Once Upon a September

Сентябрь 1996 Гермиона не знала, где она находится. Было холодно, определенно холодно: ветер трепал ее локоны по лицу так, что они задевали ее уже потрескавшиеся губы. Она смогла бы увидеть это, если бы не кусок ткани, закрывающий ей глаза. Ну конечно. Кто бы это ни был, кто бы ни принес ее в это холодное и ветреное место, он не дал ей возможность что-либо видеть. Ее руки были связаны, чего она, к своему сожалению, ожидала, приходя в себя. Она попыталась обдумать список вещей, которые, Гермиона точно знала, были правдой. Она была Гермионой Джин Грейнджер, магглорожденной ведьмой, старостой Гриффиндора, дочерью Джин и Роджера Грейнджеров, лучшей подругой Гарри Поттера и Рона Уизли, в настоящее время учится на шестом курсе в Хогвартсе — школе чародейства и волшебства. Она также знала, что ее руки были связаны, а глаза закрыты куском ткани. Где она была? Было холодно, ветрено и… Именно тогда она услышала звук гудков. Автомобильных гудков. Дорога. Она попыталась сосредоточиться на них, чтобы отвлечься от того, как ткань впилась в ее запястья, и распознать движение внизу. Слышался шум людей, слабый, но все же различаемый сквозь гул автомобилей. Вдалеке ревели сирены пожарных машин. Где бы она ни была, это был густонаселенный район. А потом она услышала бой курантов вблизи. Куранты, которые она слышала годами, узнавая их с детства, когда ездила с родителями в город и смотрела мюзиклы, на которые они ее водили. Она была в Лондоне. Она была уверена, что находится в Лондоне, потому что слышала колокол Биг-Бена. Единственный вопрос заключался в том, где она находилась относительно часовой башни? Она слышала шум машин и людей — еще одно доказательство того, что она в Лондоне. Последнее, что она помнила, это то, что она была в замке, возвращалась в гостиную Гриффиндора после патрулирования в одиночестве, потому что Малфой, как обычно, не пришел. Он уже давно не появлялся. И теперь ее держали в заложниках где-то в центре Лондона, на холоде, со связанными руками и без волшебной палочки… Где ее палочка? Она пошевелила руками, связанными за ее спиной и прикованными к какой-то холодной металлической поверхности тем, что, как она предположила, было связывающим заклинанием, пытаясь расположить их так, чтобы она могла попытаться нащупать палочку в карманах мантии, но именно тогда она поняла, что на ней ее не было. Неудивительно, что было так холодно. Без палочки, руки скованы, глаза завязаны. Идеальный способ для нее провести эту ночь. Если бы только Малфой выполнил свои чертовы обязанности старосты, тогда, возможно, она бы не была… Потом она почувствовала это. Горячий порыв воздуха пронизывает ее волосы. Было тихо и почти ничего не слышно, но она была на холоде, и теплый воздух шел не от ветра. Она считалась самой выдающейся ведьмой своего поколения. И не была настолько идиоткой, чтобы поверить, что порыв теплого воздуха в холодную погоду исходит не из человеческого рта, а из чего-то другого. Но кем был этот человек, она понятия не имела. Если бы только у нее была волшебная палочка, она смогла бы обезоружить и оглушить его, а затем аппарировать прочь. Она могла бы позже разобраться с последствиями использования таких форм магии, будучи несовершеннолетней. Хотя ее затруднительное положение может оказаться вопросом жизни и смерти, поэтому она сомневалась, что МакГонагалл позволит ей сесть в тюрьму или потерять свою магию за побег любыми возможными средствами. Любыми возможными средствами. Какие у нее вообще были средства? У нее были руки… нет, они были связаны. У нее были ноги. Нет, она не могла оторвать их от земли, вероятно, еще одно связывающее заклинание. Она попыталась пошевелить челюстью, приоткрыв ее совсем чуть-чуть, не шевеля губами, и это небольшое движение дало ей понять, что она может укусить того, кто держал ее в заложниках. Однако она не сможет этого сделать, пока они сами не раскроются ей. Любыми возможными средствами. У нее не было палочки, она ничего не могла сделать физически, но, может быть… нет. Она никак не могла использовать невербальную магию, чтобы позвать на помощь. Она даже не знала, какое заклинание стоит попытаться использовать. Она могла бы попробовать заклинание Патронуса, но это было сложно сделать даже с помощью волшебной палочки, когда ее жизнь не была на кону. Кроме того, Патронусы были более чем заметны, и если бы был шанс, что ее… — Ты думаешь о попытке использовать магию, не так ли, — прорычал ей голос. Он принадлежал мужчине: глубокий, грозный и абсолютно ужасающий. Она была в Лондоне. Одна. Связана. С мужчиной. Ужас пронзил ее насквозь, и это не описывает весь вихрь эмоций. Ей очень не хотелось умирать, поэтому она молчала, не доверяя своему голосу, даже если бы хотела заговорить. Ему это не понравится. — Не пытайся даже отрицать это, — снова прорычал он. Этот голос приближался к ней. Он доносился уже не из-за спины, а спереди. В этот момент она просто отсчитывала секунды. — Я чувствую, как твой мозг усердно работает. Затем ее повязку развязали, ткань соскользнула, и ее глаза встретились с его глазами: льдисто-голубыми, поразительными и ужасающими. Мысли о том, что он снимет повязку, даже не приходила ей в голову, поэтому она не закрывала глаза, не отводила взгляд, чтобы хорошенько рассмотреть своего похитителя. Она не могла игнорировать его внешность: он был значительно выше ее, его колючие белокурые волосы делали его еще более высоким и суровым. Рябь темно–оранжевого огня в его глазах — мгновенная, чувствительная — заставила ее мозг закружиться, магия одного его взгляда, пронизывающего ее почти зловеще. Потому что именно тогда она поняла, кто стоял перед ней, кто именно похитил ее и принес в центр Лондона посреди ночи. Это был Геллерт Гриндевальд. Она читала о нем в книгах: один из самых известных темных волшебников своего времени, даже хуже, чем Сами-Знаете-Кто, который умер, когда Гарри был еще совсем ребенком. — Твоя магия полыхает, моя дорогая, — маниакально ворковал он, улыбаясь ей сверху вниз, как Джокер в «Бэтмене», любимом фильме ее отца. Это сравнение нервировало больше, чем она могла себе представить. — Ты доказываешь, что являешься идеальным вариантом для этого вечера. Она не осмеливалась говорить, двигаться или дышать, ее мысли, разум и тело предавали ее, когда они разбегались в двадцати семи разных направлениях, ни одно из которых действительно не помогало ей сбежать. — Не утруждай себя тем, чтобы держать свои мысли при себе, дорогая, я их слышу. Слышит ее мысли? Он мог слышать ее… — Да, я действительно могу, — ответил он, хотя вопрос так и не слетел с ее губ. — Не утруждай себя попытками использовать магию, в конечном итоге, ты причинишь себе еще больше вреда. Будет значительно менее болезненно, если ты будешь сотрудничать. Хотя, в конце концов, ты все равно умрешь. Умрет. Прекрасно. Значит, она была права. Не было никаких причин, по которым Геллерт Гриндевальд мог бы похитить ее, отвезти куда-то в центр Лондона, связать и при этом не убить. Если бы только она могла понять, где находится, чтобы придумать способ вернуться в Хогвартс. Именно тогда она заметила мерцание золота за силуэтом своего похитителя. Золотая статуя, которую она узнала бы где угодно, потому что ее мама рассказывала о ней, когда она впервые увидела ее в возрасте семи лет. Это был мемориал королевы Виктории. За исключением того, что, казалось, статуя находилась ниже ее… Нет. Это было абсолютно нелепо. Она никак не могла оказаться на вершине Букингемского дворца. Как бы он смог затащить ее туда? Вот только все действительно сводилось именно к тому, что она находится на вершине Букингемского дворца. Звуки машин и людей, доносящиеся из глубины города, угол, под которым она видела мемориал королевы Виктории, холодный воздух — все это указывало на то, что она находится высоко. Она оказалась в ловушке на вершине Букингемского дворца. Букингемский дворец. Где жила королева. Она вторглась на территорию королевы. Мне так жаль, ваше Величество. — Я вижу, ты уже поняла это, — задумчиво произнес он, отходя от нее и направляясь к тому, что казалось столом, установленным на крыше. Она не могла разглядеть, что на нем было из-за его конструкции, закрывающей ей обзор. Она задавалась вопросом, что именно там было, ожидая, чтобы использовать на ней, и какими способами он будет пытать ее, пока она не замерзнет, ослабнет и не умрет. — Кажется, ты удивлена. Приятно знать, что вы умны, мисс Грейнджер. Самая выдающаяся ведьма своего возраста. Пффф. Это почти ирония судьбы, что ты была достаточно наивна, чтобы гулять по замку в одиночестве в тот час. Может быть, ты все-таки не такая умная. Или, может быть, тебе просто не хватает знаний о других людях и их возможных темных привычках. В любом случае, твоей магии более чем достаточно. Это будет прекрасная церемония. Церемония. Что это была за церемония, о которой он все время говорил? И как он оказался в ее голове? — Нетерпеливая, не так ли? Я думаю, мы могли бы начать прямо сейчас, — промурлыкал он, отворачиваясь от стола с обсидиановым кинжалом в руке. Гермиона могла только сказать, что он гудел от магии. — Нет причин заставлять кого–то ждать… — Что это за церемония, о которой ты все время упоминаешь? — спросила Гермиона, собрав все свое гриффиндорское мужество, чтобы ее тон не дрогнул, а слова были точными. Его глаза снова стали холодными и огненными, они изучали ее, скользя вверх и вниз по ее телу, словно он осматривал ее перед покупкой. Казалось, он размышляет, обдумывает ее вопрос и решает, говорить ей или нет. Но если он все равно собирался убить ее, не было ничего плохого в том, чтобы сказать ей об этом. Гермиона знала это, она не была глупой. — Я полагаю, ты права, — согласился он, заставляя ее вспомнить, что он каким-то образом был в ее голове. Впоследствии ей придется быть осторожней с тем, о чем она думала. — Ты умрешь, так что этот план останется между нами двумя. Он сделал паузу, повернулся и положил кинжал, когда начал говорить: — Существует старинный ритуал, в котором можно использовать кровь могущественного магглорожденного волшебника, чтобы овладеть древней магией. Как только магия будет получена, состоится церемония, в ходе которой жертвоприношение магглорожденного позволит полностью погасить магию, по сути, уничтожив волшебный мир, каким мы его знаем. Хотя ее мысли должны были быть о том, что ей придется пролить свою кровь и умереть в обоих случаях, но вместо этого они застряли на том факте, что Гриндевальд, один из самых могущественных волшебников всех времен, был полон решимости избавить мир от магии. — Почему ты хочешь лишить нас возможности колдовать? — спросила Гермиона, ее голос слегка дрогнул от последствий затруднительного положения, в котором она оказалась. Он медленно повернулся, его глаза снова загорелись, когда они встретились с ее, его голос был мелодичным, а губы изогнулись, когда он промурлыкал: — Почему бы нам просто не думать об этом как о личных счетах, хм? Я думаю, нам пора начинать. Кинжал снова был в его руке, когда он приблизился. Огонь ярко горел в его глазах, холодная голубизна резко контрастировала с сумерками за его головой. Ледяное ощущение его ладони на запястье, когда его магия позволила ему освободить ее левую руку, но сохранить остальные ее путы нетронутыми. Одна рука свободна. У нее была свободна одна рука. Конечно, это не была ее преобладающая рука, но она могла бы этим воспользоваться. Она планировала воспользоваться этим. Если бы Гермиона смогла ударить его по руке, чтобы выбить кинжал из его пальцев, а затем поцарапать ему глаза, она бы использовала свободную руку, чтобы снять с себя оковы, пока он был без сознания, если бы она только могла привести его в это состояние. — Петрификус тоталус, — пробормотал он, ее тело напряглось, прежде чем она смогла начать атаку. Конечно, он использовал на ней обездвиживающее заклятие. Он был в ее голове. С таким же успехом она могла бы просто рассказать ему о своем плане вслух. Она собиралась умереть за то, что была такой идиоткой. Идиотка, которая не могла вспомнить, что у ее похитителя был доступ в ее сознание. Он закатывал рукав на ее свободной руке, парализованной в воздухе, удерживая ее на весу без рук. А затем ее глаза встретились с его глазами, жестокая ухмылка растянула его губы в еще одном неосознанном намеке на Джокера. Мерлин, она хотела бы, чтобы вместо этого перед ней был Джек Николсон. — Постарайтесь не двигаться, мисс Грейнджер. Боль была жгучей, когда он разрезал ее кожу. Будто горячая лава вырвалась из нее, когда хлынула кровь. Она не могла видеть сквозь пелену, которая была на ее глазах, но ей казалось, что он вырезает произведение искусства: линия не прямая, а неровная и ломаная. Она попыталась закричать, но ее челюсть была скована магией, так что звук исказился и замер у нее в горле. К счастью, обездвиживающее заклятие было недостаточно сильным, чтобы воздействовать слишком глубоко, так как ее слезы все еще могли вырваться, тяжелые и проклятые, когда они катились по ее щекам и окрашивали ее цвет лица. Она снова попыталась успокоить свои мысли, дать себе чувство покоя в этом охваченном ужасом событии, что-то безопасное и чистое, за что можно было бы ухватиться в последние минуты жизни. Она была Гермионой Джин Грейнджер. У нее были семья и друзья, которые любили ее, которые будут помнить ее как девушку, которая никогда не сдавалась, даже в конце… Даже в самом конце. Ее друзья. За эти годы они с Роном и Гарри попадали в довольно большое количество компрометирующих ситуаций. Если бы был какой-то способ, которым она могла бы просто призвать их. Если бы они были здесь со своими палочками, у них был бы шанс вытащить ее. Вероятность того, что это сработает, была мизерной, но это было уже что-то. Гарри. Гарри, я не думаю, что ты меня слышишь или чувствуешь, или что-то еще, но, пожалуйста, помоги. Возьми с собой Рона и ваши волшебные палочки. Гарри, пожалуйста. Она почувствовала слабую вспышку ножа на краю своего сознания и оттолкнула ее, сосредоточив свои мысли на Гарри, только на Гарри. Гарри, пожалуйста. Я умоляю тебя. Темный волшебник перед ней резко двинулся, используя Акцио, чтобы призвать флакон со своего стола, где, как она теперь заметила, кипел котел. Пар поднимался от него волнами, которые, казалось, закручивались спиралью. Из своего опыта в Зельеварении она знала, что клубящиеся пары указывали на то, что зелье почти готово. Это происходило на самом деле. Геллерт Гриндевальд собирался сварить зелье, которое дало бы ему силу искоренить магию во всем волшебном мире. Именно это он и сделает, лишит способности использовать магию всех, у кого она была раньше, может быть, даже у всех, у кого она когда-либо будет, в зависимости от особенностей церемонии. И Гермиона Грейнджер собиралась стать соучастницей. Невольной, но все же соучастницей. Флакон завис в воздухе, когда он использовал свою палочку, чтобы извлечь стекающую кровь из ее руки и направить ее в стеклянную колбу. Он не потрудился закрыть рану или опустить ее рукав обратно, или что-то в этом роде, вместо этого он решил подойти к котлу на рабочем столе и оставить ее одну, парализованную под осенним ветром. Но полсекунды спустя она уже была не одна, когда внезапно начали лететь заклинания: красные, синие и желтые искры потрескивали в воздухе, когда силуэты начали двигаться, и Гриндевальд уронил флакон, разбив его о крышу замка и пролив ее кровь на строение. Она, безусловно, была не одна, когда заметила вспышку огненно-красных женских локонов и зеленые глаза, принадлежащие парню. Она надеялась, что они находятся не прямо над спальней королевы. Гарри Поттер и Рон Уизли никогда ничего не делали тихо, тем более, когда они были вместе. Невилл появился позади Гермионы, когда другие гриффиндорцы: Рон, Симус, Парвати и Лаванда, присоединились к Гарри и Джинни, стреляя заклинаниями в темного волшебника. Дин стоял перед ней, его встревоженные глаза смотрели прямо на нее. — Фефифитрус Фоталус, — попыталась она объяснить сквозь сжатые губы, сказать Дину, что ему придется… — Фините Инкантатэм, — пробормотал он. Ее рука опустилась, а челюсть отвисла от отсутствия парализующего проклятия. Она почувствовала руки Невилла на своем запястье за спиной, снимающие магию и путы с ее рук и ног, и, прежде чем поняла это, она была свободна. — У меня нет моей палочки, — сказала она, чувствуя себя уязвимой, наблюдая, как Гриндевальд с легкостью отражает заклинания ее друзей и даже произносит несколько собственных проклятий. Двое парней из Гриффиндора вокруг нее заметно побледнели от ее признания, абсолютно не зная, что с этим делать. Гермионе Грейнджер нужна была волшебная палочка. Они понимали это так же хорошо, как и она. Она была лучшей из них в том, что касалось заклинаний. Если они хотели выбраться живыми, им нужна была ее волшебная палочка. Все трое уставились друг на друга на мгновение, прежде чем Дин повернулся и направил свою палочку в ту область, где стоял Гриндевальд, и крикнул: — Акцио палочка! Вполне возможно, это была одна из самых глупых идей, которые Гермиона когда-либо слышала, но несколько секунд спустя ее волшебная палочка из виноградного дерева и сердечной жилы дракона была в ее руке. Они могли бы выбраться… Яркая вспышка света над тем местом, где она в последний раз видела Гриндевальда, прервала ее мысли. Магия, казалось, исходила из палочки Джинни. Все замерли, их магия погасла прежде, чем Гермиона смогла пробормотать хоть одно заклинание. Затем раздался треск, ее глаза опустились, наблюдая за трещинами, появляющимися у нее под ногами, когда она тихо ахнула. Она снова посмотрела на темного волшебника, который привел их сюда в первую очередь, его взгляд был прикован к ней, и его улыбка Джокера вернулась, прежде чем земля ушла у него из-под ног, а его тело провалилось сквозь крышу; обломки полетели следом вниз на землю. Еще одна вспышка света, на этот раз исходящая от человека слева от нее, последовала за светловолосым и огненноглазым волшебником в глубины Букингемского дворца. Когда ее наблюдатели проследили за натянутым канатом магии, она обнаружила того, кого не ожидала: с длинной белой бородой и добрыми глазами, смотревшими на нее так же, как она на него. Дамблдор нашел ее… нашел их во время дуэли с темным волшебником на вершине Букингемского дворца. — Боже, храни королеву, — пробормотал он, его глаза остекленели. — Не та ли это фраза, мисс Грейнджер?

***

Она сомневалась, что МакГонагалл позволит ей потерять свою магию, когда она была связана на вершине Букингемского дворца. Но вот она здесь, в темном классе со своими ближайшими друзьями, ожидает, когда Снейп приготовит зелье, которое заберет их магию. Это было не в компетенции МакГонагалл. Закон о секретности был нарушен. Магглы узнали, что происходит, пока она была на крыше резиденции королевы. Состояние дворца было таким, что его нельзя было восстановить, ущерб слишком велик. Жизнь ее величества была поставлена под угрозу из-за Гриндевальда и его дурацкого плана принести ее в жертву и навсегда избавить мир от магии. Вместо того, чтобы навсегда избавиться от магии, ему удалось сделать так, чтобы многие из них никогда больше не смогли ее использовать и даже помнить, что когда-то она у них была. Он загнал весь волшебный мир в подполье. Ну и что, что он проиграл, ведь все же получил какую-то часть того, чего хотел? Разве это было справедливо? Разве все это было справедливо? Она как раз возвращалась в свою гостиную, когда каким-то образом оказалась на вершине Букингемского дворца, и теперь она была… Снейп оторвался от стола над которым склонился, подозрительно оглядывая их группу. Хотя, чем дольше Гермиона смотрела, тем больше она замечала, как в его глазах чуть заметно поблескивало что-то большее, что-то неосязаемое. Было ли это жалостью? Жалел ли профессор Снейп их за то, что им придется лишиться памяти из-за того, что, в конечном итоге, не зависело от них? Это было бы в первый раз. Объявление об их наказании было сделано за день до этого. Дамблдор появился на крыше дворца как раз в момент падения Гриндевальда, и эта часть ночи полностью оставила следы к ним. На самом деле магия исходила от волшебной палочки Джинни. Заклинание Редукто. В этом она всегда преуспевала. Директор аппарировал их обратно в Хогвартс той ночью и сказал подождать в его кабинете, пока он вызовет соответствующих взрослых. Очевидно, Альбус Дамблдор, которому, как она знала, было 115 лет, был недостаточно взрослым, чтобы обсуждать их преступление. Это заявление подтвердилось, когда Альбус Дамблдор пропал на следующее утро после происшествия. Они нарушили Закон о секретности. Магглы наблюдали за перестрелкой с улицы. Они видели магию, исходящую из палочек гриффиндорцев. В результате этого министр Фадж решил лишить их компанию воспоминаний о магии и дать им зелье, которое сделает их магглами. Это тяжело повлияло на них, но из-за того, что магия была обнаружена магглами, весь волшебный мир был загнан в подполье. Ученики шестого и седьмого курсов должны были все забыть, а их воспоминания исправлены так, чтобы они думали, что их обучение прекратилось после выпуска в конце предыдущего учебного года. Те, кто помоложе, должны были забыть о начале этого года, чтобы они могли получить надлежащую подготовку до окончания учебы после экзаменов СОВ. Все это, конечно, было решением министра. В глазах Гермионы Фадж был придурком. — Процедура пройдет следующим образом, — протянул Снейп, скучающе вращая палочкой, как будто этот монументальный момент во всех их жизнях был просто чем-то, что он должен был отметить в своем списке дел. — Сначала вы примете зелье, подавляющее магию, после чего наступит забвение. Как только вы все забудете, вас оглушат, чтобы мы могли поместить вас обратно в мир магглов. Ах да, их «перемещение». Их нельзя было просто выбросить в ближайшем маггловском городе, это считалось бы угрозой для детей. Но стирать их воспоминания и забирать большую часть их личности, по-видимому, было не более, чем в пределах разумного. После того, как они превратятся в магглов, их поместят к людям, которые смогут о них позаботиться. Рон и Джинни собирались к своей тете, которая была сквибом. Дин собирался жить со своей матерью. Гарри должен был вернуться на Тисовую улицу, 12. Симуса, Лаванду, Парвати и Невилла отправят в другие места под присмотром сквибов, которым, как считало Министерство, можно было доверять. Гермиону же отправляли обратно домой к родителям — это было единственное, что делало всю ситуацию более-менее приемлемой: знать, что она будет не где-то в чужом месте, а под крышей родного дома. Их собирались проверять каждые три месяца переодетые врачами чиновники министерства, чтобы убедиться, что их забвение держится крепко, и их магия не вернулась. — Если вопросов больше нет, мы начнем, — заключил Снейп. Гермиона перевела взгляд на МакГонагалл, стоявшую рядом с Фаджем за столом Дамблдора. Глаза женщины были печальны, пока она ждала их неминуемой участи. Декан Гриффиндора попыталась остановить это, утверждая, что они всего лишь дети, которые пытались спасти своего друга. Но Фадж настаивал на самой суровой форме наказания, полагая, что волшебное сообщество Великобритании должно знать — нарушение Закона о секретности не может пройти без последствий. — Прецедент, — как назвал он это. Одинокая слеза скатилась по лицу пожилой женщины, когда Снейп подошел к Гарри. Именно тогда Гермиона поблагодарила ту безликую силу, которая существовала и правила землей, за то, что она отдала ее на попечение МакГонагалл. Она была той, кто учил ее волшебным обычаям, заклинаниям, которым ее мать могла научить ее, если бы у нее была магия. МакГонагалл была единственной, кто предоставил ей доступ к огромной библиотеке Хогвартса в любое время суток; соглашение, которого она достигла с мадам Пинс при условии, что Гермиона пообещает не есть между стеллажами. Гермиона никогда бы не стала есть в библиотеке. Если и было что-то, по чему гриффиндорка будет скучать в Хогвартсе, кроме своих друзей, их веселых вечеринок, и библиотеки, так это была профессор МакГонагалл. Гермиона отказывалась смотреть на своих друзей, когда все они один за другим потягивали зелье из своих фляжек, и воспоминания стирались в их глазах. Она не доставила Фаджу удовольствия наблюдать, как оглушающие заклинания ударили их прямо в грудь, и тела обмякли, для того чтобы их перенесли на стулья. Нет, она смотрела прямо на него. Она смотрела прямо на него, пока Снейп не встал перед ней, закрывая ей обзор на испорченного человека, которому доверяли принимать решения за всю волшебную Британию. Его губы скривились, когда он проворчал: — Вы готовы, мисс Грейнджер? Она высоко подняла подбородок, глубоко вздохнула, готовясь к своей участи, и открыла рот, собираясь произнести слова, когда позади нее раздался голос. — Профессора, у нас чрезвычайная ситуация, — сказал голос. Гермиона сразу же узнала в нем Джемму Фарли, слизеринку, которую в этом году сделали старостой. — Какого рода чрезвычайное происшествие, мисс Фарли? — спросила профессор МакГонагалл, отступая в сторону, чтобы Гермиона могла видеть ее позади Снейпа. — Студенты, похоже, устроили бунт против происходящего сегодня разбирательства. На данный момент это практически все студенты. Мы не можем их сдержать. Хорошо. По крайней мере, кто-то сможет приструнить Фаджа и его ужасные решения. Снейп обернулся через плечо, чтобы посмотреть на МакГонагалл и Фаджа, и через мгновение они вышли вслед за Джеммой за дверь. Все трое. Оставив ее наедине с бессознательными друзьями. Если бы она была одна, она смогла бы сбежать. По прибытии она отдала свою палочку Фаджу, но куда он ее положил? Если бы она только могла добраться до нее своими руками, она смогла бы спасти своих друзей и спуститься вниз для того, чтобы присоединиться к другим студентам, чтобы Фадж увидел, насколько все это неправильно… Она могла спасти своих друзей, но не смогла бы вернуть им их воспоминания. Она сможет пробудить их, но не их магию. Они все равно были под Обливиэйтом и не способны исполнить какие-либо заклинания. Что сделано, то сделано. Гермиона знала, что будет чувствовать себя невероятно виноватой, если оставит их в таком состоянии, даже если это будет означать помощь остальным. Они бы согласились с ее первоначальными мыслями и сказали бы ей уйти, мотивируя это тем, что они — допустимые жертвы в предотвращении еще большей катастрофы, но она никогда бы так не поступила. Они были ее лучшими друзьями. Они пришли, чтобы спасти ее от принесения в жертву на вершине Букингемского дворца. Нет, она не могла оставить их. Решение было принято. Затем дверь распахнулась, и она обернулась, испугавшись, что ее последние несколько мгновений осознания того, кто она такая, были отняты после возвращения профессоров. Ей просто хотелось еще несколько минут повспоминать своих друзей такими, какими они были, и поразмышлять о совместных приключениях прежде, чем она больше не сможет вспомнить об их существовании. Если бы Фадж вернулся раньше и забрал у нее и это, она была уверена, что он стал бы допустимой жертвой. Она определенно не ожидала увидеть Драко Малфоя, вбежавшего в комнату и закрывшего за собой дверь с палочкой в руках. — Малфой? Он повернулся к ней лицом, его глаза расширились, когда он осматривал комнату, задавая ей вопросы: — Они уже дали тебе зелье? Она была ошеломлена. — Откуда ты знаешь о зелье? — Просто ответь на этот чертов вопрос, Грейнджер! У нас не так много времени. Она заставила свою челюсть сомкнуться, закрывая разинутый рот, когда она ответила: — Нет, они не дали мне зелье. — И ты, очевидно, все еще знаешь, кто я, поэтому я предполагаю, что забвение еще не произошло, — огрызнулся он, слегка зарычав на нее, прежде чем его глаза скользнули через ее плечо к ряду стульев, которые, как она знала, были заняты ее бессознательными друзьями. — Уже? — прохрипел он тихим голосом, замерев. — Все они уже…? Она не была уверена, бормочет ли он себе под нос или действительно спрашивает ее, но тем не менее ответила, даже если это было просто для того, чтобы прояснить ее собственную голову и закрепить в сознании, что все это действительно происходит. — Снейп как раз собирался дать мне зелье, когда вошла Джемма Фарли и сказала, что у них чрезвычайная ситуация. Я должна была быть следующей. Он закипел от гнева от этих слов, тьма и разочарование волнами накатывали на него, когда он, наконец, снова встретился с ней глазами, агрессивно отрывая взгляд от коматозных фигур. — У тебя есть твоя палочка? Почему он был здесь? Почему он ворвался и украл последние мгновения ее жизни, когда она по-настоящему помнила себя, чтобы допросить ее о ходе одного из самых травмирующих событий в ее жизни? И почему он спрашивал, есть ли у нее палочка? — Нет, у меня нет моей палочки, — сказала она, тон выдавал ее раздражение глупостью его вопроса. — Я передала ее Фаджу до того, как все это началось. Мы должны были стать магглами, прежде чем ты так грубо прервал… — Грубо прервал? — он возразил в ответ, злобно глядя на нее сверху вниз. Ей хотелось быть выше, чтобы казаться более устрашающей. — Ты хочешь выбраться отсюда или нет, Грейнджер? Выбраться отсюда? Он предлагал вытащить ее отсюда? С помощью волшебной палочки? Сохранить ее магию и воспоминания нетронутыми? — Что значит «выбраться отсюда»? — Сиськи Мерлина, — проворчал он, проходя мимо нее к столу, за которым ранее стояли Фадж и МакГонагалл, и выдвигая верхние ящики, копаясь в них с молниеносной скоростью. — Для человека, который, очевидно, так умен, ты крайне глупа. — Почему ты хочешь вытащить меня отсюда? Я имею в виду меня из всех людей. Он сделал паузу и посмотрел на нее, его усмешка исчезла. — Я планировал вытащить вас всех отсюда, но дорогому Теодору просто нужно было дождаться "подходящего момента" или какого-то дерьма, о котором он говорил ранее, чтобы привести план в исполнение. Она теряла терпение, ее сердце учащенно билось, когда она смотрела, как он роется в бумагах и папках в поисках ее волшебной палочки. — Какое отношение Теодор Нотт имеет ко всему этому? — Для самой выдающейся ведьмы нашего века ты довольно глупа, Грейнджер, — пробормотал он, его рука глубоко залезла в один конкретный ящик, пока он не вытащил ее, держа в ладони ее волшебную палочку из виноградного дерева и сердечной жилы дракона. — Пойдем. Он снова прошел мимо нее и схватил ее за предплечье, как тиски, когда они направились к двери. Но она не собиралась просто так уходить. Он все еще не ответил на ее вопрос. — Почему ты меня спасаешь? — спросила она, выбираясь из его хватки и отступая назад, тяжело дыша, когда он одновременно остановился, протянув руку к дверной ручке. — Почему ты пытался спасти нас? На его лице было выражение высокомерного недовольства, когда он ответил ей. — Они собираются уничтожить всех нас, ты же знаешь. Не только тебе достался такой конец. — Это все еще не об… — Нет никаких возможных причин, по которым кто-то должен потерять свою магию, — фыркнул он, его глаза закрылись в горьком поражении, когда он агрессивно выплюнул слова. — Это не просто вещь, которую кто-то может отнять. Может, я и не святой, но знаю, что никто не заслуживает того, чтобы потерять свою магию за то, в чем даже не было их вины. Она была шокирована, честно говоря. Драко Малфой делал что-то, потому что это было неправильно. — Я не знала, что у тебя есть совесть, — пропела она, скрестив руки на груди. — А я не знал, что ты и твои маленькие товарищи по играм можете победить одного из самых могущественных темных волшебников всех времен, — съязвил он. — Жизнь полна сюрпризов. А теперь пойдем, пока нас не поймали, и я тоже не лишился своей магии. Сомневаюсь, что моя мать была бы в восторге от этого. Она не протестовала, когда он схватил ее за руку и вывел за дверь, вложив палочку ей в ладонь. Древко странно ощущалось под ее пальцами, оно гудело по-другому, как будто не ожидало, что снова окажется в ее собственности. Она точно не ожидала этого… — Забыла, что такое палочка, Грейнджер? — он усмехнулся, ведя ее вниз по лестнице, о существовании которой она раньше и не подозревала. — Я думал, что ты все еще при памяти. Гермиона закатила глаза и усмехнулась, выдергивая руку из его хватки, когда они продолжали спускаться. Конечно, это должен был быть он. Никто другой не смог бы прийти, чтобы спасти ее. Лестница вела к двери, через которую Драко настоял, чтобы она вошла, несмотря на ее многочисленные протесты. Дверь вела в туннель, через который она последовала за ним, несмотря на свои угрозы. Он сразу же пригрозил ей в ответ, сказав, что применит к ней Силенцио, если она не прекратит жаловаться. И она перестала, не осмеливаясь произнести больше ни слова, пока они не поднялись из туннеля в комнату, которую она не узнала. — Малфой, где мы? — спросила она, окидывая взглядом комнату вокруг себя, находя только сломанные стулья и пустой камин. — Тебе не нужно этого знать. Гермиона резко повернулась к нему, снова скрестив руки на груди и глядя на него: — Ты протащил меня через грязный туннель только для того, чтобы не сказать мне, где мы находимся? Полагаю, ты также не скажешь мне, что теперь собираешься делать теперь, раз мы здесь. — Вот те мозги, о которых мне все говорят, - ухмыльнулся он, поднимая свою палочку и направляя ее прямо в лоб Гермионе, прежде чем она успела... Она моргнула. Один раз. Второй. Перед ней стоял светловолосый парень, его кожа была бледной, а руки холодными, когда он вырвал что-то из ее ладоней. Что он у нее отнял? — Кто ты? — спросила она, пытаясь разглядеть его лицо, его глаза, что-то, по чему она могла бы узнать его, когда он отвернулся от нее, давая ей возможность разглядеть только его спину, покрытую вязаным джемпером с зелеными краями. Если бы она помнила, то сказала бы, что это похоже на школьную форму. Когда он обернулся, слабый проблеск надежды, который начал закипать в ее груди, полностью рассеялся. Ни одна из его черт не вызвала в ее сознании ничего знакомого. В его руке был кусок ткани темно-синего цвета, хотя она была полностью уверена, что раньше он ничего не держал. Он сделал шаг ближе к ней, и она попятилась, внезапно почувствовав себя крайне неуверенно из-за парня, стоящего перед ней, из-за темных кругов под глазами и напряженного взгляда, который он бросал на нее. Из-за недостатка света в комнате черты его лица были несколько затенены, но она знала, что он выглядит зловеще. Опасно. — Я спросила тебя, кто ты, — повторила она, желая, чтобы ее голос был ровным и непоколебимым, когда она встала перед ним. Его глаз дернулся. Плечи напряглись. Она испугалась, что он собирается напасть на нее, но затем тихая фраза сорвалась с его губ: — Здесь ты будешь в безопасности. Затем его рука оказалась на ее запястье, и ткань уступила место прохладному металлу, коснувшись ее руки, когда мир, казалось, рухнул. Она услышала свой крик, который казался искаженным, когда она почувствовала себя растянутой между двумя разными мирами, ее разум и тело находились в двух разных местах, пока она не ощутила, как ноги коснулись земли, а холодный ветер ее лица. Она открыла глаза, посмотрела вверх и обнаружила железные ворота. Когда она обернулась, то увидела величественный дом, который, казалось, мог существовать еще со времён викторианской эпохи. Она не узнала его. Она не узнала ни дом, ни улицу перед ним, ни ворота, ни саму себя, когда поймала свое отражение в луже на земле под собой. Где она была?