Сборник миниатюр. Пейринги на любой вкус

— Святой отец, спасибо, что спасли меня! Ты ещё немного дрожишь, представляя, что бы случилось, если бы не святой отец и его друг по вере из соседнего уезда, как он представился. — Отец Ким, можешь звать меня так. Мы с отцом Чоном совершенно случайно оказались в этом месте, что ты делаешь так поздно в этом богом забытом квартале? Ты и рад бы соврать, но врать священнику — все равно, что врать богу, потому ты признаешься честно, что тебе некуда идти. Совсем некуда. Святые отцы переглядываются, и в этот момент кто-то из нападавших на тебя поднимает голову. Быстрый, отточенный выстрел, и ты пытаешься понять, откуда у священника пистолет... Отец Чон прикуривает и протягивает тебе руку: — Есть один нюанс, малыш... Мы не совсем священники. Но есть и хорошие новости: предлагаю тебе идти с нами. Ты, конечно, пожалеешь, но тебе понравится. Честно. О, да, ты не раз пожалеешь о своём решении, но тебе уже нравится, как широко улыбается отец Чон, и ямочки на щеках отца Кима, нравится их скорость и простота. Тебе понравится, что святые отцы далеко не святые, понравится, что никто тебя не заставляет мечтать о том, чтобы эти двое пришли однажды к тебе с совсем не святыми намерениями, но без твоего приглашения и Ким и Чон и пальцем тебя не тронут. Лишь продолжат оберегать и подсказывать, как легко брать деньги, пользуясь человеческой глупостью. И вот после одной из успешных операций, на кураже и алкоголе, ты решаешься, и в вашем номере на троих, окликаешь их: — Отец Ким! Отец Чон! А можно... Можно я буду звать вас "Папочки"?... Они переглядываются с улыбкой и направляются к тебе, плечо к плечу. Да, ты точно пожалеешь. Но тебе очень понравится. Очень хочется закрыть глаза, но ещё больше хочется смотреть на них — таких прекрасных. Ту, самую первую ночь ты запомнишь на всю жизнь, потому что это был второй в ней, жизни, переломный момент. Ни неловкости, ни мыслей о том, как — потому что легко. И если у тебя спросить, кто лучше или кто больше понравился ты не сможешь ответить: зачем выбирать между солнцем и морем, если вместе они идеальный коктейль? Лёгкий хмель слетает сразу, как только Чон Хосок целует твою шею справа, но голова все равно кружится, когда Ким Намджун, касаясь губами твоего уха, громко шепчет: — Твоя епитимья на сегодня: наше удовольствие. Ты же не расстроишь папочек? Конечно, нет, как можно? — думаешь ты, и отпускаешь ситуацию, контроль проходит только по границе больно/не больно, и то весьма условно. Горячо. Это основное, что тебе запомнится из той, самой первой ночи. Потому что при попытке чётко восстановить события мозг возвращается туда и окунается в адреналиновый шторм, где хранятся ощущения — губы, пальцы, горячая загорелая кожа одного и белоснежная другого, мокрые волосы, щекотные ресницы, горячие животы, скользкие члены и безумные позы на троих; составить из этого общую картину не получается, как ни крути, зато подскакивает пульс и в животе бьются бабочки. Прямо как сейчас, когда вы уже едете обратно с очень пафосного свадебного приёма, где вы представились другом жениха, то есть невесты, и дальним родичем с Аляски, святым отцом, конечно же. А ещё вы честно стащили какой-то из подарков, удачно: в конверте деньги, весьма крупная сумма. Тебе удалось попробовать устриц (гадость!), креветки и омара (а это ничего), а еще Хосок вынес две бутылки Moët & Chandon, вы с очень серьёзными лицами и по одному покинули вечеринку, и теперь в путь — упоротый по фантастике Намджун очень хотел Delorian, но пока вас ждет простой и надёжный Ford Focus, и в его чреве вы с Хосоком хлещете брют прямо из горла, и орёте какие-то ужасно веселые песни, а Намджун дымит в окно и ухмыляется. К концу второй бутылки Хоби хмелеет, и собирается укладываться спать. Ты уступаешь ему место, и прямо на ходу перебираешься на вперёд: — Фух, не люблю сзади. Намджун хмыкает: — Я заметил. Ты давишься шампанским и спрашиваешь: — А мы можем где-то остановиться? Намджун поднимает бровь. — Папочка, делать минет на ходу очень опасно для жизни. — Ты делаешь самое невинное из возможных выражений лица и аккуратно подносишь бутылку к губам, высовываешь язык и обводишь край горлышка медленно-медленно, чувствуя, как Джун сбрасывает скорость и ищет, где бы припарковаться, паркуется и рывком отщелкивает ремень безопасности — вместе с тормозами. Его ладонь у тебя на затылке, бутылка летит под ноги, а твоё лицо уже у расстёгнутой ширинки: — Несносный ребёнок!.. Нельзя так дразнить за рулём! — Накажите меня, отец Ким... Он тянется и сминает твои губы своими, нагло вторгаясь в рот языком, держит тебя за горло, а ты чуть сопротивляешься — это часть игры, наказание нужно заслужить! И в конце концов он прижимает твой полуоткрытый рот к своему паху, расстёгивая ширинку. Ты жадно заглатываешь его член целиком, упираясь носом в горячий лобок и задерживая дыхание, слышишь его полустоны-полувсхлипы, скользишь губами вверх и вниз. Помогаешь себе руками, гладишь поджавшиеся яички, вкусно сглатываешь солёную смазку, пытаешься успевать дышать; хлюпаешь с удовольствием, пока Наму не начинает толкаться в горло сильнее, быстрее, ты давишься, но не отступаешь, и в тот момент, когда Джун вскрикивает, а во рту горько-солёно-горячо, с заднего сидения доносится: — Это правда,,,? Что.. за,,, происходит!!!!! Ты опять жалеешь. Но тебе очень нравится. — Папочка Чон... Накажи меня?..