***
У Макса разбиты костяшки. Он сидит уже час, ожидая мотора — финального, завершающего съёмки третьего сезона — и просто смотрит в стену. Кажется, хочет её снова ударить, только не может выйти из оцепенелого бешенства. Серёжа понимает. У него самого всё внутри горит, тлеет, гниёт и крутит. Будто его предали. Их всех предали. И Зайцу, пожалуй, сложнее, чем остальным: он с Антоном действительно дружит. А тот стал проклятым вестником. Тишину в комнате нарушает покашливание Артёма. Друг встаёт, наливает стакан воды из кулера, делает пару глотков. И вдруг говорит: "А чего мы ещё хотели?" И потом: "Это было ожидаемо". И ещё: "Спасибо, хоть в финал пустили. Никто бы не дал нам победить во второй раз". Серёжа и Максим вскакивают одновременно. Заяц уже, кажется, заносит руку для удара, но Шевелев оказывается быстрее: толкает Гауса так, что тот спиной врезается в гримёрный столик и проливает остатки воды. Ему хочется сказать: "Заткнись, Гаус". Хочется ударить друга — впервые за долгие годы. Хочется заставить его взять свои слова назад. Но Серёжа как никто понимает: Артём просто озвучил их общие мысли. И произнесённое вслух ранит намного сильнее. Понимает. Но всё равно злится до побелевших костяшек. — Парни, харэ, — подаёт голос наблюдавший за всем с кресла Горох. Он, кажется, впервые за год такой хмурый и безэмоциональный. Блестит глазами, изучая немую сцену — только грозовой тучи не хватает над головой. Серёжа вздыхает, снова падает на диван, утягивая за собой Максима, и тихо произносит: "Молчал бы ты, Гаус. Мы и сами всё знаем". Артём сжимает в кулаке стаканчик, раня ладони изломами пластика, и отворачивается к стене. А что ещё он мог сказать в такой ситуации? Оставалось полчаса до выхода на сцену. Где-то за стеной грохотал счастливый зрительный зал.***
Гороху душно. Он чувствует, как задыхается каждой непроизнесённой шуткой, как быстрый взгляд судей ворует с языка каждое искромётное слово. Он пытается улыбаться, но смотрит на покрасневшие глаза Серёжи рядом, на проявившиеся от стресса давние синяки у него под глазами — и чувствует, как маска радостной уверенности расплавленным воском стекает с лица. Рядом Артём заламывает пальцы, цепляется в рукава толстовки и матерится сквозь зубы, пока никто не смотрит. А Макс продолжает глядеть в одну точку, изредка криво ухмыляясь. Чемпионы, да. Готовые вырвать вторую победу, ага. Уверенные, блять, в честном судействе. Из груди вырывается тяжёлый вздох. Наруто учил не сдаваться — и он не сдастся. Пусть это будет красивый финал, даже если им нельзя выиграть. Он пихает плечом стоящего рядом Зайца, ловит взгляды Артёма и Серёжи, щурится им — по-хитрому, искристо, с одной мыслью "Давайте повеселимся!" — и широко улыбается. Как говорили "Лютые": "Мы здесь ради тех, кто здесь ради нас". Даже если сегодня им придётся разочаровать преданных фанатов. Игра начинается. Артём заражается идеей Гороха, улыбается в камеру. Даже уже не нервничает — зачем? Исход и так ясен, стараться не обязательно. Эта мысль пьянит, срывает с языка едва появляющиеся в голове мысли, дарит давно забытое чувство свободы. Зала уже не существует, соперников, жюри, звука баллов — тоже. Есть только он. И на "Кинопремии" — есть Серёжа. Злой взгляд после очередной первой пришедшей в голову и тут же оглашённой роли отрезвляет, ударяет под дых. Шевелев приближается стремительно, кажется: сейчас снова ударит. Прямо на сцене, перед сотней людей и десятком камер. Но Серёжа молчит, отыгрывает своего персонажа, заставляя всё внутри Артёма задрожать натянутой струной. А потом шепчет резко, в самое ухо: "Ты не один, Тём. Мы команда". И Гаус правда не знает: под покрасневшими веками больше поддержки или гнетущей злобы. Шевелеву больно. Он забывается на пару мгновений — играет от всего сердца, развлекается, ползает по полу и шуточно пинает Артёма ногой в живот (в профилактических целях. Или в качестве мести за слизняка-гусеницу) — но через секунду вспоминает: нельзя побеждать. Напротив — недовольные взгляды Позова и Попова, в зале — зрительский хохот и тишина со стороны судейских планшетов. Реальность бьёт по затылку вместе со слишком громкими криками соперников. Нельзя побеждать. Нельзя обыграть новичков. Нужно молчать, нужно сдерживаться, нужно остановить Макса и Артёма в рэп-баттле, нужно меньше эмоций в "дне рождении", нужно, нужно, нужно... Дыхание перехватывает и накатившую панику останавливает только чужое прикосновение к запястью. Макс не смотрит на него, ухмыляется в сторону соперников, но горячую ладонь не убирает. Сжимает крепко и отдаёт все остатки спокойствия и всю любовь. Серёжа оглядывается: никто не смотрит, все слишком заняты новой клоунадой посреди сцены. Тогда он аккуратно переплетает свои пальцы с чужими. Они справятся. Пусть даже не победят. Артём чувствует, что ещё немного — и его стошнит. Чувствует, будто после тех слов в гримёрке и после "кинопремии" его отделило от команды, будто между ним и друзьями выросла стеклянная стена. Он видит, как Макс поддерживает Серёжу, как Горох даёт им обоим "пять". Но не чувствует ни чужих рук на плечах, ни подбадривающих взглядов. Совершенно один. И на рэп-баттле он кричит изо всех сил — лишь бы выплеснуть злость, обиду, весь разъедающий внутренности яд. Кричит — и вдруг чувствует звуковую волну в ответ: "Пшёл вон". Оступается. Крышу сносит, кажется, окончательно. Он пытается разбить воображаемую стеклянную стену, вскакивает на стол, орёт слова поддержки, танцует, принимает куртку такого же взбесившегося Макса. И чувствует, как мир внутри него раскачивается подобно паруснику в шторм. Не финал — настоящий пир во время чумы. А Заяц завёлся: читает ответный панч... И тоже уходит со сцены со злой ухмылкой. А в глазах — почти пустота. Артём знает: друг не старался до последнего произнесённого рэпа, сдерживался, не поддавался на провокации. А тут сгорел, решил-таки выйти — и тут же был послан вон. Будто бы раньше Антон не засчитывал "ответы". Будто в прошлом финале они вовсе не ушли от темы, в огненном порыве кроя друг друга матами. В глазах Макса — несправедливость вселенной. В глазах Артёма — праведный гнев. Выгнать Зайца из финального раунда. Да как они... Мысль прерывает срывающийся голос Серёжи. Артём и Макс оборачиваются на друга, чувствуя, как внутри нарастает восхищение. Шевелев очень вырос в рэпе за эти три года. И сейчас он мстит, танцует на углях их победы, кричит изо всех сил — за Макса, за Артёма, за стоящего за спиной Гороха, за те четыре слова, пулями пронзившие грудь. Гаусу кажется, сердце такого не выдержит. Хотя первым наверняка сдастся разум — не зря у них уже взгляды неспавших годами безумцев. И всё-таки как это всё мерзко и нечестно.***
Проходит полгода молчания. Минские чувствуют чужую любовь, выступают, даже немного гастролируют в северную столицу, шутят, искрят, снимают теперь-уже-точно-последний выпуск "На репите" и путешествуют по всей России. Стараются не вспоминать финал, которого для телезрителей пока и вовсе не существует. Но всё же иногда они замирают на пару мгновений — в офисе, после концерта или выкладывая новую историю с анонсом выпуска — и перебрасываются немыми взглядами. Каждый знает, о чём думает другой: "Больше нам не позволят вернуться". Никаких больше съёмок, гримёрок, других команд, месяцев ожидания, совместных просмотров четверть- и полуфиналов. Никакого ТНТ. Пятилетняя история подходит к концу, как и 2021 год. И пусть этого никто не произносит вслух, все знают: телеистория обрывается здесь. Через полгода после тщательно заготовленного поражения. Они не включают трансляцию, расходятся по своим делам. Горох репетирует стендап, Серёжа с Максом заперлись в квартире и наконец ставят ёлку — раньше совсем не хватало сил и времени. Артём же сидит в комнате, включив на полную громкость любимый плейлист, и ежесекундно обновляя инстаграм. Ему всё ещё больно вспоминать тот день. Ему кажется: не произнеси он вслух всем известную истину, было бы проще. Он думает: ребята всё ещё могут злиться. Артёму, возможно, было больнее всех после того "приказа свыше". Он, знающий мир во всех его несправедливостях, надеялся: они нашли свой дом. В шумной и вечно бегущей куда-то Москве, в креативной команде "Контактов", в весёлом и добром коллективе "Импровизация. Команды". Он думал: их любят. Ценят. Их точно никогда не прогонят. Он ошибся. И рационализм, разбитые вдребезги розовые очки — это было защитной реакцией и криком о помощи. А он получил пинок в грудь. Надо было следить за словами. Гаусу больно вспоминать тот день. Пусть Серёжа потом извинился. Пусть Макс долго его обнимал, прося прощения за резкость. Пусть они вчетвером ещё долго разговаривали на маленькой кухне, обсуждая сезон и его смутное завершение и обещая: они-то всегда будут рядом друг с другом. Артём где-то в глубине души не верил. Любил Зайца и Шевелева, но искренне боялся: стоит им сегодня хотя бы услышать кусок финального выпуска, как они всё вспомнят и отвернутся. Как Шаст отвернулся от них, рассказав о предательстве. Артём сидит при свете мигающей гирлянды и решает подарить поддержку фанатам. Ту, которой ему самому недостаёт. Он знает: сегодня они разделяют его боль. Он придумывает забавные подписи к вырезкам из эфира, и на душе становится легче. Личные сообщения взрываются уведомлениями: отметки, слова поддержки, шутки, благодарности, даже фотографии котиков. На душе перестаёт быть так гадко. Даже немного теплеет. "Спасибо", "О, хоть кто-то ценит", "Когда я отказывался от котиков"... Каждое слово — пластырь на сердце и возможность сделать глубокий вдох. Всё не было зря. Вдруг раздаётся звонок в дверь. Артём откладывает телефон, удивлённо взглянув на часы: для Гороха ещё слишком рано, для незваных гостей — слишком поздно. Стоит ему повернуть щеколду, как дверь распахивается и его захватывают в объятия две пары холодных рук. — Тём, мы подумали, надо с тобой этот вечер провести! — Мы тебе ёлку принесли: Горох же опять ничего не купил к празднику, да? Гаус замирает, ощущая на щеках колючие снежинки с чужих курток. Пришли. Не оставили. Поняли..? — А вы..? — Знаем мы, что ты тут наверняка загнался опять. Ты же вечно парад историй устраиваешь, когда тебе одиноко... — Серёжа отстраняется и мягко смотрит прямо в глаза. Макс же наоборот повисает на плече Артёма, устраивая на нём свою кудрявую головушку в неизменной серой шапке: — Мы пришли пить с тобой и обсуждать планы на новый год. — Горох приедет через 15 минут, так что предлагаю до этого момента примотать ёлку скотчем к полу — чтобы он даже при всём желании не смог её выбросить, — Шевелев стягивает шарф с шеи и затаскивает в квартиру разлапистое зелёное дерево. Живое. Прямо как было дома, в Минске. Артём наконец выдыхает и отпускает внутреннюю струну, натянутую ещё во время майских съёмок. Они любят. И никогда друг друга не бросят. Чужие ладони ерошат тёмные волосы и поддержкой проходятся по плечам. Ночь заканчивается на маленькой кухне под звук сыплющихся уведомлений с невероятной поддержкой и четыре бокала вина. За окном неожиданно грохочет искристо-разноцветный салют. — А вы где эту ёлку в 3 часа ночи вообще нашли? — справедливо удивляется Горох, наливая себе кружку чая. Макс с Серёжей смущённо отводят глаза, а Артём смеётся и наигранно-обречённо качает головой. Пока они вместе, они дома.