С персиком?
Или, быть может,Без всего?
Он стоял у витрин магазина уже пятнадцать минут. Его взгляд метался между полок от одной баночки к другой, названия на этикетках пробуждали вкусовые рецепторы ещё не до конца проснувшегося профессора. В какой-то момент ему и вовсе перехотелось покупать йогурт и тратить деньги, однако желудочный спазм заявил о себе, лишний раз напомнив хозяину, кто распоряжается утренним рационом. С вишней? Тишина. С персиком? Молчание. Без всего. Пожалуй, пару. – Девяносто четыре рубля, – безразлично произнесла кассир, протянув руку в ожидании купюры. Сергей Глебович по обычаю встряхнул кошельком и набрал в ладонь монет по десять рублей. – Ещё четыре, – безразличие сменилось злобой. – Мужчина, вы в школе учились?! Профессор снова прильнул к кошельку и нашёл две монеты. – Всё! Господи, вот чудо! Опавшие листья под ногами чавкали грязью с обочины тротуара. Он возвращался домой, медленно ступая по едва сухим островкам асфальта, затем снова уходил на обочину, когда на дороге встречались ямы и лужи. Профессор задавал себе вопросы и тут же получал на них ответы. Почему? Да потому. Зачем? За тем. Прошлое могут безболезненно вспоминать лишь покойники, а живым вполне хватает и сегодня. Оно грустное, мерзкое, и почти ничем не отличающееся от настоящего. Вот только вкус йогурта, всё же, меняется. Сегодня вторник, а значит, совсем скоро, приблизительно в десять утра, из квартир пятиэтажек побегут врачи. С оранжевыми чемоданами, сумками, в белых халатах и синих костюмах – это не имело смысла. Каждый второй день на неделе они уходят из дома до пятницы, посвящая себя помощи нуждающимся. По подсчетам Сергея Глебовича, здесь проживают порядка четырёхсот врачей, из которых сто восемь – хирурги, двести двадцать три терапевта и оставшиеся шестьдесят девять – психиатры. Домофон пищит короткой мелодией, после чего все двери синхронно открываются, обнажая строевые колонны марширующих в больницу докторов. Как и всегда, они идут с высоко поднятыми головами и не обращают внимания на наблюдающего за ними профессора. Он любезно пропустил отстающего от строя медбрата и поднялся на свой этаж, по привычке загремев ключами в руках. – Интересные люди! – Профессор надел домашние тапочки и зашаркал в зал. – Больных полдома, а они здоровых бегут лечить. – Дураки, что с них взять? – ответил сидящий в кресле парень с головой воробья. – Ой, Лебедев, у тебя все виноваты... Он тасовал колоду карт, иногда прерывался и клевал с лакированного стола очищенные подсолнечные семечки. Бросок, и давно зажаренной в масле, почти отсыревшей растительности составил компанию бубновый валет. – Перова придёт сегодня, или у неё опять бал дают? – Сергей Глебович сел на диван и зашелестел газетой. Очередной бросок пернатого, пустая карта. – Валет выпал, а Перовой не видать! – задорно протянул Лебедев. – Глебыч, сегодня я твой гость, забыл? – Да к Фирсову мне это помнить? – Вот с ним и будешь чертыхаться, а я птица гордая, рогов не ношу, летаю! Пуговица на его клетчатом жилете отскочила в хрустальную вазу, обнажив пушистое брюхо. Руки покрылись темно–коричневыми перьями, а ноги срослись в закореневшие лапы. Лебедев взмахнул крыльями и с легкостью маневрировал между диваном и столиком, приземлившись рядом с пакетом в прихожей: – Чего в холодильник не убрал, Глебыч? Пропадут ведь! Что-то причитая себе под нос, профессор недовольно поднялся и отложил газету в сторону. Он бросил йогурты на первую же полку и с фальшивой улыбкой вернулся в комнату. – Не ломай комедию, профессура! – дразнил Лебедев. – Прекрасно знаешь, что мы в твоём доме не за хер собачий выступаем. Врач по башке надаёт, наставит колёса пить и тю–тю, плакали твои друзья! Да ладно мы, о матери бы позаботился, вон, бедная, ноет! Сергей хотел высказать пернатому всё, о чем только думает, но упоминание матери заставило его промолчать. Она, как и всегда, лежала в спальне и тихо считала от одного до тридцати. Бинты на колене изрядно испачкались, однако как бы профессор не старался их поменять, у него никогда не получалось обхватить ногу и сделать новую перевязку. – Двадцать семь, – сухие губы содрогались от медленных движений языка, – двадцать… девять? Раз, два… – Тридцать, мамочка. – Сергей не мог смотреть на неё без слёз. Борьба с неизвестной болезнью продолжалась на протяжении долгих лет, некогда весёлая и заботливая мама превратилась в иссохшую статую, которая повторяла одну и ту же комбинацию цифр. Звонить в скорую помощь – бесполезное занятие. «Нет машин, нет квалифицированных сотрудников», – так отвечает диспетчер, словно заученной по бумажке фразой. Профессор давно подозревал, что его с матерью пытаются выжить из квартиры, ведь для этого придумали целый спектакль с хорошо оплачиваемыми актёрами. Лебедев – всего лишь пешка, как Перова и Фирсов, кучка самоучек, проплачиваемых из кармана более значимых фигур. Они так же, как и Сергей Глебович, видели уходящих из дома «по делам» врачей, но предпочитали молчать и не отвечать на каверзные вопросы их гостеприимного друга. – Дай ей стакан воды, – цокнул Лебедев, добавив, – или мне опять тебе стол за окном показать? – Не надо никаких столов! – резко ответил профессор. – Будет время, ещё наиграетесь и в карты, и в домино. Уже руки трясутся от этого грохота. Так бы и двинуть костяшкой по рогам Фирсову, долбит как не в себя. – Явится, так и двинешь! А пока я за него, домино не люблю, преферанс обожаю! – серовато-коричневые глаза блеснули ярым желанием. – Может, партеечку, а?! Профессор прошёл на кухню мимо Лебедева, показательно задев его плечом. Он налил в гранёный стакан воды и поспешил вернуться в спальню, замечая на себе неодобрительный взгляд пернатого. – Пей, любименькая. С каждым глотком жилы на худой шее мамы натягивались с неистовой силой. Сын замечал её стремление к жизни, что помогало бороться с недугом и на какое-то время почувствовать важность своего бессмысленного существования. Вряд ли она помнила стоящего перед ней человека, который до сих пор надеялся услышать в бессвязном бреду своё имя. Серёжа, Серёженька. Профессор не слышал себя девять лет. – Да, Глебыч, плохи дела, – Лебедев похлопал по карманам жилета, не обнаружив там пачки любимых сигарет. – Совсем плохи. Ты, главное, не переживай. Тут не на одну раскуренную сигару дельце, н–да. Лиза, если не ошибаюсь, завтра придёт, или меня Фирсов попутал? – Завтра, – нехотя ответил Сергей Глебович. – Оно и славно! Будь другом, сходи в магазин за сигаретами, я пока за матерью твоей пригляжу. Посчитаем с ней до двадцати девяти, а если повезёт, и до тридцати, да, голубка? – Двадцать один! – профессор расценил это как согласие, поставил тапочки под пуфик в прихожей и накинул куртку. Его ожидал очередной выход в магазин, уже второй за день. Или двадцать восьмой? Вероятно, мама сбилась со счёта и начала сначала.