although circumstances may appear bleak

Проходит день, второй, а может и ещё один, а Рук представляет собой напряжённый клубок оголённых и сердечной боли, но он настроен чуть более оптимистично по этому поводу. Если мир в самом деле не придёт к своему концу, о чём он беспокоится больше, чем раньше, но маловероятно, что всё может стать ещё хуже. Все его друзья согласились с новыми планами относительно более несмертельной формы сопротивления. По крайней мере, сейчас. Вполне вероятно, что непоправимый ущерб уже был нанесён, и единственный способ бороться с сектой — это ответная агрессия. Если Сопротивление отступит хоть на дюйм, секта захватит каждую квадратную милю вокруг и каждого человека, живущего там. Но Рук делал всё возможное, чтобы вернуться к тому чувству нормальности, к которому мог. И как только он сможет понять, что именно повлекло это за собой. Вероятно, это связано с уменьшившейся печалью по человеку, чьи действия буквально во всех смыслах вызвали моральное и эмоциональное потрясение, с которым жил Рук. Как бы сильно он не хотел забыть Иосифа, на самом деле сделать это было непросто. Что заставляло его грустить и злиться в равной мере, и из-за этого он злился ещё больше, потому что он уже принял решение двигаться дальше. И всё же, как бы он ни старался, кажется, отпустить он не в силах. К чёрту Иосифа Сида. Рук был доволен собой и своим местом в мире, а Иосиф появился в его жизни, словно у него было какое-то грёбаное право и всё изменил. Может, всё что на самом деле нужно Руку — положить всему конец. Вот так он в конечном итоге и оказывается на территории Иакова впервые с тех пор, как, ну. С тех пор, как воспоминания вернулись. Прошла всего неделя с этих перемен, но казалось, будто прошла целая жизнь. Рук становился другим человеком каждый раз, как заходил в горы или покидал, особенно в последние два раза. Странно возвращаться сюда, но есть вещи, которые требуют окончательного решения. На этот раз у него была машина, и он двигался по дороге, но обнаружил, что всё ещё пытается следовать по тому же пути, по которому он с Иосифом шли изначально. Это… трудно оглядываться назад, не подвергая тщательному анализу каждую мелочь. И только сейчас, когда он проехал мимо извилистой реки с её маленьким сараем ему вспомнилось, что эдемщики не стреляли в Иосифа. Чёрт возьми, единственная причина, по которой они сбежали с сотней Судей на хвосте, скорее всего, заключалась в том, что ни один эдемщик не хотел быть тем, чей волк укусил Отца. Рук и правда пропустил все возможные знаки, да? В конце концов, ему приходится оставить машину и пройти остаток пути пешком. Единственная дорога к дому, насколько он знает, была дорогой от озера, но даже она была старой и заросшей, и ориентироваться по ней было почти невозможно. Если бы не все эти воспоминания, Рук всё равно бы полюбил это место за его тихое живописное уединение. Для него не должно было обернуться неожиданностью то, что куры исчезли, но он всё равно удивлён. Как будто ничего не должно было измениться и оставаться точно таким, как тогда, когда он ушёл. И ему бы радоваться, что это не так. Ему бы быть благодарным за то, что Иосиф забрал их, когда этого не сделал Рук. Потому что Рук ушёл, даже не оглянувшись на животных, о которых заботился. Но что-то в этом кажется несправедливым. Иосиф их не заслуживал. Это было мелочно и некрасиво, но Рук хотел бы, чтобы у Иосифа не осталось ничего от их совместного времяпрепровождения точно так же, как этого не осталось у Рука. У него не осталось ничего. Всё исчезло. Во всём доме не осталось и следа от того, что они с Иосифом жили здесь. Внутри не было ни черта, что доказывало бы, что там вообще кто-нибудь жил. Шкафы были пусты, ящики комода и даже ванна вычищены. Дом был практически стерилен. Всё убрано, будто никогда и не было. Рук должен быть счастлив. Он хотел уничтожить всё, что связывало его с Иосифом и их совместной жизнью и, похоже, именно это и сделал Иосиф. — Чёрт, — сказал Рук пустому дому. Всё кончено. Всё чувствуется конченым. Иосиф взял на себя инициативу вычеркнуть Рука из своей жизни точно так же, как собирался поступить с ним Рук. Рук не совсем понимает, в чём состоял его собственный план. Схватить кур и… может, просто попрощаться с этой частью своей жизни. Найти успокоение в этом месте, которое он построил для себя и… ну. А теперь ему нечего было отпускать. Он тяжело опустился на кровать, снова потерянный. Он этого хотел, так разве ему не должно было полегчать? Если всё это ушло, если от той жизни не осталось ничего, кроме того, что было на сердце, разве так не лучше? Если держаться больше не за что, тогда он может отпустить. Но больно было по-прежнему. В дверном проёме скрипнули половицы, и на мгновение сердце Рука замерло, словно он думал увидеть Иосифа, стоящего там в ожидании, когда его заметят. И он не был уверен обрадовался ли, когда увидел не того Сида. — Что тебе нужно, Иаков? Руки Иакова были скрещены на груди, производя впечатление внушительной фигуры, призванной устрашать. — Я пришёл поговорить. — Отлично, просто класс, — сказал Рук, слишком усталый и опустошённый для всего, что там хотел от него Иаков. — Мне плевать, ясно? Я больше не хочу иметь ничего общего с тобой или твоей дерьмовой семейкой. То, как Иаков умудряется смеяться без малейшей нотки веселья в голосе почти впечатляет. — Ты правда думаешь, что мне не насрать на то, что ты там хочешь? На секунду я даже подумал, что ты умнее. Рук стиснул зубы, не отвечая, потому что ему ничего, чёрт побери, не нужно. Всех Сидов лучше оставлять без внимания, по его скромному мнению. — Я здесь из-за Иосифа, — сказал Иаков, привлекая внимание Рука против его воли. — Видишь ли, он говорит, что с ним всё в порядке, но я знаю своего брата. Я знаю, когда он трещит по швам и когда ему нужна моя помощь. Что бы ты ему ни сделал… — Я ничего ему ни делал, — выплюнул Рук. Иаков же совсем не выглядел убеждённым. — Ты лжёшь мне или себе? Несправедливо. Конечно, Рук лжёт самому себе. Он может быть идиотом, но он не глуп, и сейчас ложь самому себе — единственное, что заставляет его вставать по утрам. Если он сосредоточится на своём гневе, то сможет притвориться, что хочет двигаться дальше. Если он возложит всю вину за произошедшее на Иосифа, то ему не придётся признавать все увиденные предупреждающие знаки, которые он решал игнорировать, потому что боялся узнать правду. Если он обратит внимание только на то, как изменился сам, то ему не придётся замечать, как изменился Иосиф. И ему не нужно, чтобы чёртов Иаков Сид, тыкал в это пальцем. Конечно, у Иосифа не всё было в порядке, потому что иначе всё вернулось бы на круги своя. Но этого не произошло. Рук потерялся в Блажи, затем оказался рядом с Иосифом, а когда вспомнил, они оба уже были потеряны. И ни один из них не мог оставить этот дом без изменений. — Так я и думал, — вздохнул Иаков так, будто ненавидел этот разговор так же сильно, как и Рук. — Я знал, что эта граната рванёт у него под носом уже тогда, когда он связался со мной. — Когда он… — рация. У женщины из Сопротивления была рация, которую он заметил, а затем… на следующее утро он услышал, как Иосиф разговаривает, как он сам сказал, с курами. — Хах, ну да. — Думаю, ты кое-что понял? Если это что-нибудь для тебя значит, он был сбит с толку большинством моментов. Не мог понять, почему я хочу забрать его от тебя. Горло Рука сжалось от болезненного спазма, а желудок скрутило, выворачивая. — Он думал, что ты ему поверишь, — добавил Иаков. — Даже когда я пришёл за ним, он был так уверен, что ты ему поверишь. — Поверю ему? Чему, его видениям? Что я должен… он солгал мне. — Как скажешь, — пожал плечами Иаков. — Иосиф многое значит для других людей, но он никогда не был лжецом. С другой стороны, я не могу сказать, что осведомлён обо всём, что произошло между вами. — Потому что это не твоё грёбаное дело, — сказал Рук сквозь стиснутые зубы. Иаков закатил глаза, прислоняясь к дверному косяку. — Конечно, — ответил он, как ни в чём не бывало. Отказываясь напасть на Рука, как бы сильно тот не провоцировал. — Как я уже и сказал, я здесь ради своего брата. Если ты так решительно настроен ненавидеть его, то вперёд, делай, что хочешь. Но я прошу тебя держаться от него подальше. Пошли за ним одного из своих друзей, пошли их всех, если понадобится — всё равно мы знаем, насколько они компетентны без тебя… — Это не… — Но ты держись подальше. И близко к нему не подходи, а взамен я позволю тебе сохранить всю территорию, что ты забрал у меня, моего брата и Веры. — Что заставляет тебя думать, будто ты сможешь забрать эти земли обратно? — А почему ты думаешь, что я не смогу? — спросил Иаков. — И скольких ещё людей ты потеряешь, если я попытаюсь? Это неплохая сделка. Иаков предложил ему способ предотвратить новые ненужные смерти в обмен на то, что Рук уже планировал сделать, и он должен был согласиться. — Откуда мне знать, что сдержишь слово? — Ни откуда. — Справедливо, — в любом случае именно этого и ожидал Рук, и согласие почти вертится на кончике его языка, готовое сорваться. Но оно отказывается обращаться в слова. Мысль о том, что он больше никогда не увидит Иосифа ранит так сильно. Неделю назад Рук верил, что они проведут вместе остаток своих жизней. Часть его всё ещё мечтает об этом будущем. Они были женаты, хоть и не давали никаких клятв, но каждое мгновение казалось настолько реальным, что теперь, когда ему предоставилась возможность облегчить себе жизнь, он просто не может. Не обязательно всё должно было быть по-настоящему, чтобы Рук влюбился. Его молчанием было достаточно красноречивым ответом для Иакова, который покачал головой и оттолкнулся от дверного проёма. Не то чтобы он был разочарован, это словно был именно тот результат, который он предсказывал. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал Иаков напоследок, прежде чем уйти. — Чёрт, — сказал Рук, снова оставшись один в доме. Он не знал, что делает, но может сказать, что собирается делать дальше. И его раздражает, что каким-то образом Иаков понял всё это раньше него. — Чёрт.

***

Дорога до комплекса занимает несколько часов. Рук едет, останавливается и едет снова, останавливается, чтобы подумать, сможет ли он вообще это сделать. В одну минуту он наполнен всей уверенностью в мире, а в следующую его одолевают сомнения, гнев и страх. Может, ему стоит подождать, может, завтра будет лучше, может, он снова увидит Иосифа и вся эта любовь, наконец, обернётся ненавистью. Может, этого не произойдёт. Может, Иосиф не захочет его видеть. А может, ничего не изменится. Рук останавливает машину и сидит с выключенным радио, прижавшись лицом к рулю и тревожно дыша. После всего, через что он прошёл, это едва ли самая трудная задача. Это кажется простым. Он завёл машину, развернулся и проехал полмили в обратном направлении, пока не заставил себя снова развернуться. Если он не уйдёт сейчас, то не сможет сделать этого никогда. Или будет ждать слишком долго, и шанс на что-то будет упущен. Лучше попробовать сейчас, даже если он потерпит неудачу, чем до конца жизни задаваться вопросом, что могло произойти в противном случае. Рук не хочет доживать остаток жизни или время в ожидании конца света, полный сожалений ото всех «а что, если» и душевной боли из-за того, что могло бы быть. Чем ближе он подбирается к комплексу, тем больше полон решимости уйти. В голове крутится целая речь обо всём, что он хочет сказать. Повторяясь в бесконечном цикле и превращаясь в монолог «Ты мне солгал, я тебя ненавижу», который, как он надеется будет приятно произнести вслух, как было в собственных мыслях, даже если он совсем не имеет это в виду. Но он всё ещё хочет, чтобы Иосифу было так же больно. Эдемщики в комплексе не знают, что с ним делать, когда он прибывает, проезжая кованные ворота с опущенными окнами, чтобы его легко было увидеть. Будто они знают, что не должны нападать, но он в свою очередь никогда не должен был появляться на их базе. Хотя, некоторые всё же пытались сердито прикрикивать на него. Рук не обратил на них особого внимания, подъезжая прямо к церкви и паркуясь возле дверей. Он демонстративно снимает кобуру с оружием, бросая на заднее сидение, на случай если кто-то из эдемщиков решит, что он слишком опасен и не заслуживает доверия. Лучше дать им понять, что он безоружен, чем позволить остановить его сейчас, когда он так близко. Двое эдемщиков, несмотря ни на что, направляют на него винтовки, поэтому Рук высовывает руки из окна, чтобы открыть дверцу машины с внешней стороны. — Смотрите, никакого оружия, — сказал он, осторожно вылезая, в то время как эдемщики не становятся менее нервными и подозрительными. — Я здесь только для того, чтобы поговорить с Отцом. Они всё ещё пытаются разгадать его истинные намерения, когда Рук проскальзывает мимо них в церковь. — Твои охранники — идиоты, — сказал он Иосифу, который, к счастью, был единственным человеком внутри. Рук не учёл того, что произойдёт, если в церкви будет больше эдемщиков, или что он будет делать, если самого Иосифа тут не окажется. Иосиф сидел на полу в одиночестве, прислонившись спиной к кафедре, и лениво листал страницы своей сектантской Библии. — Ты здесь, чтобы убить меня, Рук? — спросил он глухим ровным голосом. — Нет, — ответил Рук. — Нет. Мне не следовало этого говорить… Двери позади него тихо скрипнули, открываясь, когда эдемщик просунул голову внутрь. — Отец… — Оставь нас, — рявкает Иосиф в манере, которая совсем не похожа на его обычный образ Отца. Рук сделал глубокий вдох, позволяя воздуху наполнить лёгкие, и медленно выдохнул. — Ты забрал кур, — сказал он, когда все важные моменты из его заготовленной речи покинули его. Иосиф выглядел таким усталым и измождённым, что хорошо было знакомо Руку, а под глазами к него залегли тёмные круги, говорящие о долгих днях и беспокойных ночах. — Да, забрал, — тихо ответил он. Невозможно было скрыть, что Иосифу тоже было больно, и от этого знания Рук совсем не чувствовал себя хорошо. Нисколько. — Ты оставил их, поэтому я забрал их домой, — продолжил Иосиф, поднимаясь на ноги, и Рук не упустил из виду, как его голос тускнел и срывался, будто домом для него всё ещё остаётся крошечный дом, спрятанный в горах. — О них заботятся в Долине. С людьми Иоанна. Рук провёл ладонью по лицу, потирая глаза. — Хорошо, это… это хорошо, — он думал, что всё будет совсем не так. Он собирался злиться, а Иосиф должен был извиняться, но вместо этого им обоим просто было грустно. И он задавался вопросом, слышит ли Иосиф, как бешено бьётся его сердце в церковной тишине. Но Иосиф даже смотрел ему в глаза. — Это всё, чего ты хотел? — Да, — сказал Рук. — Нет. У него был план. Каждое слово, которое он собирался сказать, каждая секунда боли, которой он собирался поделиться с Иосифом, пока тот тоже не почувствует всё это. Было так много вещей, которые он хотел сказать, но ничего из этого не получалось, потому что он не думал о том, каково это на самом деле — снова увидеть Иосифа. Чувства остались, все они. Гнев, душевная боль, любовь и он просто хочет, чтобы эта боль прекратилась. — Я хочу ненавидеть тебя, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты заставил меня снова возненавидеть тебя. Я хочу услышать, как ты скажешь, что всё это было неправдой, что каждое твоё слово было ложью, чтобы я наконец смог вырвать тебя из своего сердца. Глаза Иосифа устремились на него, широко раскрытые и слишком яркие, а сам он издал резкий звук, который поразил Рука в самое сердце. Туда, где он заслуживает быть. — Я не могу. — Пожалуйста, — взмолился Рук. — Умоляю, просто позволь мне ненавидеть тебя. Иосиф втянул его в поцелуй, от которого Рук чувствует себя вновь целым и разбитым на части заново. — Ни за что. Рук вцепился в талию Иосифа, прижимая его к себе, не желая отталкивать, даже когда знал, что должен. — Я влюблён в тебя, — говорит он в губы Иосифа. — Я не могу перестать любить тебя, почему ты не отпускаешь меня? — он сойдёт с ума прямо здесь, рядом с этим человеком, если уже не сошёл. — Пожалуйста, — повторяет он, а его пальцы скользят под одежду, расстегивая пуговицы и молнии, а после тянут Иосифа к себе за пояс. — Пожалуйста. Рук теряет свои джинсы где-то по пути к земле, а Иосиф нависает над ним. Всё это ужасная ошибка, но на земле нет силы, способной убедить его остановиться прямо сейчас. Не тогда, когда внутри него два мокрых от слюны пальца Иосифа, а всё, чего хочет Рук — это большего. Прошло чуть больше недели с тех пор, как они делали это в последний раз, и внутренности обдаёт лёгкой болью, о которой Рук почти забыл. Это его оправдывает. Делает всё более реальным, когда пальцы Иосифа сгибаются под другим углом и толкаются внутрь, чтобы раскрыть его снова, как в первый раз. Никаких слишком осторожных движений с переизбытком смазки, что были раньше. Вместо этого только Иосиф, который отчаянно хочет трахнуть его, быть внутри него, куда Рук пытается его притянуть. Он прижимается к Иосифу в очередном поцелуе, проглатывая прерывистый звук, который издаёт кто-то из них. Он не уверен, кто именно это был, возможно, они оба. Иосиф отстранился, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы расстегнуть собственные джинсы, выпуская член на свободу. Он плюёт на ладонь, делая всё возможное, чтобы Руку было легче, даже если они оба знают, что этого будет недостаточно, но Рук всё равно вскидывает бёдра, позволяя Иосифу толкнуться внутрь. Его пронзает вспышка боли, от которой Рук шипит сквозь зубы, и Иосиф останавливается. Рук делает очередной дрожащий вдох, а затем обхватывает коленями бёдра Иосифа. — Пожалуйста, — шепчет он, когда Иосиф ещё немного двигается внутрь. То, как Иосиф трахает его сейчас, отличается от того, как он делал это раньше. Как будто он пытался оставить след, чтобы Рук запомнил, на случай если это никогда больше не повторится. Каждый толчок его бёдер ощущается так, словно его цель — растянуть происходящее как можно дольше, а поцелуи на вкус, как обещание, так и прощание. Рук ненавидит это. Он впивается острыми ногтями, оставляя кровавые линии царапин на старых шрамах и татуировках, намереваясь оставить на нём свои собственные отметки, от которых Иосиф не сможет убежать. Теперь, когда они здесь, он ещё больше боится отпустить. Поэтому он сжимается, используя ноги, чтобы притянуть Иосифа ближе, шепча слова о любви и гневе, которые в конце концов придётся объяснить, но всё, что ему нужно сейчас — так это чтобы Иосиф понял. И Иосиф даёт ему то, что нужно. Это распирающее давление где-то глубоко, смешанное с мягкими поцелуями, которые почему-то кажутся правильными. Он наклонился, чтобы обхватить длинными пальцами член Рука. Дроча ему медленными движениями, которые не вяжутся с жёсткими толчками бёдер. После этого Руку не требуется много времени, чтобы кончить. Содрогаясь от рыданий и цепляясь за Иосифа, будто между ними ничего не изменилось. Он пытается излить в поцелуе всё своё разочарование, в то время как Иосиф трахал его, толкаясь бёдрами в беспорядочном ритме, который становился всё жёстче и прерывистей, пока он стремился к собственному оргазму. Он закидывает ногу Рука вверх, меняя угол, пока не содрогается, изливаясь внутрь, словно это всё ещё ему позволено. Рук должен бы злиться. Но он просто устал. И ничего было не исправить. — Я думал, будто выиграл в лотерею, — говорит Рук, когда Иосиф выходит, прежде чем хоть кто-то из них успевает перевести дыхание, оставляя его мокрым и опустошённым. — Я думал, что нашёл свою половинку и каким-то образом убедил его жениться на мне. Ты хоть представляешь, как я был рад провести с тобой остаток своей жизни? Были дни, когда это было всем, о чём я мог думать, — он садится, чувствуя себя немного болезненно, абсолютно безразличный к тому беспорядку, что они устроили. На лице Иосифа появилось сложное выражение, в котором отчётливо виднелась грусть. — Прости, — пробормотал он. — Ты был единственным, кого я не мог вспомнить, и я думал — надеялся — если смогу заставить тебя поверить в меня, тогда ты поймёшь, чего я пытаюсь достичь. Я был неправ. Сердце Рука делает кульбит, болезненно сжимаясь. — Я был единственным, кого ты не мог вспомнить? Иосиф втянул воздух, и когда он выдыхает, Рук слышит, как плохо он себя контролирует. — Тому, что я сделал, нет оправдания. Даже если я хотел верить, что ты мой, мне не следовало скрывать от тебя правду. — Да, — сказал Рук. — Чёрт, — может, они в самом деле, слишком глубоко увязли. Но он научился читать Иосифа, видеть все хрупкие и ранимые части, которые он пытался спрятать. Они оба натворили дел и, если не разберутся в этом, всему придёт конец, забрав с собой и всех остальных. Или, по крайней мере, Рука. Но он подозревает, что сейчас знает об Иосифе достаточно, чтобы сделать одно предположение. — Знаешь, Иаков приходил повидаться со мной. Он предложил мне сделку: сделать мою жизнь чертовски простой, если я пообещаю больше никогда не видеться с тобой. Глаза Иосифа устремились к нему, а желваки на челюстях заходили ходуном. — У него не было права, — сказал он со слышимым в голосе гневом. Но затем выражение его лица меняется на удивлённое, прежде чем перерасти в замешательство. — Но ты здесь. Рук вздохнул, потому что это отличный момент, но он не уверен, что сможет объяснить полностью. — Я не мог этого вынести, — сказал он, пожимая плечами. — Я должен был сделать это, это было бы правильно, но посмотри, что происходит, когда я пытаюсь возненавидеть тебя, — он указал на все свидетельства того, что они трахались в церкви всего несколько минут назад. — Я правда пытался. Я хотел забыть тебя больше всего на свете, — он снова пожимает плечами, не зная, как выразить словами запутанный беспорядок в своём сердце. — Но с тобой мне было хорошо. Даже если… чёрт. Я больше не хочу убивать твоих людей. Я больше не хочу участвовать в разрушениях. Когда я с тобой, я так счастлив и… — И? — Иосиф часто дышит и смотрит на Рука с чем-то прохожим на надежду. — Я не доверяю тебе, Иосиф, — честно ответил он. — И не знаю, смогу ли. Ты убиваешь людей и остановить тебя, это буквально моя работа. Ты понимаешь? Вся кровь, что на моих руках, она и на твоих тоже. Но… я бы сделал всё, чтобы защитить тебя от того, что является тебе в видениях. Я бы сделал всё, чтобы защитить тебя, и это всё ещё часть меня. Иосиф наклонился ближе, заглядывая ему в глаза и осторожно прикасаясь к лицу ладонями. — Рук, пожалуйста. — Ты должен перестать причинять людям боль. Ты не можешь никого заставить поверить силой, а я не могу быть частью этого, Иосиф. Я не хочу, чтобы ты делал меня частью этого, потому что я… — почему-то это всё ещё самая трудная часть. — Я люблю тебя. И если ты прав, я хочу остаться рядом с тобой. — А если я ошибаюсь? — Тогда я сам тебя арестую, — ответил Рук. — Это… это всё, что я могу. Иосиф поцеловал его, просто мягкое касание губ, и прижал их лбы друг к другу. — Я докажу тебе, что я прав, — прошептал он. — Ты увидишь, и я проведу тебя к Вратам Эдема, верну твоё доверие. Если ты останешься со мной, я сделаю всё, что ты попросишь. Обещаю. — Я верю тебе, — сказал Рук, и это было искренне.

— end —