Сто шестнадцать месяцев назад

      Серое небо постепенно темнело, скрывая всё уходящий за горизонт тусклый шар. Из приоткрытого окна в палату доносился звук эвакуатора, плавное пищание и гул мотора убаюкивали Лизу, она почти сомкнула веки, как вновь поймала себя на важной мысли: во что бы то ни стало, не засыпать. Сон и смерть приобрели почти равное между собой значение, только в одном случае человек продолжает жизнь, а в другом, наоборот, навсегда прощается с ней и уплывает в неизвестные просторы. Она ничего не помнила, состояние скорее походило на быструю потерю сознания, тело ненадолго сковало, в груди не хватало воздуха. Проезжающие неподалёку автомобили освежили в памяти последнюю прогулку в парке, как проблемы пытались проникнуть через забор и погрузить безопасное место в пучину страданий. Сколько она лежит на правом боку? Час? Два? Время перестало нестись стремглав, теперь оно замедлилось и словно прекратило своё существование. В любой больнице, являясь пациентом, один час тянется целую вечность, если себя нечем занять. Лиза перевернулась на спину и устремила взгляд на дверь палаты. В коридоре то и дело слышались шаги медсестёр, вечером им предстояло раздать пациентам нужные лекарства, поставить капельницы и сделать прописанные врачами уколы. Она была рада видеть кого–угодно, кто откроет дверь и на мгновение избавит от скуки, кроме одного человека – мужа. Его позывы помощи и сострадания скорее являлись чувством вины и стыда за совершённые поступки после выпитой бутылки. Протрезвев, он осознавал содеянное, плакался и просил о прощении, совершенно не понимая о причинённой боли. После таких случаев Лиза получала иммунитет к синякам и ссадинам, чего нельзя было сказать о всё разрастающейся душевной дыре. Любая рана имеет свойство заживать, вскоре и от самого обширного кровоподтёка остаётся маленькое пятнышко, однако раны души никогда не заживают, лишь покрываются тонкой коркой. Когда Лиза вспоминала о пьяных приступах Павла, корка давала брешь и распускала по всему телу накопленный годами гной. Душевная боль превосходила физическую в несколько сотен раз по силе и погружала сознание в состояние безумной тревоги, которая с годами превращалась в полную апатию ко всему живому. Любимый человек показал истинную натуру, хорошо маскируемую и так легко разоблачающуюся обычным спиртом. Полгода после свадьбы Лиза провела в абсолютном блаженстве, она старалась понравится Павлу уже не как девушка на первом свидании, а как примерная и любящая жена. Она всегда дожидалась его с работы и встречала вкусным ужином, плавно перетекающим в страстную любовь. Взаимопонимание царило в их головах и было готово вырваться в любой тяжелый для них момент. Отношения казались обоим сказочными, словно описанными в волшебной книге. Любому волшебству суждено разбиться о серые реалии и впитаться в строчки сказок. Лиза пыталась переубедить себя, что всё наладиться, всё непременно изменится и уже завтра они заживут прежней жизнью. Эта «прежняя жизнь» длилась относительно недолго, вплоть до новой купленной бутылки водки. Любые надежды иссякли и больше не горят тем пламенем, что опаливало душу. Выжженная до земли цветочная поляна с горой чёрного пепелища навсегда осталась где–то в сердце, и редко отзывалась биением на внезапные позывы чувств Павла, которым суждено остаться принятыми извинениями за собственную ущербность.       Блуждающие тени в коридоре внезапно слились в одну большую, кто–то явно стоял у двери и решался войти в палату. В открывшемся проёме показалось хмурое лицо Павла. Он осторожно протиснулся внутрь и замер, когда увидел равнодушный настрой жены. Они молча смотрели друг на друга, Лиза не узнавала в госте своего мужа: он наконец побрился и распрощался с колючей щетиной, вымытые русые волосы переливались от лампы едва заметными, засохшими капельками геля для укладки. Павел держал одной рукой чёрный пакет, другой придерживал норовящий спасть с плеча больничный халат, рукава которого свободно болтались. Тишину нарушил его робкий, неуверенный голос.       – Здравствуй…       Она продолжала молчать, наблюдая за дальнейшими действиями мужа. Он закрыл дверь и медленно, словно чего–то боялся, сел на свободную соседнюю койку, так и не решаясь приблизиться к Лизе. Павел поставил пакет на пол и нервно потёр ладони, тяжело выдохнув через нос.       – Зачем ты пришёл? – тихо спросила Лиза, опустив глаза на перепачканные грязью ботинки в бахилах.       – На улице так вливало… – Павел заметил её переметнувшийся взгляд и попытался объясниться, как она перебила его и задала тот же вопрос.       – Зачем…       – Ты дорога мне, Лиза.       – Правда? – не сдержав нервный смех, покривилась она. – А я дура чего уже надумала, не поверишь.       Павел закусил щёку и покачивал головой, будто с чем–то соглашаясь у себя в голове. Он снова посмотрел на Лизу, прислонив кулак к губам.       – Тебе нечего сказать? – пощурилась она, – Наверное, думаешь, как было бы хорошо прийти сюда и увидеть две пустые койки, да?       – Перестань, прошу…       – Мне вдруг стало интересно, посещают ли твою пьяную голову мысли обо мне? Сейчас ты чувствуешь вину перед о мной, а когда в тебе ноль–пять спирта, ты думаешь о дорогих тебе людях? Ответь, только честно, я просто хочу услышать тебя.       – Я думаю в этот момент только об одном, – отвечал Павел через ком в горле, – ты забыла, почему я начал пить? До этого момента я не притрагивался к водке, и не притронулся бы вообще, если бы не узнал твой секретик…       – Каждый хранит секреты столько, сколько считает нужным, и выдает их тогда, когда приходит должное время.       – Вот как, – он отдалился от Лизы, – а знаешь, если бы у меня была возможность, я бы нажрался прямо здесь, при тебе, и всё ради того, чтобы ты увидела, как важно вовремя делиться тайнами с людьми. Но я не могу, место не позволяет. Ты сама привела себя сюда, а теперь и меня.       – Я не помню, и не хочу вспоминать. Ты пришел навестить меня? Убедился, что со мной всё в порядке, принёс пакет, наверное, с гостинцами. Молодец, позаботился, хоть раз… ты можешь возвращаться домой, надеюсь и я скоро вернусь, а может и нет, может этим человеком будет другой, не имеющий со мной ничего общего.       – Думаешь ты в обычной больнице? – хмыкнул Павел. – А ты выходила в коридор? Там очень интересно, одна женщина бродит вдоль стены и рисует по ней пальцем, а потом вдруг останавливается, тихо хохочет и продолжает чертить невидимую линию. Лиза, ты в психушке. В психушке…       Лиза догадалась об этом несколько часов назад, ещё до появления Павла. После очередной капельницы медсестра оставила дверь открытой, из коридора доносились несвязные и неразборчивые мычания. Не представляющие опасности душевнобольные имели право гулять по больнице. Они слонялись из угла в угол и смотрели в себя, их взгляд подолгу фокусировался на одном предмете, а сами пациенты что–то шептали себе под нос.       – Я знаю, – отвечала она, – но мне нисколько не страшно. Всё, что могло произойти со мной, уже произошло. Вся жизнь сплошной мрак. Встретившись с тобой, я подумала, что всем бедам суждено остаться позади, ведь теперь меня ждёт счастье. Глупая. Глупая!       – Я думал о том же, счастье, все дела, но уже ничего не изменить. Я сижу, как та бабка из сказки про золотую рыбку, но не с разбитым корытом, а с погасшими надеждами. Поверь, это страшнее.       – Ты говоришь об этом мне?! – Лиза привстала и опёрлась на локоть. – Я не могу поставить свою голову тебе, но если бы так можно было сделать, ты бы посмотрел на мир моими глазами и не захотел бы жить. Паш, ты изменился до неузнаваемости, а прошло всего ничего… что мне ждать дальше?       – Дальше? – переспросил он. – Ты надеялась на «дальше», когда резала себя? Или после пары капельниц тебе вдруг пришло осознание и желание жить? Знаешь, что я ощущал, когда забежал в спальню и увидел кровавое болото, в котором лежало твоё побледневшее тело? Я чувствовал ужас, но не за тебя. Скорее, за себя. Кто полюбит пропитого алкаша с таким «клеймом»? А ведь ты меня полюбила, когда я даже не думал о выпивке.       – Какая же ты мразь! – Лиза сдерживала в себе бурлящий гнев, ответив совершенно холодно и спокойно. – Можешь забрать свой вонючий пакет и проваливать отсюда на все четыре стороны.       – Я никуда не уйду, пока не выясню, кто из нас бо́льшая мразь, – он подтянул к себе пакет и раскрыл его за ручки, чем–то зашуршав внутри, – а пока, мы можем попить чай с твоими любимыми сладостями.       Павел достал из пакета упаковку овсяного печенья. Лиза больше не могла сдерживать эмоций, она в ярости выхватила у него пачку из рук и швырнула её в стену со всей силой, что была в ней в тот момент. Из прорвавшейся упаковки по полу разлетелись крошки и маленькие кусочки печенья, без которого не происходило чаепития дождливыми вечерами. Пряная выпечка стала омерзительной за пару секунд, как и сидящий рядом человек.       – Уходи! – кричала Лиза. – Уходи из моей жизни! Уходи! Ненавижу!       – Тише, тише! – от испуга он навалился на неё и закрыл рот ладонью, бахилы едва коснулись босых ног Лизы. – Что ты истеришь, как припадочная?! Я к тебе со всей душой после всего, а ты… просто забыла такое… дурёха, я всё ещё люблю тебя, а как ты себя ведёшь?!       Павел продолжал удерживать Лизу, свободной рукой расстегнул ширинку и потянулся к бляшке ремня, резким движением стянув с бёдер джинсы. Он приподнял больничную сорочку Лизы и впился губами в шею, пытаясь не реагировать на тщетные попытки сопротивления.       – Давай же, впусти меня, ты же веришь, что я мразь! Способна ли мразь так любить?!       Его покрытый венами член вошел в Лизу быстро, она плакала не от боли, понимание присутствия в себе нелюбимого человека скатывалось слезами на белую простыню. Пылкое дыхание, вперемешку с запахом кофе, осталось на шее влажными следами. Павла заводила её беспомощность, безумный взгляд и сумасшедший темп отпечатались в сознании жертвы, что пыталась представить от безвыходности обычную ночь с мужем, и почувствовать долю наслаждения только для того, чтобы затмить видения сумасшествия. Она пыталась вытеснить из себя ту заразу, которая была готова плюнуть смертельным ядом. Павел начал втягивать воздух сквозь зубы и наращивать темп, даже не думая остановиться. Металлическая, старая койка скрипела не достаточно громко, чтобы затмить за закрытой дверью смех душевнобольных и привести на помощь кого–либо из персонала. Все процедуры на сегодня были закончены, помочь уже никто не мог. Лиза попыталась убрать ото рта руку, как получила ей по щеке. Все накопленные силы сопротивляться ушли на мощный бросок овсяного печенья в стену, ей оставалось покорно лежать под гнетом вспотевшего тела. Она не думала ни о чём, мысли о подмене или настоящем муже ушли вглубь разума и облачили потаённые сомнения.       – Какая же ты красивая, – он наклонился над её волосами с особым вожделением, – как же я хочу владеть тобой! Ты моя, только моя…       Лиза скользила по матрасу, перестав проявлять какое–либо сопротивление. Он жадно впивался в подбородок, затем ненадолго отдалялся и с охотой смотрел на неё, возбуждаясь ещё сильнее. Павел закатил глаза и вздохнул, последствия бурного оргазма ударили струёй и растеклись внутри Лизы.       – Вот так я тебя люблю, дурёха! – он снова упал на неё и провёл языком вдоль груди. – Знаю, что всё бесполезно, зато ты будешь знать, насколько крепки мои чувства к тебе.       Лиза бессильно плакала, она не могла закричать, лишь неподвижно смотрела за Павлом, как он надевал джинсы и звенел бляшкой ремня.       – Мне пошли на уступки, что я сам врач, и пропустили к тебе на пять минут. Доктор сказал, ты тут максимум недели на две, таких отважных самоубийц тьма, но тебя на ноги поставят быстро. Там в пакете пару книг тебе положил, блокнот с карандашами, может покалякаешь на досуге что–нибудь. Ты, главное, не скучай. Скоро домой, ко мне!       Павел поднял разорванную упаковку с пола и положил её обратно в пакет. Он присел перед Лизой и облокотился на кровать, заботливо вытирая слёзы пальцем:       – Ну чего ты плачешь? Тебе же всегда нравились мои габариты. Я старался быть нежным, разве ты не заметила?       – Паша, – шептала она в ответ, смотря на побеленный потолок. В плохо промазанных местах она видела лицо зовущего к себе двойника. – Я вернусь домой, к тебе, только к тебе. Я больше не пойду к профессору, я его ненавижу, я люблю только тебя. Только тебя…       – Пусть встреча останется маленьким секретом для нас двоих, – мило улыбнулся Павел, – Ты ведь таила от меня секреты и побольше… я приду к тебе на этой неделе, не скучай по мне...       Дверь закрылась, последним звуком был скрежет повидавшей время защёлки. Превозмогая боль, Лиза осторожно потянулась в пакет рукой и нащупала там отломленную половинку печенья. Она странно смотрела на неё под разными углами, вращая ладонью и пытаясь найти на ней хоть малейший смысл существования. Лиза надломила овсянку и оставила от неё острую и твёрдую четвертинку, которой она попыталась порезать здоровую руку. Слабый взмах оставил на коже едва заметную царапину, крошки посыпались по запястью на одеяло.       – Доченька… – голоса родителей прозвучали в голове в унисон.       Она разжала кисть и выронила осколок печенья на пол. Сон настиг её быстрее смерти, она сомкнула веки с мыслью о том, что обязательно проснётся на следующее утро. Лиза заснула.