Бескрылый

Стук каблуков о мраморный пол напоминал барабанную дробь, похожую на ту, что звучит перед казнью. Тяжёлые шаги мужчины становились всё громче и нагоняли панику, заставляя жмурить глаза в преддверии своего часа. Бедному ангелу, опустившемуся на колени, ничего не оставалось, кроме как ждать посланника самого Господа и пытаться утихомирить дрожь в юном теле. Тёмные локоны, обрамляющие его бледное лицо, упали на глаза, скрывая от внимательного взгляда трепет длинных ресниц. Ангел, сжимая в ладонях своё белое одеяние, замер, когда двери огромного размера величественно распахнулись перед посланником. Всё его нутро содрогнулось в неминуемом страхе. Он не боялся своего конца, потому что прекрасно знал, что смерть не страшна. Она — начало новой жизни, — этому знанию его учили наставники, они же и сказали, что следующей жизни достоин тот, чья душа чиста и невинна. Так почему же это дитя Господа льёт хрустальные слёзы? Посланник замирает, увидев столь необычное явление. Ангелам незнакомы чувства, они не умеют злиться или радоваться. Всякие эмоции им чужды, а этот утирает лицо шёлковым рукавом и смотрит совершенно растерянно — сам не знает причину своего странного состояния, оттого и боится, что сотворил нечто ужасное, протянув руку тому, кому должен был противостоять. Но помыслы его не очернены, как и хрупкая душа, которая должна этой ночью выпорхнуть из тела и переродиться. Юнги медленно подходит ближе и опускает ладонь на плечо ангела, как бы заверяя, что бояться ему нечего. Главное — быть честным в час суда, и тогда процедура пройдёт безболезненно. Большие заплаканные глаза вдруг обращаются на него. Они чистые и… живые. Столько искренних эмоций прячется во взгляде этого дитя, что посланник не может пошевельнуться. Разве так бывает? Чтобы сама душа оплакивала чужую, умоляя пощадить? Ангел тянет к нему руки, цепляясь дрожащими пальцами за чёрный плащ. Молит проникновенным взглядом спасти невинного и сам готов погибнуть, лишь бы его человек избавился от страданий. Он не в силах спасти заблудшую душу, и Юнги ему, к сожалению, ничем не может помочь. Его дело — выполнить уготованное. Поэтому он оборачивается, подзывая к себе помощника, и просит подготовить всё необходимое. Ничего уже не исправишь. Человек сделал свой выбор, даже не подозревая о том, что своим решением обрёк ангела-хранителя на скорую погибель. — Прошу… Позволь ему жить. Он ещё совсем ребёнок. — Ангел мечется на холодном полу, вертит головой, до последнего упрашивая помочь ему, но посланник Господа непреклонен. Поджав губы, Юнги выполняет свою работу молча. Острый клинок блестит в его сжатой ладони, а руки, обтянутые кожаными перчатками, едва заметно дрожат. Ещё никогда он не чувствовал сожаления так явно. Обычно в последние минуты жизни он утешает ангелов, нередко успокаивает, не встречая должного сопротивления, ведь те не испытывают страха перед участью. А сегодня с тяжёлым сердцем кивает помощнику, чтобы тот подошёл и схватил дитя за плечи. Ангел вырывается из цепкой хватки, воет диким зверем, скидывая с себя чужие руки. Прикоснуться не позволяет, но и бороться долго не может. Силы постепенно покидают ослабевшее тело. Ангел словно засыпает на мгновение, принимая уготованную участь. Юнги, закончив молиться, встаёт за спину и вздыхает с облегчением, надеясь на то, что сопротивления больше не последует. — Можешь отпускать. Дальше я сам, — обращаясь к помощнику, говорит он. Левая ладонь плавно опускается на плечо, а правая крепче сжимает рукоять клинка. Посланник делает глубокий вдох, прежде чем начать процедуру. — Дитя Господа, — обращается ровным голосом, поднимая голову наверх и прикрывая глаза, — тот, кому предначертано оберегать род людской и наставлять на путь истинный, яви моему взору свои крылья, чтобы я, покорный слуга верховного Хранителя, забрал то, что досталось тебе по воле Божьей. Прими мои благие намерения и покайся в грехах, если они были сотворены. А если душа твоя чиста, то предайся смирению. — Он проводит ребром ладони по спине и поднимается с пола, делая широкие шаги назад. Глаза приходится закрыть, ведь белое свечение, исходящее от ангела, ослепляет. Молодой помощник по имени Чимин, впервые ставший свидетелем чего-то подобного, подносит руки к лицу, щурясь из-за яркости, и пытается вглядеться в происходящее. Увиденное поражает. В месте, где мгновение назад ничего не было, появляются мощные белые крылья, которые расправляются в стороны. Чимин открывает рот, не в силах оторвать взгляда от красоты столь прекрасного создания. Налюбоваться не хватает времени. Юнги подходит к ангелу и, крепко обхватив одно крыло, не медлит, приступая к работе. Острый клинок вонзается прямо в кожу, отчего ангел крупно вздрагивает и распахивает глаза. Помощник уже готовится подбежать и схватить его за плечи, как делал это недавно, но необходимости в этом нет. Дитя Господа складывает руки перед собой и смыкает губы, принимая своё наказание. Только вот стерпеть адскую боль у него не получается. По обнажённой спине скатываются крупные капли крови; звонкий хруст костей режет слух. Чимин, стоя возле стены, опускает голову, чтобы не видеть лицо, искажённое от страданий. — Закрой уши, — советует ему Юнги, стараясь сделать всё быстро. Он закрывает уши и глаза, но легче не становится. Истошные крики ангела задевают всё живое, заставляя сердце сжаться. С трудом Чимин поднимает веки и бросает взгляд в сторону беснующегося ангела. Он видит нечто удивительное, неподвластное всем известным правилам и знаниям. Ангел вырывается, мотая головой и срывая голос, и причина такого поведения далеко не в том, что боль невыносима. — Пусти! Пусти меня к нему! Я хочу к нему! — В ушах звенит от душераздирающего крика. И что же это, если не отчаяние? Словно в бреду тот мечется, падает на колени и ползёт вперёд, к открытому окну, но клинок, рассекающий его кожу и отделяющий белоснежные крылья, вонзается в спину снова и снова. Юнги давит свободной рукой на его шею, стараясь утихомирить, но всё без толку. Давно бы облегчил участь, но не может нарушить правила — ангел должен оставаться в сознании до самого конца, ведь это его расплата, наказание за то, что не уберёг своего человека, к которому так просится, чтобы разделить его последние минуты жизни. Чимин зажимает рот ладонью и заставляет себя смотреть. В конце концов, чужой голос стихает, а руки слабеют. Ангел падает грудью на мраморный пол, отныне не чувствуя крыльев за спиной. Лежит в собственной луже крови и совсем не двигается, но ещё дышит. Юнги встаёт с колен и взмахивает рукой, отдавая приказ привести всё в порядок. Влага, собравшаяся в складках на лбу и над верхней губой, блестит в лунном свете. Он смотрит на изуродованное тело и впервые за свою долгую жизнь жалеет, что отобрал смысл чужого существования. Одно дело — лишать крыльев тех, кто обрёл смирение, а другое — чувствовать, как хрупкое тело дрожит в руках. Этот ангел отличается от всех остальных. Он… он чем-то напоминает настоящего человека, и это действительно пугает. Так не должно быть. На что способно это невинное дитя? Отстранённость на лице Юнги пугает молодого помощника. Закончив со своей работой, Чимин гулко сглатывает, нарушая воцарившуюся тишину. — Почему он кричал? — спрашивает, потому что удивлён до глубины души. Юнги снимает свои перчатки, запачканные кровью, и отвечает не сразу. Пребывая в своих мыслях, он думает о том, что эта ночь останется в его памяти навечно. Не совершил ли он ошибку, забрав белые крылья? Смотря на полуживое тело, он начинает сомневаться в содеянном, — подобного никогда не случалось. В любом случае он подчиняется воле всевышних. От него ничего не зависит. — Для ангела с отрезанными крыльями этот день самый несчастный и радостный одновременно. — Почему? — Потому что это единственная возможность увидеться со своим человеком, — с грустью в голосе объясняет Юнги, а затем, убрав перчатки в карман длинного плаща, разворачивается к двери и уходит. Его работа на сегодня закончена. Когда стук каблуков растворяется в коридоре, на полу уже никого нет — чужая душа, обретя долгожданную свободу, отправилась искать другую.