дерева, тщательно отполированного. Среди общей темноты резала взгляд белизна пикейного покрывала, прятавшего взбитые пуховики и подушки. Почти столь же слепяще-вычурным выглядело глубокое покойное кресло в углу комнаты. Мне оно казалось мертвенно-чёрным троном. Здесь я когда-то провёл своё счастливое детство, здесь же прятался от ненавистных мне лиц в доме, в этой комнате оплакивал мать, что трагически погибла спустя пару месяцев войны. С того дня я сторонился этого места, оно напоминало мне о несбывшихся мечтах, о солёных слезах, катившихся по щекам, о разбитых руках и разбитой душе, что была черна долгое время. Вернуться сюда не значит забыть обо всём, лишь значит, что я готов наполнить этот дом новыми воспоминаниями, что не будут резать новой болью. Благодаря ей я справлюсь с этим. Перед нами стояла кровать, справа высился тёмный комод — отражения в его полированной стенке казались неясным узором — слева находились занавешенные окна, и высокое зеркало между ними повторяло тоскливое величие кровати и комнаты. Царил жар — здесь постоянно топили мраморный камин. Красное полусухое было разлито по бокалам. Пришлось закатать рукава рубашки до локтей: запачкать белоснежную рубашку алым вином не хотелось. — Тебе так идёт эта рубашка, — несмотря на то, что она говорила, Гермиона не отрывала взгляд от моих рук и улыбалась своей самой милой улыбкой. — Пытаешься нагло соблазнить меня? — Я не задумывала ничего подобного, — она забавно закусывала щёку, чтобы не рассмеяться от своей игры, и придвинула руку, начав бегать подушечками пальцев по моему запястью, постепенно поднимаясь к плечам, — всего лишь сделала комплимент. — Что ж, очень жаль. Ещё вина? — взяв её уже опустошённый бокал, я плеснул из бутылки и вернул его обратно. — Не откажусь, хуже от этого не будет. Я не собирался много пить, тем более, спаивать свою девушку, но хотелось приглушить свои переживания. Этот миг показался мне особенным, мне хотелось раскрыться, отворить свою душу, выдернуть сердце из груди, уже принадлежавшее ей, отдать всё без остатка, мне хотелось покаяться ей в своём самом корыстном грехе — в любви к ней. Вселенная расширялась — каждая частичка удалялась от другой, швыряя нас в тёмное и полное одиночеством пространство, отрывая нас. — Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер. Mon cerf-volant не казалась удивлённой, лишь потрясённой и, как мне хочется верить, счастливой. Она отставила бокал и поцеловала меня прежде, чем я успел сказать ещё хоть слово. Перехватив за талию, мне удалось усадить её на себя. Грейнджер обхватила меня за шею и поддалась к губам в ленивом поцелуе. Охотно отвечая, я дотянулся до молнии платья и потянул бегунок вниз, оголяя её плечи и оставляя в белье. Её губы были на вкус как виноград и горький шоколад, который мы пили не так давно. Кровь взыграла, и холод, который мы чувствовали, снимая с себя одежду, становился всё менее ощутимым. Мы сидели лицом к лицу, оба горячие, оба раздетые. Грейнджер — именно то, что мне нужно в данный момент. Я изголодался по ней. — Прикоснись к себе. Гермиона опустила руку ниже и начала мастурбировать. Уверен, ей уже приходилось делать это раньше: одной, стоя в холодной кабинке душа или под покрывалом, но никогда она не делала это при мне. Сидя с раздвинутыми ногами, Грейнджер касалась сосков, своих волос, отдаваясь самой себе, как раньше не отдавалась, и не только от того, что ей хотелось видеть, как я люблю её глазами. Она никогда ещё не переживала подобного. Все совершенства без исключения и ни единого изъяна. Черты её лица тонкие и правильные, глаза ни разрезом, ни цветом не уступали тем, которые изображены на прекрасных полотнах: большие, темные, выразительные; длинные загнутые ресницы, придающие такую образность очам, что ослепляют, стоит лишь взглянуть; тонкие брови, дарящие взгляду ясность; гладкий, нежный овал щек; губы тоже нежные, алые, красиво очерченные. Лицо это обрамляли густые, пышные кудри. Она обладала всеми чарами, которые вместе слагаются в идеал красоты. Я поражался, глядя на это пленительное создание, и восхищался ею от всего сердца. Первый стон сорвался с пухлых губ, Гермиона замедлилась. Тонкими пальцами она выводила круги, будто рисовала кистью, слегка надавливала и снова водила пальцами. Нежная бархатная кожа сияла под тёплым оранжевым светом, что накрывал и согревал её. Россыпь веснушек на подрагивающих плечах приглашала дотронуться и сцеловать каждую из них. Она ужасно привлекательна. Полна жизни и воображения. Голос, глаза — всё располагает к себе. Девушка всё ещё не была удовлетворена. Она встала на колени, не отнимая рук. Я наклонился к её лицу и погладил большим пальцем щеку, не сумев сдержаться. — Ты так восхитительна. Остановив её руку, я не мог не прикоснуться к ней, нависая над телом, хаотично целовал её ключицы и шею. — Не могу больше смотреть, хочу чувствовать тепло твоей кожи под собой. — Так чувствуй, — Грейнджер схватила мою ладонь, что блуждала по бёдрам и прижала к своей груди. Вот такая любовь, ничего не требующая взамен, наполняла чувством вины, необходимостью оправдать возлагавшиеся надежды, даже если бы это означало отказ от всего, о чём мечтал раньше. Это была любовь, годами пытавшаяся скрыть соблазны и развращенность этого мира, не считавшаяся с тем, что однажды мне придётся со всем этим столкнуться лицом к лицу, оказавшись совершенно безоружным. — Драко, я так нуждаюсь в тебе. Ты кажешься таким далёким. Лёжа над Гермионой, я чувствовал, что мной обладают, она не стеснялась в словах, чтобы описать, чего ей от меня хочется. Необходимость оказаться в объятиях друг друга, получая и отдавая. Она — душевная пытка. Как любому наркоману, мне требовался запас той дозы, которую в последнее время я получал всё чаще. Сейчас я походил на того, чей максимум был достигнут, надеялся, что достигнут, но осознал, как сильно ошибся, ведь этим невозможно насытиться. — Я тоже люблю тебя, Драко Малфой. Намного больше, чем физический контакт с этой девушкой, возбуждало то, что прикосновения к ней были позволены лишь мне, границ не существовало. И это будоражило кровь в жилах, заставляя кипеть её под кожей. — Клянусь, ты так прекрасна. Грейнджер смотрела в душу. Зрачки блестели по-другому, энергия, жар, пот, запах, источаемые от прикосновения наших тел. Я люблю её. Не буду притворяться, будто знаю, что такое любовь, но то, что происходит между нами, определённо похоже на это. Меня словно поднимает над землёй, выше всяких страхов, с ней я становлюсь частью чего-то большего, чем я сам. Пронзённая лучом, растаяла окутавшая мое сердце серая пелена. Как странно, что свет может ослеплять…***
Ночь постепенно уходила от нас. Она спала рядом со мной, словно фарфоровая кукла. Я не могу оторвать глаз. Её кожа сияла под луной, а каштановые кудри были раскинуты по подушке. Большая белая кровать, прохладные светлые простыни и мы в объятиях друг друга. В тот день у меня получилось заснуть, ведь я знал, что перемены близко, я научился их не бояться. Каждый живет в своём собственном мире. Но если ты посмотришь на звёздное небо, то увидишь, что все эти разные миры соединяются в созвездия, солнечные системы, галактики. Мне посчастливилось увидеть её мир. Грейнджер удивительна в своём необыкновении. Только она одна из всех, кого я помню, смотрела мне прямо в глаза так, словно я что-то значу. В её глазах я видел свободу ветра, что приносит бедствия. Видел ураган, что заставляет валиться деревья, выдергивая корни из земель. Тот ветер, что уносит за собой цветы с роскошных клуб, ломая прекрасные бутоны. В её движениях же я ощущаю иную свободу, ту, что вращает флюгер, указывая дорогу заблудшему в сомнениях путнику. Ветер, что развевает яркие знамёна и флаги на квиддичном поле. Порыв, который уводит снитч от игрока.Половина небосвода совсем очистилась от туч — ветер теперь переменился, дул с запада, — и они длинными посеребрёнными волнами уносились на восток. Мирно лила свой свет луна.
Ветер — лишь маленькая искра в её янтарных глазах. Гермиона спрятала в себе многое, возможно, то, что я не смогу разглядеть никогда.
Она — точно не ветер, лишь змей, что следует за ним.
Куда бы он ни направился, бумажный будет догонять его, парить над небом, даря счастье даже тем, кто не успел ухватиться за него.
Настанет день, когда вы окажетесь во мраке, когда поток жизни превратится в кипящую пену, водовороты. И вы либо превратитесь в атомы на острых камнях, либо вас подхватит могучий порыв и унесёт в более спокойное место, в котором сейчас я.
Змей пролетит над головой, унесёт за собой всю горечь и обиду, что есть в тебе.
И я бегу за змеем, крепко держу верёвку, чтобы не упустить.
Я рад ветру.
Ветру, что приносит перемены и гонит мой бумажный змей.