***
— Оэ Кацуо, — бормочет голос в наушнике, когда в комнату заходит высокий лысый мужчина в сшитом на заказ костюме. Чуя откашливается, давая Дазаю знак заткнуться. Все имена он знает: выучить их было самой лёгкой частью этой шарады. Оэ Кацуо — соучредитель, председатель и главный исполнительный директор крупной компании, которой принадлежит сеть казино — человек настолько влиятельный, каких ещё поискать. Его слабость — сестра — эспер, пропавшая с радаров несколько лет назад, когда по несчастливой случайности погибли трое её однокурсников. Сестра, с которой Оэ Кацуо до сих пор видится в каждый второй вторник месяца. Несмотря на свои сорок лет и лысину, он выглядит удивительно молодо: ребяческий блеск его серых глаз не перестаёт нервировать Чую, даже когда тот вежливо кивает ему в знак приветствия. Второй он замечает Незуко Муру — женщину пятидесяти лет — президента и главного исполнительного директора уже упомянутой компании. На эту встречу она пришла в качестве партнёра и консультанта Оэ. В её глазах нет той же живости: она осматривает Чую с цепким вниманием, прежде чем хотя бы кивнуть в его сторону. По словам Дазая, она финансовый садист, использующий деньги для утверждения власти и не знающий в этом пощады — разорвёт на куски любого, кто будет неугоден ей. И наконец, самый старший из них, но также тот, кто вызывает меньше всего опасений — Оуки Томура — грязный полицейский, который купил в своё время часть акций «Логова дракона». Человек с хитрой ухмылкой и жёлтыми зубами — Чуе кажется, он почувствует запах сигарет, дешёвого ликёра или пива, если подойдёт слишком близко. Сам Чуя одет в цвета мафии: стильный с иголочки деловой костюм, сшитая по случаю встречи маска (её он получил от Дазая сегодня утром) — молодой дерзкий руководитель, который благодаря своим навыкам и расторопности взлетел по карьерной лестнице после недавнего присоединения к мафии. Они не знают, что Чуя муж Дазая — никто за пределами башни не знает даже имени Дазая, не говоря уже о его личной жизни. Для людей, не состоящих в организации, личность босса окутана туманом и слухами. Единственное, в чём не ошибаются люди: босс Портовой мафии силён, и он — страшный человек. Может быть, именно поэтому в начале встречи он не чувствует косых взглядов и не слышит насмешек по поводу своего возраста — в мафии они преследовали его со дня свадьбы. Он, конечно, видит в глазах удивление тому, что кого-то, казалось бы, настолько незрелого могли отправить на встречу, но если его сегодняшние партнёры и делают какие-то нелестные предположения о причинах, то об этом нельзя догадаться по выражению их лиц. Ничто в их поведении не может огорчить человека, которого босс Портовой мафии отправил представлять свои интересы. — Извините, но босс не смог прийти, — тянет Чуя, откидываясь на спинку кресла. — У него были срочные дела. — Мы надеемся, господин здоров? — мягко спрашивает Оэ Кацуо. Чуя пожимает плечами. — Босс в порядке. Он занятой человек. — Что ж, не удивительно, учитывая, какие беспорядки происходят в последнее время. Кажется, ещё чуть-чуть, и ситуация на улицах достигнет апогея, — замечает Незуко, имея в виду набирающее обороты движение против эсперов. Лишение прав, принятие жёстких законов — только об этом люди и говорят в последние дни. — Какую позицию в этом вопросе занимает твоя организация, Накахара-кун? Чуя слышит, как Дазай что-то мычит в наушнике, но ничего не предлагает. Они обсуждали это: в контексте текущей обстановки было ожидаемо, что тема так или иначе всплывёт в ходе разговора, и что к ней проявят живой интерес. — Портовая мафия не изменяет себе: мы защищаем тех, кто нам верен. Остальное не имеет значения. Брови Незуко приподнимаются: — Разве выдержать политический нейтралитет сейчас было бы не разумнее? — Вы предлагаете прекратить сотрудничать с людьми, которые надёжно защищали ваш бизнес последние двенадцать месяцев? — Сейчас многие предлагают защиту и по приемлемой цене. Вы должны понимать, что мы идём на риски, продолжая работать с вами. В префектуре Канагава уже не одна и не две заслужившие доверие организации, готовы предложить те же услуги, что и вы, однако над их членами в настоящий момент не висит угроза попасть под уголовное преследование. — Тем не менее мы не хотим торопиться, — вмешивается Оэ Кацуо, не позволяя своей партнёрше завести разговор в тупик. — Да, нынешняя политическая обстановка ставит множество вопросов для нашего сотрудничества, но я уверен: у вашего босса есть решение, чтобы защитить оба наших бизнеса, верно? Оуки Томура с шумом опускает свой стакан на стол: — Уже никакие схемы не смогут остановить то, что надвигается, и случится вот что, — делится он своим мнением, — люди устали получать отговорки от этих помешанных на способностях, и правительство, наконец, начнёт их слушать. Вам придётся чистить свои ряды, или вы погибните в этой борьбе. И я больше не намерен отдавать свои деньги вам, пока вновь не буду уверен, что они пойдут на дело, а не на зализывание ваших ран! Чуя видит, как Оэ хмурится, а госпожа Незуко одобряет слова Томуры твёрдым кивком. — Если вы хотите разорвать сотрудничество, почему бы просто не сказать об этом? — нагло подсказывает Чуя, едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. — Я уже дал понять: помимо вашего бизнеса у мафии есть и другие интересы. Если не хотите работать с нами, то хватит тратить наше время на пустую болтовню. Он слышит смешок Дазая. — Послушайте, молодой человек, — начинает Незуко Миура, — возможно, вы это ещё не усвоили, но мы вправе требовать подстраховки: ваши услуги обходятся дорого — это меньшее, что мы ожидаем получить. Не то чтобы эти люди когда-то просили у мафии денег для запуска сети казино или оказания каких-то других услуг — нет. Все их громкие требования растут только из страха остаться без поддержки, оказавшись в критической ситуации. — Подушка безопасности, о которой вы просите, уже перед вами. Может быть, вы забыли, но Портовая мафия умеет действовать в тени — поэтому ведь вы и обратились именно к ней, да? — Чёрт! Чуя замечает оговорку, но уже слишком поздно. К нам они обратились! К нам, конечно же. Он ждёт выговора от Дазая, но тот не спешит комментировать его оплошность. Наверное, выскажет ему… позже? — Вы такие шустрые лишь потому, что мы слишком долго позволяли эсперам бегать без поводка, — фыркает Оуки Томура, — но скоро безобразию придёт конец. Разве ты не слушал, мальчик? Ну наконец-то, их настоящее отношение всплывает на поверхность. — У нас есть связи со всеми ветвями власти. Половина людей, принимающих законы, на нашей стороне. Бизнес этого казино незаконный. И вы серьезно думаете, что пара громких выкриков да небольшая потасовка нас напугают? — Хорошо, — внезапно слышит он похвалу Дазая. И от его тихого, но мягкого голоса в животе что-то переворачивается. — Между людьми и незаконным товаром есть большая разница, Накахара-кун. Товары являются объектами. Они ничего не делают. Люди ж, однако, непредсказуемы, и простите меня за то, что я не готов слепо довериться кучке хулиганов. Чуя вскидывает голову: — Я вижу, что ко всем хулиганам вы относитесь одинаково. — Ох, дорогой мой, я вообще ни к кому и никак не отношусь. Мне важно лишь убедиться, что наш бизнес находится в надежных руках — пока ты не сильно меня в этом убеждаешь. «Слабость!» — эта мысль проносится в голове Чуи, как сигнал тревоги. — «Пора ударить в слабое место». — Как же вы думаете, что изменится, если к людям со способностями начнут относиться, как к преступникам? — спрашивает он, открывая новый раунд. С этими словами Чуя поворачивается в сторону Оэ Кацуо. Чуть-чуть совсем, но этого достаточно, чтобы все уловили перемену в его настроении. — Неужели вы думаете, что люди сдадутся? Вот так загубят свою жизнь? Да ни за что! Они либо убегут, либо поднимут восстание. Как вы думаете, к кому за помощью они обратятся? — Теперь лица присутствующих начинают хмуриться совсем по другой причине: Портовая мафия всегда защищает своих последователей. — Это только привлечёт к нам больше людей, — Чуя одаряет собеседников острой улыбкой. — Не стоит беспокоиться о возможном недостатке наших кадров. Незуко Мура вздыхает, скрещивая руки на груди, явно не убежденная, но похоже, что аргументы у неё кончились. Хотя Портовая мафия была к ней добра, одной лишь благосклонности этой женщине недостаточно. Как говорил Дазай, она жаждет контроля и власти, грезит о том, чтобы люди проливали кровь за неё. Так что сотрудничество с мафией наверняка стоит ей поперёк горла. «Не проще ли ей просто вступить в ряды мафии?» — недоумевает Чуя, чувствуя, как Незуко продолжает сверлить его недоброжелательным взглядом. Оуки Томура в этом бизнесе только из-за денег: по большому счёту, разборки эсперов ему до лампочки. С тех пор, как Чуя убедил его в том, что его доля в безопасности, он успокоился и теперь плывёт по течению. Но Оэ Кацуо… — В принципе, я могу представить, как Оэ-Кун, должно быть, смотрит на тебя сейчас, — бормочет Дазай. — Держу пари: сегодня ты для него рыцарь в золотых доспехах. Чуя фыркает. Скрыть за кашлем эту неуместную на встрече реакцию получается не очень хорошо. — Накахара-кун прав, — говорит, наконец, Оэ-кун. — Во всяком случае, это выгодная ситуация, которой мы должны воспользоваться. — Хоть он и прав, есть ещё несколько изменений и предложений, которые нам следует обсудить, — вмешивается Незуко. — Но я предлагаю сделать небольшой перерыв прежде, чем мы продолжим. Грудь Чуи вздымается в беззвучном вздохе облегчения: это ещё не конец, но теперь черёд юристов и бухгалтеров вести игру. Свою работу он выполнил: успокоил аффилиатов, убедил их остаться, и, кажется, все при этом даже довольны. Двое мужчин, которых отправили вместе с ним, позаботятся обо всём остальном. Чуя просто будет присутствовать при обсуждении; смотреть, как составляются документы; кивать, когда требуется. Вмешаться нужно будет, только если сегодняшние партнёры потребуют от мафии чего-нибудь уж слишком возмутительного. Остаток встречи должен пройти без проишествий. На столе у стены накрыт фуршет с закусками и выпечкой. Чуя встаёт из-за стола, чтобы им воспользоваться, не желая готовить дома. Как ни удивительно, Оэ Кацуо поднимается вместе с ним. Чувствуя на себе его взгляд и ощущая прилив воодушевления, Чуя отправляет свою тарелку парить в воздухе, пока нагружает её закусками на шпажках — маленький трюк, который бы вызвал море восторгов где-то на вечеринке, заставляет Оэ поражённо распахнуть глаза. — Я приношу глубокие извинения за всё, что наговорили мои коллеги. Надеюсь, их слова не задели вас? — говорит он, кланяясь Чуе. Чуя… не фыркает, но небрежно вздыхает сквозь зубы. Он поворачивается к собеседнику с лёгкой улыбкой. — Всё хорошо. В конце концов, переговоры прошли успешно, верно? — Да, наверное, так, — бормочет тот и замолкает — свою пустую тарелку он вертит в руках. — Насколько вы сейчас открыты для новых сотрудников? Стараясь держать непроницаемым выражение лица, Чуя сосредотачивает всё своё внимание на еде. Ну серьёзно: не смеяться же ему, как маньяк? Оказывается, это так просто: вывесить перед людьми что-то красивое и привлекательное, а затем смотреть, как они тянут к нему свои лапки. И, главное, верят, что желание обладать исходит именно от них! Но самое ужасное открытие для Чуи — то, что ему сейчас безумно, сокрушительно хорошо. Это чувство контроля похоже на очередную порцию кокаина: трепет власти бурлит в его крови, заставляя внутренности закручиваться в предвкушении. — Ещё не так давно я жил на улице, и, поверьте мне, я не был поклонником Портовой мафии, — признаётся Чуя. — Но теперь я здесь. Я бы сказал, мы довольно открыты, по крайней мере для тех, кому можем доверять, — на самом деле правда выглядит не столь красиво, но господину Оэ сейчас об этом не следует знать. Ему нужно заверение, что сестра будет защищена и в безопасности, если случится худшее — Чуя успокоит его. — А вы с какой целью интересуетесь? — спрашивает он, чтобы продолжить иллюзию диалога. — Думаете о смене карьеры? Оэ Кацуо тихо посмеивается себе под нос: — Боюсь, что нет, Накахара-кун. Я просто думаю о том, что ты сказал: многого можно добиться с таким количеством влиятельных людей, которые чувствуют себя в долгу перед вами, — его взгляд встречается со взглядом Чуи. — Вы могли бы свергнуть целую империю или построить собственную. Ухмыляясь, Чуя прислоняется спиной к столу, вонзая палочки в овощной рулет на своей тарелке. — Я бы сказал, что мой босс уже сделал это. — Правда, — отвечает Оэ после затянувшейся паузы. — У твоего босса всё схвачено. — Но я ни за что бы не подумал, что ваша хватка слабее. — Что ж, можно сказать и так. Чуя хмыкает: — Скромничаете — мне это нравится в мужчинах. В наушнике Чуе слышится удивлённый вздох… А может, ему показалось — воображение вообще творит с ним странные вещи. Например, сейчас он ни капли не уверен в том, чем вообще занимается: ему не нужно больше в чём-либо убеждать Оэ, не говоря уже о том, чтобы флиртовать с ним, но по какой-то причине знание того, что он может так легко и безнаказанно пудрить мозги этому умному успешному богатому (и старому) человеку — опьяняет. И заставляет хотеть сделать это просто так. Но, прежде чем он позволяет себе эту вольность, дверь открывается, и входят юрист и бухгалтер Портовой мафии. Чуя чувствует вмиг накатившие разочарование и досаду: ещё несколько минут он мог чувствовать себя могущественным… — Тогда вернемся к делам насущным, — говорит Оэ Кацуо, и в голосе его проскальзывает сожаление. Чуя вновь доброжелательно улыбается, когда они возвращаются к столу. Чёрт. Неужели он только что вёл себя, как Незуко Миура? Следующий час проходит гораздо менее интересно: Чуя наблюдает, как клерки бегают туда-сюда, что-то обсуждают, постоянно перескакивая между цифрами и процентами, и изредка сам подаёт голос, чтобы вставить «это сработает» или «согласен». Конечно, он не специалист в таких вещах, как продажи, финансы, и расчёт прибыли, но и не идиот: многие предложения, с которыми выступают аффилиаты, кажутся ему несколько… дерзкими, особенно если учесть, что адресованы они не кому-то, а Портовой мафии. Тем не менее, они всегда обёрнуты в такую плотную мишуру из добродушия и фамильярности, что их почти можно принять за выгодные. Чуя несколько раз чуть не открывает рот, прежде чем здраво напоминает себе: ему не стоит лезть в финансовые вопросы, когда он даже не может прочитать большую часть того, что пишется в контрактах. Даже если хочется — не сейчас. Кроме того, Дазай ведь заверил его, что «бумажная часть» — не его проблема. И сам он, должно быть, слышит весь этот балаган… Неужели нет ни единого возражения? В какой-то момент Чуя начинает беспокоиться, что Дазай вообще заснул там, на другом конце линии, но нет… Вот слышен шорох, чихание — звуки, которые заставляют его изо всех сил прикусывать щёки, чтобы не расплыться в глупой ухмылке: Дазай всё ещё слушает — кажется, у него нет с этим проблем. В любом случае, Чуя должен радоваться: Портовая мафия проигрывает битву. Даже если речь идет о нескольких миллионах иен — это маленькая, но победа Чуи и овец в их так и не объявленной войне, которую они ведут пока с переменным успехом. После того, как с формальностями покончено: подписи поставлены, контракты запечатаны и закреплены дружескими рукопожатиями, к Чуе подходят двое одетых в чёрное мафиози. Они сопровождали его на пути в «Логово дракона», а теперь пришли, чтобы забрать обратно. Оэ Кацуо догоняет его в дверях и кланяется на прощенье: — Было приятно вести с тобой дела, Накахара-кун. Буду надеяться, мы вновь скоро встретимся. — Взаимно, — улыбка Чуи становится чуть менее острой: уровень адреналина в крови начал падать. — Уверен, мы видимся не в последний раз. Есть что-то странное в том, как при этом дёргается рот Оэ, но тот быстро разворачивается и уходит. Дазай подаёт голос, только когда Чуя наконец падает на заднее сиденье машины. (И как он только узнал, что Чуя сейчас один? Остаётся только гадать.) — Вот это шоу ты там устроил! Двигатель автомобиля оживает с утробным урчанием. Чуя прочищает уставшее от длительных разговоров горло и откидывается на подголовник, прикрывая глаза. — Ты ведь этого хотел. — Да… Найди меня, когда снова станешь разговорчивым. Я оставил для тебя бутылку вина с твоим именем. — Едва ли полдень! — Так я разве предлагаю пить ее прямо сейчас? — Ага, — хмыкает Чуя. — Ты просто хочешь превратить меня в наркомана. — Это награда, дорогой Чуя. Большинство людей бы просто сказали спасибо. — После этих слов Дазай обрывает связь, не давая Чуе возможности огрызнуться. Эх. В любом случае, он просто выполнил свою часть сделки. Но даже тут, в подготовке, главную роль опять же сыграл Дазай… Зато за вызволение Кармы из коллекции Эйса он больше ему не должен. Тогда за что ему эта награда?***
В конце концов, Чуя открывает вино, не обращая внимание на время. Как выяснилось на прошлой неделе, когда ты пьян, компания Дазая переносится намного проще: вместо роя вопросов, которые назойливо стучатся о черепную коробку можно сосредоточиться на вкусе божественного напитка, приятно стекающего по языку. Эх, и почему, когда они пьют вместе, Дазай всегда выглядит сосредоточенным, но таким довольным? — Могу я спросить? — Конечно, — отвечает Дазай. Чуя ставит бокал на стол, указывая взглядом на кипу документов, которые достались ему после встречи. — Портовая мафия всегда так щедра со всеми своими аффилированными лицами, или сегодня мы заключили отвратительную сделку? — Ах ты про это… — Подняв бумаги, Дазай мельком просматривает их и откладывает в сторону. — Да, они сильно нас ограбили. — Что? А как же наши юристы… нет, ты! Почему ты ничего не сделал? — Однако, чем дольше он варится в этом бизнесе, тем больше убеждается в том, что никогда, чёрт возьми, Дазай ничего не делает просто так. Именно поэтому Чую настораживает этот «провал». — Тебе нужно было, чтобы они это сделали, — заключает он вслух. — Зачем? И дело совсем не в сделке, не так ли? — Ни одну сделку и ни одного партнёра нельзя списывать со счетов, но эти аффилиаты сейчас ужасно нервничают и уже какое-то время планируют разорвать с нами связи на нескольких фронтах — нам остаётся только выбрать подходящее время, чтобы позволить им сделать это. Чуя барабанит пальцами по стеклу. — И мы будем ждать? Дазай застенчиво улыбается, а затем продолжает. — Завтра, в это же время, Оэ Кацуо и нескольких других работников его компании арестуют за то, что они обкрадывают своих инвесторов — за финансовое мошенничество. Все их акции, в том числе и «Логова дракона», упадут до рекордно низкого уровня, и они потеряют больше денег, чем заработали за последние шесть месяцев, — черты лица Дазая становятся жёстче. — А потери, которые мы от этого понесем, будут минимальными, даже при самом худшем раскладе. — Финансовое мошенничество, — медленно повторяет Чуя. — Разве пособничество мафии — не достаточная причина для ареста? — Да, это незаконно, но не так серьёзно: у Оэ Кацуо уже некоторое время были долги — и да, кстати, это была одна из причин, по которой они обратились к нам. Но даже мы не смогли помочь ему выбраться из ямы, которую он сам себе выкопал. Внезапно комментарий об империи, брошенный им в разговоре, кажется Чуе до ужаса бестактным. Он чешет лоб. — Значит, всё это было частью плана? И мне всего лишь надо было позволить им нас надуть? «Молодец!», «Хорошая работа, Чуя», — очевидно, вся его хорошая работа сегодня заключалась в том, чтобы быть глупым. — Твоя задача заключалась в том, чтобы успокоить аффилиатов и убедить их остаться, но при этом нужно было заставить их нас недооценивать. И ты отлично с ней справился. — Знаешь, это не очень-то радует. — Сегодня ты проявил себя как прекрасный дипломат: наши отношения сохранены, доверие не утеряно. А это значит, что совсем скоро они вновь приползут к нам, выпрашивая ещё один кредит и, скорее всего, адвоката, который вытащит их из тюрьмы. Благодаря тебе, Чуя, они примут любые наши условия, и денежный поток, который мы обычно получаем от них, утроится. Чуя сверлит довольное лицо собеседника хмурым взглядом поверх бокала. — Я мог бы сделать всё то же самое, если бы ты заранее мне всё рассказал, знаешь ли. — Но так ты верил тому, что говорил и делал. И наши партнёры тоже поверили — в твою искренность, — Дазай откидывается на спинку дивана и пожимает плечами. — Быть избирательно честным — лучший выбор, чтобы сохранить себя в этом мире: наплетёшь слишком много лжи, и однажды попадешься на ее удочку; раскроешь слишком много правды, и совсем скоро получишь нож в спину. Но если быть искренним только время от времени? Никто никогда тебя не поймает, — Дазай морщится, когда Чуя раздражённо цыкает языком. — И не смотри на меня так: ты сделал то же самое с Оэ Кацуо, — Чуя поджимает губы и хочет вообще отвернуться от этого бинтованного лицемера, но тот резко подаётся вперёд, чуть ли не падая на подушки дивана. — Да, Чуя, — чуть ли не мурлычет Дазай, — я чувствовал оттенок флирта в вашем разговоре с самого начала. Ты использовал избирательную честность, чтобы представить себя и Портовую мафию более человечными — я использовал тебя, чтобы придать встрече более достоверный вид. Мы оба сделали то, что должны были сделать, не так ли? — Так, — тихо соглашается Чуя. Но только для того, чтобы эта тирада из аргументов наконец кончилась — откуда Дазаю знать, какие у Чуи цели, и тем более какое у него понятие о долге. — Но, в конечном итоге, Оэ Кацуо тоже использовал тебя — вы оба использовали друг друга. Да блять. Хватит! — Он… использовал меня? — повторяет Чуя. — Да, я молод и объективно красив. Так что да, я использовал это, чтобы вызвать к себе чуть более лояльное отношение. Но что он-то мог предложить мне взамен? — Все что угодно, в зависимости от того, что тебе нравится, — серьёзно отвечает Дазай. — Может, тебе по вкусу пожилые мужчины. Или лысые. Или же люди, которые особенно трепетно относятся к эсперам. Или… — Да понял я, понял! — Чуя закатывает глаза. — Действительно? — Да, я понял, что всё на этой встрече от начала и до конца было спланировано тобой. Ты у нас великий игрок — а остальные просто пешки, — несмотря на сквозящую горечь этих слов, Чуя не может скрыть нотки благоговения в голосе: способность Дазая предвидеть события и заранее устраивать всё так, как ему хочется, ужасает! Досадно, конечно, от того, что ему в этой игре навсегда уготована роль марионетки, но даже это не делает сюжет менее увлекательным. — Весь мир — театр, а мы — актеры. И то, что ты отказываешься в нём играть, не делает тебя лучше или хуже — ты просто становишься более уязвимым в сравнении с теми, кто не отказывается (а будь уверен: большинство людей не отказываются) носить грим, костюмы, бутафорию — словом, пользоваться всеми возможностями, которые предоставляет сцена. И… ох, только не делай из этого трагедию, хорошо? В конце концов, способность притворяться глубоко зашита в нашей природе — это то, что делает нас людьми, — при этих словах Дазай смотрит прямо в глаза и его губы расплываются в порочной улыбке. — Но мне ли тебе рассказывать? Ты и сам уже прекрасно всё знаешь. Тебе понравилось играть, ведь так? — Мне не… — Чуя обрывает себя на полуслове. Отрицать всё и вся — его первое побуждение всегда, когда он находится рядом с Дазаем. Но, может быть, ему стоит послушаться собственного совета и озвучить правду хоть раз? Как там назвал это Дазай? «Избирательная честность»? Он хмурится: — То чувство, когда я использовал сестру Оэ Кацуо, чтобы заставить его остаться, оно мне действительно понравилось. Да. Ухмылка, которую посылает ему Дазай, острее лезвия, но, благо, у того хватает совести торжествовать недолго: через миг он откидывается на спинку дивана. — Наконец ты ведёшь себя осознанно — мне это нравится в мужчинах. Этот маленький момент честности разбивается в щепки об отсутствие у Чуи подходящего настроения. — Да чтоб ты подавился. — Как красноречиво. Дазай позволяет своей тупой ухмылке продержаться на лице ещё секунду, прежде чем меняет её на что-то менее раздражающее. Он тянется за бокалом к журнальному столику и в задумчивости делает пару глотков. Чуя отбивает пальцами нервную дробь. — Знаешь, я понимаю, что ты сделал, и даже понимаю почему ты это сделал. Но неужели всё, что мне теперь остаётся — это быть простаком, за счёт которого постоянно будут наживаться всякие отбросы? — потому что у человека есть такая вещь, как гордость. И какой бы бесполезной она не была, Чуя не обделён ею. Если он собирается продолжать лицедействовать в этом, как выразился Дазай, театре, он не хочет делать это вот так. — Сегодня они думали, что могут водить тебя за нос, завтра ты будешь человеком, который даст им ссуду и спасет от полного разорения. Они будут вспоминать тебя долгие годы… — Дазай откидывается на подушки, прикрывая свой единственный глаз. — Твоя роль будет намного значительнее, чем эта.***
— Ты понимаешь, он знал, что случиться, еще несколько недель назад. Да… может быть, даже несколько месяцев! Он знает всё, что сейчас происходит, продумывает каждую мелочь! Ширасэ что-то неразборчиво мычит в ответ, наполняя спортивную бутылку водой из кулера. Вид бы хотя бы сделал, что слушает! Вот Юан, по крайней мере, ухватилась за нить монолога: — Что ты имеешь в виду? Чуя потирает висок: — Я говорю, что изначально наш расчёт был на то, что нам удастся перехитрить Дазая — это заведомо проигрышная партия. Я более чем уверен: он уже понял, что мы не собирались заключать с ним честную сделку и даже не думали о том, чтобы остаться здесь. Вероятно, он даже знает об этом разговоре. — Как же так, но что нам тогда делать? — Юан задумывается, и между её бровями залегает тонкая морщинка. Сбоку раздаётся оглушительный лязг. Ничего особенного — пара спаррингующих мафиози, облюбовавших тренировочную площадку рядом с ними, взяли оружие попрочнее. Чуя, которого этот звук вырвал из разговора, вновь обращается к своим друзьям, но делает голос тише: — Вопрос в том, почему мы до сих пор живы. Нужно придумать план получше. Ширасэ фыркает себе под нос. Чуя смотрит на него, ничего не понимая: парень ведёт себя странно с тех пор, как Чуя притащил "Овец" в спортивный зал. — Да что смешного? — Так, ничего. Юан прочищает горло: — Без обид, но как мы должны это сделать? Из нас ты — единственный, кто общается с этим человеком. — Я работаю над этим, — огрызается Чуя. По большому счёту Юан права: похоже, во всей мафии найдётся только один человек с ответами на волнующие их вопросы, и этот человек Осаму Дазай. Чтобы получить их, Чуя должен всего лишь разгадать его слабость. Легко звучит, да? Проще некуда! Так просто, что пиздец! Его грудь сжимается тяжелым вздохом. — Что мешает нам взять и сбежать? — шепчет Ширасэ с нескрываемым раздражением. — Что мешает? Ты хоть слово слушал из того, что я говорил? — Босс узнает, что мы планируем, ещё до того, как мы попытаемся это осуществить, — резюмирует Юан. — Понимаю, — Ширасэ более не выдерживает, — этот ваш Дазай супер умный и бла-бла-бла. Так и что же? Ты действительно думаешь, что ему будет не насрать, если какая-то горстка бесполезных людей покинет его организацию? — И чтобы проверить свою гипотезу, ты готов провести остаток жизни в бегах? — голос Чуи полон скепсиса. — Тогда почему сейчас никто не следит за нами? Я думаю, тут все были бы счастливы, если бы мы ушли. Ну только уж если… — Ширасэ обрывает себя и явно проглатывает пару ругательств. — Я правда сомневаюсь, что кто-нибудь попытается помешать нам уйти. Чуя прищуривается: — Что ты хотел сказать? — Ничего существенного, — отнекивается парень, отводя взгляд. — Нет уж, выкладывай! — Ну уж нет. И что ты прицепился к словам? Я ничего не сказал, значит, ничего и не собирался! После неудавшейся попытки выбить из него правду грозным взглядом Чуя решает плюнуть на это дело. — Отлично. Может быть, местных аборигенов и не волнует, где ты там бегаешь и с кем, пока ничего вредного не делаешь. Но они вмиг засуетятся, когда ты сбежишь от них с важной информацией. Так что нет, я не думаю, что уйти отсюда так легко. — И потому мы сидим здесь, не делая ровным счётом нихуя для того, чтобы выбраться. Спасибо, Чуя, отличная альтернатива! — Ну, знаешь, я лучше посижу пока тут, чем следующие десять лет буду ходить и оглядываться, — перебивает Юан. — Ты хоть представляешь, на что способны эти люди, если ты их разозлишь? — Естественно, — шепчет Ширасэ. — Поэтому, чёрт подери, я и хочу уйти как можно скорее! Глаза Юан опасно сужаются: — Ты что же думаешь, мы с Чуей всё это время просто так в мафии прохлаждаемся? — Ха, как же, вы ещё жалуетесь постоянно, что избранный вами путь самурая полон дерьма, да так, что никто в здравом уме последовать вашему примеру не захочет. — Ну тогда сам предложи что-нибудь дельное! — Так а я что только что сделал? — Это было дерьмовое предложение. — Есть предложения получше? — Ну, знаешь ли!.. Я стараюсь. Я сую свой нос в каждую щель, вынюхиваю информацию. Эта женщина, Коё, выжимает из меня все соки, но я пытаюсь, пытаюсь быть нам полезной. И Чуя тоже пытается. А ты только жалуешься и ноешь! — Хватит! — Чуя почти повышает голос: нужно успокоить этих двоих, пока перепалка не переросла в крупную ссору. Ширасэ с Юан могут часами спорить из-за пустой ерунды, но это не делает их плохими товарищами: в минуту опасности они готовы убить друг за друга. И сейчас Чуе, как никогда, нужно, чтобы его друзья скорее «включили» серьёзные версии себя. — Ширасэ отчасти прав: прямо сейчас мы мало что можем сделать. Я знаю, что это расстраивает, тем более, что все мы здесь ради борьбы. Но Юан тоже права: любая ошибка здесь может стоить всего, что нам дорого! Так что лучше уж отсидеться в тени, чем кидаться на амбразуру, как конченые идиоты. — Тогда я пошла отсиживаться… растягиваться и бегать! — объявляет Юан. — Мы, вообще-то тренироваться шли, а не твой скулёж слушать, — бросает она в Ширасэ с таким раздражением, что, кажется, ещё чуть-чуть и парень рискует получить по лицу. Но Юан просто кривит ему злобную рожицу. Когда она уходит, Чуя переводит на Ширасэ сочувственный взгляд: — День не задался? Он смотрит, как парень перед ним пинает ногами пол, пряча напряжённые руки в карманах джоггеров. — Думаешь?.. На самом деле я не тот, о ком тебе действительно стоит беспокоиться — Лука встал на тропу войны. Он так взбешён — это словами не описать! — Лука?! Блять, ты серьезно?.. Он же только и делает, что взламывает квартиры, кутит там всю ночь напролёт и распространяет в массах всякую лживую чушь, — продолжает Чуя себе под нос. Он подхватывает с полки кулера свою бутылку и утягивает Ширасэ вглубь зала. Они и так заговорились, стоя на одном месте — сегодня, может, и не так много людей, но рано или поздно вода кому-то понадобится — нельзя, чтобы их услышали. — Кстати говоря, спасибо, что убрались в моей квартире. Это было очень круто с вашей стороны. — Да, э-э-э, — Ширасэ чешет затылок. На его лице снова появляется то странное выражение. — Это… наверное, меньшее, что мы могли сделать. Но знаешь, Лука, он действительно слетает с катушек, когда дело касается мафии. — Это его проблемы. Портовая Мафия лишь песчинка в куче вещей, которые он ненавидит. — Чуя, ты должен поговорить с ним, пока он не выкинул какую-нибудь глупость. Чуя фыркает: — Он на такое не способен. — Я серьезно, чувак. Он вздумал в одиночку вытащить нас отсюда любой ценой. И когда я говорю «любой», я имею в виду «любой». — И что именно этот идиот собирается сделать? — Почему ты спрашиваешь меня? — Очевидно, потому что ты что-то знаешь, иначе бы сейчас у нас не было этого разговора. — Нет, я не знаю. Клянусь! — Ширасэ поднимает руки в защитном жесте. — Я правда нахожу, чем заняться, когда он начинает болтать. У меня уже нет сил его слушать. То есть, я имею в виду, мне здесь тоже не нравится, но Лука… Ты знаешь, временами он говорит такую ересь… Мне кажется, парень сошёл с ума. Слова Ширасэ, которого все «Овцы» знают внимательным собеседником, должны что-то да значить. — Думаю, я могу попытаться… — Чуя смолкает. Его взгляд скользит мимо ожидающего ответа товарища к спарринг-зоне, где только что появилась новая пара. Одна из вошедших — Гин. Второй человек… Ширасэ выворачивает шею, чтоб посмотреть, от чего Чуя так резко заткнулся. — Это?.. — Дазай, — завершает Чуя, в подтверждение обращая к другу растерянный взгляд. — Чёрт, чувак. Ты был прав, когда говорил, что он знает всё. У Чуи вырывается нервный смешок: он не понимает, почему так волнуется. За последнее время он виделся с Дазаем слишком долго и слишком часто, чтобы ощущать страх от его присутствия. Но… всё же странно быть рядом с ним и в то же время со своими друзьями; подсматривать за тем, как он тренируется… (Дазай спустился в спортзал, как простой смертный: без официоза и охраны. Даже извечный деловой костюм он сменил на просторные штаны и рубашку — только бинты остались на прежнем месте.) — Думаю, у них обычная тренировка? Гин кого угодно может в клетку затащить, — тянет Чуя с сомнением. Он вздрагивает, когда получает в ответ недоверчивый взгляд. — Ну что? — Да… так. Мы действительно шли сюда тренироваться, или это был лишь повод для разговора? — Я действительно думал покачаться сегодня, да и спаррингов мы не устраивали уже тысячу лет. Но если мы правда собираемся что-то делать сегодня, начинать стоит с разминки. Он уводит Ширасэ к беговым дорожкам, откуда не видно клетки — сегодня захотелось заниматься именно там. Ещё полчаса он изматывает себя нагрузками, не позволяя и думать о чём-либо, кроме ноющих мышц. Не его вина в том, что время от времени взгляд всё же скользит в ту сторону, где Дазай с Гин сошлись в поединке. (Удары такие плавные, точные: Дазай то ставит блок, то делает мах ножом — все они так легки и совершенны…) Очень важно знать боевой стиль своего врага. Чёрт! Заметили ли окружающие, как он пялился? Чуя с досадой пинает свой тренажёр. Его удачливость иссякает к моменту, когда он переходит к стенду для метания ножей. Чуя чувствует его присутствие, даже не оборачиваясь. Ещё не произнесено ни слова, но есть какое-то изменение в пространстве. Оно похоже на колебание воздуха или дыхание парящих над кожей губ… Игнорировать его становится невыносимо. — Я как-то слышал, что меткость становится в разы лучше, если представлять на месте манекена человека, которого ненавидишь больше всего, — Чуя чувствует, как пальцы сами собой крепче сжимаются на рукояти. Он замирает с отведённой для замаха рукой, но не поворачивает головы. — У тебя хороший бросок. Чьё лицо ты представляешь? Сбитое дыхание выравнивается только тогда, когда он отпускает нож. Тот пролетает сантиметрах в двадцати от мишени, застревая в оградительной сетке. — Оно будет твоим, если ещё хоть раз снова так подкрадёшься ко мне, — отвечает Чуя и оборачивается. Он оказывается слишком близко к мужчине. Дазай явно сотню раз нарушил все его личные границы, пока стоял здесь и смотрел. Он сглатывает, но не отступает: нельзя, чтобы парень учуял кровь. — Чего ты хочешь? Улыбка Дазая медленная, но опасная. — Могу я просто посмотреть, как Чуя метает ножи? Он так хорош в этом. Должно быть, есть кто-то, кого он очень хочет видеть мёртвым. Чуя бросает неуверенный взгляд в сторону, где в паре метров от них Ширасэ присматривается к копьям, а затем хватает ещё один нож. — Если так сильно хочется, почему бы не стать мишенью добровольно? Знаешь, я бы не отказался от такого разнообразия. — А ты забавный. Мне это нравится в мужчинах. — А ты стоишь у меня на пути. — Вообще-то я рядом с тобой стою, — теперь Дазай улыбается мирно и доброжелательно — трудно представить, что этот человек так умеет. — У тебя предостаточно места, чтобы делать всё, что захочешь. — Твое присутствие мне мешает, — бормочет Чуя, тушуясь. — Пожалуйста, перестань меня отвлекать. — Так Чуя думает, что я отвлекаю? Рука, держащая нож, сжимает рукоять до дрожи. Несмотря на внешнюю скованность, Чуя сейчас очень близок к тому, чтобы нанести Дазаю пару режущих повыше ключицы. — Ладно-ладно, — наконец уступает Дазай, делая шаг назад. — На самом деле я пришел сюда с другой целью. После ещё одного более или менее сносного броска Чуя одаряет его безучастным взглядом. — Ты искал меня? — Да, — Дазай подкрепляет ответ энергичным кивком. — Я хотел узнать, согласится ли Чуя стать моим спарринг-партнёром сегодня? Вот теперь на Чую действительно накатило оцепенение. Какой ещё, мать его, спарринг? Борьбу со своим телом и разумом Чуя только что безоговорочно проиграл. — Ты хочешь, чтобы я согласился на поединок?.. — тупо переспрашивает он. — С тобой? — Да, поединок межу тобой и мной. — Но почему? — Что, прости? — Я имею в виду, ты ведь уже потренировался с Гин. — Ах, так ты нас видел? Грубо с твоей стороны даже не поздороваться с собственным мужем! Блядство! Ширасэ, который тихонечко замер у стойки с копьями, наверняка слышит каждое слово, а дазаевский поганый рот всё не затыкается! От осознания этого Чуе хочется похоронить себя здесь, прямо под гранулярным покрытием… Но приходится довольствоваться тягостным вздохом. — Заткнись. Я видел: вы были заняты. — Я замолчу, когда получу ответ. Что ж, тут варианта два: либо Чуя согласится, и половина "Овец", все, кто есть в зале, увидят их с боссом вместе; либо откажется и выставит себя трусом, который против Дазая слова не смеет сказать. Один вариант хуже другого — о каждом из них Чуя точно будет жалеть. Так что… он может сейчас выбрать тот, который действительно хочет. Это так глупо, но внутри всё трепещет от одной мысли, что он может сразиться с Дазаем, может принять его вызов. Но прежде всего нужно выразить своё недовольство происходящим: Чуя выбрасывает ещё один нож. А затем ещё и ещё, но это действие не приносит необходимого успокоения. Наконец он вздыхает и разворачивается к Дазаю. Тот выглядит таким же терпеливым, как и всегда, но стоит лишь на секунду взглянуть ему в глаза, как становится ясно: всё, что сейчас происходит, большая ошибка. — Я согласен. — Чудненько, — чуть ли не мурлычет Дазай. — Тогда идём. Вот и всё. Чуя строит страдальческое лицо и плетётся за ним по залу. Шаг за шагом. У него возникает ощущение, что его ведут на казнь. Не потому что Дазай может убить его — это сделают «Овцы». Они ведь возненавидят его, когда увидят их с Дазаем вместе. Он пришёл на тренировку с друзьями, собирался провести время с ними, а теперь уходит с чужим человеком, который к тому же их злейший враг! Хотя все здесь знают давно, что Чуя работает с боссом, вместе ребята их видят впервые. И наверняка, то, что он делает, в их глазах предательство чистой воды. Если Дазай и замечает его терзания, то никак их не комментирует. — Слышал, ты на днях был здесь с Гин. Не отводя взгляд от клетки, Чуя кивает: — Да, она надрала мне задницу. — Она это любит. В это трудно поверить, если не знать, но за милым лицом и кротким нравом сокрыта волчица. — Поэтому ты сделал её своим секретарем? Дазай мычит и как-будто погружается в свои мысли. Несколько метров до площадки они проходят в молчании. — В том числе. — Итак, — Чуя выразительно приподнимает бровь, — как ты хочешь, чтобы мы это сделали? — Я думал о рукопашном бое, — Дазай заламывает вверх правую руку, растягивая плечо. — Можно бить, душить, кусаться, тыкать друг в друга всякой дрянью, что припас у себя в карманах. Как говорится, на войне все средства хороши… — Что, даже способности? — интересуется Чуя, нарочито обстоятельно разогревая запястья. — Если тебе нужно — конечно. Что ж, надо признать, это была слабая провокация: ни за что Дазай не покажет свою способность здесь, на публике. Не может он так глупо раскрыться, когда строил вокруг себя крепость столько лет. Да и Чуя сильно сомневается, что сегодня возникнет такая необходимость. — Это мы посмотрим, — говорит он будничным тоном. — Тогда давай… Ровно также, как Гин, Чуя не дожидается приглашения для атаки. Он не намерен терять более ни секунды, сразу направляя удар в челюсть. Будто зная, что это произойдёт, Дазай аккуратно отступает назад, отводя голову в сторону. И так снова и снова. Кажется, он танцует, столько легкости в его движениях. Чуя запоминает ритм и вместо того, чтобы гнаться за ним, изменяет свой: он метит кулаком в пространство, где должен сейчас появиться противник, но… на этот раз его блокируют: Дазай обхватывает запястье, так удобно появившееся рядом с его предплечьем, и наносит первый удар. Чуя слышит, как выбитый из лёгких воздух с шипением проходит сквозь его стиснутые зубы. Это… больно. Да. Но боль — это всего лишь реакция организма — сигнал о том, что ты делаешь что-то неправильно. Боль обостряет чувства, заставляет подумать дважды перед следующим ходом. В конце концов она делает тебя сильнее. Чуя распрямляется и отводит руку будто для удара, но вместо этого пинает Дазая в живот. Мощь толчка отбрасывает того на пару метров. Сумасшедшая ухмылка пляшет на его губах, когда он подходит к распластавшейся на матах туше. — И это ты называешь ударом? — тянет он, пряча руки в карманах спортивных штанов. — Больше походит на массаж. На ехидное замечание Дазай только лишь улыбается. Приподнявшись на локтях он стреляет в возвышающегося над ним Чую вызывающим взглядом: — Если Чуя так хочет массаж, ему стоит лишь попросить об этом. Говорят, что у меня талантливые руки. — Вставай, — рычит Чуя, не обращая внимания на дерьмо, вылетающее из его рта, — и на самом деле сделай ими что-нибудь полезное! — Массаж полезен, особенно для… — Дазай поднялся и снова начинает кружить, пытаясь пнуть Чую по коленям. Неудачно. — …для таких напряженных людей, как ты! Чуя громко смеется, меняет позу, отставляя ногу для разворота. Через секунду она же взмывает вверх, чтобы встретиться с ничего не подозревающей челюстью. Слышен треск. То ли разрываемой кожи, то ли лопнувших швов кроссовок — Чуе некогда разбираться. Дазай, кажется, дезориентирован. Он отшатывается назад, по-рыбьи хватая ртом воздух, и не готов отражать удары. Чуя бросается на него, целясь в каждое открытое место. Кросс по щеке и апперкот в подбородок. Наконец Дазай падает, пропустив удар по болевой точке в бедре. Чуя придавливает его к настилу, хватая за горло. Правая рука лезет в карман, где был спрятан нож… Так недалеко и до убийства. Но этого не случится, конечно. Острое лезвие опасно блестит, в миллиметре от бинтованной шеи. Близко. Но Чуя не пустит кровь, даже если Дазай сейчас из кожи вылезет, чтобы сподвигнуть его на это. Он прижат к земле; бледное лицо раскрашено синяками; губы потрескались и окровавлены. Сейчас Дазай на волосок от того, чтобы лишиться жизни на глазах у своих подчиненных, своих врагов… И почему, чёрт возьми, он выглядит таким довольным? Его единственный глаз с жадностью ловит любые изменения в Чуе, стоящем над ним на коленях, и источает тепло… Чёрт! Это самый настоящий живой кошмар в форме самого красивого человека, которого Чуе кого-либо приходилось бить! — Давай, Чуя, — мягко бормочет тот, — ты же хочешь поцеловать меня. Что?! Глаза Чуи распахиваются; хватка на шее ослабевает. Ублюдок пинает его в бедро и меняет их местами в мгновение ока. Нож вылетает из рук. Теперь обе они неудобно прижаты к мату над головой. Дазай нависает над ним, не давая пошевелиться: ноги переплетены так, что не согнуть. На губах светится хищническая ухмылка. Вот и всё? Теперь Чуе всю жизнь придётся терпеть его сардонические замечания и насмешки… Но вместо этого Дазай поднимает взгляд вверх, цокая языком: — Полегче, мальчики. Просто дружеская перепалка, — Чуя моргает: он даже не заметил, что некоторые мафиози выхватили оружие и направили на него. Наверное, из-за ножа? Глаз Дазая снова возвращается вниз, чтобы окинуть его внимательным взглядом. — Не правда ли? — Конечно, — ворчит Чуя, пыхтя от натуги, — если тебе от этого станет легче! На большее зубоскальство решительности не хватает: Дазай так близко, что можно почувствовать трепет его дыхания на своей коже, запах одеколона, нотки сандала и кедра, которые теперь ассоциируются с кабинетом, панорамными окнами и видом на горизонт. Всё это вперемешку с потом создаёт пьянящий водоворот запахов, который вытягивает из Чуи остатки контроля, внушая отдаться на волю бессознательного. Дазай осматривает его требовательно, с таким желанием, что Чуе в пору обеспокоиться тем, останется ли цела его одежда в течение следующих минут. Но сердце уже отбивает бешеный ритм, пульс шумит в ушах, мешая мысли. Это полная, безоговорочная капитуля… — Спокойно, Чуя. Когда-нибудь я научу тебя не идти на поводу у эмоций, и тогда… ты станешь непобедимым. От тона, которым это было сказано, у Чуи пересыхает во рту. Усилием воли он заставляет себя взглотнуть и расслабляется. Продолжать бороться с хваткой Дазая бесполезно — очевидно, что под бинтами есть мышцы. Вместо этого он весь становится мягким и податливым. — Правда? — бормочет он, чувствуя, как большим пальцем Дазай гладит кожу его запястья и волны дрожи расходятся от этого места по всему телу. — Ты научишь меня? Глаз Дазая осторожно сужается, но он наконец ослабляет хватку. — Если захочешь. — Да, — Чуя дышит глубоко и размеренно, пытаясь уловить ритм подъёмов и падений дазаевской широкой груди, — я хочу. Как только последнее слово слетает с губ, он весь приходит в движение. (К чести Дазая надо сказать, что тот готовился, действительно готовился к чему-то подобному: что Чуя расцарапает ему лицо, толкнёт в грудь или плюнет — не к тому, что он так вероломно пнёт его по яичкам!) Когда удаётся спихнуть Дазая с себя, Чуя сам почти кривится от фантомной боли в промежности, однако это не мешает ему перекатиться на бок, подняться и встряхнуть пустослова за волосы. — Ну? Как твоё самообладание? — лелейно бормочет он, наклоняясь к самому уху. — Может, самому не помешает взять пару уроков? Чуя не даёт никаких поблажек: его хват на затылке должен жалить и рвать. Но каким-то немыслимым образом у Дазая хватает сил на короткий смешок. — Может быть… может, они нужны нам обоим. Чуя качает головой и разжимает пальцы — придурок оседает на пол мятым мешком. Для себя при этом Чуя отмечает три вещи. Во-первых, он мог же, мог (!) воспользоваться Смутной печалью для того, чтобы раздавить Дазая ещё в самом начале, но почему-то не сделал этого даже когда тот прижал его к полу спиной. Даже мысли такой не возникло! Во-вторых, ему понравилось чувствовать себя прижатым. Да, это трудно признать, в это трудно поверить, но отпустить себя и лишиться контроля может быть здорово. То ли виной тому ситуация, то ли же сам Дазай, но Чуя не может больше игнорировать факты. Ну и последнее: «Овцы». Они были здесь и наблюдали за ходом схватки. Они видели это — видели всё.