Самое сильное

Серая ночь. В окнах дымит рассвет Солнце взойдёт, а может быть, больше нет. DDT, "Песня о свободе" Ночь. Как много сказок и страхов выдумали люди, для которых это время суток, как ни крути, но в определенной степени пугающее. Зрение - важнейшее из чувств человека, позволяющее ему ощущать себя в пространстве. Убирая его, мы рискуем получить бесполезных, тычущихся во все стороны без всякого ладу слепышей. Как ни важны слух, вкус, осязание и обоняние, зрение было и остаётся их царём, бессменным владыкой на престоле людского восприятия. А сколько выражений, сказок и песен было придумано и рассказано о вынужденной его потере! Как превозносили (и превозносят поныне) его наличие менестрели, поэты и сказители! Неудивительно, коль так, что девушка невольно ощутила благодарность к зажёгшему огонь, хотя понимала,что увиденное её не слишком-то порадует. Доминика ошеломленно глядела по сторонам. Она, конечно, наблюдала результаты кровавых сражений при Акре и даже при Аскалоне, куда ее занесла надобность ордена в хороших врачах, но здесь, в родной и знакомой Англии, такая резня казалась нелепой и от этого ещё более ужасной. "На турнире это почему-то воспринималось проще." Успела подумать она до того, как сильные руки повернули её к пленителю. Он был высок, и казался худощавым. В неровном свете факела глаза его были странно светлыми. Это контрастировало с относительной смуглостью его лица, нимало не уступающей ее собственной. "Южный загар" констатировала она факт, углядев на его плаще красный крест в районе левого плеча. "Вот и разгадка. Это один из тамплиеров, недавно, как и я, вернувшихся из Святой Земли. Тонкие черты лица, шрам на правой щеке, чуть подтягивающий уголок рта кверху. Внимательные глаза, бегло осмотревший меня с головы до ног. И выражение лёгкого презрения к тому, кто посмел, даже невольно, стать на его пути.". Доминика, насколько это было возможно, попыталась плотнее запахнуть полы плаща. Лицо державшего её незнакомца вспыхнуло удивлением. Рукой в кольчужной перчатке он грубо приподнял ее подбородок, вглядываясь в лицо. - Послушница ордена Иоаннитов? Здесь? Зачем? Сударыня, потрудитесь немедленно объяснить , что вы здесь делаете и куда направляетесь? Да и кстати, кто вы такая? От него пахло потом, железом и кровью. Знакомый запах, ее замутило. "Интересно, что произойдет, если ее стошнит прямо на его сапоги? Пожалуй, не стоит проверять, хоть телу и не прикажешь". Пытаясь сохранить остатки самоуважения, она промедлила несколько секунд. - Мое мирское имя Доминика, на данный момент я послушница в монастыре святой Ирменгильды, как вы не изволили угадать. Я возвращалась в монастырь из турнира в Дейлингеме. - Дейлингеме? - казалось, рыцарь был ошеломлён ее ответом. - Но что вы делали на турнире? Никогда не поверю, что молодая монашка может сама, без провожатых, посетить увеселительное зрелище, а после направиться в обитель, словно в старинной легенде о невинной девице с мешком золота, пешком пересекающей страну на радость сказителям. Впрочем, - он нагло усмехнулся, - возможно, послушница не так уж юна и красива? Или не столь невинна, как того требовалось в легенде? - он притворно нахмурился, а вокруг раздались сдержанные смешки. Оглянувшись, Доминика поняла, что стоит в самом центре так называемого "рыцарского копья" - группы, состоящей из рыцарей, оруженосцев, пажей и вооруженных наёмников. Рядом с державшим ее тамплиером стоял второй рыцарь, бледнокожий и чуть пониже ростом. Он молча ухмылялся, явно предвкушая развлечение, а может, и лёгкую добычу. Сбоку от остальных женщина послушница заметила сбившихся в кучку Мабель, ее отца и их нескольких слуг, в том числе служанку Бланш, а так же Хамона, с неизменной лютней в руках. Он выглядел отрешённым, как обычно, но здоровым. На его плечо тяжело опёрся… - Сэр Осберт! - она не сдержалась, одним поспешным движением вырвавшись из рук своего пленителя - тот, впрочем, практически не прилагал усилий для ее удержания. Подбежав к своему подопечному, Доминика поддержала его, приобняв за плечо. Он был слаб и страшно бледен, но по крайней мере, в сознании. - Вот так встреча! - тамплиер явно преувеличивал свою радость, с глумливым выражением лица подходя к Осберту. - Да никак это достойнейший и благороднейший сэр Осберт ле Дюк, один из победителей вчерашнего турнира, соратник и паж самого Ричарда Да-и-Нет! - при звуках прозвища действующего монарха "копьё" зашлось дурашливым хохотом. - С каких это пор ваше христианнейшее добродетельство путешествует с послушницей в плаще иоаннитов? После Палестины я был уверен,что ваша светлость питает нелюбовь к представителям всех рыцарских орденов. Видимо, по отношению к их представительницам ты не столь щепетилен! Сэр Осберт поднял голову и попытался сфокусировать взгляд на том, кто к нему обратился. - Сэр Амори де Сен Клер - простонал он, с ненавистью вглядываясь в лицо говорившего. - Выполз из своей грязной тамплиерской норы? Что ж, это в твоём стиле, насмехаться над безоружным. Я в твоей власти, пока не приду в себя, но отпусти хотя бы этих людей, они не сделали вам с сэром Этьеном ничего плохого, да и удерживать их помимо их воли незаконно. Брови храмовника и его спутника синхронно поползли вверх в притворном удивлении. - Отпустить кого? Этого борова, Томаса из Рокингема, дочку которого сэр Этьен лично выдернул из рук грязного местного мужика, собиравшегося проверить, не тронута ли она? Или послушницу, которая, не думая о своем благополучии, пыталась убедиться, что ты ещё жив? Приди в себя, Осберт, мы отогнали эту славную компанию в зелёных куртках, но они вернутся. Такие шакалы никогда не откажутся от ясных очей, алых губ и всей этой мишуры, а ещё меньше шанс на то, что они откажутся от своей, как они считают, законной добычи. - Сударь! - Томас, наконец, нашел в себе силы отойти от испуганно вцепившейся в него дочери и приблизиться к грозному сэру Амори. - Я премного благодарен вам, благородные господа, за неоценимую помощь и вашу защиту меня и моих людей от разбойников. Могу ли я рассчитывать на то, что вы с вашим отрядом проводите нас и будете моими гостями в моем же поместье? Я обещаю, никто из вас и ваших людей не будет ни в чем нуждаться в Рокингеме, до которого не более полудня пути! - Сэр Томас - саркастический тон его собеседника подтвердил худшие подозрения несчастного землевладельца, - не далее как минуту назад я при вас упомянул тот факт, что нам нужно с наибольшей скоростью удалиться от этого места. Nom de deiu, Джослин, Альбин, Фалько! Собрать всё мало-мальски ценное. Луи, Рикман - впрягайте лошадей в носилки. Шевелитесь, паршивцы, я хочу к рассвету уже добраться до Паэнгарда. Сэр Осберт - с издевательской вежливостью обратился он к рыцарю, - не будет ли любезен верный - он выделил это слово с каким-то особым смаком - вассал его величества, занять, наконец, подходящее для него место в женских носилках? Ибо я не задержусь даже на минуту, потребную для того, чтоб ты сел в седло, разве что привяжу тебя к крупу коня последнего из своих пажей! - Быстрее, и не слишком шумите, ленивые задницы! - поддержал соратника сэр Этьен, до этого молчавший. Он приблизился к испуганной Мабель, и невзирая на ее слабое сопротивление, усадил ее на коня впереди себя. Девушка стиснула зубы, чтоб не разрыдаться. Ясно было, что романтические мечты о прекрасном и благородном воине, который спасёт её, а после на благородном скакуне умчит в страну эльфов и розовых единорогов, несколько утратили связь с реальностью. Она со страданием во взоре обернулась к отцу, которого надёжно связали и посадили позади одного из пажей. Так же связали и служанку, участь которой отличалась от участи остальных слуг лишь тем, что копейщик, которому она досталась, откровенно ухмылялся и тискал несчастную, будто курицу перед ощипыванием. Впрочем, сэр Этьен, несмотря на насмешливое выражение лица, обращался с девушкой максимально вежливо, даже пытаясь развлечь ее подобием галантной беседы. Хамона тоже связали и посадили верхом, оставив, впрочем, шуту лютню, но пригрозив ему разбить её, при попытке издать любой громкий звук. Сэр Осберт кое-как дотащился до носилок и не без помощи Доминики, почти упал в них. Она была благодарна уже тому, что ей позволили остаться с ним, хоть и плохо представляла себе их дальнейшую участь. Впрочем, тяжёлые условия последних лет закалили её, а природное жизнелюбие и оптимизм не позволяли девушке окончательно пасть духом. Отряд двинулся в сторону замка Паэнгард, даже не позаботившись о своих и чужих убитых, оставляя их тела на поживу местных "санитаров леса". Однако за то короткое время, прошедшее между окончанием битвы и отправкой "копья" и пленников, расторопные слуги и наемники прибрали все, имевшее хоть малую ценность, и перевязали своих раненных. По просьбе Доминики, ей даже вернули ее сумку с бинтами и лекарственными травами и бальзамами. Ехали быстро и почти молча, разве что изредка перекликаясь между собой. Лошади тихо похрапывали, да и кое-кто из пленников тоже - сказалась усталость и треволнения дня. Сен Клер гнал отряд что было духу, не останавливаясь на привалы. Надо признать, что дисциплина была отменная - каждый воин или паж знал свое место и роль, послушание командирам было беспрекословным - чувствовалось, что эти люди много и часто воевали вместе, привыкнув, таким образом, мыслить и действовать как отдельный организм. Сам тамплиер ехал сразу позади своего оруженосца Джослина, внимательно вглядываясь в окружающую темноту. Что уж он там видел, было малопонятно, впрочем, судя по выучке и повадкам рыцарь был опытным воином, готовым практически к любой неожиданности. Сэр Этьен же, казалось, был гораздо более легкомысленен, целиком и полностью занявшись успокоением своей пленницы. Внимательный зритель, однако, мог бы заметить, что несмотря на напускную беспечность, глаза его так же были в основном сосредоточены на окрестностях. Сэр Осберт снова уснул, положив голову на колени своей спутницы, отчего ноги у нее быстро затекли, но она боялась пошевелиться, чтоб не помешать его отдыху, надеясь, что проснувшись, он сможет гораздо более эффективно заступиться за своих спутников. Она и сама чутко дремала, понимая, что день будет долгим и усталость не будет для нее помощником. Появление Паэнгарда они проспали, очнувшись лишь тогда, когда шум спускаемого моста возвестил о прибытии к цели. Протерев глаза, послушница высунула голову из носилок, с немалым интересом разглядывая замок. Паэнгард, как и другие твердыни тех времён, строился много лет назад, хотя был не таким уж и старым. Он, как и другие замки такого типа, стоял на небольшом возвышении. Стены его были прочны, а башни - весьма высоки и заметно было, что их периодически ремонтируют. На башнях развевались флаги его бессменных хозяев - семейства де Макон - серебряный лис на черном поле, а по бокам от него - два дуба. Геральдически правильная, но странная поза лиса частенько приводила к тому, что, кстати, владельцев Паэнгарда иногда, хотя и тихо и с оглядкой, называли "помечающими свои владения". Вокруг замка шёл глубокий ров, наполненный водой из соседней речушки, через который был перекинут широкий мост. Приблизившись к замку, тамплиер громко и нетерпеливо затрубил в рог. Ясно было,что он ни единой лишней минуты не желает находиться на открытом пространстве. Да и его люди периодически оглядывались на оставшийся позади лес, как бы опасаясь того, что может оттуда выйти. - Сэр Осберт - послушница осторожно тронула рыцаря за плечо. Тот медленно раскрыл свои глаза, небесно-голубого цвета и попытался сфокусироваться на её лице. Девушка только мрачно вздохнула. Рыцарь выглядел совсем больным. Она и раньше видела его в похожем состоянии, но сейчас головная боль донимала его уже более двенадцати часов. Сколько ещё он сможет выдержать? Она не сказала всей правды Томасу Рокингемскому и его восторженной дочке. Рыцарь действительно был ранен при взятии Акры, точнее, на устроенном после взятия турнире, но его головные боли усиливались после обильных возлияний. Так случилось и вчера - перебрав на пиру, который устроил отец Осберта, сэр Адальберт ле Дюк после турнира, он с большим трудом дотащился до опушки леса. Доминика действительно была послушницей в монастыре святой Ирменгильды. Она и вправду отправилась на турнир с целью лечить там раненных. Но, как любая женщина в те времена, одна она могла доехать лишь до ближайшей к монастырю уборной. Они отправились в обратный путь, не мешкая, сразу по окончанию пира. И втемяшилось же не слишком протрезвевшему Осберту решить, что без его сопровождения отряд монахов и послушниц непременно затеряется в лесу! Так и получилось, что отстав от остальных, полупьяный рыцарь, его странноватый шут и пожалевшая воина девушка оказались одни. Пока Доминика размышляла, носилки ввезли в замок и практически вытряхнули оттуда пленников. Всех повели в разные комнаты, слуг просто заперли в нижней оружейной (впрочем, кроме пары куч проржавевшего хлама, оружия там не было), Мабель и ее служанку Бланш куда-то увел один из пажей сэра Этьена. Она плакала и рвалась к отцу, но ей отказали, вежливо, но неумолимо. Хозяин Рокингема громко кричал, призывая в свидетели всех святых и папу демонов, что мерзавцы без чести и совести, похищающие людей и отделяющие ребенка от отца (тут его красноречие достигло пределов, даже у наёмников вытянулись лица), заслуживают несомненной строгой кары. От требовал сию же минуту представить ему хозяина замка, сэра Жеро де Макона, иначе его жалоба дойдет до самого принца Иоанна. Хамона и плохо стоявшего на ногах сэра Осберта заперли отдельно, причем Хамон громко распевал что-то про песню, которую невозможно задушить или убить. С чего он взял, что кто-то собирается с ним это делать, было непонятно. Слуги на всякий случай старались держаться от него подальше, справедливо полагая, что безумие может быть заразно. Доминике досталась крошечная келья чуть ли не под самой крышей. Пока ее вели туда, она старалась запоминать повороты или считать ступени, но это оказалось напрасным трудом - замок был столь велик и запутан, что казался сотами - коридоры вели то все в одно место, то в тупики, башенки и комнатушки лепились друг к другу безо всякого склада и лада. Ещё при въезде в Паэнгард, девушке показалось, что на верхней галерее промелькнул странный силуэт. "Женщина?" - гадала она про себя, сидя на низкой лавке в той келье, которую ей определили тюрьмой. - "Пожилая женщина, да ещё и с младенцем? Откуда бы ей здесь взяться?". Доминика чувствовала, что голова у нее уже идёт кругом от множества событий, случившихся за последнее время. Она открыла сумку и принялась бездумно перебирать лежащие там пучки трав, пытаясь собраться с мыслями и занять руки. Так, горечавка, полынь, наперстянка, арника, кориандр, мята, пижма…. А это ещё что ?! В руках у девушки заблестел странного вида мешочек, украшенный золотистой нитью. Что-то восточное было в нём, и девушка вспомнила, как перед отъездом из Акры собирала кое-какие мелкие вещи. "Слаб человек и суетен, хочется ему обладать безделушками", с неудовольствием подумалось ей. Видимо, так с тех пор в сумке и валялся. Тихий стук в дверь прервал ее занятие. - Войдите, если вы не враг мне!- крикнула она, и усмехнувшись, добавила про себя - "А коли враг - сиди и жди? Похоже, что поведение Хамона и впрямь заразно.". Дверь отворилась с жутким скрипом, и неудивительно - дверные петли, судя по их виду, не смазывались примерно с основания замка. Сильно прихрамывая, в келью вошла женщина, силуэт которой столь удивил послушницу часом ранее. И было чему удивляться - седая, со спутанными и падающими на глаза волосами, на первый взгляд - сгорбленная старуха. На второй, третий и прочие взгляды становилось ясно, что женщина это не такая уж и старая, лет сорока, не больше. Глаза ее были серыми, будто подернутыми дымкой, а волосы и платье срочно нуждались в мыле и воде. При этом вошедшая отнюдь не выглядела слабой или больной - выражение ее лица было скорее проказливо-умильным. Так кривляются маленькие ребятишки, для которых весь мир - пока ещё площадка для игр. В левой руке она держала свёрток, который издалека можно было принять за младенца. Да женщина и обращалась с ним, как с младенцем, ловко управляет со всей остальной работой одной рукой. - Славную девочку нам с тобой привели, малышка, славную! - она переводила взгляд со свертка на Доминику и обратно. - А скажи-ка ты нам, девица-розумница, как тебя зовут? - Я послушница из монастыря святой Ирменгильды, мое имя Доминика, - за последние годы девушка столько раз видела и пользовала юродивых, что была совершенно спокойна. Она прекрасно знала, что в большинстве своем это несчастные и больные люди, нуждающиеся в помощи и утешении. - Ай, какое красивое имя! Божья девочка, значит!! Ай, старая Айлуфа уже давно не слышала такого имени! И моя малышка Гуннхильда тоже не слышала, да, Гуннхильда?! - она наклонила голову к свертку, как бы вслушиваясь в ответ. - Да, божья девочка, Айлуфа рада видеть тебя здесь, да, рада, хоть и жаль нам тебя. Очень, очень жаль бедную божью девочку, ну да что ж поделать, были здесь и моложе, и краше. Все, все здесь были. И даже Айлуфа здесь была, - она по-прежнему обращалась к безмолвному свёртку. Доминику продрала дрожь. Женщина явно знала, что происходит потом с бедными "девочками". Уж если после того, что с ними делали в этом замке, все они дошли до состояния Айлуфы, ей нужно постараться поскорее сбежать отсюда. - Тётушка, - ласково обратилась она к Айлуфе, - молю тебя, расскажи мне, а нельзя ли отсюда выбраться? У меня есть друзья, они будут щедры с тем, кто поможет мне вернуться в свой монастырь! - Можно, можно, божья девочка. Конечно, можно,. - женщина как-то не по-доброму усмехнулась. Она подошла к оторопевшей Доминике поближе, улыбнулась во все четыре оставшихся зуба и вдруг неожиданно громко и зло рявкнула ей в лицо: - Уйдешь отсюда тогда, когда наступит время, не позже и не раньше. Когда все мужское население замка натешится тобой, и зарастёт нога, которую сломают тебе, чтоб ты не смогла убежать. Когда твоего ребенка бросят в ров, смеясь в ответ на твои мольбы! - гнилостное дыхание заставило послушницу вжаться в стену. - Когда ты умрёшь в горячке, под очередным мерзавцем, берущим своё. Вот тогда ты отсюда выйдешь, да нет, вылетишь, упокоившись в ближайшем лесу, зашитая в мешок. О, как я приближаю этот день. Вот только Гуннхильдочку мне не с кем оставить, да, родная моя? - она обернулась к свёртку и словно забыв о присутствии девушки, снова стала его ласкать и тетешкать. Доминика в ужасе отшатнулась, роняя сумку. Давно она не сталкивалась с такой злобой - выстраданной, закалённой и кристаллизовавшейся. Юродивая будто успокоилась, по-прежнему держа в левой руке свой свёрток,она правой ловко схватила сумку девушки и начала развязывать шнурок, пытаясь открыть её. Наконец, ей это удалось, и, как ребенок, добравшийся до шкатулки матери, она принялась с жадным любопытством разглядывать содержимое, осторожно трогая мешочки трав. - О!!! Как хорошо пахнет!! Смотри, божья девочка, Гуннхильдочке тоже нравится!!! - она открыла мешочек с полынью и вытряхнула на ладонь пучок трав. Ааапчхи!!! Какая славная полынь, прожигает до печёнок!!! Я возьму немного, Гуннхильдочка просит, мы ведь не откажем ей, правда? Правда, божья девочка?! - она с мольбой заглянула в глаза ошеломлённой Доминике, и не дожидаясь ее разрешения, засунула в свёрток пучок полыни. Тут руки ее натолкнулись на ярко украшенный мешочек, так и не опознанный послушницей. Айлуфа с восторгом осмотрела его и обнюхала со всех сторон, кажется, даже попыталась попробовать на зуб и с мольбой уставилась на Доминику. Та, обрадовавшись, что может обойтись столь малым, нежно, но твёрдо забрала у женщины свою сумку. Та не обратила на это внимания, тараторя и закрепляя в свой свёрток подаренный мешочек. После она ушла, не переставая бормотать и хихикать себе под нос, обращаясь к воображаемой дочери. Девушка с облегчением упала на колени, ноги отказывались ее держать. Айлуфа наводила на нее ужас, смешанный с острой жалостью. Она ведь была не виновата в своем безумии, после всего того, что ей пришлось испытать. "Интересно, почему юродивая до сих пор в замке? Вроде бы барон Жеро не отличался милосердием". "Он держит её из своеобразной привычки", вдруг поняла она. "Всегда есть над кем поиздеваться, да и служанка лишней не бывает". Вполне возможно, что и сейчас Айлуфа выполняла распоряжение своего господина, шныряя по замку, запугивая и вынюхивая. Послушница истово молилась, чувствуя под ногами холодный пол, а на душе - усталость и отупение от происходящего. Как бы ей хотелось сейчас оказаться в обществе сэра Осберта! Его лучистые глаза, его нежная улыбка, озарявшая лицо при взгляде на неё. Его голос, приятный и ведущий в основном учтивые речи. Наконец, тот факт,что сейчас он был болен и нуждался в ней. Кто остудит его пылающий лоб? Кто утишит боль? А если его сейчас пытают? Молитва так и не была окончена, девушка закрыла лицо руками и залилась беззвучным плачем.