Самое сильное

Я с бедой на плечах доползу до дороги. Умереть - ничего, если выпить немного. DDT, "Люби всех нас Господи тихо" На свою стражу храмовник просыпался тяжко. Судя по ощущениям в районе головы, вчера он весь вечер пил, причем что-то очень низкопробное, а состояние глаз вообще заставило вспомнить песчаные бури Палестины, особенно в начале осени. На это намекала и страшная сухость в рту, которую не унять было вином. Пришедший будить его Осберт лишь внимательно глянул и не сказал ни слова. Андрэ же, казалось, ничего не заметил. Хамон моментально заснул, завернувшись в плащ. Сэр Осберт ещё долго ворочался и пыхтел, но наконец, сморило и его. За дверью было тихо, но тамплиеру казалось, что темнота грохочет и рокочет, словно колокол в церкви. Он умыл лицо, пытаясь хоть так прийти в себя. Факел ровно горел, напоминая об одной из самый странных заповедей ордена Храма - о запрете спать в полной темноте. Сколько Амори ни спрашивал, пока ещё был послушником и находился "на искусе", сколько ни пытался выяснить причину этого запрета - так и не дознался. Наставники пожимали плечами и толком ничего не объясняли, хотя к нему относились гораздо лучше, чем к другим - уж очень богатые взносы он внёс в казну ордена. А он готов был внести всё, что у него было. Он не мог смотреть на то мирское, от чего должен был отречься. Ему было двадцать четыре года, он был молод, силен и хорош собой, он был богат, из знатной семьи. И вдовец, nom de Deiu! Ах, Эвелин, Эвелин, кто бы мог не влюбиться в тебя? Точная копия покойной матери, полная противоположность брату. Смешливая, бойкая, вроде и не красавица, но живая и такая интересная! Им было, по выражению неисправимого Этьена, "друг друга мало". Он посватался к ней, ее отец поколебался, но согласился. Кажется, она тоже обрадовалась. Целый год он был счастлив, целый год предпочитал общение с молодой женой всему другому. Дружеские попойки, турниры, охота и иные мужские развлечения - все отодвинулось, стало неважным, скучным, тягостным. Их первый ребенок, мальчик, родился мёртвым. "Красивый маленький Амори", плакала его жена. Он не мог утешить ее, и, что самое страшное, медики, осмотревшие Эвелин после родов, категорически запретили ей иметь других детей. Ха! Они не знали, с кем связались. Это была кошка, тигрица. Любви, требовало ее истерзанное лоно. Любви и как можно больше! Она не верила медикам, он боялся и никак не мог решиться. Ее брат смеялся над ним и советовал ему своих смазливых служанок и любовниц. "Какие груди!" - восклицал Жеро, обрисовывая в воздухе нечто огромное, в чем можно было утонуть. - "Какой у этой бабы зад! Не то, что моя сестра, там же есть за что подержаться!". Барон советовал ему прогнать жену, но Сен Клер и помыслить не мог о таком. Он отшучивался, но долго так продолжаться не могло. Природа требовала своего, и когда жена в очередной раз вошла к нему ночью, он не сумел оттолкнуть ее, как делал это раньше, ради ее же блага. Она была счастлива, глупая девчонка. Она думала, что родит ему дитя и все будет хорошо, а бестолковые врачи… что вообще они понимают? Она шутила и смеялась, подтрунивая над своим животом, который рос день ото дня. Она не знала страха, вот только голова ее все чаще болела, но это ведь пройдет, думал он, глядя, как она сидит за рукоделием, иногда морщась и трогая пальцем висок. Она становилась все полнее, красивое лицо совсем опухло, и навестивший их барон смеялся над ней, называя его влюбленным слепцом, обожающим луну - "И вправду", думал Амори, обнимая жену, "моя луноликая". А в одну проклятую ночь он уснул рядом с ней, после той любви,что она ещё могла дать ему. Через пару часов проснулся от ее храпа - спросонья не понял, в чем дело, потом ощутил, что кровать мокра - слуги внесли свет и он увидел свою Эвелин, с пеной на губах, она смахивала на бешеную собаку, которой пугала его кормилица в раннем детстве. Ее лицо посинело, воды излились, но ребенок внутри был мертв - тоже мальчик, вот только он был страшен - расплывшееся тельце, темно-багровая кожа. Их так и похоронили вместе в фамильном склепе. Он пил и выл неделю, а потом приехал барон и они кутили ещё две недели. Потом Этьен, потом ещё кто-то… Этьен тогда мерзко пошутил, сказав, что беременным женщинам надлежит писать завещание. Сен Клер едва не убил его, хвала Господу, их растащили... Через два месяца беспробудного пьянства он плюнул на все, оставил родовое гнездо тётке и ушел в орден Храма, послушником, потом рыцарем. Потом была Палестина, будь она проклята, эта чертова жара, мухи, мертвецы, Хаттин. Он моргнув, почти вскочил. Неужели он задремал? - Господин, что с вами? - донёсся чей-то голос. - "Дьявол, кто это? Где он? Сейчас ночь, его стража. Проклятье, почему так ломит все тело? Сколько они выпили вчера с бароном? С каким бароном, стой-ка, барон-то мёртв, а как же это?" - Господин? Сэр Сен Клер!! Сэр Осберт!!! На помощь! Он упал на колени и его стошнило, в основном вином. Храмовника трусило, на лбу появилась испарина, он силился подняться и что-то сказать, но руки страшно дрожали и никак не получалось встать. Сэр Осберт проснулся, неспешно встал, подошёл к тамплиеру и с минуту смотрел на него. - Мерзость какая! - наконец желчно сказал он. - Вставай, Хамон. Его, наверное, укусила вчера одна из тварей, и он вот-вот обратится. Живо, берите еду и вино, оставим его здесь. - Что, вот просто так и бросим? - ужаснулся Андрэ. - Одного, умирать среди чудовищ?!.. - А чего ты собираешься ждать, болван?! - пренебрежительно заявил рыцарь. - Пока он превратится и восстанет? Ну так давай, оставайся с ним, будете вместе бегать, бледные и красивые, и на пару жрать людей. А мы вернёмся в убежище и хоть чем-то попробуем помочь тем, кто нас ждут. - Но господин, это не по-христиански! - зароптал было стражник, но умолк, натолкнувшись на тяжёлый взгляд ле Дюка. - Ну так прочитай над ним поминальную молитву. - ухмыльнулся тот. - Осберт, - прохрипел Сен Клер, приходя в себя, - это не… никто меня не кусал… это жёлтая лихорадка… спроси Джослина. - Какая ещё жёлтая лихорадка? - рыцарь торопливо собирал вещи, увязывая все в мешок из покрывала. - Хватит мутить воду, храмовник. Смирись и прими свою участь, как и подобает доброму христианину. Как там было, Хамон? Аве Матер Деи… чего-то там… траляляля.. - Есть два пути: либо славить Свет, либо сражаться с Тьмой. Смертью венчается мой обет, как и противник мой. Крест на моей груди ярко ал, как кровь на червленом щите. Ave Mater Dei! (Лора Бочарова, "Ave mater dei")- Хамон почти прокричал эти строки. -Вот-вот, считайте, что помолились. Пойдёмте скорее отсюда, Андрэ, Хамон! - Господин… может, позовём на помощь? Он бы вам помог… - Да неужто? - ле Дюк нехорошо прищурился, рассматривая стоящего на коленях тамплиера, лицо которого раскраснелось и пылало от жара. - Он бы отрубил мне голову и не поморщился бы. И я скажу, что это доброе и благое дело. Живо, парень, я не буду два раза повторять! И не намерен торчать тут до вечера, ради Пресвятой Богородицы! - Хорошо, не сердитесь, господин,. - стражник поднял на плечи один мешок. - Хамон! Чего ты стоишь, как пень? Немедленно помоги Андрэ!! Или ты вознамерился остаться и скрасить нашему упырю время превращения? А то и себя на роль завтрака предложить? Ну, чего встал?! - со злостью заорал он на шута. Тот не двинулся с места. Он сложил руки на груди и бесстрастно смотрел на беснующегося сэра Осберта. - Ах так? - рыцарь, весь вне себя от злости и растерянности, шагнул к беспомощному Сен Клеру, который, уже лежа ничком на полу, шарил по сторонам в поиске меча. Не то, что меч ему много дал бы, даже найди он его вдруг, но умирать безоружным было совсем уж противно. - Как жили мы борясь, и смерти не боясь, так и отныне жить тебе и мне. В небесной вышине , и в горной тишине, в морской волне и в яростном огне! ("Не бойся, я с тобой")- раздался сильный голос шута, и храмовника вдруг заслонила чья-то тень. - Отойди, предатель! - взвизгнул Осберт. Шут только оскалился в ответ. Он показал своему господину один из метательных ножей - более чем красноречивый жест. - Сию же секунду отойди и дай мне убить его! Он опасен, как ты не понимаешь? Он в любой момент может превратиться в кровожадное чудовище. Он сожрет тебя, дурак. Хамон никак не отреагировал, оставаясь на своем месте. Храмовник, так и не нашарив меча, нечеловеческим усилием поднялся на локтях, заглянув в глаза рыцарю. - Давай, ле Дюк! Давай, режь меня, безоружного! Ну! Ты же спал и видел избавиться от меня. Ты что, считаешь меня соперником за амулет? Да подавись ты своей цацкой, где бы она ни была! - плохо понимая, что именно он говорит, он продолжил: - Ты глупец, Осберт. Ты лишил себя единственного истинно преданного тебе человека… - говорить было тяжело, мысли уплывали, язык еле шевелился в сухом рту. - Я не убью тебя, тамплиер. Это сделают другие, менее щепетильные. Догнивай же в своей мерзости, ничтожество!!! И забери этого подонка без чести и совести, который осмелился предать своего господина. Прощай, храмовник! - рыцарь отвесил издевательский поклон, и исчез в дверном проёме, ухватившись одной рукой за мешок в едой и вином. Андрэ поспешил схватиться за другой край мешка и последовал за сэром Осбертом. Последним, что видел Сен Клер перед тем, как его накрыло спасительное забытьё, были виноватые глаза стражника. Хамон поспешно захлопнул дверь. Не известно, сколько ему удастся продержаться самому, но бросить больного на произвол судьбы он не мог. Тамплиер горел в лихорадке. Шут уложил его на сломанную кровать, раздел и как мог, протер оставшейся водой из фляги, надеясь хоть немного сбить жар. Из еды у них осталось немного сухарей и солонины, из питья - примерно полфляги воды, чуть подкрашенной вином. Хамон подтащил всю мебель, какую смог найти, ко входу, соорудив своеобразную баррикаду. Иногда снаружи слышался стук, а один раз шуту даже почудился чей-то протяжный крик. Из окна были видны передвигающиеся по внутреннему двору твари. Они были изломанные, полуголые и чем дальше, тем меньше напоминали людей, ещё неделю назад живших в замке. При этом они явно чувствовали себя достаточно хорошо, чтоб то и дело затевать драки. Иной раз две твари дрались за кусок сырого мяса, или вообще за третью тварь. Зрелище было совершенно омерзительное. Тамплиеру, меж тем, становилось все хуже. После горячки, продолжавшейся до полудня, его вдруг затрясло, начался озноб, от которого несчастный едва не падал с кровати. Не раз и не два шут чувствовал, что храбрость изменяет ему, но он бывал на Востоке и хорошо знал, что такое малярия. Он видел, как она истязала крестоносцев, покусанных комарами в болотах на севере Палестины. Белки глаз тамплиера пожелтели, как и скулы, лоб и подбородок. Он изредка открывал глаза, но нес такой бред, что сразу становилось понятно, что он сейчас не соображает. *********** В наши времена малярию успешно лечат препаратами на основе хинина, но тогда Новый Свет ещё не был открыт, посему для лечения жёлтой лихорадки, как она называлась, нужна была полынь одноцветная. Растение это, кстати говоря, служит сейчас базой для необходимого препарата. ********* Нужна была так же вода, еда и какое-никакое тепло. Из всего этого Хамон располагал только некоторым количеством мебели, которую можно было сжечь, обрывками одеял барона, плащом шута (плащ Сен Клера пришлось сушить) и кремнем. Он, как мог, успокаивал больного колыбельными (связно говорить он с ними все равно не смог бы), и кутал его во что было. Так прошла ночь и наступил новый день. Хамон не спал уже очень давно. Упыри изредка стучались в их дверь, но в гости пока не просились. К утру тамплиеру слегка полегчало, он открыл глаза, вспомнил все, что произошло, даже попил немного воды. - Хамон! - позвал он. Шут с трудом разлепил смыкающиеся глаза. Ночью он дремал урывками, но глядя на него становилось ясно, что ещё одну ночь он просто не продержится. - Хамон, послушай меня, - Сен Клер осторожно сел на постели. Его голова кружилась, постель была совершенно мокрая от пота, волосы слиплись в сосульки. Мутило, но хоть не так сильно, как раньше. - Это временное облегчение, - покачал он головой в ответ на безмолвный вопрос шута. - Через несколько часов я опять буду в состоянии вареного червя. Или дохлого ёжика, как говорил мой собрат по Ордену, сэр Александр Хаскиль. У нас не так уж много вариантов. Я думаю, стоит попробовать добраться до убежища, беда в том, что мы совершенно не знаем дороги. Хамон согласно кивнул. - Какой всё-таки мерзавец этот твой хозяин, ты уж извини, парень, но дрянь он редкостная. - Сен Клер протер глаза. - Но он противник, лучше не бывает. Ты упадешь, а он не добивает. ("Не бойся, я с тобой") - тихо спел шут. - Это да. Хоть не добил. Подозреваю, правда, просто потому, что об тебя руки марать не хотелось. Ладно, помоги мне встать. Только вот… если мне опять станет совсем плохо, если тебе придется меня бросить тварям, прошу тебя, убей меня. Отруби мне голову моим мечом. Не хочу и в посмертии тут шататься, да и ждут меня там. Кто ждёт? - Храмовник слабо улыбнулся, как бы вспоминая дорогие черты,- Кому я нужен, тот и ждёт. Все, пойдем. Хамон помог больному одеться и вооружиться - к счастью, Осберт не забрал меч тамплиера. - Эх, жаль что арбалет и болты у Андрэ остались, нам бы не помешало. - размечтался Сен Клер, с большим трудом держась на ногах. Он тяжело навалился на шута, в правой руке зажав меч. Кроме воды во фляге, у них ничего больше не осталось. Спуск по ступенькам прошел спокойно, хотя ноги у обоих подгибались. Одинокая тварь, вспугнутая ими, ощерилась и зашипела, шут метнул в нее кинжал и она исчезла. "Минутная передышка. И кинжала жалко", - подумалось храмовнику. - "По крайней мере, они нас все ещё побаиваются". Но удача изменила им в ту же минуту, когда они вышли во двор. На них напали сразу три упыря. Сен Клер машинально отметил, что и вправду, их облик перетерпел большие изменения. Кожа стала совсем белой, мраморной, с грязноватым разводами сосудов, отвратительной сеткой опутывающей их тело. Одеждой они себя более не стесняли, да и оружие за ними не волочилось, как вначале. Зубы заострились, а глаза, наоборот, словно ушли в глубь. Возможно, что упырям зрение было не особенно важно. Плоть их стала гораздо более упругая, да и крови было не видно. Они смахивали на статуи, которые сумасшедший скульптор изваял из глины, да так и оставил без обжига. Шут и тамплиер встали спина к спине, понимая, что шансов на спасение почти не осталось, но не желая сдаваться. Первую атаку они отбили почти одновременно. Потом на них напали сразу две твари, одна нацелилась в голову Сен Клера, другая едва не укусила Хамона за ногу. Тот пнул ее, почти теряя равновесие и тут же выпрямляясь. - Отлично! - тамплиер пригнулся, быстро выпрямился и перерубил хребет одному из чудищ. Шут кивнул, улыбнулся и тут же отбежал чуть в сторону, пропуская мимо себя очередного нападающего упыря. Почти неуловимым движением он метнул кинжал, попавший прямо в голову твари и навсегда упокоивший ее. Тамплиер пошатнулся, отпрянул от падающей туши и всё-таки не удержал равновесия. Он упал на колени, длинные и темные волосы совсем заслонили его лицо. Хамон схватил его за руку, поднял, оперев на свое плечо. - Ты прекрасный оруженосец, Хамон. Уходи. - шут не тронулся с места. - Уходи, дурак, кому сказал?! - ему показалось,что он рявкнул, а на деле он лишь прошептал. Шут так мотнул головой, что слышно было, как щёлкнуло у него в шее. - Хватит, парень, правда. Нас тут убьют обоих. Ну!!! - ноль эффекта. - Сен Клер жутковато улыбнулся, чувствуя, как стягивает щеку слева старым шрамом. Последний аргумент. - Я бы тебя бросил! - сказал, как выплюнул. -Ты закричишь: "Я жить хочу!" ("Не покидай")- парировал шут. - Да на кой мне такая жизнь! - едва не взвыл храмовник, чувствуя, как становится очень жарко. Во всех смыслах. Прямо на них бежало что-то… пот заливал ему глаза, он уже не мог оценить, сколько им осталось. Кольчуга весила тонну. Хотелось рухнуть на пол и спать, спать, спать. "Это будет очень долгий сон", - промелькнуло у него в голове. Хамон упрямо не отходил. Лай, громкий, злобный. "Собака? Откуда, ведь всех собак с псарни барона поели упыри?". Нет, не всех. Арбалетный болт воткнулся в голову бегущей на них твари, сметя ее с дороги, шут проследил глазами, откуда прилетел болт и обомлел - навстречу к ним бежал Джослин, а перед ним несся радостный пёсик. Собака выглядела очень странно - короткие и мощные лапы, сильная грудь, хитрая лисья морда и пушистые стоячие уши. Хвост был длинным, как и тело собаки, и казалось, он тоже любит весь мир - он вилял с бешеной скоростью, словно приглашая поиграть. Пёс лаял, но лай этот был, скорее, радостный, как будто собака выполнила важный приказ хозяина и теперь дожидается похвалы. - Это же свежекупленная собака барона, - рядом с Хамоном потрясённо ахнул тамплиер. Он сидел на полу, точнее, стоял на коленях, опираясь руками в землю. Неудивительно, что собака, подбежав, первым делом радостно лизнула его в лицо. - Я думал, его первым сожрали. Как там его зовут, погодите, ах, да, Булка. Ко мне! - Господин! Господин! Боже мой, господин, мой, что с вами?! - Джослин упал рядом с тамплиером на колени, и Булка воспринял это как приглашение, радостно облизав и оруженосца. - Все хорошо, Джослин. Откуда вы тут взялись? И почему собака… - храмовник говорил бессвязно, для того чтоб мало-мальски следить за речью, нужны были силы, но он чувствовал, как заливает его страшная усталость. Джослин, воспользовавшись моментом, перезарядил арбалет. - Хамон, скорее, помоги мне приподнять господина. Булка, за мной!!! - оруженосец подхватил Сен Клера с одной стороны, Хамон с другой. Колени тамплиера подгибались, но он шел, стараясь если уж не помогать, то хотя бы не мешать своим спасителям. Сзади громко взвыло, Джослин на минуту отпустил хозяина, резко повернулся и выстрелом в голову уложил тварь. - Давайте, господин, тут не очень далеко, нам нужно попасть в одну из угловых башен! Храмовник кивнул, не слишком понимая, что происходит. Он бездумно следил за радостным бубликом собачьего хвоста. Этого уродца барон купил за большие деньги аж в Уэльсе, куда ездил по делам. Собака оказалась очень смышленой По словам де Макона, она умела прекрасно загонять скот, понимала команды едва ли не с полуслова и была передана хозяину. К моменту прибытия друзей барона в замок, собачка порядком наскучила прихотливому здоровяку. Но в псарне он ее не держал, понимая, что обычные волкодавы просто разорвут беднягу. Поэтому Булке отводилось какое-то особое помещение, был даже слуга, которого к нему приставили. Друзья втихомолку смеялись, как над собакой так и над ее хозяином, который потратил на уход и содержание массу денег, но барон был слишком самовлюблен, чтоб обращать на это внимание. Неровным и косым ходом беглецы добрались-таки до той самой угловой башни, о которой говорил оруженосец. С храмовника градом лил пот, он уже мало что видел и думал только о том, чтоб не уронить меч. Твари дышали им в спины, но их было всего штуки три - по сравнению с той толпой,что преследовала их в прошлые разы, стоило им только высунуть носы из убежища - это было совсем немного. - Господин, - из полузабытья Сен Клера вырвал голос Джослина, - тут ступеньки, осторожнее. Давай, Хамон, скорее. Булка, за мной. Тихо, хорошая собака, тихо! - пёс радостно лаял, пока оруженосец, отпустив хозяина, возился с большим засовом, которым он запер за ними дверь. Даже закрытая, дверь производила впечатление хлипкой, но, как выяснилась, была не единственной. Поднявшись по узкой винтовой лестнице, (Сен Клер опирался на стену и на шута), примерно до высоты третьего этажа, они остановились перед тяжёлой, явно дубовой дверью, обитой железом. Джослин нетерпеливо постучал, выбивая какой-то особый ритм, вот только затуманенное болезнью сознание тамплиера уже воспринимало реальность, как сон. Несколько минут спустя оруженосец повторил свой стук. Шум снизу указывал на то, что первая дверь вот-вот не выдержит. - Черт вас дери, сожри вас твари, откройте!! - исступлённо заорал Джослин, не стесняясь в выражениях. - Я тут не один, дьявол бы вас… - щёлкнул замок, послышался шум отодвигаемого засова, и дверь мало-помалу отворилась. Храмовник, которого буквально внесли внутрь шут и оруженосец, мало что успел рассмотреть, так как с исключительным чувством времени лишился-таки сознания, ничком упав почти что на пороге.