Сто шестнадцать месяцев назад

      Шутники не объявлялись. Несколько часов в день профессор по–прежнему тратил на просмотр жизни – как за окном, так и по телевизору. Не намекающие на патрули циркачей небо и земля существовали так же, как и всегда. Будто здоровый пациент, дыхание которого было стабильным, пульс прослеживался без каких–либо затруднений, а голову распирало от ясности и стремления жить. Люди вели себя вполне обыденно: не поднимали головы, когда из шторы выглядывал Сергей Глебович; не колдовали на крыльце подъезда и уж тем более не жонглировали градусниками. Самые обычные, они вечно куда–то спешили, торопились и едва не летели по воздуху. Прыгали в машины, полагались на своих двоих, и все до единого объезжали и обходили подмороженные лужи на земле. В их представлении они были угрозой для обуви и причиной плохого настроения, как троица для профессора. Пока они притаились, Сергей Глебович беспрепятственно придавался своему любимому занятию – он рассуждал.       Утром пятого ноября профессор проводил время за пересчётом вселенных, по нескольку раз загибал пальцы и едва не кланялся в колени от одобрительных кивков самому себе. Особенно ему нравилась восемьдесят восьмая – вселенная Дома, на которую посягнула шайка преступников. Он мог лишь догадываться о том, что сейчас происходило в квартире. Сергей Глебович представлял себе ванную комнату, как пристанище металлических клеток, где содержались несогласные с решениями Лебедева воробьи. Спальню, вероятно, переоборудовали в холодный лунный зал с одним роялем, а из кухни вынесли газовую плиту и задвинули на её место вмещающий несколько грешников котёл. Профессор попытался изобразить на бумаге воспроизводимые его, и только его мозгом картины. Он нарисовал пару квадратов, растянувшихся от зрителя в гущу бумаги. Коридор. На указание деталей вроде зеркала или тумбы, профессор решил не тратить драгоценных сил, которых он изрядно подрастерял за последние перепалки с троицей и их предводителем. Сергей Глебович не заострял внимания на отражении в зеркале только потому, что там мелькал дряхлый, не похожий на него мужчина. Чуть ссутулившийся, с больными коленями и сомкнутыми за спиной руками, в мыслительной позе, незнакомец расхаживал по комнате. «Рухлядь!» – прогремело недавно в зале и забродило вновь. Ругательство подогрело внутри него кровь и тапочки зашаркали громче, с не истощаемой, трепещущей силой любознательного ребёнка.       Тетрадь с поиском смысла жизни снова приобрела смысл. Записи не казались тарабарщиной, многие детали, как дыры в книжных полках, заполнились чудесными экземплярами и возродили в профессоре чувство ностальгии, как он сидел в своём некогда защищённом убежище, восемьдесят восьмой вселенной, и вне зависимости от времени, искал начало всего. Внешне он не походил на того себя, до которого ему нынешнему уже никогда не добраться, но даже из сгорбившегося мужчины, порой, исходил детский, непринуждённый смех.       – Иди завтракать! – послышался забытый, необычайной красоты голос из кухни. Его звала Афродита.       На тарелке бледно–жёлтым плевком расплылось остофирсевшее картофельное пюре и куриная котлета. Питание от богини по неизвестным причинам давно не менялось, однако, каждый раз сохраняло отменный вкус и домашние изыски.       – Опять?! – профессор отклонился от тарелки и развёл руками.       – Ешь давай, сейчас ещё чай сделаю.       – Макарон бы хоть сварила, – он мечтательно проскользил взглядом по крыше соседнего дома, – уже успел соскучиться по ним. А как интересно, а?! Раньше от макарон воротило, а теперь от картошки.       Афродита странно покосилась на настенный шкаф и взялась за горячий чайник.       – Чего ты туда смотришь? – профессор насторожился. – В тот раз всё глядела, сейчас зыркаешь. Чего там?       – Книжка, – дёрнулась в сторону шкафа богиня, преграждая ему проход. – Книжка и всего, как у тебя под подушкой.       – За дурака держишь? А ну отойди. Отойди, кому сказал!       Он ловко потянул за ручку дверцы, та резко отпрянула назад и ударила по шкафу: божественная рука сопротивлялась его воле.       – Убери, – Сергей Глебович говорил спокойно, – я просто посмотрю, что там. Ты ведь не перешла черту, не кинулась опять… на другую сторону?       – Нет, – она болтала головой, – черту нет, не перешла, не кинулась.       Профессор снова взялся за ручку, сопротивления на этот раз не последовало. Дверца скрипнула и выпустила изнутри затхлый дух старых полотенец. На нижней полке стояла небольшая, но вполне глубокая чашка с палочкой. Сергей Глебович взял её в руки и подошёл к окну, чтобы лучше разглядеть странное приспособление на свету. На дне чашки лежали небольшие синие крупицы, некоторые из них будто успели въесться в керамические края и остались здесь навсегда. Профессор слегка подул и улыбнулся взлетевшей в воздух пыли. Богиня не спускала с него глаз, заметно нервничала и сжимала кружку с чаем так, будто сейчас та разлетится от её усердия, а чай брызнет на засаленные обои.       – Ты этой штуковиной камни толчёшь? – профессор рассмеялся и принялся давить палочкой пустоту чаши. – Для этого дела она в самый раз!       – Камни, да, камни.       – А зачем? И потом, где ты нашла такие синие камни? Не красила же ты их, чтоб потом толочь, правда?       В ответ богиня кивнула.       – Ну–ка, – Сергей Глебович вернулся к шкафу и открыл вторую дверцу. Всё, что скрывалось за ней, тотчас обнажилось его взору. За тарелками стояла как бы припрятанная коробочка, совсем небольшая и трудно заметная, если открывший шкаф человек не заостряет внимание на мелочах. Профессор аккуратно потянул её кверху и миновал самую последнюю тарелку, из которой он обычно ел приготовленный богиней суп. «ТРИ======» – от зачёркнутого чёрным маркером слова остались лишь три буквы, слово ниже было зачёркнуто полностью. На коробочке, после всех шалостей со штрихом, указывались какие–то таблетки для приёма внутрь и большие цифры 50. – Это ты здесь камни хранишь? – он потряс ею и услышал тихий стук маленьких неизвестностей об стекло. И действительно, внутри оказался небольшой пузырёк с камушками овальной формы, по всем параметрам похожими на таблетки.       – Дали вот так, почеркали, а… и не знаю почему.       Сергей Глебович шлёпнул крышечкой и высыпал содержимое на ладонь, кучка синих овалов слонялась от мизинца к указательному пальцу, пока большой пытался понять на ощупь необычную находку.       – Не камни, – резюмировал он. – Таблетки!       От сказанного слегка зазвенело в ушах. Он посмотрел на сморщенное картофельное пюре и разглядел в нём ту самую синюю пыль, которой было усыпано дно чаши. Логическая цепочка выстроилась в мгновение: ТРИ – таблетки – палочка – толочь – пересыпать – пюре – размешать – спрятать. Лицо Афродиты окрасило румяным, божественным страхом, как и подобает богам Олимпа. Закончившаяся цепь на проклятом «спрятать» развязала грязные руки в голове, и те без всякого угрызения совести начали лапать, жамкать, раздирать извилины его, и только его мозга. Прыткие пальцы играли на них, как на расстроенной балалайке, выгоняя через уши сумбурный ритм вновь зародившегося мрака.       – Так это что же получается, – перебирая таблетки пальцем, говорил профессор, – тебе Фирсов знает что сунули, причём Фирсов пойми где, а ты это мне?! А если это яд? Если сволочи подменили лекарства аптек на яд, чтобы выкурить меня из квартиры? План «Пятнадцати килограммов сапог» провалился, так они новое удумали?! «ТРИ, ТРИ – побыстрее умри»?!       Богиня держала руки на груди и всё хотела что–то сказать, едва не срывалась на слёзы, однако гнёт профессора был куда сильнее. Он зажал таблетки в кулаке и швырнул их на пол так, что некоторые из них отлетели и оказались на столе, в тарелке. Другие и вовсе очутились у сковородки на плите, но большая их часть разлетелась по полу, закатилась под дребезжащий холодильник, под кухонную тумбу, и даже долетели до коридора.       – Это же для тебя, для тебя лучше! – Афродита больше не сдерживала слёз. – Такая плата за мои старания?!       – Старания?! – профессор схватил со стола нож. – Стараться для Носухоротова не есть стараться, а значит предать, причём подло, подло предать!       – Убей меня! – богиня упала перед ним на колени. – Убей, прошу, мне надоело! Мне надоело всё! Убей! Избавь от мучений!       Сергей Глебович занёс руку над её головой, над её заплаканным, скрытым от мира руками лицом и вспомнил эту же мимику у прошлых людей. Тогда он проснулся посреди ночи на крики из ванной. Тяжёлое, отрывистое дыхание с переходом на пугающий вой довело его до комнаты. Она, облокотившись на край ванны, судорожно дула на живот и продолжала мычать, стискивая от боли зубы. Скорая помощь приехала быстро, синяя форма фельдшеров замелькала перед глазами, и вот они уже тряслись внутри машины под оглушающий рёв сирены, держали друг друга за руки, пока фигура в белом халате что–то подливала в капельницу. За окнами пролетала ночная жизнь, пустые улицы и дороги одолевала вопящая на весь город скорая, отголоски которой слышались то в одной, то в другой его части. Её последняя возможность подарить жизнь, его последняя надежда быть собой, их последний шанс стать счастливыми.       Кактус в комнате пошевелил иголками и впервые за несколько недель подал признаки растительной жизни. Счастье было живым, но очень ослабленным и хрупким. Профессор ощутил, как невидимые иголочки коснулись его тела и покрыли кожу мурашками. На глаза нахлынула муть, рука с орудием мести дрогнула и выронила нож к ногам Афродиты. Сергей Глебович зашёлся истеричным плачем, от которого в груди спирало воздух. Он бросился обнимать Афродиту, целовать её в макушку и прижимать к себе, покачиваясь от ненависти к грязным рукам в голове, едва ли не сотворивших непоправимое.       – Прости, о дорогая, о непревзойдённая! Что они творят, что они творят!       Безмолвные кивки и всхлипы богини были жестом прощения смертного в его посягательстве на красоту. Руины хлипкого мира трепетали под тапками и вытягивали из разворошённых стыков клубы зла, застилающих разум. Профессор снова примерял треуголку командора, приглашал в команду отважную Юниту ради того последнего сражения за право быть собой. Маятлани за окном опустил с неба покрытую шрамами руку, в которой держал озаряющее тлеющие души солнце. Иссушенные фигуры побежали на свет, к огромной руке творца всего, но цель их была предсказуема – причинить боль. Они стали кусать Маятлани за пальцы, пытались доплюнуть до Его ногтей и пустить кровь, совершенно не замечая того, что Он принёс для них.       – Век Всегда, – доносилось грузным голосом сверху. – Всегда плохо.       Рука титана поспешила скрыться в бледных облаках. Солнце резко потухло и распалось на крупицы, опадающих на землю вместе с мерзавцами, что не успели слезть с пальцев. Они летели спиной к земле и распростёртыми руками к небу, надеялись на промелькнувшее в их сиюминутных жизнях спасение и застилали глаза к последней части себя, когда ударялись о землю и больше не шевелились.       – И не говори, что ты не видела этого! – Сергей Глебович с недоверием повернулся к Афродите.       – Мата… Маятлани… – задумчиво прошептала она, смотря во двор и утирая нос полотенцем.       – Маятлани, – повторил профессор и облегчённо вздохнул. – Значит оно всё так, как я и писал. Не зря. Не в пустую! А теперь я вернусь к тем злополучным «ТРИ». Унимаешь их бред?       – Унимаю.       – Сейчас не нужно, – Сергей Глебович склонился перед ней и посмотрел в глаза, – не стоит. Иначе они так и будут прятаться, новые планы выкидывать, а тогда мне точно несдобровать. Вот что, – он взял её за плечи, – чую, Ари́стант придёт сегодня, скорее всего под вечер. Нужно хоть прилично для него одеться. Погладь мне мой костюм, и сама красиво нарядись. Они ещё увидят, что мы с тобой люди, не кусаемся, не плюёмся, одеваемся подобающе человеку! Хорошо?       – Хорошо.       – На работу тебе сейчас опасно ходить, просекут путь от парикмахерской до дома и нам крышка! Нужно повременить, пока я с ними не разберусь. Хорошо?       – Хорошо.       – Ты ведь пойми, это же всё ради Маши!       – Да, – она всё терла нос полотенцем, – да.       Сергей Глебович резво поднялся к холодильнику и бегло осмотрел каждую полку:       – Еды нам с тобой хватит, чтобы из дома не выходить. На крупах если что посидим, здоровее будем! Пачка сосисок, пюре, будь оно неладно, гречки сварим, горчичка вот есть, ничего–ничего, всем ещё покажем, что мы люди!       – А с мусором как быть? – постепенно приходила в себя богиня.       – Мусор? – он замешкался. – Мусор будем вечером выносить, по темноте. Благо до помойки пару шагов.       – А надевать мне… надевать что?       – Одеться следует нарядно, – профессор выглянул в окно и быстро отпрянул к столу, – нарядно следует. Тебе пиджак и юбку, мне костюм погладить, да, погладить. Я же говорил уже? Все верно, костюм. Погладить.       Сергей Глебович миновал рассыпанные таблетки и ушел в зал, потирая подбородок. Там он возобновил прогулку по комнате в мыслительной позе с руками за спиной, продолжал рассуждать о встрече с приятелем по несчастью. Уже к вечеру он сидел за столом и усердно работал над поиском всего сущего, исписал десять листов распирающими его, и только его мозг мыслями. Профессор хмурился, бросал ручку и принимался загибать пальцы, потирал руки от подошедших между собой деталей огромного пазла и переходил к новым темам, требующих его рассуждений.       В половине шестого в зал явилась богиня с выглаженным костюмом. Сама Афродита была одета по просьбе Сергея Глебовича: строгий серый пиджак с такого же цвета юбкой, черные туфли. Строгость прослеживалась и во внешности: легкий макияж и убранные в пучок волосы подчеркивали серьезность встречи. К шести часам профессор сидел напротив коридора вместе с Афродитой, сложившей руки на коленях. Они смотрели на дверь и ждали единственного звонка, который бы раскрутил мрак, и всё по той же злосчастной спирали.       – Галстук ровно сообразил? – спросил он, не отводя глаз с двери.       – Ровно, ровно, – заверяла богиня.       – Никогда так не волновался, – он промокнул лоб платком из кармана, – значит не за зря всё. Не в пустую!       Наконец, спустя ещё десять минут, по квартире разлетелась трель звонка. Профессор поправил галстук и направился к двери. В глазке покачивался сочный зелёный лист и огромный персик. Он пришёл.       – Приветствую! – Аристант вошёл резво, не успел профессор обернуться, как его сандалии ступили на ковёр в зале. – Нет времени на любезности, нас ждут великие дела!       В знак уважения Афродита поднялась со стула и слегка поклонилась появившемуся гостю.       – Я знал, что ты придёшь, – поспешил за ним Сергей Глебович, – сердце как чуяло! Ну что, не томи, какие новости?       – А новости, скажу я тебе, как всегда. И хорошие и плохие. С каких начинать?       – С хороших, наверное…       – Тогда слушай, – персик повернулся к богине и внезапно замолчал. Он поправил аболлу и покашлял в кулак, в котором всё это время находился свиток. – Информация, повторюсь, крайней степени секретности. Этот разговор касается только нас двоих, о непревзойдённая!       Афродита смотрела на профессора и заметно нервничала.       – Переволновалась немного, – убедительным тоном говорил профессор, – ничего–ничего, о дорогая, позволь нам побеседовать одним.       Богиня вскочила со стула и поспешила скрыться за дверью в спальне. Щелчок замка успокоил Аристанта и тот снова заговорил из шеи:       – Так вот. Хорошая новость: инженер готов к сражению с Лебедевым.       – А плохая?       – К сражению не готов только ты, – зелёный лист качнулся на ветви, – и это действительно не очень хорошая весть. Я прибыл к тебе именно сегодня, чтобы подготовить тебя.       – А когда же наступаем? – всё осыпал его вопросами профессор.       – Завтра, – Аристант заглянул за штору, – с утреца, спозараночку. В этом деле важны дерзость и беспристрастие, никак иначе. Неожиданность, само собой! Они мечутся в поисках тебя и всё никак не могут найти.       – А Мариэллочка? – Сергей Глебович сел вместе с персиком на диван. – Она, что же, до сих пор от хвоста отбивается, от этих назойливых паскуд?       Аристант лишь промычал пару неразборчивых слов и тут же начал рассказывать ему о других новостях:       – Подготовить тебя нужно, по первому классу. Ты же не думал, что я пущу тебя к Лебедеву вот так, без всего. Действовать вслепую – залог поражения, а нам такого не нужно, поэтому вот, смотри–ка, что я принёс!       Он развернул свиток, на котором обычным карандашом был изображён план владений Лебедева. Сердце воробья, как уже понял профессор, находилось на десятом этаже, а сердце цитадели – на минус сорок первом.       – Значится так, – персик выдохнул шеей, – одолеть Лебедева сразу не получится, поскольку механизмы в сердце цитадели, то есть здесь, – он обвёл этаж пальцем, – сдерживают твоих потенциальных союзников – заключённых. Поверь мне, им есть что сказать Лебедеву, поэтому, выпустив их на волю, ты заручишься поддержкой. А теперь, собственно, наш план: сначала ты, с помощью инженера, отключишь механизм, что держит двери тюрьмы на замке, а потом опустишься с ним на последний, минус пятидесятый этаж, то есть, в тюрьмы. Присядешь им на пернатые уши и готово: у тебя полтысячи союзников! Конечно, пока вы будете опускаться на лифте в тюрьму, там, в сердце цитадели, поднимется шум. Всё нужно делать очень быстро…       – А если что–то пойдёт не по плану? – перебил его профессор.       – Если что–то пойдёт не по плану? – повторил Аристант, почесав персик. – Это невозможно!       – Почему?       – Ещё никогда человек не переигрывал самого себя, поверь. А тут… тут какие–то воробьи, какие–то птахи. Куда им до людей?       – Как и нам до них, – профессор решил вернуться к вопросу о подруге. – Что с Мариэллой?       – Что ты говоришь? – с плохо скрываемой игрой протянул Аристант.       – С Мариэллочкой что?       – Ладно, надо прекращать делать вид, будто не слышу тебя, а то ещё надумаешь себе чего нехорошего. Ты готов услышать очередную плохую новость?       – А куда деваться?       – Словили её, – речь его стала печальной, – долеталась наша фрау…       – Как долеталась?! – от удивления профессор привстал на диване.       – Связь с ней пропала неделю назад, вероятнее всего, утащили в новое логово Носухоротова. Догадываюсь, что они с ней вытворяют, чтобы заполучить всю информацию. Но даже здесь есть доля хорошего: нас до сих пор не раскрыли, а значит, Мариэллочка держится и не раскалывается. Не хотел я лишний раз огорчать тебя, но ты был чересчур напорист.       – И её спасём, все свободу обретут! Ничего–ничего! А с планом дальше что?!       – Дальше ты и сам знаешь, – персик свернул свиток и зарукоплескал. – При помощи освобождённых воробьёв проберешься на крышу цитадели, там уже готов арбалет, только тебя и ждёт. Инженер выманит Лебедева, а тебе сидеть остаётся, да рукоять крутить, чтобы болты летели.       – А с остальными как быть?       – С графиней и чёртом? – Аристант скрестил руки. – Предположим, с графиней ты и сам разберёшься, я вообще считаю, что мужчина обязан уметь расправляться с женщиной, иначе какой он мужчина. Ладно, шучу. Там действительно всё не сложнее, чем с Лебедевым. С Фирсовым и его пустотой чуть интереснее, а вот с Носухоротвым…       – А с ним чего? – едва не заглядывал ему в шею профессор.       – Ещё подумаем. Устранять шайку будем по одному и каждый день, нельзя давать им передышки. Ты не пугайся, всё будет хорошо.       – Смогу ли я? – Сергей Глебович виновато опустил глаза.       – Вспомни, ради кого ты это делаешь.       Сергей Глебович согласился с Аристантом, ведь все жертвы, все эти бессонные ночи за лекциями, за трудами в тетради – всё это было ради Маши и близких ему людей. Ему необходимо вернуть маму, вытащить из лап артистов Лизу и помочь Афродите в борьбе за лучший, наполненный добротой и красотой мир.       – Я готов! – воскликнул профессор.       – Это я и хотел от тебя услышать! – бодрость и надежда вернулись в речь Аристанта. – Устранить Лебедева – спасти Афродиту. Устранить Перову – спасти Лизу. Устранить Фирсова – спасти маму. Устранить Носухоротова – спасти себя. Формальная логика!       – Она, – подтверждал его слова Сергей Глебович, – она самая!       – Осталось обсудить начало сражения. Завтра, к девяти утра, ты должен зайти в свою квартиру. Можешь взять с собой Афродиту, но сражаться ты будешь один. Красоту следует беречь от других, поэтому не волнуйся, она подождёт тебя у подъезда, мы спрячем её от чужих глаз. А тебе со всего этого – поддержка богини. И главное, не волнуйся, у тебя всё получится, верь в себя!       – Верю!       – Ключи от квартиры у тебя остались?       – Конечно, но я думал, что они поменяли замки.       – Они поменяли всё, кроме замков, – усмехнулся Аристант. – На твоё возвращение они даже не уповают.       – Спасибо тебе, друг!       – Мне пора, – поклонился ему Аристант, – я желаю тебе удачи! До скорой встречи!       Они тепло попрощались, и персик покинул квартиру. Возвращаясь по коридору, Сергей Глебович заглянул в спальню и увидел, как Афродита сидит на кровати и тихо плачет. «От счастья, что скоро всё закончится!» – подумал он и завернул на кухню, где сделал себе бутерброд с сыром. Беседа с фруктом изрядно разыграла его аппетит.