Сто шестнадцать месяцев назад

      Всё мерцало, всё переливалось, обтекало и капало. Так ведёт себя тушь, так повела себя и Лиза. Она стучала в дверь восемьдесят восьмой квартиры, как это когда–то делала Дарья. Тук. Тук–тук. И ещё раз, трижды. Тук. На пороге показалась подруга в тёмной мантии с капюшоном и поблескивающим от лампы на площадке подъезда кулоном. Алый камень, а именно множество его граней, поразило Лизу красотой и будто отключило тело, если бы существовал специальный рубильник. Она шагнула в квартиру и почувствовала, как Дарья подталкивает её в спину к кухне.       – Он знал, что ты придёшь! – шептала она, всё подталкивая Лизу.       Бдительность была усыплена, её тянули одновременно тысячи невидимых нитей, привязавшихся узелками к каждой клетке тела.       – Даша, – она звала подругу, хотела повернуть голову и посмотреть ей в глаза, но не могла. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги. – Даша!       За столом, всё с той же замызганной скатертью, с кружкой чая в руках сидел Арсений. Он делал осторожные глотки, явно боясь обжечься, смотрел на Лизу исподлобья и в перерывах между чаепитием злобно ухмылялся. По одному его взгляду можно было понять, что беглая мышь попала в ловушку, в самые лапы прожорливого кота.       – Так ты тоже с ними? – обмякла Лиза, пытаясь сопротивляться рукам Дарьи, что давили ей на плечи и приказывали сесть.       – С самого начала, Лизух, – улыбка предателя блеснула на лице, – с самого начала!       Тьма подобралась незаметно, застала врасплох и дала мощную оплеуху, от которой придётся ещё долго приходить в себя.       – Вот и ты, Лиза, – поставив кружку на стол, обратился Арсений, – как на ладони. С какой стороны не посмотришь – такой же и будешь, пустой и безынтересной. А мы все многогранны, с вековой историей, со смыслом к жизни. Ты выросла телом, но не мозгами. Порой мыслишь, как девочка, чуть что – сразу в слёзы. Пожалейте меня, я же такая несчастная, я же такая немощная. Это жизнь, она никаких исключений делать не будет. Все хлебнут дерьма, кто–то больше, кто–то меньше. Справедливости нет, есть ведро и черпак. Приятного аппетита.       – Все мои разговоры в психушке для тебя прошли мимо, – Дарья томно вздохнула и покачала головой, – как жаль, как жаль. Ты до сих пор не понимаешь, как мы все здесь для тебя существуем. Как же ты…       Открывшаяся дверь в спальню прервала её речь. Оттуда вышел Лебедев, он тихо хохотал и оттирал кровь с рук грязной тряпкой:       – Ничего не боится, кобыла. Последний клок волос выдрал, взвизгнула и молчит. Тут нужно что–то повнушительнее.       За ним из спальни показалась Перова, она держала в левой руке небольшой чемоданчик с наклейкой «пытательное».       – Надо же, кто к нам пожаловал! – она сделала реверанс Лизе. – Неужели реальность перестала быть реальной?       – Да чего ты говоришь с ней, – всё оттирал кровь Лебедев, – мы же с тобой для неё призраки, глюки, нет нас с тобой!       – Чего глазки забегали, Лиза? – Перова поставила чемоданчик на пол и шире открыла дверь. – Не захочешь быть с нами в команде, будешь вот такой...       Она показывала на трясущуюся лысую женщину в кресле, луна освещала уцелевший глаз, опустившийся на изрезанные, кровоточащие руки. Жертва лап Носухоротова и его приспешников пыталась что–то мычать, дёргала пальцами и старалась их выгнуть. За ней, на подоконнике, лежала чёрная шляпа с широкими полями.       – И сказать нечего, да? – подошел к Лизе Лебедев. – Ты посмотри, пощупай нас, если не веришь. Настоящие мы, люди! Не воробьи, не покойники, не черти. Маскарад это, розыгрыш! Вместе учились, вместе в столовую ходили, вместе на парах сидели. Или не помнишь?!       – Помню, – голос Лизы дрожал.       – Помнит, – Перова подняла бровь, – конечно помнит. Друзей не забывают, правда? Не вижу блеска в глазах. Правда или нет?!       – Правда.       – Лжёшь!       Перова повалила Лизу на пол и села ей на ноги, уменьшая любые шансы на побег. Она достала из чемодана пилу для костей и опустила её на руку Лизы. Пара миллиметров отделяла безумные мысли от воплощения их в сумасшедшую, невероятную, но всё же реальность.       – Где профессор?! – наклонилась над ней Перова. – Посмеешь тянуть с ответом, лишишься своих рисовальных принадлежностей. В зубах будешь карандаш держать, мне фиолетово.       – Я не знаю, не знаю! – задыхалась от крика Лиза.       – А если подумать? – охнул Лебедев, присаживаясь на корточки.       Арсений и Дарья молча лицезрели развернувшееся под столом преставление с неизвестным финалом. Прольётся кровь или нет – всё зависело от ответов гвоздя программы.       – Смотри! – Перова показывала на шрамы. – А поле уже вспахано! Так значит тебе не привыкать, да? А ну–ка…       Лезвие пилы вошло под кожу со странным хрустом, сталь столкнулась с сухожилиями.       – Как по маслу! – засмеялся Лебедев, бросив тряпку на пол к хлынувшей крови. – Ты смотри, она чуть нажмёт и всё, рисовать точно не сможешь. Так что, отвечай лучше, мой добрый совет тебе. Бесплатный, прошу заметить.       – Я не знаю!       Лица перед глазами поплыли, цвета стали смазываться и превращаться в грязь. Лицо Арсения внезапно возникло над всеми, словно возвысившийся монолит, краски которого не переставали источать свет. Он был чем–то опечален, возможно, даже взволнован. Лиза видела теперь только его. Два человека из прошлого слились в единое целое и превратились в новое, заимствующего черты своих предшественников создание. Таким был он, Арсений Дмитриевич, молодой преподаватель социальной психологии в далёком прошлом, а поныне – правой рукой самого Носухоротова, образ которого виделся где–то далеко справа, будто солнце, медленно уходящее за горизонт. Его громкие шаги расходились эхом, в ушах одновременно стучали сотни клюк.       – Отойдите от неё, – слышался голос Михаила Альбертовича, – сейчас же!       Пятна расступились, повязка на его глазах сверкнула кровавыми вмятинами.       – О, Елизавета, прошу простить их за этот неудачный перфоманс!       Он протянул Лизе руку в надежде помочь ей встать. Предложение было принято, и пятна потянулись к выходу, прочь из кухни.       – Позвольте мне избавить вас от слабости, – Носухоротов провёл по воздуху пальцем, кровь взмыла с пола и собралась в длинную извивающуюся нить. Она достигла пореза, с каждым её проникновением внутрь Лиза всё слабее слышала шум в ушах, а тело наполнялось потерянной силой. – За это они будут наказаны, можете не сомневаться. Позвольте узнать, вы ведь пришли сюда с целью найти меня, верно?       – Я шла сюда к Дарье, – ответила Лиза.       – Это не имеет значения. Дарья, Арсений, троица – все они являются частью меня, как и вы, как и Сергей Глебович.       – Простите?       – Я есть истинное зло, Елизавета, – он обнажил мелкие зубы, – я есть во всём и каждом. Я незрим для людей, потому что живу внутри них. Я просыпаюсь вместе с ними, вместе с ними завтракаю и иду на работу, возвращаюсь домой, засыпаю. Вместе с ними люблю и ненавижу, смеюсь и плачу. Другими словами, живу эту повторяющуюся жизнь и умираю, раз за разом.       – Уже ничего не понимаю, – Лиза тёрла виски, – где реальность, а где вымысел.       – Не думайте об этом, друг мой. Мы оба знаем человека, который много думал. И что теперь? Отличает ли он реальность от выдумки? Боюсь, что нет. Я кажусь для него… вымыслом, бредом, который нужно унимать, а это крайне оскорбительно. Однако, он болен, и испытывать к нему ненависти я не имею права.       – Но почему я тоже вас вижу?       – Монета, Елизавета, всё дело в ней. Две стороны одной монеты, два отображения мира нашего мозга. Реальность и вымысел. Обыденное и фантастичное. Порядок и хаос.       Они вышли в коридор и оказались перед дверью той самой комнаты, откуда Арсений когда–то выносил алый халат.       – Помните, что находится за ней?       – Что угодно, – с хладнокровием произнесла Лиза.       – Да, именно! Настало время, Елизавета, когда вы можете переступить порог и пожелать всё, что вам угодно.       В прихожей раздался звонок. Носухоротов повернулся на звук и нахмурил лоб, вены на голове заметно проявились. Он кивнул Арсению и указал на дверь, тот прильнул к глазку, изучил гостя в подъезде и заскрежетал замками.       – А, Фирсов! – протянул Михаил Альбертович, пропуская запыхавшегося приспешника. – Где ты был?       – Пытался выследить нашего… – он замолчал, увидев рядом с Носухоротовым Лизу.       – Можешь говорить прямо, – успокаивал тот, – она и так всё прекрасно знает. Ну да ладно, есть какие–либо результаты?       Фирсов покачал головой по сторонам.       – Досадно, но ничего страшного. Сегодня мы его точно найдём, наш «туз в рукаве» перед вами. А пока, проведи воспитательную работу с Лебедевым и Перовой. Они сегодня чрезмерно самовольничали.       Носухоротов обхватил рукой плечи Лизы и повёл её в комнату. Стен в ней не оказалось, входная дверь открывалась в небесное полотно из звёзд, мерцание которых утопало в тёмной пустоте. Они шли, словно по полу, невидимая поверхность под ногами была крепкой и нерушимой.       – Этого не может быть! – воскликнула Лиза, любуясь светилами.       – Всё в этом мире очень даже может быть, – улыбался Михаил Альбертович. – Квартира Дарьи, квартира профессора, наконец, ваша квартира – все они абсолютно одинаковы в своём предназначении, вмещают в себе людей, их вещи, их мысли. Восемьдесят восьмая вселенная…       – Что?       – Нет–нет, ничего, – он улыбнулся ещё шире, – об этом вам не стоит беспокоиться. Я лишь хочу сказать, Елизавета, что у каждого человека, по крайней мере, на этой планете, есть своя определенная миссия, выполнив которую он ощущает блаженство, невообразимое спокойствие и умиротворение. Вы никогда не увидите поистине счастливых детей, сколькими бы благами их не одаривали родители. Настоящее счастье человек обретает уже будучи взрослым, когда поставленные перед собой цели достигаются самостоятельно, без чьей либо помощи, – Носухоротов наклонился к Лизе. – Вам не странно слышать подобные речи от истинного зла?       – Скорее непонятно. Но почему?       – О, Елизавета, в этом мире может произойти что–угодно! Зло может обратиться добром, а оно, в свою очередь, обернуться злом. Нет ни малейшего намёка на постоянство, время, подобно палачу, безжалостно машет золотой секирой в наших домах, в наших головах. Как вы могли заметить, я слеп, незрим для других…       – Но как я вижу вас?! – Лиза перебила его.       – Елизавета, у меня нет глаз, но я прекрасно вижу ВАС! Ваше удивление, ваш страх и безумие. А что видите вы? Старого мужчину под два с половиной метра ростом, с широким ртом, большим носом и одним ухом?! Это вы и видите, ничего более. Я незрим, – Михаил Альбертович вознёс руку к звёздам и сжал кулак, – я незрим! Я есть истинное зло, живущее во всём и каждом!       – Почему именно я? Почему профессор? Зачем?!       Носухоротов рассмеялся во всю сотню зубов, ноздри его стали подобны двум всепоглощающим свет пропастям. Повязка пропитывалась кровью, как если бы он плакал от прозвучавшей уморительной шутки. Он отдышался, смахнул с лысины проступившие капельки пота и снова посмотрел вниз, на Лизу.       – Мне жаль людей лишь потому, что их сознание ограничено. Нельзя прыгнуть выше собственной головы, нельзя, нельзя! Они так и будут бродить вокруг нависшей тарелки с кормом, словно несушки. Ждать, пока невиданная для них рука возьмёт горсть и рассыпет её на окруженное забором поле. Невозможно изучить всё созданное тысячелетиями за одну человеческую жизнь! Вы ходите по замкнутому кругу, стараетесь набить голову непостижимым и лишаетесь рассудка от невероятных объёмов информации.       – А вы? – упрекнула его Лиза. – Вы всё знаете!?       – Может быть потому, что я не человек?       Михаил Альбертович щёлкнул зубами и подвёл Лизу к краю звёздного полотна. Серебристая кайма отделяла пустоту от переливающегося света, поглощаемого непроглядной тьмой. На расколе двух материй возникло зелёное кресло.       – Прошу вас, – Носухоротов указал точно на него, – присаживайтесь.       Лиза опустилась в мягкую обивку и положила руки на подлокотники.       – Эту вещицу мне удалось раздобыть в центре вселенной, в восемьдесят восьмой квартире, – Михаил Альбертович начал гордо расхаживать вокруг кресла. – Знакомое место? Полагаю, что чересчур, о да! На вашем месте я бы не стал разбрасываться ключами от обители всего сущего…       – Откуда вы знаете?       – Я знаю всё и вся, Елизавета. Теперь. Видите ли, поиски центра вселенной оказались весьма утомительными, ведь мне приходилось паразитировать в людях. Представьте себе, я выбираю человека и поселяюсь внутри до конца его дней. Веками я искал смысл жизни, и, наконец, нашел!       – Вы поселились в профессоре, – начала догадываться Лиза, – нашли смысл, но зачем вы хотите избавиться от него? Ведь если умрет он, не станет и вас.       – Я найду другого человека. Злу необходима оболочка. Всё было бы так, только позвольте уточнить, Елизавета, что об уничтожении никто не заводил и речи! Я всего лишь хочу найти его и сохранить до того момента, как я постигну смысл жизни.       – Но вы же…       – Найти – ещё не значит постичь, Елизавета, – Носухоротов гладил обивку кресла, – на это уйдут декады, века. Мне нужно время. Не смотрите на меня так, да, да! Зло не может повлиять на время, не говоря уже о добре.       – Так, значит, вы не создавали вселенной?       – Эту? – Михаил Альбертович прищурился. – Нет, эту нет. Да и какой в этом смысл? Моей миссией является не создание, а созерцание.       – То есть, по вашему, я должна сказать вам, где находится профессор?       – Точное попадание! – вновь сверкнул зубами Носухоротов.       – Боюсь вас огорчить, но я действительно не знаю, где сейчас находится Сергей Глебович.       – Не бойтесь, меня вам вряд ли удастся огорчить. Да и потом, местоположение цели не является проблемой грандиозного масштаба. У вас есть для меня то, о чём вы даже не догадываетесь. Знаете, что это?       Лиза насторожилась.       – Ваш мозг, – продолжал Михаил Альбертович после непродолжительной паузы, – там есть вы и всё, что делает вас вами! Вы не видели содержимое чемоданчика Перовой?       – Нет.       – Среди прочих инструментов для пыток, у неё есть приспособление небывалой силы. Я имею в виду его непревзойдённое действие, сто процентный результат! «Разъединитель личности» о чём–нибудь вам говорит?       Лиза попыталась ответить на вопрос Носухоротова и ощутила страх: тело обмякало в кресле и стало неподатливым. Только сейчас она вспомнила слова профессора: ни при каких обстоятельствах нельзя садиться в зелёное кресло. Она совершила большую ошибку.       – Вот он, посмотрите!       Носухоротов достал из–за спины железные щипцы с двумя острыми иглами на концах. Рукоять их была перевязана пурпурной лентой.       – Принцип действия очень прост, – он крутил их в руках и смотрел под разными углами. – Они вставляются непосредственно в головной мозг человека, одним краем за левое полушарие, другим – за правое. Затем нужно лишь потянуть за рукоять в стороны и разодрать на две части то, что называется личностью. Вам страшно потерять себя в своём же теле, Елизавета?       Её ответом было непонятное мычание – единственное, что она могла сделать со стремительно покидающими её силами.       – Казалось бы, вы должны представлять для меня пустое место, ничто. Я мог бы с лёгкостью откусить вам голову или вырвать сердце, но, напротив, за столь короткое время я успел проникнуться к вам и вашему горю. Вас покалечили другие люди, и мне не хотелось бы поступать с вами также и уподобляться гневу примитивных созданий. Предлагаю вам следующее: вы покажете мне, где находится профессор, а я, в свою очередь, сделаю для вас и вашей семьи то, о чём вы, Елизавета, давно и в тайне ото всех мечтаете. Как я уже говорил, повернуть время вспять мне не удастся, вам придётся жить с тем прошлым, которое для вас создали другие, но я могу попытаться заглушить боль и вытащить из вас тьму. Я готов избавить вас от Тени раз и навсегда.       Носухоротов повернул кресло так, чтобы голова Лизы была обращена к тьме, а ноги – к звёздам. Он прислонился к макушке массивной ладонью и глубоко вдохнул через нос. Лиза почувствовала, как она летит над перевёрнутыми небесами и морями, не переставая держать в руках банку с рыбьей головой.       – Ты же не хотела отпускать меня! – булькал в рассоле рот карпа.       – Я отпускаю тебя в надёжные руки, – умиротворённо отвечала Лиза, – ты больше, чем бог!       Лиза не видела, что делал Носухоротов, она принимала неизбежное. Затылок будто разошёлся по шву, а дальше, как по молнии, вверх до самой макушки. Холодная сталь коснулась где–то слева, перед глазами, точно в ряд, возникли животные и люди. Хрюнтик и хромая собака лежали у ног трёх человек. Два мальчика переговаривались друг с другом шёпотом и иногда поглядывали на старика, стоявшего между ними. Он курил папиросу и выдыхал дым вверх к белому, как снег, потолку. Теперь сталь коснулась где–то справа, всех животных и людей обволокла тушь. Брызгами она разлеталась на чёрные, как уголь, стены; втягивала в себя всё живое и растворяла в непроглядной гуще. Потолки пробивали стены вширь и растягивались вдаль. Стены пробивали потолок и вытягивались ввысь. Лиза наблюдала за тем, как перед ней стремительно росло шахматное поле с двумя застывшими в атаке королевами.       – Великая! – кричала пролетающая над полем Лиза. – D4!       Художница получила приказ действовать, она сломала карандашом лыжную палку и пронзила Тень острием грифеля. Тёмная фигура захрипела и изогнулась, она будто таяла и медленно оседала на чёрную клетку. Щипцы сомкнулись, тёмный сгусток прилип к их острым концам, извивался и пружинил, не желая прощаться со своим создателем.       – Не хочу, не хочу! – вопил комок туши. – Дай конфеток, да хоть карамелек, ну пожалуйста–а–а!       От напряжения Лиза потянулась за инструментом и отпрянула назад, когда щипцы разомкнулись. Она бессильно склонила голову к подлокотнику и едва не потеряла сознание, если бы Носухоротов не поспешил к ней и не перетянул кресло на сторону звёзд. Лиза смотрела вслед улетающему во тьму сгустку и чувствовала, как звёзды щекотали её босые ноги. Нагромождённое кресло тянулось под гнётом Носухоротова и царапало небесное полотно старыми деревянными ножками.       – Небеса можно починить, – спокойно говорил он, – отныне всем будет славно. Ох, Зинаида, не стоило тебе укрывать такой ценный бриллиант. Ты ответишь за своё предательство…       – Всё… кончено? – обессилевши, спрашивала Лиза.       – Почти, почти, Елизавета. – Михаил Альбертович застопорился, одна яркая звезда не желала отпускать ножку кресла, и он дёрнул всю махину на себя, безжалостно раздавив её. – Я верну вас домой. В вашу квартиру. К вашим мыслям.