Самое сильное

Кубки недопитые. Струны под рукой. Звонкими копытами за ночной рекой. Песни не исправлены, дни не сочтены. Перепутье травами свило сны. Канцлер Ги, "Разными дорогами" Исчезло солнце и выползшая луна обливала лес расплавленным серебром. Безветрие придавало чаще особое очарование - не двигались листья, не шумели кроны. Казалось, природа затихла перед какой-то страшной бурей. Уж слишком неестественной была такая всеобъемлющая тишина. Он прислонился спиной к дереву. Страшно болели все мышцы, голова горела и кружилась, очень хотелось пить. Нет, не пить. Хотелось выпить, нализаться, до поросячьего визга и танцев на столе. До забвения. До синих чертей. До невозможности. Ибо невозможно было забыть, как и невозможно было помнить. Нельзя было сейчас шевелиться. И сидеть спокойно он тоже уже не мог. Какая-то жажда деятельности овладела им, словно каждая мышца и каждая жила дрожали от нетерпения. Он хорошо знал эту дрожь, и без этого утомленного тела, подстёгиваемого - чем? Долгом? Нуждой? Телесной немощью? Он хорошо знал, что нужно сделать сейчас и страшился этого. Есть вещи уродливее смерти, в сотый раз повторил он себе. А есть и те, что краше жизни. Так будет лучше для всех. Он сжал в руке эту проклятую мелкую вещицу, нащупав ее острые грани, ощутив странный, неестественный холод и тяжесть, почти непристойное удовольствие обладания этим… Сжал крепко. И сделал, что должно. ************** - "В этом году весна выдалась просто на удивление красивой. Распустились даже те цветы, которые уж много лет как не цвели в этой местности. Солнце грело мягко и ласково, избегая чрезмерного зноя, дожди были обильны, но не слишком продолжительны. Птицы - и те пели как-то очень уж слаженно, словно задавшись целью создать великолепный хор, на зависть людям" - Ну и пошлость, черт побери! Какой слащавый идиот это написал? Право слово. Мабель, чье это творчество ты изволишь читать? - пожилой господин с недоумением обернулся к своей собеседнице, едущей рядом с ним на смирной серой лошадке. - Но отец! Это же история о прекрасной Иможине и храбром рыцаре Достарбарусе Свирепом! Это сборник баллад, каждая сама по себе поучительна и достойна внимания. И потом, посмотри вокруг. Как красиво! - с детским восторгом воскликнула совсем ещё юная дама. С первого же взгляда можно было узнать в них отца и дочь - сходство прямо-таки бросалось в глаза. Девушка была из тех, кого трудно назвать "писаной красавицей", но про кого говорят в современном обществе "чертовски мила". На вид ей можно было дать лет шестнадцать - семнадцать. Высокий лоб, длинные светлые волосы, завитые и убранные под белую ткань, серые глаза. Стройная, хоть и не слишком высокая - не более пяти футов роста, девушка была богато, хоть и по дорожному, одета. Ее спутником был человек старше пятидесяти лет, одетый как типичный представитель богатой саксонской фамилии, крепкий, немного начинающий полнеть, но вполне бодрый и готовый к трудностям. Оба ехали на дорожных лошадях, по бокам же от них передвигались их слуги. В целом, отряд был весьма неплохо вооружен, хотя и ясно было, что это не профессиональные военные, а просто крупный землевладелец с дочерью, возвращаются из дальней поездки. - Мабель, дорогая, я не уверен,что тебе стоит ехать сейчас верхом. Не хочешь ли ты сесть в носилки? - Нет, отец, благодарю, но я так люблю чувствовать на своем лице свежий воздух! Смотреть по сторонам и дышать полной грудью. Отец, я так редко выхожу из нашего поместья! - Ладно уж, тыковка, как захочешь. Просто местность здесь опасная, не зря говорят, что в окрестных лесах пошаливают разбойники. Такая юная девушка, как ты, сама может показаться им достойной добычей. - Ну что ты, отец, ты слишком мрачен. Гляди, как играет солнце на краю облаков! Как весело чирикают птички! Пожилой господин только рукой махнул. Уж если дочери опять взбрело в голову твердить о птичках, мышках, ёжиках и прочих лесных тварях - ее не остановить. - Да вот как раз птицы что-то нынче раскричались, хозяин - старый слуга не упускал ни слова из разговора своих господ. - О Господи, и этот туда же. Да, Вальдинг, ты прав. Мабель, я боюсь, что твоя романтика на сегодня окончена. Живо в носилки, возьми с собой Бланш, закройте все занавеси и ни звука! Рогар, Вальтер, держите арбалеты наготове. Чтоб меня черти живьём в ад уволокли, если вон за той опушкой нас не поджидает теплая компания! - Хозяин, а может, попробуем вернуться? - на правах старого слуги, которому позволено больше,чем остальным домочадцам, заикнулся было Вальдинг. - Вряд ли, старый пёс - Томас из Рокингема, а именно так звали пожилого землевладельца, слишком хорошо помнил те времена, когда он крепко держал в руках арбалет и длинный кинжал, защищая свое поместье от нападений местной шушеры, вконец озверевшей от жестокого налогообложения. - Мне показалось, будто за кустами я увидал случайно промельк стали. Боюсь, что нас успели окружить. И не пришлось бы голову сложить. - Мабель, это все твои дурацкие стихи. Какой нормальный человек будет так по-идиотски разговаривать? - Отец, ну вы же сами говорите стихами! А ещё твердили мне,что это только в сказках возможно. Может, это место проклято? - высунувшаяся из носилок девушка поёжилась. - Дочь моя! Не отвлекай своего отца от наблюдения за дорогой, иначе он проклянет это место своим страшным проклятием, сугубо и трегубо. Девушка скорчила гримаску, но промолчала. Дома ее, рано лишившуюся матери, как правило, баловали слуги и няньки, но отец был строг, и уж если приказывал, ожидал от дочери незамедлительной реакции. Добравшись до вышеупомянутой опушки, Томас и его старый слуга с удивлением увидели группу людей, совершенно не похожих на разбойников. На поваленном дереве сидела девушка, точнее, молодая женщина, одетая в черный дорожный плащ с нашитым на нем белым крестом. Под плащём виднелось простое дорожное платье, из грубой коричневой материи. Темные волосы были собраны, карие глаза мрачно глядели на новоприбывших. Рядом с ней сидел мужчина, облаченный в полный дорожный доспех. Кольчужный капюшон его был снят, шлем и вовсе валялся рядом с импровизированным сиденьем. Мужчина сидел в странной позе - склонившись, он держался за голову, как будто страдая от сильной боли в висках. Женщина обтирала ему лицо влажной тряпицей, а тот приглушённо постанывал. Прямо на земле расположился ещё один молодой человек, одетый в причудливую, слишком яркую одежду. Он держал в руках великолепную лютню, монотонно наигрывая на ней какой-то тоскливый мотивчик, и кажется, вовсе не обращал внимания на страдания своего господина. Неподалеку, расседланные, паслись три коня, один из которых выделялся своей статью. Увидев новоприбывших, женщина осторожно встала, чтоб не потревожить молодого рыцаря, и протянула руки, как бы прося о помощи. - Милостивые государи, заклинаю вас, умоляю, не откажите в помощи моему спутнику! - голос её был чуть хрипловат, как у человека, долго лишённого воды. - Что с ним произошло, добрая девушка? - невольно смягчившись спросил хозяин Рокингема. - Увы, господин, мой добрый друг, благородный сэр Осберт ле Дюк из Йорка, внезапно захворал. В бытность его в Палестине, во время сражения за гроб Господень, сэр Осберт получил сильный удар крестовиной меча по голове. Хоть он и поправился и с честью сражался вместе с королем Ричардом, порой у него возникают приступы страшной головной боли. Вот и сейчас, мы едва добрались до этого благословенного местечка, как сэр Осберт не смог больше ехать верхом. Заклинаю вас, если есть в вашей душе хоть капля жалости, помогите нам добраться до аббатства святого Витольда. Это всего двадцать миль отсюда к западу. - Любезная девица, но ведь ты понимаешь, что... В этот самый момент юная Мабель, изнывая от вполне обоснованного любопытства, выбралась-таки из своих носилок и стояла позади отца, всем видом изображая жалость к рыцарю. Тот, кстати, не выказывал никакого внимания происходящему. Он совсем согнулся, сполз со ствола дерева и сейчас лежал на мягкой траве. Третий мужчина вдруг негромко, но чисто пропел, аккомпанируя себе на лютне. - Моя трагедия комедий балаганных смешней, И потому безумно мне дорога. Я научился находить себе прекрасных друзей, Но не могу найти по силам врага! (Канцлер Ги, "Единственный враг,") Томас и его челядинцы остолбенели в ответ на это внезапное проявление искусства. - Отец! - укоризненно вмешалась в беседу Мабель, не глядя на сурового родителя, казавшегося очень недовольным поведением дочери. - Отец, прошу тебя, позволь этому рыцарю занять мое место в носилках. Он так болен, а его спутники совершенно беззащитны. И они очень вежливо просят нас о помощи. - Ага, и весьма необычным способом, - уточнил её отец. - Сударыня, - обратился он к девушке, - а кто ваш спутник, который столь любезно, хоть и совершенно бесполезно, услаждает наш слух ? Его слуга или шут? И где, черт побери, его оруженосец? - Простите, милостивый господин ...- девушка остановилась, видимо вспомнив, что и сама не представилась, и имени собеседника не знает. - Томас из Рокингема, сударыня - тут же подсказал ей Вальдинг . - Господин Томас, это Хамон, бывший придворный шут его величества Ричарда Плантагенета. Он был когда-то оруженосцем сэра Осберта, но с тех пор предпочел нелегкую долю придворного….шута. - на последнем слове девушка явно запнулась, как бы не решившись продолжать. - Это в высшей степени странно, милая девушка. - Что, сударь? - Все то, что вы мне сейчас рассказали. Молодая женщина, путешествующая в компании из больного рыцаря и спятившего оруженосца. - О нет, что вы - женщина весело рассмеялась, показав белые зубы. - Простите его, добрый господин. Хамон вовсе не сумасшедший, хоть и ведёт себя порой необычно. Просто он всегда любил шутки и розыгрыши. Когда-то, ещё в Палестине, он подшутил над самим монархом, возможно, слишком зло. С тех пор Хамон добровольно принял обет всегда говорить цитатами из песен, и по возможности, петь. У него обширнейший репертуар, он знает саксонские, норманнские, арабские, еврейские, испанские, и много других баллад, лэ, виреле и прочее. Он может прекрасно развлечь вас и ваших спутников в дороге. Почтенный землевладелец был несколько ошеломлён такими радужными перспективами. - Нет, сударыня, я бы лучше попросил достойного Хамона (это точно не прозвище? Оно смахивает на название ветчины!) помолчать, насколько это возможно, раз уж он только поёт. В этих лесах частенько водится зверьё покрупнее волков, и коль уж об этом зашла речь, покрупнее людей. Говорят, - он практически перешёл на шёпот, - что люди в этих местах пропадали, и после них не находили даже костей, кои любой зверь обглодал бы на месте, не слишком напрягаясь, дабы утащить их с собой. Но сударыня, вы так и не изволили назвать нам ваше имя. - Простите, сударь, - представилась она. - Меня зовут Доминика, я послушница в монастыре святой Ирменгильды, подле обители блаженного Кондратия. Может, слышали, это недалеко от Йорка. - Слышали, конечно. Но, девица, - прогудел Томас, - на тебе плащ ордена Госпитальеров. Как попала к тебе их одежда? Или ты украла её? - он нахмурил брови, что смотрелось не страшно, а, скорее, комично. Томас из Рокингема был добрым человеком. К тому же, он свято чтил древнюю заповедь здешних мест - на тракте в помощи отказу быть не может, ибо и тебе когда-нибудь понадобится подмога. Поэтому он, хотя и с недоверием, принял решение оказать содействие путникам. Он подал знак слугам и те аккуратно отодвинули Хамона, подняли все ещё безучастного ко всему сэр Осберта и положили его в крытые носилки Мабель. Остальные сели на своих коней, а благородного рыцарского жеребца привязали к одной из телег со всеми предосторожностями. - Видите ли, достопочтенный господин, - продолжала Доминика, - я не так давно вернулась из Палестины, куда ездила вместе с рыцарями ордена Святого Иоанна, в статусе послушницы. - Как, сударыня! - с непритворным изумлением вскричала Мабель, ехавшая рядом с девушкой, - разве женщины достойны того, чтоб вместе с благородными рыцарями освобождать священный Гроб Господень? Ах, как это интересно!!! Расскажите,пожалуйста, побольше о Палестине. Я умираю от любопытства!!! - Мабель!!! - отец девушки был возмущен её восторгом, - Сию же минуту изволь отъехать подальше от этой странной женщины. Не думаете ли вы, сударыня, - с упрёком обратился он к Доминике, - что мы поверим вашим россказням? Женщине не место на поле боя, как и вообще на Святой Земле! Не лгите мне, иначе мы остановимся и оставим вас, этого ненормального оруженосца, притворяющегося шутом и этого полудохлого рыцаря возле ближайшей же просеки! - Уверяю вас, господин - его вспышка гнева как будто и не смутила девушку, - у меня и мысли не было лгать вам и вашей прелестной дочери. Я и впрямь была послушницей ордена Святого Иоанна в Иерусалиме. Там я провела три года, леча раненных и больных и исцеляя страждущих. Потом командор нашего ордена приказал мне вернуться в Англию с другими сестрами, ибо пребывание на святой земле дурно сказалось на многих из нас, - на этой фразе Мабель недоуменно нахмурилаись, зато ее отец и слуга вполне понимающе переглянулись. - Вернувшись, я переехала в монастырь святой блаженной Ирменгильды, где и готовлюсь принять постриг. Сейчас мы с сэром Осбертом и его оруженосцем возвращаемся с турнира в Дейлингеме. Полагаю, что и вы едете оттуда же, ведь так? Томас нахмурился, явно что-то припоминая, а его порывистая дочь, и не пытаясь скрыть свой восторг, всплеснула руками и воскликнула: - Так ведь это же сэр Осберт был одним из рыцарей в группе славного … ах, как же его зовут, такой высокий, с красными перьями на шлеме, ну да, сэра Ансельма Миллингэмского. Ведь это же сэр Осберт с таким пылом прорубал себе дорогу сквозь враждебный ему строй на второй день турнира, в общей схватке? Он спасал самого сэра Ансельма, не правда ли? - Так и есть, - ответила Доминика, слегка покраснев, - но сейчас, к моему большому сожалению, чрезмерное напряжение последних дней слишком дорого ему обошлось. - Госпожа Доминика, пожалуйста, заклинаю вас, расскажите, расскажите нам все о Палестине - как вы туда попали, и что там делали, и… - Мабель очаровательно покраснела и кокетливо прикрыла губы руками, - и о сэре Осберте. Ну отец, это же так интересно, это же как древняя легенда - дева - воительница, прекрасный рыцарь!! Послушница едва подавила смешок. Право слово, она даже в свои четырнадцать, кои минули уж десять лет как, не была столь наивной. Отец девушки напротив, нахмурился, хоть и промолчал. - Видите ли, сударыня - начала молодая женщина, - Палестина очень далека от той красивой картинки, которая представляется вам, когда вы думаете о ней. Там жарко и пыльно, полчища скверных насекомых, да и местные жители далеки от галантности нашей аристократии. Там убивают и ранят за вопросы чести, которые так же нелепы, как и единорог, запряженный в повозку маркитантки. Иерусалим прекрасен снаружи, как яркая картинка, но его узкие и кривые улочки полны грязи и нищих. Сарацины ревностно охраняют свои святыни, да и защитники Гроба Господня ни в чем им не уступают. Это включая их глубокую, в чем-то даже наивную жестокость к любым иноверцам,. - она чуть перевела дух и продолжала. Вы заблуждаетесь, Мабель, если вы думаете, что женщина может в таких условиях быть кем-то, кроме как целителем, скромной женой, почти не покидающей своего дома (и никогда - с открытым лицом) или…- она запнулась на мгновение, - дамой, с лёгкостью угождающей любой мужской прихоти. Едущий рядом и внимательно слушающий эту беседу слуга коротко и зло всхохотнул. - Но вы же… вы ведь - от смущения Мабель сложно было продолжать. Я - целитель - невозмутимо откликнулась Доминика. - Орден рыцарей святого Иоанна с любезностью дал мне всякую защиту. О да, там было широкое поле для исследований! Отрубленные конечности, вспоротые животы, малярия и лихорадка, кровавый понос и черная смерть - там было много и разнообразно, - лицо слушающей девушки затуманилось, а его цвет наводил на мысли о придорожных кустах. - Но кроме этого, - казалось, послушница не заметила отвращения собеседницы, - там было огромное количество новыхй лечебных трав, различных веществ, применяемых в медицине. А сколько умных мыслей и гениальных идей рождались там, привлеченные боевыми надобностями! К примеру, использование горечавки, амаранта, полыни! А сколь полезно оказалось применение трепанации черепа при различных тяжких травмах! - воодушевление женщины, казалось, передается окружающим. Глаза молодой женщины горели и неприкрытое увлечение темой разговора делало её лицо одухотворённым. Собеседники, однако, слабо разделяли её восторги. - Простите, любезная Доминика, а что такое "треперация"? - с недоумением спросил Томас. - О, прошу прощения, я невольно излишне увлеклась и использовала "заумные слова", как говорил мой наставник, блаженный Фома Кондратьевский. Трепанация - это, грубо говоря, высверливание небольшой дырочки в человеческом черепе, дабы выпустить ненужную жидкость и дать телу передышку от… - От бессилия и от дури не излечит даже мертвый нефелим! (Канцлер Ги, "Нефелим") - со злорадством перебил ее в своей необычной манере шут-оруженосец, который, как выяснилось, держался совсем неподалеку и слышал весь разговор. - Госпожа,- обратился он к послушнице, - сэр Осберт изволил прийти в себя и просит вас подъехать к носилкам. Прошу прощения, - от окружающих не укрылось лёгкое смущение молодой женщины, и румянец, так не вовремя появившийся на ее щеках, не мог бы яснее показать ее отношения к больному. Тем временем, оруженосец, пока что манкирующий своими служебными обязанностями, извлёк из чехла лютню и негромко запел: - Во мне безмолвие ума, и эти голоса – единственный на свете яд, Что даст мне силы разгадать, какой конечный сон и скоро ли конец… (Екатерина Яшникова, "Далёкая радуга") Пел он на удивление хорошо, хотя ясно чувствовалось, что пением он занимается от случая к случаю - голос Хамона был чуть хриплым и странно натянутым, что придавало его манере исполнения своеобразное очарование. Мабель, у которой объяснения Доминики вызвали очень противоречивые чувства, невольно ощутила укол ревности. Старый Вальдинг, немного послушав шута, сплюнул, ворча себе под нос: - Ну что за препаршивейшие песни сочиняют и поют молодые крикуны! Нет, чтоб как встарь, душевно эдак: - Конунг Олаф Моржовый Ус, Отправился в поход! А сейчас… Сон у него, видите ли. Безмолвие ума, понимаешь ли. Да там того ума нет, чтоб ещё и безмолвствовал! Девушка тихонько хихикнула, услышав эту неожиданную критику. Ей-то песня понравилась, только показалась чрезмерно непонятной и мрачной. Ее отец напротив, потерял всякий интерес к разговору. Он внимательно наблюдал за дорогой, крепко держа поводья одной рукой. Вторую руку он держал на рукоятке большого обоюдоострого кинжала. Помимо этого оружия, к седлу достойного землевладельца был приторочен пучок дротиков длинной около трёх футов, коими, по уверению слуг и соседей (а так же различной живности, забредавшей в его охотничьи угодья), Томас владел отменно. Он оглядывался по сторонам, периеодически шикая на шута, хотя тот и пел совсем тихо. Впрочем, это не слишком повлияло на исход дня. Уже под вечер, когда небо на западе вовсю алело, предвещая вечер, а воздух остыл, маленький отряд оказался окружён. Это был, вероятно, один из отрядов так называемых "лесных людей" - здоровые молодцы из окрестных селений частенько промышляли не совсем честной, да и незаконной, охотой в угодьях, не принадлежавших им. Их охотничий интерес, к большому прискорбию путешественников, не ограничивался только оленями и ланями, а включал в себя неосторожных (или скверно вооруженных) путников. Справедливо было полагать, что драконовские подати (а королева-мать, она же Алиенора Аквитанская, не останавливалась ни перед чем, дабы выкупить своего сына Ричарда из австрийского плена), обнищание населения, нужда и несправедливость по отношению к низшим сословием довершала дело. Крепкие и молодые мужчины нередко скрывались от правосудия, сперва по какой-либо незначительной причине, но чем дальше, тем сложнее было им оставить мысль о лёгких деньгах, вернуться в родную деревню и тянуть лямку, промышляя относительно честным трудом. Периодические рейды, проводимые владельцем этих мест, бароном Жеро да Маконом, с последующим вылавливанием нескольких разбойников и показательным повешением оных на стенах близлежащего замка, давали относительное затишье. Впрочем, длилось оно недолго. Видимо,в этот приятный весенний вечер, теплая и тихая погода послужила прекрасным поводом для "народного гнева" (обычно поводами могли быть такие, казалось, тривиальные вещи как "дождь", "корова лягнула" и "милая выпить не дала") и они напали на группу всадников. Нападение было организовано в том неудобном для всадников месте, где отряд Томаса Рокингемского мог двигаться только попарно. Йомены громкими воплями призывали их спешиться, а после попытки Томаса и его слуг к сопротивлению, перейдя от слов к делу. Почтенный землевладелец был немало удивлен таким положением дел. Дело в том, что он и его домочадцы были саксами, за редким исключением. Насколько ему было известно, местные разбойники тоже в большинстве своем были саксонского происхождения. Не то чтоб среди норманнов их не было, просто их "охотничьи угодья" были справедливо поделены ими же. Но напрасно храборый саксонец взывал к совести своих соотечественников. Надо сказать, что, несмотря на все усилия Доминики, сэр Осберт так и не смог сесть на коня. Он лежал, полубесчувственный, в крытых носилках. Путешественники, быстро перейдя от растерянности к защите, оборонялись по мере сил. Даже Хамон перестал тренькать на лютне и достал длинный кинжал, коим управлялся с отменной ловкостью. При этом он довольно громко выкрикивал, насколько хватало дыхания, какую-то боевую песнь. Доминика даже успела сообразить, что речь идёт о норманнских завоевателях, про храброго, но несколько безрассудного Олафа Моржового Уса. Возможно, в горячке битвы ей показалось, что шут немного перепутал прозвище славного Олафа, назвав того Моржовым.. дальше она не расслышала, но это определённо был не "ус". Томас разрядил арбалет и обернулся, успев увидеть в догорающих лучах солнца, как стащили с коня и перерезали горло бедняге Вальдингу, до последнего прикрывавшего спину своего господина. При этом с лица слуги не успела ещё сбежать слабая улыбка, вероятно, связанная с любимой боевой песней. Или же со счастьем умереть за своего господина. Девушки оказались в центре небольшого отряда. Пока Доминика пыталась пробраться к носилкам, перепуганная Мабель соскочила со своей лошадки и оказалась в ещё большей опасности - в сумерках вокруг нее метались люди и кони, арбалетные болты и стрелы пролетали мимо, один из них легко оцарапал ей плечо, другой воткнулся в край ее вуали, да там и повис. Они тихонько завизжала от ужаса, но понимая, что сейчас никто на нее внимания не обратит, решила незаметно сбежать в лес. Надо признать, что даже если бы ей это удалось, участь ее была бы незавидна - в здешних лесах водились различные хищники, двуногие и четвероногие. Быть может, жизненный опыт девушки был слишком скуден для того, чтоб осознать грозящую ей опасность. Меж тем, сражение продолжалось, и было уже понятно, что победа разбойников - дело решённое. Доминика, пытавшая спрятаться под носилками, внезапно услышала чей-то громкий боевой клич. Больше всего он напомнил ей Палестину, и она невольно сжалась в комок от внезапно нахлынувшего страха. Было уже совсем темно, да к тому же, тело желало уменьшиться до минимальных размеров, и молодая женщина невольно уступила инстинкту. Другая часть ее души, не столь сильно поражённая застарелым ужасом, требовала выйти и помочь раненным. Послышался топот множества бегущих ног, громкие крики. Прямо рядом с ней упал кто-то, выругался по-английски, вскочил, вскрикнул, снова упал и уже навеки затих. Она выждала ещё немного, но, когда почувствовала движение в носилках над ней, страх за беспомощного сэра Осберта заставил её выбраться из своего убежища и попытаться вникнуть в ситуацию. Было темно, носилки раскачивались так, словно в них сидел великан, которому стало тесно и он пытался просочиться наружу, не поломав хрупкого сооружения. Доминика собрала в кулак всю свою решимость и осторожно заглянула внутрь. В темноте она никого не услышала, но тихое дыхание свидетельствовало о том, что рыцарь ещё жив. Она залезла было в носилки, стараясь двигаться как можно тише и аккуратнее, но в этот самый момент какая-то сила выдернула ее наружу. - Так, а это ещё кто? - громко и удивлённо сказал мужской голос по-французски. Щелкнуло кресало, искра запалила факел и перед едва проморгавшейся послушницей предстала неприглядная картина вечернего побоища.