Соцветие

Брюнет нервно расхаживает уже приличное время перед большими дверями того-самого тренировочного зала, под звуки отбивающихся мячей. На этот раз спортзал закрыли от посторонних глаз, но Хосок знал и чувствовал, что блондин сейчас находится там. Сердце бьётся в сто раз сильнее обычного, а внизу живота тугой болезненный узел затянулся. «Наивный Хосок, как ты просто мог подумать о взаимной любви? Глупый, глупый, глупый. Это была просто хорошая картинка, иллюзия, которую ты сам себе придумал. На большее какой-то танцующий мальчик и не достоин» — Все эти мысли не давали покоя, ударяя по самому больному месту. Юноша очень сильно волнуется, от чего все ногти на руках изгрыз, и страшится слов Юнги. Кто знает, может все слова, сказанные из уст Чимина и его младшего друга, чьё имя танцор не помнит, были правдой? Тогда всё встаёт на свои места. Внезапное доброе поведение со стороны соулмейта, его ухаживания, комплементы и те поцелуи. И вправду, как Хосок только мог подумать, что любим? Юнги никогда и повода не давал на хорошее отношение, уже не говоря о любви. Старший ненавидел его, а тут внезапно и… якобы понравился? Всё это время это была лишь хорошо отыгранная роль. Браво, Мин Юнги, ты с ней справился. — Что случилось? — знакомый слегка шепелявый голос разносится эхом по коридору, сопровождаясь надоедливым скрипом открывающейся двери. — Тебя что-то тревожит? Я твоё волнение чувствую со вчерашнего вечера, — Хосок слышит приближающиеся шаги, а потом на его плечо ложится ладонь. — Цветочек? И это грёбаное прозвище, которое он так привык слышать за всё это лживое время. Чон обожал такие моменты, когда Юнги так мило обращался к нему, казалось, что тот очень дорожит им. А потом понимание, что это игра. Все эти милые словечки, с трепетом брошенные в сторону брюнета, ничто большее, чем фальшивые, ничего не значащие, пустые слова. Просто шевеление губ, не несущие собой что-то красочное. — Это правда, что я просто часть спора? — Хосок поднимает свои уставшие глаза, заглядывая прямо в душу этих шоколадных омутов. На скуле и краешке губ юноши синие соцветия, как и на запястьях… и теле, что скрыто за одеждой. Всё это, как противное напоминание той приятной иллюзии и минутной слабости, которую он себе позволил ­– не нужно было подпускать баскетболиста близко, надо было держать на расстояние. Вмиг эти цветы снова стали ужасные и нелепыми, а желание поскорее срезать их возрастало с каждой секундой, проведённой рядом с соулмейтом. Потому что Юнги не смотрит озадаченно или растеряно. Он смотрит с вселенским сожалением и отрешённостью, будто что-то внутри оборвали. — Значит правда… Чон разочарованно окидывает парня взглядом, но терпеливо ждёт объяснений, даёт шанс выговориться. Зачем? Сам не знает, может просто надеется, что это всё шутка, что это минутное помутнение, или ещё что-нибудь. Или просто хочет послушать версию блондина, ведь чтобы делать выводы нужно послушать обе стороны, а от одной стороны он всё услышал, а что скажет в своё оправдание Юнги, не знает. — Я… не знаю, что сказать. Да, это правда, но тогда я относился к тебе по-другому, пойми, — начинает оправдываться старший, тянет руку к брюнету, желая прикоснутся, но тот резко отдёргивает кисть, вырываясь из слабой хватки, и отходит на шаг. А Юн и не пытается больше прикоснуться, не пытается быть настойчивым, как раньше. Он и половину того, что чувствует юноша, не сможет понять, ведь не любил годами, как он. Да, есть симпатия, может быть даже влюблённость или привязанность. Но разве будет что-то большее за такой короткий срок? — Близость с тобой изменила мои чувства, прошу поверь… Я больше не тот дебил, что не замечал тебя. Хосок слушает, но не понимает. Не понимает, что могло поменяться. Что он такого сделал, чтобы сам Мин Юнги изменил своё мнение по отношению к нему? Люди ведь не меняются, а Чон наивно полагал, что Мин именно тот самый вопиющий случай — один на миллион, когда человек во имя своих желаний и чувств готов пересилить себя и изменить свои принципы. Но нет. Жизнь в очередной раз окунает юношу головой в грязь и ставит на колени, мол смотри и любуйся своим ничтожным мечтам, а я пока что превращу их в пепел и внесу в твои ладони. И Хосок смотрит. Смотрит как все надежды сгорают на его руках и пеплом разносятся в даль. И ничего не может поделать. Потому что сил вставать больше нет. В очередной раз Хосок пожалел о том, что доверился совершенно не тому человеку. Вложил свою потрёпанную им же самим душу, глупо надеясь, что тот будет беречь. Но, как оказалось, Чон и вправду вложил слишком много смысла в человека, который этого совершенно не заслуживает. — Если я люблю тебя, это не значит, что с моими чувствами можно играться, — предательские слёзы всё-таки скатываются жгучими каплями по щекам, оставляя мокрую дорожку после себя на смуглой коже, и теряются где-то в соцветиях, красиво обрамляющих лицо. — Я узнал всё, что хотел. — Хосок натянуто улыбается своей поломанной улыбкой. — Надеюсь, что это того стоило, Юнги… Младший разворачивается и уходит, теряясь за поворот от растерянных лисьих глаз, а Юн не идёт следом. Потому что им обоим нужно всё обдумать и принять свои выводы. Потому что Мин чувствует, как сердце отбивает бешенный ритм, как грудную клетку раздирает неимоверная боль, как вскипает кровь в венах от обиды и злости. И все эти чувства не его. Хосока. Блондину невероятно жаль, у него будто кусок жизни оторвали, оставляя только серые оттенки и негативные эмоции, от которых самому от себя тошно. Потому что обидел солнечного мальчика, наплевав на его чувства и растоптав их, сам того не понимая.