«Все вокруг танцуют, пьют и веселятся. Ты самая красивая, но так не хочешь танцев. Музыка ужасная, да, и одной так скучно. Привет, мы не знакомы, но со мной будет получше...»
«Танцы» – ssshhhiiittt
Горячительное жжет горло, улыбка предвкушения растекается по лицу, когда губы находят какого-то парня, который доставит ему удовольствие этой ночью, но имя которого он забудет на следующий же день. Подобно и остальным в этом клубе. Помада размазывается по лицу, а сапфировые глаза закатываются от пленительного возбуждения, сверкая всеми цветами радуги под голубые софиты в клубе. Шура привык. Привык жить одним моментом, не задумываясь о завтрашнем дне. Привык каждый день ходить в клуб, трахаться с каким-нибудь парнем, а потом возвращаться домой. Одинокий. Но довольный. В этом есть свои плюсы: ему сейчас ничего не стоит отвязаться от энного парня и по-хищнически направится к другому, который несколько потерянно двигается в центре толпы. Стоит ему лишь заметить глаза Шуры, как он мигом припаивается к месту, наблюдая за струйками дыма от сигарет, причудливыми завитками струящимися из щелки алых губ, переливаясь в цвет сменяемых под бит огней. Шура уверен, что в его глазах он – демон-искуситель, бесноватое божество, манящие своими чарами. Тело, обволакиваемое только полупрозрачной радужной слюдой рукавов, синий чокер с шипами, алые губы и грязно подведенные глаза – устоять невозможно. – Привет, – тянет Воскресенский, вальяжно закидывая руки на шею парня, пьяный румянец которого светится даже в синем цвете. Он выше, с выбритыми висками, Шура склоняет голову набок, цепляясь за невинный взгляд... кусает губу, раздумывая: разыгрывает непорочность? Или и впрямь впервые в таких местах? В целом, плевать. Он словно щеночек, а Шуру от такого ведет. Воскресенский виснет на нем, явно намереваясь затянуть милашку во все тяжкие. – П-привет, – заикаясь, отвечает тот и осторожно кладет руки на голую талию, вызывая у Саши мурашки от теплых сильных ладоней, стеснительно скользящих по бокам. – Такой напряжённый... Вызовем такси? Доверишься мне? – Шура улыбается, наперед зная ответ. – Да… я тогда... закажу такси... – будто смущается и отводит взгляд, но тут же Шура цепляет двумя пальцами подбородок, вынуждая смотреть в глаза. – Давай, – Воскресенский выдыхает в чужие губы и осторожно целует первым, помогая очаровашке расслабиться и углубить поцелуй.***
Вести себя прилично в отеле и ровно устоять на ногах практически невозможно, когда милый парень с трудом отзывается на развязные поцелуи и Шуре приходится настойчивее ласкать его напряженный торс, гладить шею и щеки, расслаблять так, как он умеет. Саша даже собирается остановиться, чтобы больше не смущать и так скованного парня (ему эти проблемы ни к чему), но через несколько секунд он, кажется, входит во вкус. Он теперь влажно сминает губы Воскресенского, пока руки блуждают по чужому телу, а Шура с улыбкой берет на себя инициативу, кидает его на кровать, опускается на колени и оглаживает бедра, наблюдая за внушительной выпуклостью на черных джинсах. Плотоядно улыбнувшись, Шура, возбужденно высунув язык, широко лижет вставший член сквозь ткань, срывая с губ тихий, явно сдерживаемый стон. – Как тебя зовут? – спрашивает Саша и смотрит в его опьяненные возбуждением синие глаза. рассудок мутнеет и все сложнее уловить что-то, что не касается синеволосого парня между его ног. Шура понимающе ухмыляется, смещая ладони на колени и ниже. – Ч-что? – переспрашивает тот. – Твое имя? Мне нужно знать, что стонать, пока я буду скакать на твоём члене, – Смеётся Воскресенский и расстёгивает ширинку, руками ныряя под ткань. – К-Кирилл... – выстанывает он, когда Саша достает член из трусов, делая пару экспериментальных движений рукой. – Кир, значит... – А твоё? – неожиданно спрашивает тот, чем вызывает пораженную улыбку Воскресенского и смешливый взгляд из-под коротких волос. – А это важно? Знаешь, куда более важный вопрос: что тебя интересует? Минет или, может, просто дрочка? А может, хочешь сразу к делу? – Шура, не переставая улыбаться, поднимается и шепчет Киру прямо в ухо, чувствуя, как в руке член твердеет всё сильнее. Он опускается обратно на колени, недолго смотрит на сочащуюся спермой бордовую головку и слизывает перламутровую капельку, срывая то ли стон, то ли вскрик, – Выглядишь неуверенным. Озадачен выбором? Тот молчит. Только равно дышит и краснеет не в себя. Только Шура хочет попросить его прекратить мяться, как вдруг в голове мелькает интригующая мысль. – У тебя впервые, да? – Шуру распаляет совсем смущенный парень, и, радуясь, подтверждению догадки, он снисходительно улыбается. – Не разочарую, – уверяет он и сразу же берет головку в рот, заставляя Кира простонать что-то неразборчивое. А тот дразнится: оттягивает крайнюю плоть, покусывает ее нежно, проникает языком и оглаживает гладкую головку, тычась в дырочку сверху. Как приятно доводить людей до дрожи и всхлипов. Как приятно быть тем, кто в любой момент сможет довести человека до слёз исступления лишь одними прикосновениями, одними словами, проникающими в мозг получше гипноза или препаратов. Чувствовать себя человеком, способным доставлять посторонним людям немыслимое удовольствие – одно наслаждение. Скоро Шура берет всю длину, искренне получая кайф от нехватки кислорода в башке и такой чудесной длины кира: он кажется идеальным по всем параметрам, изумительно заполняя его до самой глотки и не вызывая неприятных ощущений. Помимо члена у него есть ахуительный торс, на котором Шура только намечает оставить пару отметин. Таким трогательным и мягким активам Шура еще не подчинялся. Воскресенский достает из заднего кармана синий презерватив и улыбается в чужие губы. Он укладывает полупрозрачный презерватив в рот и берет так глубоко, надевая его, что Кир запрокидывает голову назад, а руками ласково путается в синих волосах. – Тише, тише, подавишься ведь, – умудряется расслышать Шура и вытаскивает член, посмеиваясь. как мило. В пару секунд он стаскивает с себя штаны и седлает бедра Кирилла, заставляя член потираться между упругими ягодицами. – Хочешь? – спрашивает он губы в губы, секунду через секунду оставляя нежные поцелуи, от которых крышу сносит капитально и безвозвратно. – А ты? Тебе не будет больно? – Кирилл так серьезно задает этот странный и такой неуместный вопрос, что щеки напротив вспыхивают огнем. Шура неверяще хлопает ресницами несколько раз и, нервно усмехнувшись, отвечает: – Я уже растянул себя. – Всё равно... если будет больно – говори. Мы остановимся... не хочу делать тебе больно... – он нежно ведет шершавой ладонью по мягким бедрам и тянется губами к кресту на шее. Шуру на мгновение вгоняет в ступор нежность и забота в голосе Кира. Это не похотливые комплименты, которые он привык слышать в процессе, не грязные словечки, прошептанные на самое ухо перед кульминацией. Это нотки тепла и искреннего переживания, такого глупого в их ситуации. Глупо и неуместно, да. – Ты странный, – выдыхает Воскресенский и целует красные щеки Кира, держа его лицо в руках, словно хочет отыграться за проявленную заботу. – Готов? – тот тихонечко кивает и позволяет Шуре насадиться на собственный член. – Господи, какой ты узкий... – шепчет Кирилл и руками придерживает нежные бедра, подрагивая всем телом. – Господи, какой ты большой... – шепчет Саша в ответ и кривится как-то, вроде бы растягивал себя и член Кира со стороны не такой огромный, но по ощущениям что-то не так. – Тебе неприятно? Не хочешь остановиться? – Прекрати, – не выдерживает Шура и впечатывается в глупые заботливые губы. головка потирается прямо по простате, а стоны срываются в поцелуи, пока голова отказывается соображать. – Боже, Кир... – выдохнув, всхлипывает Мальвина и чувствует, как его татуировку покрывают легкими поцелуями, а потом в какой-то момент обнимают так крепко, что сердце больно сжимается от нежности. Кир трётся щекой о грудь Воскресенского и периодически покрывает ее поцелуями. кажется, протяни руку – начнет ластиться. – Ты чего творишь? – осторожно спрашивает Шура, протягивая руку. Льнет и целует пальцы. – Неприятно? – Просто... – краснеет Саша, – Продолжай... ладно? – кажется, он впервые за всю жизнь, отводит взгляд, а не вглядывается в глаза, пытаясь смутить партнера, хочется даже усмирить свою гордость. – Я осторожно. Ты такой красивый... у тебя волосы, как морские волны в свете солнца, а еще…тебе румянец очень идет, - Шуре делается очень странно, но абсолютно точно – до подгибающихся пальцев приятно и горячо, он тянется к Киру и впивается в губы. – Странный... такой странный щеночек... – шепчет Саша и чувствует, как его целуют в нежное местечко за ушком, шепча: – Я буду для тебя кем ты только захочешь... я сделаю для тебя всё, что захочешь... чего ты хочешь? – Хочу... хочу кончить... – просит Шура и чувствует, как рука обхватывает его член и начинает двигаться в сумасшедшем темпе, а воскресенский стонет так, что голову пьянит. Еще пару толчков и Кир кончает первый, а следом за ним и Саша, утыкаясь носом в чужую шею, целуя её, лаская. Кир держит Сашу крепко в своих руках, а сам скулит от возбуждения. Он падает на кровать, а сверху на его грудь укладывается Мальвина, тяжело дыша, пытаясь привести свои мысли в порядок. Довольный, счастливый, давно он такого удовольствия от секса не получал. Причем не только физического, но и морального. Руками он завороженно какие-то узоры на чужой груди вырисовывает, обводит сосок, ведет выше... а сам, улыбаясь бормочет: – Шура, – и чувствует макушкой, как на него недоуменно смотрят. – Меня зовут Шура. – Такое красивое имя... – шепчет Кирилл и путает в лазурных волнах ласковый поцелуй, заставив сердце Воскресенского ускорить свой темп, а смешку сорваться с уст. – Ты говорил... что сделаешь для меня всё, что угодно? – Конечно. Тебе что-то нужно? – осторожно спрашивает Кир, поглаживая Воскресенского по плечам. – Да... ты... мне нужен ты... останься со мной до утра, – и сильнее краснеет, утыкаясь носом в чужую грудь. Засыпает. – Ну конечно останусь.