Самое сильное

И пока ничего, ничего не случилось. Я вчера еще помнил, что жизнь мне приснилась. Этой осенью стала она. ДДТ, "Люби всех нас, Господи, тихо" Доминика не слишком долго предавалась отчаянию. "Слезами горю не поможешь" резонно решила она, съела свой нехитрый обед и решила проверить, может ли она передвигаться по замку. Первая попытка отдалиться от комнаты на чуть дальше, чем до ближайшего отхожего места, провалилась - ее заметил один из слуг и вежливо, но непреклонно проводил в комнату. Потом она едва не столкнулась с Айлуфой, спешившей к своему господину. Та только цыкнула на пленницу, и девушке пришлось ретироваться. Потом она едва не заплутала, перепутав коридор. В общем, послушница немного изучила окружающие покои, но дальше этого не продвинулась. Из ее комнаты дверь вела на небольшой балкончик, стоя на котором можно было видеть часть внутреннего двора. Набегавшись по коридорам, Доминика вышла подышать свежим воздухом и вдруг заметила вещь, которая была ей слишком хорошо знакома. Возле одной из стен стояла повозка, та, на которой они с монахами приехали на турнир! Несколько минут девушка недоверчиво изучала повозку,как бы пытаясь найти неоспоримое доказательство того, что это именно она. Но знакомые по многочисленным поездкам выщербины, косые спицы в левом заднем колесе (а как раз его и было видно), и наконец, цвет… грязно-рябо-козюльчатый, как говорили в детстве, но такой привычный. Доминика зажала себе рот ладонью, как бы испугавшись, что может невольно вскрикнуть. Вряд ли отец Варфоломей отдал бы повозку миром, да и продавать её он не стал бы. Ясно было, что и он и остальные монахи оказались в этом ужасном месте, быть может, их пытали, а возможно, что их уже и в живых-то нет. Она тщетно слонялась по комнате до темноты, пытаясь выработать план побега. Так толком ничего и не узнав, девушка пришла к выводу, что утро вечера мудренее и устроилась на ночлег. Под утро стало совсем холодно, и ей пришлось встать, с целью поискать, чем же ещё можно укрыться. Вчера ей так и не зажгли очаг, а кремня у нее не было - возможно, выронила или его ненароком унесла Айлуфа, копавшаяся в сумке послушницы. Не найдя ничего подходящего, она так и промаялась до рассвета. Голодная, невыспавшаяся и расстроенная, Доминика уже собиралась повторить попытку побега, с тем, чтоб хоть попытаться выяснить судьбу несчастных узников, как громкий крик со стороны двора отвлек ее внимание. Несколько стражников пересекали замковую площадь, практически волоча на себе насмерть перепуганного паренька. Он вопил и сопротивлялся, как мог, елозил босыми ногами по грязным камням, устилающим двор, пытался падать на колени. Лица его не было видно - спутанные светлые волосы падали на глаза, а головного убора на нем не наблюдалось. Из одежды на нем осталась одна камиза, грязная, изорванная и окровавленная. Из того, что он кричал, девушка сумела разобрать только "Верность!", "Господин!" и "Пощады!". Воины двигались механически, избегая глядеть на своего пленника. Они очень скоро скрылись из поля зрения послушницы, и только по воплям она сумела определить, что несчастного потащили к стенам замка, в сторону ворот. Визг достиг своего апогея, внезапно оборвавшись. Спустя короткое время, стражники промаршировали назад. Доминика не сомневалась, что паренька убили, вздернув на замковых воротах, скорее всего, по приказанию их жестокого владельца. Но за какую провинность? Был ли это кто-то из стражи или наоборот, из узников? Вроде его голос не показался ей знакомым, но она не успела перемолвиться и словом со слугами Томаса Рокингемского, а те из них, кто пережил нападение разбойников, должны находиться тут же. Послушница ломала голову, пытаясь понять, что же произошло и не будет ли она следующей, кого непонятно за что повесят на стене замка, но при отсутствии нужной информации это было совершенно бесполезно. Часы шли, слуга принёс завтрак, и она засыпала его вопросами, на которые он не отвечал, лишь кивая и кланяясь. Вид у него был какой-то встрепанный, словно он одевался в большой спешке, и руки дрожали, когда он ставил тарелку с кашей на стол, но больше она ничего особенного не заметила. Проводив взглядом ушедшего, девушка мигом проглотила нехитрую еду и внимательно прислушалась. Уже какое-то время она ощущала некое беспокойство, переходившие в тихую панику. Что-то было неправильно. Что-то было не так. Больше всего это походило на те минуты перед большим сражением, к примеру, при Акре, когда она и другие медики с лёгкой паникой обозревали пока ещё пустой лазарет. Они хорошо понимали, что очень скоро тут будет ад - запахи крови, пота, мочи и кишок, стоны и вздохи раненых и умирающих, крики солдат и их командиров. От ожидания сводило живот и холодели руки, а по спине бежали мурашки. Потом, во время сражения, когда раненые сотнями приносились и привозились, когда фоном становилось все,что так давило раньше, страх исчезал, ибо некогда было его испытывать. "Потом, не сейчас" говорила она страху. "Я занята, видишь, этот раненый кричит оттого, что в животе у него застрял арбалетный болт, а тому нужно что-то сделать с кровотечением из руки". "Делай, что должно, и будь, что будет". Так говорил отец настоятель Жак. Если б она хоть знала, что ожидает её. Если б могла хоть как-то приготовиться к этому. Если б сумела устоять перед невозможным, нереальным, нечеловеческим. Если бы…. *********************** Все произошедшее в главном зале на мгновение обратило присутствующих в статуи, наподобие жены Лота, так некстати испытавшей тоску по родным местам. Но тут барон грозно рявкнул "Взять!". Хамона схватили и повторно скрутили, предварительно несколькими ударами кулака в живот выбив из него желание петь или говорить. Стивен затравленно озирался, не пытаясь даже перезарядить арбалет. Впрочем,ему это и не удалось бы. Осознав, какую ошибку он сделал, бедняга бросился на колени, как бы в безмолвной попытке просить прощения. Де Макон, осознав, какой куш он только что упустил, как и то, чей гнев навлечет на него это нечаянное убийство, был вне себя от ярости, настолько, что лишь с большим трудом можно было понять, о чем он говорит. - Повесссссить! Сссссей же часссс!!!- сипя и брызгая слюной, он указывал на шута. Тот закрыл глаза, скорчившись на полу. - Стой! - изо всех сил заорал сэр Осберт, глядя, что дело принимает совсем не весёлый оборот. - Ты не можешь его повесить! Он - живое доказательство!!! - Доказательство чего? - барон трясся от злости. - Существования того, о чем ты спрашивал меня ранее. Если ты убьешь его, это может привести к непоправимому! Я скажу тебе, где взять эту вещь, но не убивай моего оруженосца! Он метнул в меня нож! Если б не сэр Амори, он убил бы меня! Это именно то, чего он добивается. Убей его - и проклятие падёт на тебя и всех присутствующих! Это не игрушка, это мощное оружие! - О чем он говорит? - тон Сен Клера был жестким, и барон не сомневался, что если он не ответит, вопрос будет задан снова, в гораздо менее вежливой форме. - А ну, все заткнулись и дали мне поразмыслить! - рявкнул хозяин замка. Он осмотрел присутствующих. Слуги беспокойно перешептывались, шут свернулся клубком на полу, сэр Осберт смотрел с нескрываемой ненавистью и страхом, храмовник же казался бесстрастным, но в глубине его глаз то и дело пробегали злые огоньки. Все смотрели на де Макона, ожидая дальнейших распоряжений. Томас Рокингемский лежал в большой луже крови, широко раскрытыми глазами глядя в закопченный потолок. Айлуфа была единственной, кто никак не отреагировал на грозный приказ хозяина. Она подошла вплотную к убитому, и на лице её была искренняя жалость. Она что-то пробормотал, обращаясь к де Макону, и возможно, это была последняя капля, переполнившая чашу его, и так невеликого, терпения. - Пошла вон, старая ведьма, и забери с собой эту мерзость! - барон Жеро отпихнул ее ногой, подходя к сэру Осберту. Женщина потеряла равновесие и упала прямо на мертвеца, уронив свой свёрток и перепачкавшись в крови. Она барахтались, пытаясь одновременно удержать свой свёрток и подняться, но руки скользили по алой жиже и она падала обратно. Это выглядело одновременно жутко и жалко, а вязавшие молчаливого Стивена стражники ещё и добавили неразберихи. Наконец, кто-то из них протянул старухе руку. - Я жду ответа, Жеро. - Сен Клер не двигался с места. Рядом с ним стоял сэр Этьен, и выражение его лица понравилось барону ещё меньше. - Что ж, господа, мне не остаётся ничего другого, нежели поговорить с вами наедине. Эй, Герард,- бросил он начальнику своей стражи, - свяжите этого паршивого шута покрепче и оставьте нас. И заберите с собой эту падаль и вооон ту ещё не падаль. - он указал рукой на едва успевшую привстать на колени Айлуфу. Та подняла голову, посмотрела на де Макона. Взгляд её был абсолютно, совершенно безумен и в нем проглядывало что-то, бесконечно далёкое от человека. Так мог бы смотреть медведь, разбуженный посреди спячки в его пещере, не до конца проснувшийся и прикидывающий, как бы ему поступить с этими жалкими существами, посмевшими потревожить его покой. Потом она медленно шевельнула рукой, начертила в воздухе окровавленным пальцем две вертикальные черты, и одну косую, перечеркнувшую их слева направо. Еле открыв рот, прошептала что-то типа: "Хагал". Повернулась, покрепче прижала к себе свёрток, и вышла из зала, ни на кого не глядя. Слуги убрали труп и увели арестованного, оставив господ наедине с пленниками. Хамон приподнялся по приказу своего господина, и прислонился к стене. Рот у него был заткнут, а руки крепко связаны. Забытая лютня валялась в темном углу. Хозяин замка и двое его соратников переглянулись. - Ну, ничтожество? - прорычал барон. Сэр Осберт тяжело вздохнул, бросил быстрый взгляд на оруженосца, пошевелил плечами связанных за спиной рук. Прочистил горло. И начал рассказывать.