although circumstances may appear bleak

Снег. Оно выглядело, как снег. Тысячи маленьких лепестков от белоснежных цветов кружатся и парят в воздухе, мягко оседая на землю. Рук заворожённо наблюдал за происходящим в жуткой тишине, прежде чем в ушах начинает звенеть эхо взрыва. Этот звук и только он — последнее, что он может вспомнить за прошедший день. За месяц. О, Боже, за год? Но что-то точно взорвалось, он знает наверняка. Даже, когда эхо затихает, это знание остаётся с ним. Но что это было, и почему он в этом участвует Рук не имеет ни малейшего понятия. Что бы ни случилось, кажется, это довольно важно, стоит запомнить. Это точно не повседневное мероприятие. Но чем сильнее он старается, тем быстрее мысли разбегаются и всё, что у него остаётся — цветы, дым и человек, которого он прижимает к себе. — Чёрт, ты в порядке? — спрашивает Рук, отодвигаясь от мужчины с невероятно голубыми глазами. Одна из линз его очков вывалилась, и тот озирается в некотором замешательстве, с которым и Рук не так давно оказался близко знаком. Они находятся посреди дороги, окружённой высокой травой и стеблями белоснежных цветов, раздавленных перевёрнутой машиной. Одно из задних колёс крутится, сойдя с оси, в ожидании сильного порыва ветра, чтобы окончательно отвалиться. Что-то похожее на сломанную рацию лежит неподалёку, разбитую на кучу запчастей, а чуть дальше лежит книга, белые страницы которой забрызганы кровью. Ничего из этого он не узнаёт. — Что… — мужчина давится воздухом, потирая глаза, предварительно скинув разбитые очки. Ещё один взрыв сотрясает холмы, сопровождаемый гневными криками, источающими опасность. И стрельбой. Где бы они не находились, это было небезопасно. Рук вскакивает на ноги, таща мужчину за собой. Они должны быть знакомы, если Рук защищал его от… мысли словно натыкаются на стену, стоящую между ним и отсутствующей частью воспоминаний. — Нужно бежать, — он не может объяснить, но с ужасающей уверенностью знает, что тот, кто придёт убьёт их, если поймает. Мужчина цепляется за него, крепко сжимая ладонь пальцами. — Ты… что происходит? Рук толкает мужчину за дерево и прижимается к нему, чтобы не было видно с дороги, как раз в тот момент, когда мимо проезжает большой грузовик, прорываясь сквозь дым и обломки. Звуки скрежещущего металла сопровождают грузовик даже после того, как тот исчезает из поля зрения. — Не знаю, — говорит Рук, понизив голос. Со всех сторон раздаются звуки сражения. — Мы вроде как попали в передрягу, это последнее, что я помню, — он тянет мужчину глубже в лес, где пальба становится заметно тише. — У тебя есть имя? — спрашивает мужчина. — Конечно, — отвечает Рук, когда выражение лица мужчины становится совсем нечитаемым. — Зови меня Рук. — Рук, — повторяет мужчина, будто пробуя имя на вкус. Видимо, оно ему по душе, потому как он мягко улыбается. — Я Иосиф. Иосиф. Это имя вызывает не столько ощутимое чувство знакомства с ним, скорее ощущение правильности. Его руки и тело усеяны татуировками и шрамами, все из которых имели схожую тематику. Рук не был в церкви с самого детства, по крайней мере, думает, что не был, но распознать религиозные высказывания, когда видит их собственными глазами, вполне способен. Особенно, когда названия грехов глубоко врезались в чью-то плоть. Руку хочется прикоснуться к ним, хочется провести кончиками пальцев по неровным красным линиям, как будто это могло как-то помочь облегчить старую боль. — Кто сделал это с тобой? — он не хотел, чтобы его голос звучал так мягко и интимно. Для этого сейчас определённо неподходящее время. Иосиф беспомощно морщится в замешательстве, потирая шрам на руке. Гнев. Кто мог сделать это? Те, от кого они убегают? Рук не мог избавиться от ощущения, что так оно и было. Он прижимает подушечки пальцев к животу Иосифа под словом «Эдем», прежде чем успевает подумать о том, чтобы остановиться. — Ты помнишь, как это произошло? — Возможно? — Иосиф разочарованно вздохнул. — Я не знаю. — Я не позволю им снова причинить тебе боль, — обещает Рук. Все его недавние воспоминания могут исчезнуть, но это не меняет того, кто он есть. Если он может сделать что-то, чтобы Иосиф был в безопасности, то он это сделает. Таким человеком он был, и он не думает, что мог сильно измениться за прошедший… год? Последние чёткие воспоминания, которые у него остались, были о колледже, а затем несколько нечётких о том, что произошло до потери памяти. — Мы со всем разберёмся, хорошо? Иосиф прикасается к его лицу незнакомым образом, но, опять же, с возникшим чувством, что именно так и должно быть. Почти дежавю. — Я верю тебе, — говорит он, касаясь большим пальцем чужой щеки. — Мы должны… — Рук сглатывает от смущения, которое сводит спазмом горло, мешая вздохнуть, и от прилива крови к лицу. — Нам стоит идти дальше, — от чего бы они ни бежали, оно осталось не слишком далеко, а причина, по которой они здесь, определённо не исчезла. Как бы он ни хотел ответов, цена за это знание слишком высока. И точно не стоит риска для их жизней. Деревья росли небольшими группками, которые мало как могли защитить их от посторонних глаз с дороги. Поэтому им стоит проявить изобретательность, скрываясь. Рук быстро научился избегать белых цветов, что-то с ними было не так. В первый раз, когда они пошли по цветочному полю, у него закружилась голова, зрение стало нечётким, а цвета слишком яркими, будто во сне, где всё было расфокусировано, но словно приглушено. Они прекрасны, Рук хочет остаться, он не хочет уходить. Цветы делают всё совершенным. Но Иосиф приводит его в чувства, одними губами произнося слова беспокойства, которые оседают в голове Рука. Должно быть, прошло всего несколько минут, когда он полностью пришёл в себя, но Иосиф выглядел испуганным. Его руки вцепились в рубашку Рука, словно он подумал, что его оставят одного. — Дерьмо, — говорит Рук, моргая, чтобы избавиться от последних бликов в глазах. После этого они с осторожностью держатся подальше от этих цветов. Не имеет значения, как долго они идут и в каком направлении движутся, звуки пальбы не прекращались. Повсюду виднелись заброшенные дома и мёртвые тела, и Рук полностью был уверен, что всё не в порядке. Иногда они замечали живых людей, но… даже издалека он видит, что с ними точно что-то не так. Лица будто маски, широко раскрытые стеклянные глаза, смотрящие в никуда. Один раз они подобрались достаточно близко, чтобы услышать бесконечное безумное бормотание. И как бы это не нервировало Рука, Иосиф, кажется, воспринимает это ещё хуже — тихо таща Рука за собой, прежде чем их могли бы заметить. В конце концов, единственный способ продолжить движение вперёд — пересечь реку. Она оказывается обманчиво неглубокой, вода настолько кристально чистая, что Рук может видеть каждый камень, словно они находятся прямо на поверхности. Примерно на полпути вода доходит им до пояса, плещась мерцающим ореолом брызг, и попадает ему в глаза. Оказывается, с водой тоже что-то не то. Она не так концентрирована в сравнении с цветочными полями, и Рук соображает лучше, но ненамного. Цвета вспыхивают и тают, как масло, растекаясь в глазах, а свет танцует, не связанный ни с каким источником. Иосиф стоит в стороне от расфокусированного мира ярким пятном. Одна из его рук вскинута, и Рук видит воду, превратившуюся в хрусталь и битое стекло, сверкающее на свету, и стекающее по его рукам обратно в реку. — Иосиф, — зовёт он и задаётся вопросом, донесётся ли до того звук его голоса. Они не могут оставаться здесь, им нужно двигаться дальше. Он пытается подойти ближе, но нога цепляется за невидимые ловушки, скрытые тенью Иосифа, Рук поскальзывается на покрытых водорослями камнях, выстилающих дно реки. Иосиф ловит его, вытянув руки и не давая пойти ко дну. — Нужно идти, — он легко выдыхает и ведёт Рука к берегу. Последствия от того, что находится в воде, на этот раз не исчезают так быстро. Вода покрывает всю кожу, впитываясь в одежду и заставляя мир мерцать на периферии зрения ещё долгое время после того, как они пришли в норму. — Ненавижу это дерьмо, — говорит он в то время, как вкус жжёного сахара покрыл язык. — Кажется, всему виной цветы, это не может быть естественным процессом, — сказал Иосиф. — Подозреваю, дело не только в воде. Что здесь происходит? Это вполне работоспособная теория, и если такое небольшое её воздействие заставило Рука практически впасть в бессознательное состояние в мире красок и света, который разрывал его разум, то он даже представить себе не может, что может сотворить длительное воздействие. — У тебя, похоже, иммунитет, — высказал он пришедшую в голову мысль. — Думаешь, они поэтому так с тобой поступили? — он кивнул на шрамы Иосифа. Выражение лица Иосифа стало каким-то грустным и неуверенным, и Рук спешно попытался умерить чужую боль, что невольно причинил своим собственным идиотизмом. — Прости, это… конечно, ты не помнишь. Мне не следовало поднимать эту тему, — всё что у него осталось — это Иосиф, поэтому он решил заткнуться. — Чёрт, правда, прости меня. — Рук, — сказал Иосиф, и в его голосе послышались нотки веселья и утешения. — Я не сержусь. То, что ты сказал… заслуживает обдумывания. Рук кивнул, благодарный Иосифу за понимание, и подумал ещё об одной вещи, которая не давала ему покоя. — Сейчас не самое подходящее время упомянуть, что татуировка на твоей спине очень похожа на странный крест, нарисованный краской из баллончиков, который мы видели повсюду? Реакция, которая следует за его словами не совсем та, что он ожидает. Иосиф смеётся мягким тёплым смехом, от которого у Рука подскакивает пульс. Конечно, он не знал о татуировке, но это не самая большая проблема из свалившихся на них. Чёрт, Рук даже не уверен в том, сколько ему лет, не говоря уже о каких-то шрамах и татуировках. — Да, хорошо, ты прав. — Мы со всем разберёмся.

***

Когда солнце начинает садиться, они решают, что настало время поискать ночлег. Идти вслепую точно нет причин. Им требуется немного времени, чтобы найти место, которое Рук счёл безопасным, так они и подходят к дому в конце узкой извилистой тропинки, вдали от дорог. На подъездной дорожке машин нет, а внутри не горит свет, что кажется хорошим знаком, хотя Рук и предпочитает передвигаться с осторожностью. Он не мог позволить им погибнуть после того, как они зашли так далеко, после быстрого осмотра территории они, наконец, решают отдохнуть. — Как думаешь, это жилой дом? — спрашивает он уже уверенный, что внутри никого нет. — Больше нет. Рук проследил за взглядом Иосифа, чтобы понять, что привлекло его внимание. Это оказались прислонённые к стене дома, практически скрытые от посторонних глаз за кучей сломанной мебели и старого хлама, два тела, изрешечённые пулевыми отверстиями. — Что, чёрт побери, здесь происходит? — прошептал Рук. Это безумие, это всё нереально. Иосиф покачал головой и беспомощно взглянул на Рука, точно так же сбитый с толку. Всё это чёртово безумие. — Идём, — сказал Рук как можно мягче, ведя Иосифа внутрь. — Может, там найдётся работающий телефон, с которого мы сможем позвонить… я даже не знаю кому звонить в такой ситуации, — вызывать национальную гвардию? Чёртовы пробелы в памяти. В мыслях всплыло нечёткое воспоминание о ночной пробежке в фаст-фуд. — Кажется, я полицейский? Думаю, я поступил в департамент шерифа после того, как приехал в Монтану. — Помощник, — тихо сказал Иосиф таким тоном, словно что-то помнил. Но в конце концов он просто пожал плечами, потому что несколько слов не смогут волшебным образом вернуть их воспоминания. Найденный телефон оказался нерабочим. Что совсем неудивительно, нет никаких оснований полагать, что весь округ не оказался отрезанным от внешнего мира. Что бы ни происходило здесь, помощи ждать не откуда. Тем не менее на долю секунды это было прекрасной несбыточной мечтой. — Сними обувь, — приказал Иосиф, сам он уже разулся, протягивая ладонь Руку. Он выставил обе пары наружу сохнуть на последних лучах солнечного света. — Спасибо. Электричества в доме не было, а единственным присутствующим источником света — были солнечные лучи, проникающие через окна. Стены окрасились в оранжевое сияние, которое лишь усиливало неестественную тишину в доме. Может, дело было в том, что снаружи лежали два трупа, а это слегка тревожило. Каждый скрип половиц только усиливал эффект вместе со сломанной мебелью и упавшими рамами картин. — Нашёл что-нибудь? — крикнул Рук, просовывая голову в дверной проём, ведущий на кухню. Иосиф выдвигал все ящики и шкафчики, половина из которых были пустыми. — Это было в раковине, — Иосиф указал на раскладной нож, зажав лезвие между пальцами, а рукоятку уперев в ладонь. — Кладовая пуста, а холодильник я бы не рекомендовал открывать. На полу в кладовой лежала одинокая коробка из-под хлопьев, и стоит Руку легонько толкнуть её носком ботинка, оттуда резво выскакивает мышь, затем разворачивается и забегает обратно. Он полагает, ей тоже неуютно в этом доме. — Вот дерьмо. — Я надеялся найти еду, — сказал Иосиф, кладя нож на стол. Рук делает глубокий вдох и медленно выдыхает, пытаясь очистить свой разум от посторонних мыслей, чтобы подумать. У них не так уж много вариантов. — По крайней мере, мы можем немного отдохнуть, — сказал он, когда на ум не приходит лучшего решения. — Может в комнатах, которые мы не обыскали найдётся что-то полезное? Из всех комнат в доме самой ужасной становится спальня. Стоящий в ней запах является чем-то средним между горелым пластиком, плесенью и гнилью. Рук видит огромную засохшую лужу крови на матрасе, частично скрытую мешком для мусора, в котором он точно не будет ничего искать. Он схватил простыню, свисающую с края кровати и накинул её на место, скрывая ужасное зрелище. С глаз долой, из сердца вон. К счастью, ванна оказалась нетронутой. Он включил воду в душе, подставляя руку под струю. Даже выкрученная на горячую, вода остаётся прохладной, но, честно говоря, это лучшее, чем он надеялся. Они с Иосифом были с ног до головы покрыты странной цветочной пыльцой и грязью, и Рук больше всего на свете хотел смыть их. Когда он двигается, чтобы включить душ, водяные брызги попадают ему на лицо, и Рук понимает, что цветочный эффект присутствует и здесь. Ну конечно, чёрт побери. Когда он выходит из ванной, то находит Иосифа в спальне, роющимся в ящиках. — Думаю, тебе подойдут, — сказал Иосиф, протягивая ему пару тёмно-синих джинсов, серую рубашку с длинным рукавом и пару сухих чистых носков. — Чёрт, спасибо, — Рук готов был расцеловать его, если бы не был уверен, что это будет более чем неловко. Чем дольше он стоит на месте не двигаясь, тем больше ему хочется это сделать. — Душ, кстати, работает, — сказал он, кивая в сторону ванной. — Вода не слишком горячая, но я подумал, раз мы оба довольно грязные… в общем, можешь идти первым, я не против. — Если ты уверен…? — Да, конечно, всё в порядке. Иосиф открыл рот, будто хотел сказать что-то ещё, но вместо этого просто кивнул. — Хорошо. Рук оставляет его одного, решив, что неплохо бы проверить надёжно ли заперты окна и двери. И можно ли обезопасить их ещё больше. Он ещё никогда раньше не чувствовал себя таким параноиком, в основании черепа зудело, будто он должен был сделать что-то ещё. Возможно, это было какое-то… задание. Пропустить столько в своей жизни — ужасно. Какие из важных черт его личности были позабыты? Он тяжело вздохнул, полный утомительного отчаяния из-за того, что потерял. Задняя дверь и все окна были плотно закрыты, что создало хоть какую-то видимость комфорта. Но входная же дверь была сорвана с петель, не закрываясь должным образом, что бы он ни делал. — Чёрт, — сказал Рук. Им не помешала бы капелька удачи. — Какие-то проблемы? — волосы Иосифа были распущены, влажными локонами ниспадая на плечи и оставляя капли воды на бледно-голубом свитере, который идеально подходил к его глазам. — Нет, просто… — Рук откашлялся, отводя взгляд. — Просто, всё как обычно. — Понятно, — сказал Иосиф, переводя быстрый взгляд с Рука на дверь. — Ну, по крайней мере, хуже быть уже не может. — Ты не должен так говорить, — засмеялся Рук. Он собрал чистую одежду, которую нашёл для него Иосиф, и махнул рукой в сторону ванной комнаты. — Я пойду… Иосиф улыбнулся ему так, что у Рука создалось впечатление, что он тот, кто хорошо знаком с его причудами. Это странное чувство он унёс с собой в душ, где вода заставляла тело и разум будто плыть по течению. Он даже почти привык к этому комфорту, по крайней мере, тревога уменьшилась. Его мысли скакали с одной вещи на другую, кружась вокруг, пока вода не уносит их в канализацию. И всё, что у него остаётся — сбивающая с толку улыбка Иосифа. Кем они были друг для друга? Почему они оказались вместе? Он подумал о шрамах Иосифа, о словах, вырезанных на его коже, и задался вопросом, кто мог это сделать. Вся эта кожа и твёрдые мышцы под кончиками пальцев Рука. Ослепительно белоснежные зубы под мягкими на вид губами. И голубые, нереально голубые глаза. Когда Рук заходил в душ, у него не было намерений дрочить, но вот он, прислонённый к кафельной стенке с каменным членом в руке. Потому что он идиот. И, может, немного под кайфом от того, что находится в воде. У него всё ещё оставалось достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что ему не следует делать этого, особенно сейчас, когда их жизни находятся в опасности, но этого здравого смысла явно было недостаточно, чтобы остановиться. Он старался не думать об Иосифе, пытаясь представить себе другой образ, и сжимая член в слабеющем кулаке. Но чем больше он старается, тем сложнее ему становится представить себе кого-то ещё. Как будто то, что находится в воде, заставило его вцепиться в самый яркий образ. Он кончает до неприличия быстро и, спотыкаясь, вылезает из-под брызг, где, возможно, сможет привести в порядок свои мысли. Когда он выходит из душа, становится слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но он чувствует себя лучше, чем за последние несколько часов. А, возможно, и больше, просто он не помнит. Рук споткнулся обо что-то на полу, проходя через спальню, и схватил куртку, цвет которой даже не может определить, но он почти уверен, что на спине написано «Пумы». Она пахнет не так плохо, как могло показаться на первый взгляд, поэтому решение оставить её возникает вполне логично. Иосифа он находит сидящим на полу и листающим журнал в разгромленной гостиной, освещаемой единственной свечой. — Что-нибудь интересное? — спросил Рук, присоединяясь к нему в мерцающем круге света. — Зависит от того, как ты относишься к форели, — сказал Иосиф, закрывая журнал и откидывая его в сторону. — Нам нужно поговорить, — его волосы снова собраны в пучок, а искренний интерес видим в каждой чёрточке на лице, когда он поворачивается к Руку, освещённый свечой. Я его знаю. Воспоминание настойчиво пронзает мозг Рука. Всего лишь мгновение, один удар сердца, видение в плохом освещении и размытости по краю зрения, но он помнит этот момент. — Рук? — зовёт Иосиф, когда он слишком долго молчит, замерев в тишине. — Да, прости, я… — он покачал головой. — О чём ты хочешь поговорить? Иосиф издал смешок. — Что ты помнишь? — Не так уж много, — начал Рук, откидываясь на то, что осталось от стула. — Кажется, что-то о колледже. Как узнать, каких воспоминаний не хватает? — отсутствует слишком много воспоминаний, так что трудно сказать, что было первым. — Помню, как сошёл с самолёта в Монтане и принял решение присоединиться к департаменту шерифа, но не помню сделал ли я это в итоге, а потом… — воспоминание с лицом Иосифа. — А что насчёт тебя? Иосиф нахмурился, опустив взгляд вниз на руки, туда, где под свитером скрывались шрамы. — Я приехал сюда со своими братьями. Мы собирались начать всё сначала где-нибудь в другом месте, подальше от… — он беспомощно пожал плечами, и это точно то же самое, что чувствует Рук. Он раздумывал стоит ли говорить Иосифу о своих догадках, но всё же решает, что тот должен знать. — Мне кажется, что я тебя помню. Иосиф вскидывает голову, и его глаза встречаются с глазами Рука. — В церкви? — Я не… в церкви? — Рук слегка наклонился к Иосифу, сердце бешено заколотилось в груди. Это определённо важно, раз они оба помнят об этом. Это должно значить что-то. — Да, я… думаю, так и есть, — важно было пересечь все пустые места, поглотившие все остальные воспоминания. — Ты ждал меня, а я нервничал. Не знаю почему. — Да, — выдохнул Иосиф, кладя свою руку поверх ладони Рука. — Ты пришёл туда только ради меня, и я был так рад тебя видеть, вся моя семья смотрела… Слова Иосифа довершают картину, заполняя пробелы, окружающие единственный в памяти Рука момент. Церковь, семья, выстроившаяся в ряд у прохода, нервы и волнение, когда он шёл навстречу Иосифу, готовый взять его за руку… это произошло? На нём не было обручального кольца, но строго говоря у него не было ни телефона, ни бумажника, ни значительной части воспоминаний, охватывающих последние десятилетие его жизни. Иосиф чувствуется знакомым и важным, а ещё он подходит под типаж Рука. Но сам Рук просто… он просто парень, который не знал, что делать со своей жизнью, поэтому он переехал в грёбаную Монтану и, возможно, поступил в департамент шерифа, потому что тест на профориентацию в средней школе показал ему, что он вполне может служить в правоохранительных органах. Даже не отлично подходил, просто вполне мог. Он прочищает горло, проглатывая все возникшие вопросы, на которые ни у кого из них нет ответов. — Мы могли жениться, — это слово звучит не так уж странно, как могло показаться в начале. — Я верю, что это возможно, — сказал Иосиф голосом, наполненным тихим изумлением. — Это объяснило бы, почему я точно знаю, что ты… — Важен? Иосиф кивнул, а Рук оказывается сбитым с толку. Всё это кажется невозможным. — Есть сотни других объяснений тому, что мы помним, — сказал он, потому что ему трудно придумать что-либо, когда именно это объяснение кажется единственным и таким правильным. Теперь, когда он думал об этом воспоминании в таком контексте, воспринимать его другим образом не получалось. Но мысль о том, что он забыл нечто настолько важное, пугает его. Что, если память никогда не вернётся? Они оба наблюдают, как тает последняя свеча, и как гаснет маленькое пламя. — Полагаю, ты прав, — сказал Иосиф в окутывающей их темноте, прежде чем глаза Рука к ней привыкают. — Учитывая всё, что происходит, в любом случае это не имеет значения. И Рук не это имел в виду. Для него это чертовски важно, особенно сейчас, когда опасность преследует на каждом шагу, а он даже не уверен, что они смогут пережить ночь. — Это имеет значение, — сказал он Иосифу, выдавливая из себя фразу после продолжительного молчания и неспособности сказать правильные слова. Лицо Иосифа находилось в тени, слишком плотной, чтобы разглядеть, какое у него выражение, но его ладонь всё ещё сжимает ладонь Рука. Это казалось хорошим знаком того, что Рук не испортил их отношения ещё до того, как они начались. — Да, это так, — тихо сказал Иосиф. Рук хватается за новую тему с опаской, потому как каждый раз, когда он открывает рот, то портит всё своими выплёскивающимися на свободу мыслями. — Итак, ты упомянул, что приехал сюда со своими братьями. Они… я имею в виду, ты думаешь, они всё ещё здесь? — Они живы, — поспешно сказал Иосиф. — Я не знаю, где они, но точно знаю, что они живы. — Хорошо, это хорошо. Может, мы сможем найти их или… — с чего им вообще начать? Рук не помнил никого, кроме Иосифа и не мог ориентироваться в округе, полном опасностей и вооружённых сумасшедших, чтобы найти хоть одно конкретное место, которое ни один из них не может вспомнить. И судя по тому, как пальцы Иосифа напряжённо сжимают его собственные, вполне возможно, что он пытается убедить в этом самого себя. — Вероятно, будет безопаснее, если мы не будем этого делать, — добавил Рук через некоторое время. — Нет причин подвергать опасности ещё больше людей. Хватка Иосифа немного ослабевает, словно незнание правды перенести легче, чем реальность, в которой живёт он, а его братья — нет. — Ещё у меня есть сестра, — мягко сказал он. — Она новенькая. Рук понятия не имеет, что это значит. — Мы увидим их снова, — всё равно сказал он. Иосиф улыбается в ответ, на его лицо падает достаточно лунного света, чтобы его можно было отчётливо разглядеть, отчего внутри у Рука становится тепло, а внутренности дрожат самым нелепым образом. Они знакомы друг с другом от силы четыре часа, они могут быть женаты, а сейчас Рук собирается влюбиться в него. Удивительно. Вокруг них творился ад, а он добавляет еще одну проблему в уже образовавшуюся кучу безо всякой причины, только из-за красивых глаз Иосифа, доброй улыбки и голоса, который можно слушать часами. — Рук, — зовёт Иосиф с отчаянной настойчивостью, впиваясь ногтями в ладонь Рука. — Снаружи. Вдалеке виднелись фары, освещающие извилистую грунтовую дорогу, ведущую к дому. Рук насчитал около дюжины машин, все ослепительно белые в окружающей темноте. Они не пытались скрыть своё присутствие, словно знают, что в этом нет необходимости. — Чёрт, — сказал Рук, пробираясь к входной двери, чтобы забрать их обувь, которую Иосиф оставил снаружи. Он даже не был уверен, что никто его не видел, но никто не стрелял, и это главное. Его ботинки, конечно, стали суше, чем были, но всё ещё влажные внутри. А теперь ещё и холодные. — Чёрт, уходим, — он схватил Иосифа за руку, ведя к задней двери, и пригнулся, проходя подальше от окон. Они услышали хруст гравия под тяжёлым грузовиком почти в ту же секунду, как добрались до задней части дома. Дверь скрипнула при открытии, и Рук задержал дыхание, пытаясь расслышать хоть что-то сквозь стук бьющегося о рёбра в панике сердца. Кто-то зашёл внутрь, выкрикивая приказы, смысл которых он не в силах понять. Слышится треск ломающегося дерева — отвлекающий звук, который Рук использует для прикрытия. «Нас никто не заметил», — думает он, чувствуя, как двигаются кости в кисти Иосифа, которую от стиснул словно тисками. Рук пытается безмолвно извиниться, чуть разимая пальцы и потирая пострадавшие косточки большим пальцем, пока они медленно продвигаются наружу. Скрывшись, наконец, за висящей на петлях входной дверью. Грузовики светят дальним светом, заливая дом, но основная масса машин всё ещё стоят на дороге. И инстинктивно Рук знает, как спастись. Он тянет Иосифа в пересекающиеся тени. Дом со всех сторон окружает высокая трава, усеянная мусором и обломками, трудно сказать от чего, то ли от небрежности, то ли от удобства. Не так далеко раскинулась небольшая роща, а за ней… им просто нужно идти дальше. Он берёт Иосифа за руку, страх заставляет молчать, и не отпускает, пока они не сбегают.