***
Гарри, который уже начал принимать себя в роли Джеймса, задумчиво наблюдал за маленькой версией себя. Малыш Гарри играл со смеющейся Гермионой, чьи короткие пушистые волосы уже забавно завивались, грозясь в ближайшие годы превратиться в буйные кудри. Взирая на эту прелестную сцену, старший Поттер чувствовал, как его душа переполняется нежностью и желанием защитить — вполне, в общем-то, естественными для мужчины и отца чувствами по отношению к ребенку. Сзади к Джеймсу неслышно подошла Лили, которая просто села рядом, прижимаясь к мужу и обнимая его. На пару долгих минут между супругами повисла тишина, не напрягающая, впрочем, никого из них. — Просто чудо, да, любимая? — спустя какое-то время прервал молчание Джеймс, задумчиво гладя жену по длинным вьющимся волосам, которые в ярком свете ламп оттенком походили на настоящее пламя — насыщенный рыжий цвет разбавлялся едва уловимым красновато-золотистым отливом. — Да, любимый, — мягко улыбнулась Лили, успокоенная нехитрой лаской со стороны мужа. — Теперь мы — твои родители. Каково это осознавать? — Сначала было трудно, а сейчас привык… — мужчина вздохнул, привычным жестом поправляя очки, которые так и норовили сползти на самый кончик носа. — Мы защитим их от мира, который им уготовили. И многих других детей тоже. — Я вот подумала… — задумчиво протянула Лили, хитро прищуривая глаза. — Можно ведь магглорожденных брать под опеку, верно? — Под нашу? — тут же заинтересовался идеей жены Джеймс. — Верно, можно. Тогда аристократы заткнутся. — Поэтому это вариант, — и Лили, улыбнувшись, поднялась с места, желая подойти к манежу, где сидели дети, ставшие единым целым в таком раннем возрасте. — Мио, — пролепетал малыш Гарри, протягивая девочке любимую игрушечную зверюшку. Гермиона радостно засмеялась, хватая плюшевую кошку за пушистую переднюю лапку и гладя мурчащее животное по голове. Лили присела перед манежем, с улыбкой наблюдая за детьми, такими светлыми и невинными, и рядом с женщиной на пол опустился Джеймс, обнимая любимую за плечи. Бывшие Поттеры оба понимали, что сделают все ради защиты малышей, пойдут на любую жертву, чтобы обезопасить их от боли и жестокости этого мира. Вышедшая из соседнего помещения Эмма, ничего не говоря, устроилась возле супругов, просто наслаждаясь моментом полной идиллии и абсолютного спокойствия. Миссис Грейнджер практически сразу приняла тот факт, что эти взрослые люди — тоже дети, но дети, лишенные детства, не получившие должной ласки и любви, и женщину тянуло подарить Лили и Джеймсу всё то, в чём они так отчаянно нуждались, несмотря на возраст.***
Когда Марк принес Джеймсу фотографии того места, куда вовремя остановленная Её Величество наметила удар, то на пару минут вселенная замерла, а мистер Грейнджер просто застыл, внимательно слушая собеседника и старательно внимая его мудрости. Слова и выражения, агрессивно выдаваемые бывалым аврором, поражали своей образностью, неожиданными переходами и связками. Услышав экспрессивную речь мужа, Лили, заинтересовавшись, подошла поближе, взяла из рук мужчины фотографии… И заплакала. От такой реакции в лёгкую прострацию впали все присутствующие, а Джеймс, мгновенно прервав богатую на нецензурную лексику речь, бросился обнимать любимую. Лили плакала горько, навзрыд, потому что узнала Хогсмид. Узнала такое до боли знакомое место, в котором она любила гулять, жаль только, что не с тем, кого по-настоящему любила. Именно эта деревушка с её уютными домами и яркими магазинчиками скрывалась за серым крестом на невзрачных развалинах. А затем… Затем женщина узнала и Хогвартс, помеченный вторым крестом, находящимся совсем рядом, и просто задохнулась от слёз, понимая, что это значит. — Это школа, — тихо объяснил окружающим Джеймс, обнимая рыдающую Лили. — Школа, в которой сейчас находятся сотни детей. — Это наша школа, — судорожно всхлипнула женщина, водя пальцем по фотографии. Обычный снимок стал таким простым, но таким циничным, до боли жестоким доказательством чужого равнодушия. — Господин полковник, — окликнул ошарашенного офицера кто-то из молодых. — Значит, удар должен был быть направлен на школу? — Ее Величество приказала нанести ядерный удар по детям, — выдохнул полковник, готовый ко многому, но не к такому. Не к такой бесчеловечности, не к желанию устроить бессмысленную резню с десятками жертв во имя собственных желаний. Помрачнели и другие офицеры, не способные представить подобное и в самом жутком кошмаре. Они уже поверили в то, что их предали, а их детей просто выбросили из обычного мира, но вот такое… Непредставимо. В этот момент все неожиданно чётко, с потрясающей ясностью осознали, что с королевой надо решать кардинально, как бы страшно это ни звучало для них, людей, давших присягу. Кроме слепого подчинения с последующим исполнением приказов, существовали и совесть, и благоразумие. Депеша отправилась в Контрразведку, где отчаяние сотрудников постепенно доходило до точки предела. За голову схватились люди, прекрасно понимающие всю суть войны на уничтожение и подобной участи собственной стране не желающие. Впрочем, отправившихся во дворец ждали удивительные новости: прибывшие по зову Королевы врачи, сделав свои выводы, рекомендовали не справившуюся с нагрузкой женщину отослать в клинику — развеяться, нервы восстановить, успокоиться и прийти в порядок. Однако кратчайшее время спустя стало очевидно, что не понадобится даже это. Ее Величество внезапно впала в буйство, стремительно сменившееся истерикой, и на сообщение о своей госпитализации отреагировала весьма нестандартно, решив, что напасть на одного из медиков и вцепиться зубами в его руку — весьма удачная идея. Укол, сделанный Королеве, должен был стабилизировать семидесятилетнюю женщину и вывести её из весьма нестабильного эмоционального состояния, которое больше походило на психоз, но эффект медикаментов неожиданно проявился в гипертоническом кризе… И не было ничего удивительного в том, что состояние Королевы привело к инсульту, случившемуся уже в санитарной машине охраны.***
Объявленный великим героем, Северус Снейп ругался нехорошими словами, отбиваясь от репортёров и отчаянно пытаясь избавиться от абсолютно ему ненужной славы. Мужчине после злосчастной ночи первого ноября пришлось прятаться в школе, единственном месте, где его не могли достать все желающие интервью (и мести), хотя Минерва и не была рада новому коллеге по какой-то своей, никому не известной причине. Приближался понедельник, однако вместо подготовки к новой учебной неделе Северус занимался чуть более актуальным на данный момент занятием. Он пил. Точнее говоря, он просто методично напивался, оплакивая ту, которую только что потерял во второй раз. Профессору было наплевать и на старшего Поттера, и на его малолетнего отпрыска. Северус… страдал. Агрессивно страдал по Лили, срывая эмоции на Ордене Мерлина первой степени и с силой стуча медалью по столу, заставленному пустыми и местами битыми бутылками. Северус настолько самозабвенно страдал, что недавно, выйдя из первого запоя, решил проверить — а вдруг произошло чудо, сравнимое с воскрешением Иисуса, и Лили на самом деле выжила? Сварив зелье, Герой Магической Британии приступил к священнодействию, радуясь тому, что он в свое время в лучших традициях романтиков и маньяков сохранил прядь огненно-рыжих волос милой сердцу дамы. Однако профессора ждало ужасающее разочарование — ни Лили Эванс, ни Лили Поттер на свете не существовало, что абсолютно точно говорило о гибели любимой, как думал Северус, женщины. Это было страшно… Очень страшно. И очень больно. А потому мистер Снейп, на пару минут для приличия задумавшись, решительно вскрыл единственную оставшуюся в живых заначку с огневиски.