although circumstances may appear bleak

Рук застыл, пока в его голове проносились тысяча и одна мысль. Всё это было ужасным, неизбежным слайд-шоу из выборов, действий и убеждений. Дни — недели — жизни, которая никогда ему не принадлежала, а он принимал каждое её мгновение за истину, не задавая вопросов. Не заходя дальше поверхностного взгляда и собственных предположений. Потому что ложь подходила больше, чем когда-либо могла реальность. Сколько знаков он пропускал? Сколько раз игнорировал правду, когда она была прямо перед его носом? — Помощь нужна? — спросил Иосиф откуда-то из-за спины, и его голос был идеальным сочетанием веселья и любви к человеку, которого никогда не существовало. — Я… — сердце Рука болезненно сжалось из-за чего-то, что и реальностью то никогда не было. Этого не должно было случиться. Ничего из этого никогда не должно было случиться. Как он мог подумать — как могли они подумать — о том, что всё обернётся такой болью. — Нет, всё в порядке. Я… — звук собственного голоса резал уши. Это всё неправильно. — Ты в порядке? Пять минут назад Рук был влюблён, готов столкнуться лицом к лицу с любой опасностью, даже с концом света, если рядом был Иосиф. А теперь он был разбит и опустошён, и он больше не знает, кем ему позволено быть. Но он знает, что кем бы ни был за последние недели, так это не собой. На лице Иосифа появляется сложное выражение, когда он поворачивается к нему. Сначала страх, затем шок, боль и, наконец, принятие. Как будто он уже понял то, что Рук только пытается понять. — Рук? — он делает прерывистое движение вперёд, но останавливается, оставаясь на месте и позволяя дистанции между ними сохраняться. И с этим движением последний кусочек головоломки встаёт на место. Потому что теперь Рук знает Иосифа таким, каким он был на самом деле, а ещё таким, каким он притворялся, и это внезапно проясняет одну вещь. Иосиф тоже знал. Рук не испытывал гнева уже несколько недель, но он был привычен, безопасен, он окружал его словно щит. Он помнит, как использовать гнев, чтобы оттолкнуть остальные эмоции, те, что могут помешать ему сделать то, что он должен. — Ты знал, — выдавил он сквозь зубы слетающие слова. — Ты, чёрт возьми, знал. Как долго, Иосиф? Как долго ты трахал меня, зная, что между нами никогда ничего не было? Иосиф дёрнулся, будто его ударили, и Рук подумал, что он должен считать себя счастливчиком, хотя бы потому что Рук его ещё не ударил. — Ты позволил мне думать, что… — Рук был счастлив. Спрятанный вдали от остального мира, где он мог перестать бороться и просто жить. — Как долго ты собирался продолжать притворяться? Таков был твой план, Иосиф? — Я не… я думал, что ты… — Иосиф выглядел таким маленьким и испуганным. Настолько непохожим на все его ипостаси, которые знал Рук, что он почти верит, что совершил ошибку, и теперь Иосиф говорит правду. Но теперь он помнит Иосифа и больше не попадётся на его ложь. — Как долго? Иосиф встретился с ним взглядом, расправляя плечи и наконец-то выглядя таким же самодовольным, каким он должен быть после нескольких недель, когда его враг буквально стоял на коленях. — Я не мог забыть голос моего брата, — сказал он. — Я узнал Иакова, когда мы услышали его на заставе, но я не понимал, что это значит, пока не появилась та женщина. Та из Сопротивления, которую ты убил, — его глаза широко раскрылись. — Я не имел в виду… — Тебе было весело? — они слышали Иакова практически в самом начале, ещё до того, как нашли дом, и Рук был настолько заведомо слеп, что не смог распознать. — Ты получил всё, что хотел, трахнув своего врага? — прошло больше двух недель с тех пор, как появилась та женщина из Сопротивления. Она назвала Иосифа чудовищем и была права. — Тебе понравилось заставлять меня верить, что ты любишь меня? — больно. От всего этого было так больно. — Скажи мне, что ты хотя бы повеселился. — Это не входило в мои намерения, — сказал Иосиф, его губы сжались в тонкую полосу, когда челюсти стиснулись от новой лжи. — Ты пытался обратить меня в свою веру? Всё ради этого? — всё то время, когда Иосиф рассказывал ему о своих видениях и умолял Рука поверить ему. — Чёрт возьми, ты этого хотел? — это сработало. Он был готов поверить во всё. — Ты хотел убедить меня, что ты не сумасшедший, потому что у меня есть для тебя кое-какие грёбаные новости. — Ты сказал, что веришь мне. Рук больше не мог этого выносить. — Мы оба сказали лживые вещи, — гнев не мог защитить его от боли, что распространялась прямо из сердца, медленная разрушительная боль, которую невозможно выносить. Потому что вся жизнь, что он знал в течение нескольких недель обернулась ложью. В округе Хоуп не было места, которое находилось бы достаточно далеко от Иосифа, но ему необходимо было уехать. Из этих гор, этой хижины и всего, что они значат. Это место никогда не было их домом, и они никогда не должны были притворяться, что это так. Он протиснулся мимо Иосифа и вышел из кухни, чтобы собрать свою одежду, нерешительно останавливаясь возле их кровати. Это утро было идеальным, а теперь… — Рук, пожалуйста… — Не надо. В любом случае, всё это никогда не принадлежало ему по-настоящему. Рук быстро оделся, натягивая всё, что может найти и игнорируя всё остальное. Чем меньше вещей будут напоминать ему о произошедшем, тем лучше. Но он всё ещё чувствует Иосифа своей кожей и между бёдер. Всё в полном беспорядке, но не более того. — В следующий раз, когда я увижу тебя, то убью, — сказал он, выходя за дверь и не оглядываясь.

***

Убивать эдемщиков, добровольно лишая их жизней, стало чертовски легко, как только Рук вспоминает, как долго он это делал. Не время волноваться, когда он осознаёт, какую работу должен выполнять. Они не люди, они враги, и Рук обязан освободить жителей округа Хоуп любыми средствами. Потому что именно для этого он нужен. Чтобы спасать людей. Разве не так? Разве не так? Кто-то указывает ему на проблему, и он устраняет её. И это нормально. Раньше его всё устраивало, а сейчас у него причин хотеть чего-то другого. Только потому, что он провёл целый месяц, думая, что он кто-то другой, кто-то более мягкий и добрый, с минимальным количеством крови на руках, не изменит того, кто он есть. Возможности начать всё сначала нет, чистого листа нет. Это несправедливо. Всё это несправедливо. Но что ещё он может сделать, кроме как попытаться продолжать проживать свою жизнь с того места, где остановился? Поэтому в первые дни возвращения к своей реальной жизни со всеми её смертями и разрушениями, он снова бросается в пекло. И делает всё возможное, чтобы никогда, никогда не вспоминать об этом. Он возвращает аванпост за аванпостом, не считая трупы, что оставляет после себя. Он разрушает святилища и ни разу не взглядывает на статую, возвышающуюся над ними. Он взрывает бункер и пытается вспомнить, почему раньше это было весело. Но всегда есть другая цель или другой человек, которого необходимо спасти, кто-то говорящий по рации, куда ему нужно отправиться. И это нормально. Рук в порядке. Он делает всё, что должен и не останавливается. Потому что если он остановится сейчас, то всё, что у него останется — это он сам, а прямо сейчас это не тот человек, с которым он может справиться. Влюблённость не входила в его планы. Не входил туда и маленький дом, достаточно большой, чтобы в нём комфортно могли жить два человека. Никаких дней возле озера и никаких ночей в общей постели, состоящих из ласковых прикосновений и нежных слов. Когда он закрывает глаза, когда пытается заснуть, всё это снова и снова прокручивается в его голове. Иногда он замечает трещины в фундаменте гораздо раньше. Иногда Иосиф говорит ему правду до того, как Рук узнаёт её сам. Несколько раз он вообще не верит в его ложь. И один раз, всего один раз, он ничего не вспоминает. И это самое худшее. Не хотеть того, чего у тебя никогда не было, всегда легче. Но потом сектанты перестают преследовать его. Они просто прекращают. И неважно, что он делает или сколько разрушает, они оставляют его в покое. Поначалу Рук даже не замечает этого. Он так сосредоточен на том, чтобы сделать всё возможное, чтобы не развалиться на части, будто повязка на кровоточащей ране на груди, что не понимает, что его оставили в покое. За ним больше никто не охотится, когда он захватывает очередной аванпост, никаких враждебных сообщений по рации, никаких галлюцинаций, наполненных Блажью. Вместо всего этого они просто игнорируют его. И это делает всё ещё хуже. Рук не может притворяться, что с ним всё в порядке, что ничего не изменилось, что он вернулся к нормальной жизни, когда Иосиф меняет правила их грёбаной игры. Ему нужны сражения, нужны драки, стрельба и насилие, чтобы не пришлось думать о том, как сильно он этого не хочет. Чтобы ему не приходилось чувствовать себя сломленным. Рано или поздно он сможет похоронить свою боль так глубоко, что снова почувствует себя самим собой. Иосиф не имеет никакого грёбаного права лишать его этого. Поэтому Рук удваивает свои усилия, а спит всё меньше и меньше, сжигая всё на своём пути. А они каждый раз отстраиваются заново. Рук заканчивает неделю, напиваясь до одури и пытаясь забыть каково это — быть лучше.

***

Акула — именно тот, кто нашёл его лицом вниз в траве возле проржавевшей машины, у которой отсутствовали все колёса и стёкла. А у Рука остаётся лишь смутное воспоминание о том, как он пытался забраться на заднее сидение, чтобы поспать, и судя по тому, где он проснулся, у него это не получилось. Даже примерно. — Эй, Рук, ты там жив? — голос Акулы слишком громкий для похмельной головы Рука. Солнце тоже слишком яркое, хотя в этом, вероятно, вины Акулы нет, поэтому он старается не винить его за это. А в том, что его череп был выпотрошен и набит битым стеклом и запутанной леской, винить он может только себя. Рук стонет и переворачивается на другой бок, прижимая ладонь к глазам, чтобы заслониться от яростных лучей солнечного света. — Уйди, я в порядке, — его рот словно набит ватой, грязью и остатками прошлой ночи, полной дешёвого виски и жалости к самому себе. — Ну уж нет, чувак. Ты исчезаешь на месяц, возвращаешься ничего не объясняя только для того, чтобы пойти поубивать кучу эдемщиков, что, кстати я одобряю, не помню упоминал ли я об этом, а теперь я нахожу тебя вырубившимся на обочине и пахнущим так, будто ты зависал в «Крыльях Любви» у Мэри Мэй и выпил столько бутылок, сколько смог найти, — сказал Акула, и это слишком длинный монолог, больше, чем сейчас мог обработать мозг Рука. — Я же сказал, я в порядке. — А вот и нет, я же беспокоюсь о тебе, — Акула вздыхает, и даже этот звук кажется слишком громким. — Многие беспокоятся о тебе. Ему требуется вся сила, что у него есть, чтобы принять сидячее положение, прислонившись к погнутой двери машины, которую он не смог открыть ночью. — Прости, — сказал он, и его даже не рвёт, когда мир болезненно кренится в сторону. — Нет, Рук, не извиняйся, просто… просто перестань говорить, что ты в порядке. Ты не в порядке, — Акула садится рядом и протягивает ему бутылку воды, потому что он лучший друг, о котором Рук мог только мечтать. — Понятия не имею, что с тобой происходит, но я знаю, что бы это ни было, это нечто достаточно плохое, чтобы заставить тебя так напиться. То есть я хочу сказать, что если тебе нужно с кем-то поговорить, а я уверен, что так оно и есть, то это хорошо. Я здесь и готов выслушать. Рук совершенно не хочет разговаривать. — Я… — Ты в порядке, я знаю. Если ты не хочешь говорить, это тоже круто. — Чёрт, — нет смысла пытаться оттолкнуть Акулу, когда он пытается помочь, а Рук сейчас и правда нуждается в друге. А ещё у него кончился виски, а бутылку с текилой он разбил где-то по дороге во время особенно сильной волны головокружения и сожаления. — Как много ты знаешь? — спросил он через некоторое время, когда опустела бутылка с водой, а безграничное терпение Акулы становилось невыносимым. Акула сделал глубокий вдох и вытянул ноги перед собой. — О твоём внезапном исчезновении? — Да. — Не так уж много. Я имею в виду, я знаю, что ты братишками Сид разошлись и с обеих сторон полилось коллективное дерьмо, — сказал Акула, похлопывая Рука по ноге. — Сначала мы подумали, что один из семейки Сидов схватил тебя, но потом узнали, что Иосиф тоже пропал, и тогда паниковать начали все. А так как ты никому не рассказал, что случилось, а я не состою в тесной дружбе ни с одним из эдемщиков, чтобы расспрашивать их, всё, что я знаю — это слухи. Рук ещё ничего из этого не слышал. — Что-то хорошее? Акула пожал плечами. — Некоторые были вполне себе правдоподобными, чем другие. Хёрк думал, тебя похитили, но новых кругов на полях не было, так что я думаю, что он просто принимал желаемое за действительное. Несколько человек думали, что ты заперт в бункере эдемщиков, и те только притворялись, что Иосиф пропал, или что это проделки одного из Сидов. Но я знал, что сможешь сбежать из бункера с закрытыми глазами и связанными за спиной руками. — Об этом я не знал… — Многие думали, что ты мёртв, — тихо сказал он, сгорбившись. — Мне эти разговоры очень не понравились. Но я думаю, что то, что произошло на самом деле, было хуже. Рук засмеялся, он ничего не мог с собой поделать. Реальность была хуже, как раз, потому что она совсем не была плохой. Это всё, что было после, стало ужасным. — Ага. — Как я уже и сказал, если ты не хочешь говорить об этом, всё круто. Тебе и не нужно, — добавил Акула. — Но, если ты хочешь что-то рассказать, я не буду осуждать тебя. Что бы ни случилось, ты явно сильно расстроился, а я знаю, как трудно бывает справиться со всем в одиночку. Они сидели вместе в дружеской тишине, пока Рук пытался обратить все свои мысли в слова, которыми можно начать объяснять. С чего он вообще должен начать? — Мне не нравится тот человек, которым я стал, — сказал он. — Ты знаешь скольких людей я убил? Потому что я не знаю. Я потерял счёт ещё в первую неделю, и я не… я не хочу быть тем, кем меня сделал этот округ, — к лучшему это или к худшему, но Рук изменился, и он не думает, что когда-нибудь сможет стать прежним. — Чёрт, Рук, — выдохнул Акула. — Окей. Ага. Если ты хочешь избежать смертей, мы можем это устроить. — В самом деле сможем? Это вообще вариант? — Рук так не думает, потому что это означает довольно большие уступки со стороны эдемщиков, и даже в этом случае остальной части округа Хоуп пришлось бы использовать это в своих интересах. У каждого здесь есть оружие, и сейчас каждая проблема решается при помощи пуль. Акула снова пожал плечами. — Думаю, попробовать стоит. В худшем случае мы просто вернёмся к своим обычным делам, зная, что по крайней мере, мы попытались. Хотя не знаю, решит ли это остальные твои проблемы. И не думаю, что большинство из нас отступится от этого после всего, что нам пришлось сделать. Я знаю, уже не раз терял из-за этого сон. Может, нам стоит организовать группу поддержки. — Может быть, — это намного лучше, чем план Рука, который состоял в том, чтобы пить до тех пор, пока ему не станет всё равно. — Но это всё ещё не говорит мне о том, что происходило с тобой и Иосифом Сидом целый месяц. — Думаю, что нет, — сказал Рук. Ему многое хочется сказать, и он не уверен, готов ли будет хоть когда-нибудь поделиться этим с кем-то ещё. Ему было трудно признаться в этом даже самому себе, но если есть на этом свете кто-то, кому он может доверять, то это Акула. И прямо сейчас был его лучший шанс разобраться с беспорядком с своём сердце, прежде чем всё станет ещё хуже. — Что делать, если влюбляешься не в того человека? — Зависит от того, насколько не тот… — Акула замолкает, когда к нему приходит осознание, отчего у него отвисает челюсть. — Оу. Вау, ничего себе. Чёрт, — сказал он, уставившись на Рука с выражением полнейшего шока. — Ух ты, этого я не предвидел, буду с тобой честен. Но, разумеется, я не осуждаю, обещал же. Но, бог мой, ты ничего не делаешь наполовину, да? Выбрал даже не кого-то из младших Сидов, а просто поднялся прямиком на вершину пищевой цепочки эдемщиков. Рук потёр глаза, подумывая о том, чтобы свернуться калачиком в траве и грязи. — Ну, ладно, как я это вижу: ты можешь либо двигаться дальше, либо нет. Ты должен решить, чего хочешь. Двигайся дальше и попытайся разлюбить или не делай этого и надейся, что у тебя всё получится. Но ты не сможешь всё исправить с помощью бутылки, это я гарантирую. — Я не знаю, чего хочу, — пробормотал Рук. — Я понимаю, — сказал Акула. — Мы можем поджечь это дерьмо? Это, конечно, не решит ни одной из твоих проблем, может, даже усугубит, но на какое-то время ты почувствуешь себя лучше. Я всегда так делаю. Рук раздумывает несколько секунд, но сделать такой выбор гораздо проще. — Да, давай сделаем это. Огонь определённо не решает ни одной из проблем Рука, а ещё у него свежий ожог на левой руке, но это помогает прояснить разум даже во время похмелья. Акула абсолютно прав. Рук может либо убраться подальше, либо попытаться дать этим отношениям, которые никогда и не были настоящими шанс. Поэтому он решает двигаться дальше. Это правильный выбор, даже если ему иногда и приходит в голову мысль о том, чтобы выбрать Иосифа, что ж. Это ни касается никого, кроме него самого.