Кончено время игры, Дважды цветам не цвести. Тень от гигантской горы Пала на нашем пути.
(Н. С. Гумилев)
Окон в таверне почти и не было — только два узких окошка стыдливо прижимались к крыльцу, зато горели лампы, щедро налитые маслом, и горячо полыхал очаг. Звалась она «Антрацитовый кот», но ни снаружи, ни внутри ни одного черныша не нашлось, зато толстый рыжий котище сидел прямо на стойке рядом с трактирщиком и степенно вылизывал зад. Занято было больше половины столов, широких, длинных и крепко потертых временем — видно, шахтеры ужинали здесь всякий вечер. Кто-то на них поглядел, кто-то не стал даже отвлекаться от трапезы. – Ба, гляди: человеки… – Что они тут забыли? – Да пес их знает, поглядим. Никто не обратил на это особенного внимания – внутри было тепло и восхитительно пахло едой. – Чаю, господин трактирщик! Горячего! – с порога взмолилась Малгожата, которой совершенно не улыбалось расхвораться еще раз. – И булочку с маслом, а лучше две. Полцарства за булочку! Будто бы только осознав, что произнесла, она остановилась, приоткрыла рот и уставилась на ряд пузатых глиняных кувшинов над головою трактирщика. Глаза ее потемнели. – Какого еще царства? Она встряхнула головой. – Да любого, мил краснолюд, любого! – Ну, царство себе оставь, – милостиво позволил дородный, чернобородый трактирщик, явно не дурак ни выпить, ни закусить, – тридцать оренов и ждать будешь, покуда спекутся, а чай я теперь поставлю. – Сколько?! Да ты разорить нас хочешь! – удивился Каэл, медлительно подхрамывая к нему поближе. – Есть чем горло промочить? А подогретое молоко? – Не могу я за выпечку меньше брать, нынче с поставками перебои. Хлеб вам не из чего печь скоро будет, – проворчал краснолюд, подергав для верности за бороду. – Молоком с утра могу попотчевать, а теперича угольного эля хлебни! Нигде больше такого не попробуешь. Тонкий аромат угля, пять-шесть кружек свалят под стол даже краснолюда! – Ну, давай, подавай. Восемь… а нет, семь кружек за дальний столик. И чего-нибудь пожрать на всю компанию, – сказал рыцарь и расплатился за все, включая булочки с маслом. – На твое усмотрение. Чай принесли почти сразу, равно как и угольный эль. Ничего общего с углем, понятное дело, он не имел, по вкусу, скорее, походил на каэдвенский стаут, но с легким намеком на горные травы. А вот пшенную кашу с бараниной в огромном горшке – только тогда, когда оголодавшие темерцы готовы были совсем уже терпение потерять. Пышнотелая девица ростом чуть больше метра, что разносила здесь блюда, улыбчива была, любопытна, а бородка ее, на два дюйма не достававшая до груди, убрана была затейливо и с большим вкусом. Малгожата хихикнула и порядочно покраснела. – А я бы потрогала ее за бороду, – сказала она, глотая из кружки, – наверное, мягкая, как шелка! – Даже не думай, значит, – Ульф вытянул в ее сторону палец и сощурился, – она на меня глядела! Зенан и Четырнадцатый переглянулись. Уходили одни краснолюды, приходили другие и, садясь на освободившиеся места, велели себе пшена с бараниной. Глядя на других женщин, которых было здесь совсем мало, охотно верилось, что кайлом в забое махать они смогут не хуже мужчин. Только два стола было заняты постоянно – за одним, в самом углу, сидел богато, в парчу и мех разодетый краснолюд, в темную гриву которого затесалось немало седины, и вокруг него непрестанно крутился другой, что походил на прислужника. Крутился, пока первый на него не прикрикнул, и тогда он тоже сел за стол, сложил руки и уронил на них голову. У окна расположилась другая компания. Было их двое, и были они… такими неопрятными на фоне других. У многих здесь одежда была вышита – и строгая геометрия, молоты, наковальни, горные цветы у женщин и даже, порою, изображения драконов у мужчин. И бороды вместе с усами местные старались держать в порядке – постригали, расчесывали, даже для того, кажется, чтобы вечером прийти в трактир после тяжелого дня в забое. Заботились, словом, о внешнем виде. Но не эти двое – один из них проявлял настырное неравнодушие к разносчице, звал ее Эльзой, а Эльза тоненько бранилась, смеялась, охаживала его полотняным полотенцем и старалась лишний раз не подходить. Какая уж тут девичья благосклонность, коль усы все в крошках и до нижней губы свисают? Как есть — непонятно, не говоря уж о поцелуях. Если краснолюды, конечно, к ним прибегали... – Эй, ты… – послышалось от них ворчание, – пришлый, я к тебе обращаюсь, понял, нет? Ульфгар нехотя обернулся, как и все остальные. Каэл нахмурился. Кеаллах поднялся и вместе со змеей на ладони перебрался к камину. – Ну, и чего тебе? – спросил Ульф. – А ничего, сука! – проворчал тот, что с усами. – Ты зачем к нам людей приволок? Полоски переглянулись, и в глазах у бойцов опасный заплясал огонек, опасный и веселый. – Не твое собачье дело, – отмахнулся Ульфгар. – Цыц! – предостерег Каэл. – Нам проблемы не нужны. Малгожата переводила взгляд то на одного, то на другого, то на этих двух. – Вам что, – нахмурился за стойкой трактирщик, обращаясь сразу ко всем, – больше не наливать? – Они же нам всех девок испортят! – Нет уж, спасибо, – захохотал Зенан, – привык, чтоб у девки волос было поменьше! – Ты что такое про наших девок сказал? – краснолюды встали, чуть-чуть пошатываясь, и направились в их сторону. – Ты что такое сказал? – Да я ничуть не обиделась! — пискнула разносчица. – Прекратить! — грохнул краснолюд в парчовой шубе. – Живо! Должно быть, не в первый раз доводилось. – А чего ж прекратить? — поинтересовался Ульфгар. – Народ, видать, перепил немного и побазарить с нами хочет! – На двор выходи, и там-то базарьте, сколько влезет! – взвился трактирщик, берясь за кочергу. – А тут чтоб тихо! — Пойду, воздухом подышу, — заявил Ульфгар и вышел в двери. — Я тоже, — с улыбкой поддержал Зенан. — Зенан, — с тихой угрозой сказал Каэл. — сядь. Не надо никуда ходить. — Да ладно, командир, — сказал боец, все еще ухмыляясь, — я рядом постою, так уж и быть. Он вышел, насвистывая незатейливую мелодию. — Ох, пригляжу за ними, — помрачнел Каэл и встал. — Вместе приглядим, — поднялся Четырнадцатый. — Похожий, опять работа, — вздохнул Кеаллах и замкнул их строй. Трактирщик опустил кочергу на стойку. Разносчица спряталась где-то во внутренних помещениях. Богатый купец покачал головою. – Рикард, – позвала Малгожата, подперев рукой голову и нетерпеливо барабаня пальцами по столу. – Рикард, какого черта? На ровном месте! – Лысого, – отвечал сержант.***
Снаружи с неба просыпалась ледяная, колючая крупа. Они стояли друг напротив друга, как коты по весне – Ульфгар и эти двое, только что не урчали утробным гласом. А за спиною у Ульфгара стояли четверо и делали свои ставки. — Сучий сын. Людской выкормыш, — прошипел местный, — да твой папаша, небось, и бороды не носил! Ульфгара прорвало. — Да я на могилу тебе навалю, — пообещал он и ударил коротко, почти без замаха. Голова у краснолюда мотнулась в сторону, он отступил на пару шагов назад и повалился на камни. Тут же рука его прыгнула за пазуху, и в пальцах блеснула сталь. Другой потянулся к поясу… Зенан тут же выхватил меч, не успел Каэл и слова вымолвить. Раздался свисток, оглушительно взрезав поздние сумерки. В благонадежном Угольштоке было целых две башни — Южная и Северная, с давних еще времен оным образом повелось. Южная, правда, большею частью пустовала, поселок был не такой уж большой, одну шахту окрест уже закрыли, выработав до конца, и все стражи с комфортом умещались в одной, что была поменьше. — Что вы здесь устроили? Что устроили, спрашиваю я? — бушевал начальник угольштокской стражи, урчал, ворчал и не находил себе места, кусая усы и перемеряя шагом свой кабинет. — Вот смотрю я на вашу подорожную, вижу знакомую руку и понять не могу! Поножовщину на мечах устроили! Помечевщину на ножах! В первый же вечер! Кто разрешал? Кто, я вас спрашиваю, разрешал?! Два местных краснолюда сидели тут же; тот, которого ударил Ульф, в третий раз уже оттянул щеку и показал два выбитых зуба. — Это они мне причинили! — возопил он. — Пришли и как давай свои порядки наводить! – Тебе что, — заботливо поинтересовался Ульф, – еще раз вломить? – А вы помолчите, оба, с вами я потом говорить буду! – краснолюд остановился, чтобы нахмуриться как следует, а потом снова загарцевал. — Все валится, тролли наглеют, и вы тут еще! – Пусть заплатят нам за оскорбление, – встрял второй зачинщик, – и за ущерб здоровью! Зубья-то, зубья-то вот, вставлять придется! – Заплатить-то мы можем, так уж и быть, – согласился Каэл, укоряя себя за то, что дошло до такого, – потому как спешим мы, и времени лишнего не имеем. Но не мы это начали, так что я жду справедливости, капитан Гулар. — Тыща, не меньше! – заявил обеззубевший. – Зубья нынче дороги! О своем деле и любых привилегиях, связанных с этим делом, рыцарь решил и вовсе не заикаться. Тут уж ситуация такова, что куда как лучше было выпутаться самостоятельно, чем лишнего разболтать... – Ну, ступайте, ступайте! Утром будем разбираться! – капитан замахал на краснолюдов своими большими руками. – Утром, все утром! Когда за ними закрылась дверь, а по витой лестнице дробно застучали шаги, Гулар устало вздохнул и опустился на стул, скрипнувший под ним тяжко. — Справедливости, значит, ждете? Справедливости вам надо… — вздохнул краснолюд еще тяжелее, чем скрипнул стул. — А как вам по вкусу такая справедливость: тролль тракт замкнул, еле прогнали вчера, под боком крутится всякий мутный элемент, смесь пропадает каждый день, часовых приставил, а толку нисколько? Не поймут меня, коль в вашу пользу я дело решу. Пришлые вы тут. Чужие. А эти, хоть и сволочи порядочные — зато свои. – Не берите в голову, капитан, – согласился Каэл. – Я все понимаю. Штраф, значит, штраф. – Я бы им и медяка ломаного не дал! – взвился Ульфгар. – Говноеды! Проходимцы! На него тяжело посмотрели. Что у Четырнадцатого, что у Зенана вид был, как у нашкодивших псов сутулых. Они и вовсе стояли у дверей, оружие их осталось внизу, при входе: они молчали. Кеаллаха отпустили сразу – он не возглавлял и не был застигнут с оружием. — Приходите утром, часов в десять. Будем решать. — подытожил Гулар. — Поспите хоть, видок паршивый у вас. Так они и намерены были поступить.***
Рикард и Кеаллах, рубившиеся в гвинт, подняли головы, услышав дверной постук, посмотрели на них и вернулись к своей игре. Рикард, как истинный патриот, сражался за Север, в колоде у Кеаллаха сидели и бес, и брукса, и леший. Северные войска, объединившись, загоняли нечисть обратно в леса. Когда они расселись и заказали выпить, дремлющая до того Малгожата приподняла голову и сонным взглядом оглядела их всех. — Вы недоумки, господа, — выразительно заметила она, — вы все. Как меня угораздило с вами связаться? — Но-но, полегче, — обиделся Ульфгар, — а не то о себе чего-нибудь, да послушаешь. Они первые начали, что я, молчать был должен? — Не надо устраивать грязный ссора, — попросил Кеаллах, — никому этот не нужен. За их спинами послышался вежливый кашель. — Если вы не слишком заняты, путники, — голос был с густым махакамским выговором, но липкий от беспокойства, — Келлен Бреккенриггс приглашает вас разделить с ним выпивку и беседу! Суетливый краснолюд роста был невысокого, на полголовы ниже Ульфа, говорил и держал себя, точно давний слуга из хорошего дома, но представили его компаньоном. А сам Келлен Бреккенриггс, что оказался мастером молота, как здесь, в Махакаме, величали кузнецов, да не всяких, а только и исключительно тех, кто достиг в своем деле высот, был краснолюд степенный, важный и в людских порядках и обхождении, как оказалось, немало сведущий. Он пожал каждому руку — крепко и твердо пожал, без намека на какую-то невместную борьбу, а пальцы Малгожаты, утонувшие в его могучей ладони, задержал на мгновение близ ухоженной своей бороды. Компаньон его тем временем разливал что-то из серебряного кувшинчика – ароматное, приятное на цвет и на запах и, наверняка, крепкое. — Любопытную братию нынче встречаю я в здешних краях. Да вы не стесняйтесь, угощайтесь привольно, — усмехнулся он и повел рукой, глядя, как некоторые косятся на рюмки, — на поверхности такого не попробуешь. Приглядывался я к вам. Откуда будете, да простится мне любопытство? — Из Цидариса… — выдохнул Четырнадцатый. — Да, купцы мы. Везли груз в Ривию, но, увы… — усы Рикарда повисли в досадной гримасе, — пришлось все за бесценок отдать у перевала. Такие потери; боюсь, мы теперь на мели. — Как здоровье короля Этайна? — поинтересовался Келлен, покручивая в пальцах серебряную рюмку. — Давно я не спускался в долины! Рикард горестно опустил голову. — Почил два года назад, — глухо сказал сержант, — ныне сын его Эдмар правит. — Бушприт ему в печень… — тихо сказал Зенан. — Налоги поднял, — объяснил Четырнадцатый, — чуть не вдвое. Каэл только диву давался — могли ведь, когда хотели. Черти! Они скорбно глотнули крепкого, за упокой, так сказать, души старого короля. — Ладно, господа. Похохотали и будет. У нее, — Бреккенриггс показал на Малгожату, — руки опытного алхимика, а вас воспитала темерская военная школа. Эта выправка, — он безошибочно указал на четверых и задумчиво покачал головой, — мне ни с чем ее не перепутать. Было время, и я сражался. И при Соддене был, и при Бренне. Нет, мне не перепутать, — глухо повторил он. Малгожата взглянула на него и торопливо надела перчатки. Под столом, так, чтоб никто не заметил. — И вот была ведь охота! — фыркнул Ульф. — Зачем против рожна переть? Это не наша война была, а людская. Пусть бы хоть поубивали друг друга все до единого, так я думаю! — Помолчите, юноша! Я не спрашивал вашего мнения, — высокомерно и резко ответствовал Бреккенриггс, и многие удивленно переглянулись. — Я думаю, что есть дело, в котором мы можем друг другу помочь, — сообщил он и выразительно посмотрел в глаза Каэлу. — Родитель мой под Барклай Эльсом ходил… И выпотрошили его черные, значит, что твою рыбу, — возмутился Ульфгар, ворча глухо, как цепной пес, — так хрена же мне молчать? — В жизни бывает и кое-что поважнее целых потрохов, — возразил Келлен, морщась, — и что-то такое, что с определенной поры с ними несовместимо. Какие ваши годы, еще поймете, раз родитель не успел объяснить. — Да тролля с два! — ответил Ульф. — Дело, господин Бреккенриггс. Дело, о котором вы начали говорить. Вы наблюдательны, так что отпираться мы не станем, — сказал Каэл, вытянув в сторону ногу с протезом и скрестив на груди руки, — как не станем и что-либо объяснять. Краснолюд откинулся на спинку скамьи и пригладил бороду. — Староста наш пожелал видеть лично, чему я успел научиться со времен нашей последней встречи. Кое-чему я действительно научился, кое-что собрал, чтобы показать старине Бруверу, — улыбнулся Келлен Бреккенриггс, складывая руки на животе. — Но меня, прямо сказать, обокрали. Посреди Махакама. И что удивительнее всего прочего, это были эльфы. За столом повисла оглушительная, зловещая тишина. Каэл поймал напряженный взгляд Малгожаты. Он прямо почувствовал, о чем она думает. Он думал о том же. Нет, нельзя. Как бы не хотелось спросить совета — нельзя. Не стоит рассказывать ей про Эттриэль. Никогда. Снова эльфы! — И почему вы не обратитесь с этим к местным властям? — поинтересовался Каэл, с трудом подавив зевок. — Капитан Гулар производит впечатление че… краснолюда благоразумного. — Их тут меньше десятка… осталось. Только вчера они отогнали тролля, что докучал немало. Только вчера послали за подкреплением, — вздохнул Келлен, — а как мне ждать? Мечи, топоры, арбалет — какой арбалет, кажется, я превзошел сам себя! — и комплект брони для самого Брувера. Недели кропотливого труда… И все пропадет. Сбудут за мешок репы. Он тем же выразительным взглядом посмотрел на чужой протез. Прокашлялся. — Руки бы оторвать тому, кто это делал, — заявил мастер молота, сощуривши внимательные карие глаза, — надеюсь, вы ему не заплатили? — Не заплатил, — подтвердил Каэл. Малгожата ничуть не поменялась в лице. — Арбалет, — мечтательно вздохнул Ульфгар. — Арбалет, — подтвердил Келлен. — Если я увижу свои сундуки снова, то хоть арбалет просите, хоть меч, а то, может быть… — он постучал себя по колену, и колено издало металлический звук, — и ногу, как у меня. Он встал и с легкостью прошелся из угла в угол. У Каэла загорелись глаза. Он и без того собирался поутру разузнать у местных, нет ли поблизости дельного кузнеца. А так оно даже лучше, быть может, будет. — Вы знаете, куда они ушли? — спросил рыцарь. — Никуда не уходили, — пожал плечами краснолюд, — скорее, окопались. В заброшенной усадьбе на перекрестке — час пешей ходьбы по тракту. Не крепость, конечно, но штурмовать ее у Гулара народа не хватит, вот и сидим. — Еще и на перекрестке. Так, глядишь, еще кого-то ограбят. Нехорошо, — подытожил Тренхольд, нахмурившись. — Так, парни! Кто со мною в разведку? Рикард наклонился к нему и крепко схватил за руку. Сказал тихо, чтоб только Каэл и расслышал. — Нет уж, командир. Хватило мне одной деревни. Ты остаешься, и она, — он глянул на Малгожату, — и я тоже остаюсь. Понимаешь? Каэл помедлил и кивнул. — Если без тебя, то я схожу, пожалуй, — проворчал Ульфгар, — схожу. Может, потроха проветрить удастся. — Я пойду, — поднялся Зенан. — Кто-то надо за ними приглядеть, — улыбнулся Кеаллах. — Я тоже хочу, — заявил Четырнадцатый и встал. — Опоздал, — Рикард встопорщил усы и развел руками. Трактирщик сменил гнев на милость, когда таверна его осталась невредима. Ворчал непрестанно, пытался заламывать цену, но за кочергой более не тянулся. Кеаллах попросил у него блюдце — у него оказался сколотый край. Нильфгаардец порылся у себя в сумке, извлек склянку и высыпал из нее кучку желтовато-серого порошка. — Фисштех? — нахмурился Каэл. — Фисштех! — оживились Полоски. — Этот не фисштех. Этот молотый человек-корень, — расстроил их медик, — похожий, еще одна ночь нам спать не доведется. Чайный ложка запить водой, и вы уже спали на этот неделя. Ни Рикард, ни Четырнадцатый, разочаровавшись, корень пробовать не стали, решив вздремнуть, пока можно – все понимали: если заброшенная усадьба окажется им по зубам, на долгие сборы времени не останется. Отказался и Каэл, опасаясь смешивать подозрительный порошок с угольным элем, что плескался внутри в избытке. Остальные не отказались, хоть бы и из любопытства. Сквозь поселок, состоявший из пары длинных улиц и поворота, ведущего к шахте, прошли они быстро и не таясь, свернули у Южной башни на тракт, какое-то время держались обочины, а потом и вовсе свернули в лесок, стараясь не тревожить сухих ветвей и хрустящих листьев. К полуночи снова потеплело, и листья, влажные, не хрустели. Келлен мало ошибся в оценке – час и четверть минуло с тех пор, как трое разведчиков покинули Угольшток, и за очередным поворотом дороги показался перекресток и нависающий над ним частокол. Частокол был на совесть — бревна, потемневшие от времени, стояли вплотную, но не слишком высок, шести или семи футов в высоту, Кеаллах или Зенан, как следует уцепившись, могли бы подтянуться и оказаться внутри. С внутренней стороны проложены были мостки – часового было видно почти по пояс, и золотистые его волосы чуть поблескивали в свете единственного факела у ворот. Одна из створок покосилась от времени, так что в воротах имелась порядочная щель, берущая расширение у земли — человек не смог бы протиснуться, но зверь бы пролез. – Есть хороший идея? — поинтересовался Кеаллах, потерев подбородок костяшками пальцев. – Любой идея? – Здесь мы ничего не узнаем, – согласился Зенан. – Я пошел, значит, а вы обождите тут, – заявил вдруг Ульфгар, извлекая из сумки веревку с тройным крюком на конце, – слева стена вроде пониже, заберусь там и послушаю чего путного. Следите в оба за этим хмырем, – он показал на часового. Кеаллах удержал его за руку. – Я так и знал! Этот… Пре… Бре… Брекекекс задел тебя за живой, — покачал головой нильфгаардец. – Не нужный никому ничто доказывать, дружище. Его здесь нет. Может, лучший я? – Срать я хотел на надутого индюка Бреккенриггса, – проворчал краснолюд, – плевал я на сукина сына! Пора, значит, пошевеливаться, — добавил он, вырвал руку и растворился в тенях.***
Одна мысль о том, что крутая высокая лестница была преградой между ним и кроватью, навевала на Каэла тоску. Снова и снова он поглядывал на нее и отворачивался, точно перспектива вздремнуть часок-другой вовсе его не прельщала. Трактирщик дремал за стойкой, Келлен Бреккенгриггс сидел у окна, отправив компаньона наверх, перед Каэлом стояла очередная, наполовину пустая, кружка. Малгожата сбежала вниз в одной рубашке, заправленной в юбку, пропуская по паре-тройке ступенек за один прыжок. В самом низу ойкнула, посмотрела на трактирщика и пристыженно прижала руку ко рту. Он же только проворчал во сне, даже не пошевелился. Что-то не так было с ее руками, заметил Каэл. Когда она села на скамейку напротив него и нахально потянулась к его неприкаянной кружке, он понял, что: правая кисть была у нее замотана узким полотняным бинтом. – Где ты успела пораниться? – поморщившись, спросил рыцарь. Малгожата удивленно на него поглядела, потом проследила за взглядом и, сообразив, кивнула на широкую спину Бреккенриггса. – Вот хороший кузнец, – тихо сказала она, – а когда за дело берется любитель, искры летят во все стороны. – А я еще про оплату пошутковал, – расстроился Каэл и поправил ремни, что опять врезались в ногу, – ты зла не держи. Не будешь? – Забудь, он ведь прав, – пожала плечами женщина, – это посредственность. Тренхольд, не бери в голову: добудем тебе новую ногу. Ставлю все свои склянки – как новенький, будешь бегать. – Если б не обижалась, то по имени бы звала, – не согласился рыцарь, – понравится, коль стану тебе бестрескать? Последние пару лет Каэл перестал любить гордое имя своего рода, пусть небогатого, зато издавна чтущего традиции темерского рыцарства. Слишком многие научились произносить его так, что казалось – «кровавый палач» шепчут ему в спину. Кричат с улыбкой в лицо. – Уже нравится, – рассмеялась Малгожата, – изволь. Мне нечего стыдиться, среди моих родных и изобретатели есть, – гордо улыбнулась она, – так что же плохого? А вот как матушка моя исхитрилась выбрать мне такое нелепое имя… Она, впрочем, едва не умерла, едва успели найти чародейку… – поведала она и допила его пиво. – Имела право на какое угодно имя. Пришлось разбудить трактирщика. – Да ну, выдумываешь. Прекрасное имя, мягкое, – не согласился Каэл, – в самый раз для тебя. Может, с другим именем ты б и вовсе невыносима была. Так что знала, знала твоя матушка, что делала. – Что только не возьмешься обсуждать! – проворчала алхимик. – у вас в Темерии я Маргаритой была бы. За Яругой звалась бы Марэт. А это что? Малгожата – как пушистой щеткою по лицу! С таким именем хорошо стоять у очага и борщи стряпать, а не ждать, когда вернется разведка, – она отвернулась. – Не умеешь готовить? – усмехнулся рыцарь. – Так я и думал. – Вздор, – возмутилась Малгожата, – любой борщ, любое что угодно приготовить куда проще, чем самое простенькое зелье. Ну, кроме какой-нибудь высокой кухни, что ли. Так что я умею готовить, — возразила она, откусив от булочки с маслом, — просто в таверну сходить веселее. – Тогда держись. На каком-нибудь привале я тебе припомню этот разговор, – пообещал Каэл, — а то ведь полосатая стряпня уже в печенках сидит! Она кивнула, и на какое-то время они сосредоточили свое внимание на выпечке – она помогала отвлечься немногим хуже беседы. Меньше двух часов прошло с тех пор, как ушли разведчики — мало, чтоб бить тревогу. Но тревога подползала сама и скалилась из углов. – Каэл, послушай… Мне интересно. Где ты научился так биться? – спросила алхимик, ладонью голову подперев. — Уж точно не на войне: не так уж ты и стар. На турнирного бойца ты тоже что-то не похож. Ни одного лишнего взмаха не сделаешь, ни одного фокуса не покажешь, из этих, ну… чтобы дамы восхищенно ахнули. – Тебе не нравится? – спросил, улыбнувшись, рыцарь. – Ну, от фокусов Вольфганг быстро меня отучил. – Очень нравится, – возразила Малгожата и призадумалась, – ты лаконичен, твои действия… ох, положим, результат у них есть. Меч нужен для того, чтобы убивать, – она свела к переносице темные брови, — и защищать. И то, и другое лучше проделать быстро. – Не ожидал подобных суждений, — признался Каэл, кивая каким-то своим собственным мыслям, – года три я скитался с артистами, как нильфы дом отцовский спалили. Добрые люди были. Научили меня кое-какому лицедейству. Выступали мы – то за мешок картошки, то за пол-ведёрка яиц, всякое бывало. А потом к нам прибился Вольфганг. Разглядел. Сказал, что к мечу у меня больше склонности, учить стал, – продолжал рыцарь, прихлебывая из кружки. — Много он о себе не сказывал, но, кажись, в кондотте Адью Пангратта, если слышала про такого, служил. А потом мнения, видать, разошлись с кем-то, и решил ремесло сменить. Дельный мужик был Вольфганг, толковый, – закончил он задумчиво. «Одно из двух: или он был прав, или совершил преступление, — подумала женщина, внимательно глядя на темерца, в уголках глаз у которого, даже когда он смеялся, гнездилась печаль. — Ничего, Тренхольд. Куда бы мы не влезли, победим и это…» – Славно, когда в нужный момент находятся нужные люди. Не могу представить тебя актером, – заметила она вслух. — А мы в Оксенфурте платили за сырой и тесный подвал. Там били друг друга, чем попало, и называли это уроками самообороны. Кажется, после этого я открытого не ношу, гематом было больше, чем кожи, – засмеялась Малгожата. – А когда приглашали людей сведущих, и они за большие деньги били нас и показывали, как правильно, то мы называли это семинаром. – Веселое, должно быть, было время, – кивнул рыцарь. – Иногда я жалею, что мне не довелось. — Славное время, — согласилась Малгожата. — Может, споешь? — Я выпил, — серьезно возразил Каэл. — Кому и когда это мешало? — удивилась алхимик. — Мне, — сообщил рыцарь и запел. Когда это случилось, встрепенулся Бреккенриггс у окна, уже в который раз за ночь проснулся трактирщик, голуби издохли под стрехой, а мыши неистово стали скрестись из подпола, спасая свои мышиные жизни. «Wróci wiosna, deszcz spłynie na drogi, iepłem słońca serca się ogrzeją, – надежда действительно оставалась, ведь каждая песня рано или поздно кончается, – tak być musi, bo ciągle tli się w nas ten ogień, wieczny ogień, który jest nadzieją. – Только храбрый человек может так скверно петь такие хорошие песни, – кивнул мастер молота, пряча улыбку в бороду, – рад, что я не ошибся. Каэл обернулся к нему. – Я предупреждал ее, мастер Келлен, –– сказал он со смущенной усмешкой, – но раз уж я вас потревожил, то, пожалуй, у меня найдется вопрос. – О, пустяки. Слыхивал я пение и похуже. На семейных празднествах… — рассмеялся краснолюд. – А что до вопросов, задавайте без предисловий. За беседу я денег не беру. – Есть у меня один меч… – глухо сказал рыцарь, – таких я раньше не видел. Могли бы вы, мастер Келлен… — Шельмец. Пытаетесь выдать одно за другое, – мастер Бреккенриггс вытянул в его сторону палец, – но меня не проведешь. Оценка товара совсем по другой проходит статье. – Беседа, – возразил Каэл с улыбкою и встал: улыбка тут же сбежала с лица, – он недешево мне достался. Не продается. – Несите, – кивнул мастер молота, – я должен видеть, чтобы что-то сказать. Он долго вглядывался в этот меч, что Рикард сберег от жадных рук Ульфа, искал на рукояти клеймо, открутил яблоко, поглядев на резьбу, попытался поднять – и ему удалось, пусть бы и комично это смотрелось — двуручный клинок в полтора раза был его больше. В конце концов кузнец опустил меч на стол и повел могучими плечами. — Ни одна известная мне марка стали не похожа на ту, что использована для этого меча. Но это и не метеоритное железо, — стал он задумчиво рассказывать, почесывая длинную бороду, — я прямо-таки в замешательстве, потому как и клейма такого ни разу не видел. Клинок легкий, хорошо сбалансированный, но простой, я бы даже сказал, скучный, как топор мясника. Где вы, говорите, его нашли? — У мертвого эльфа, — глухо ответил Каэл.***
Ульфгар не ворочался вот уже полтора десятка минут, и Кеаллах начинал беспокоиться. Не стоило отпускать его – обида могла сыграть злую шутку со вспыльчивым краснолюдом. Он был надеждой на успех его предприятия, а надежду следовало беречь. Лучник встряхнул головою, убирая волосы от лица, и снова, в который уже раз, ослабил тетиву. Долго! Но внутри было тихо, за частоколом – ни признака, что краснолюд растревожил эльфов. Часовой двинулся по мосткам – во весь рост, расслабленно, будто полагая себя в безопасности. Попробовал бы он так ходить хоть в одном гарнизоне неподалеку от Кората, где неизвестно, из-за какого камня прилетит смерть. Но двинулся он против часовой стрелки, и снова тихонько скрипнули плечи у лука. Пусть и длинными ушами, эльфу этого не услышать… – Зенан, – он шепнул еле слышно, мельком покосившись в сторону, – я могу снять его быстрый! Но Зенана рядом уже не было. Справа донесся шум — точно кто-то рыл землю и прелые листья, рыл со всем рвением, потрескивая кустами. Эльф остановился, шагнул назад и навострил уши. Оттуда же послышалось счастливое похрюкивание, точно боров какой дорвался до вожделенных желудей. Эльф послушал еще немного, поправил на плече лук, потер глаза кулаком и двинулся дальше. За спиной у него послышались тихие шаги. Кеаллах развернулся стремительно, не вставая, и вскинул лук. – Дрыгаем отсюда ногами, – сказал Ульфгар Дальберг, мрачнее тучи, – и хряка этого забери. Хряка забирать не пришлось — он вышел к ним сам, стоило отойти от усадьбы на безопасное расстояние. Вышел, улыбаясь во все свои зубы. – Опять получилось, надо же… – просиял Зенан. – Сундуки там, еще не увезли. Белок пять или шесть, – принялся докладывать Ульф, все больше закипая, – но эти стервецы у меня попляшут! В петле, значит, будут плясать! Навалю, точно навалю! – Что ты вообще несешь? — удивился темерец, почесывая гладкий затылок. – Эти два черта рогатых снюхались с белками, а те затевают какую-то срань, – выплюнул краснолюд, – своими ушами слышал, как за жопу их прихватили, как не могут больше торговлю вести, жаловались, ублюдки, скулили, – бушевал он, – ну ничего! Плясать будут, сукины дети! Уж я позабочусь. – Мало тебе неприятность? – спросил Кеаллах. – Ты хочешь больший? – Хочу, – признался Ульфгар. – Хочу, значит, чтоб они болтались в петле. Но эльфы через пару часов заснут, палатки там у них понаставлены. А перед рассветом вернемся мы. – Экий ты злопамятный, – усмехнулся Зенан.
***
Никто не усомнился в том, что эти эльфы сродни были тем, что напали на Верхний Каррерас. Никто не задавался вопросом, заслуживают ли они смерти. Сомнения вызывала только малая их численность, но Ульф уверял, что видел всех, что их не больше шести. Рикард признал, что такое количество, тем более ночью, врасплох – риск невеликий. Перевязывая Каэлу ногу, Кеаллах беспокойно встряхивал головой. – Зря ты не послушал меня. Так неможный, – тяжело вздохнул медик, – не знаешь к себе никакой жалость. У меня кончается лекарство, в горах нужный я не найду. Будет болеть… – Как-нибудь потерплю, – пообещал рыцарь. Копыта Тосканы пришлось обмотать ветошью, но с ветошью или без нее, а провести лошадь по лесу, и провести ее тихо – задача была не из легких. Но Каэл смог. Часовых теперь было двое – возможно, гавенкары проболтались о нежданных гостях, но по тому, как они двигались, видно было, как им хочется спать. Ульф с Кеаллахом сразу же вызвались снять одного, а то и открыть ворота, если повезет, и исчезли. Полоски заняли удобную для стрельбы позицию и затихли в ожидании. Малгожата неуверенно теребила рукоять булавы. Каэл был безмятежен. Две тени — одна другой по пояс, обошли усадьбу по широкой дуге и, выждав подходящий момент, подкрались к бревенчатому частоколу, уткнувшись в него спинами. Сверху послышалось мерное, равнодушное поскрипывание мостков. – Слыхал я, что часовых надобно обухом топора в крестец бить, – шепнул Ульфгар, когда шаги стихли. – Я тоже слышал, – едва слышно ответил Кеаллах, – но топора нет, придется старый, добрый… Краснолюд кивнул и снял с плеча арбалет. Подождав, прислушиваясь, еще немного, нильфгаардец развернулся к стене лицом, подпрыгнул на месте, вцепившись, как клещ, в торцы двух не заточенных бревен, и рывком перебросил себя через ограду. Почти не было шума. Часовой, темноволосый, тонкокостный эльф – обернулся, но никого уже не увидел. С точки зрения Кеаллаха, ящики, сложенные на мостках, были уместны не больше беспечного передвижения. Эльф не успел даже вскрикнуть, когда человеческая шершавая ладонь грубо зажала ему рот, а сталь кинжала прошлась по горлу. Одно мгновенье, другое, часовой успел дернуться – и второго прошили три арбалетных болта. Кричать ему уже было нечем. Тело перевалилось через проем в частоколе и рухнуло за оградой. Кеаллах вдвинул крюк между бревен и спустил веревку для Ульфа. Краснолюд, взъерошив бороду и стараясь отдуваться потише, забрался наверх. – Порядок, значит? – спросил он. – Как на параде, – заявил нильфгаардец и спрыгнул вниз, направляясь к воротам, покуда Ульфгар держал под прицелом палатки. Когда ворота открылись с тревожным скрипом, Каэл тронул шпорами бока Тосканы и лошадь послушно устремилась вперед, потрескивая сухими ветками под копытом. – Вперед, – приказал рыцарь, и Полоски устремились к воротам, где в насмешливом поклоне склонился Кеаллах, отведя руку в приглашающем жесте. – С тылу! – крикнул Рикард, Кеаллах обернулся и, возможно, это спасло ему жизнь – острая кромка щита рассекла ему висок, рассадила щеку, тут же полилась кровь, и нильфгаардец упал, зажимая рану ладонью. Мимо пронеслись Полоски, арбалет Ульфа издал короткий щелчок, и эльф в одном исподнем, успевший подхватить только щит, рухнул на землю. Кеаллах отполз за ворота и оперся спиной на изгородь, нашаривая в сумке что-нибудь, что могло бы остановить кровь. Тоскана, набирая скорость, пронеслась мимо – Каэл видел большой разноцветный шатер в стороне от палаток. Командирский, и верно — подумал рыцарь и въехал внутрь, что было мочи, намереваясь затоптать каждого, кто окажется там. Лопнули стропы, перевернулся походный стол, и шатер сложился, погребая под собою и рыцаря, и коня. Он пустовал, шатер. Каэл с проклятиями иссекал прочную ткань мечом, пытаясь выбраться из этого плена. Эльфов оказалось больше, чем думал Ульф, было их семь или восемь, сонных, полураздетых, но дрались они так, словно нечего им было терять. Молча и с ненавистью дрались. Ульфгар стрелял, перезаряжался и снова стрелял. Малгожата стояла у ворот, и пальцы то смыкала, то размыкала на рукояти маленькой булавы. Потом взглянула на Кеаллаха, в глазах ее полыхнули гневные искры. Он посыпал рану вязким серым порошком, брошенный лук лежал рядом, и женщина подхватила его, заодно выдернув из набедренного колчана пару стрел. Выругалась на родном его языке, и одну стрелу зажала зубами. Бросилась внутрь.***
Он не мог одолеть Четырнадцатого, вооруженного двуручным мечом, а Четырнадцатый не мог одолеть его, не мог пробиться за щит. Стрела вошла в ухо, пробила мозг – эльф тихо охнул и рухнул в пыль. Темерец заметил Малгожату с удивленным лицом, с луком в руках, кивнул ей и перешел к другому. Она развернулась, оттянув тетиву едва ли вполовину того, как она могла быть натянута, и пустила стрелу в ногу другого эльфа, попусту истратив стрелу – мгновеньем позже Рикард рассек ему горло. Она воровато оглянулась по сторонам и припустила к воротам – не было больше стрел. На крыльцо дома, двухэтажного, старого дома с окнами, забитыми потемневшими от времени досками, вышел еще один эльф – высок, широк в плечах, с вытянутым худым лицом и в кожаной, покрытой металлическими накладками броне, окинул двор быстрым взглядом и тут же исчез внутри. Когда он вновь показался, в руке у него была уже алебарда с долгим, тонким лезвием, что длилось до короткого древка, и шагнул с крыльца уверенно и равнодушно. Взвилась на дыбы верная лошадь, и копыта ударили эльфа в грудь. Он едва не выпустил свою алебарду, когда его отбросило к стене, глухо застонал, проклял Каэла – рыцарь был уверен, что разобрал слова. Но остался на ногах. – Капитан должен сделать это сам? – беспечно спросил Зенан. – Не-а, не должен, — возразил Рикард, – мы ему поможем. Быстрой смерти ему не дали. – Мясники, – прокричала Малгожата, растопырив глаза, – Мясники из Махакама! Вот как нас назовут! – Я расспросить его хотел... – вспыхнул Каэл, – черти вы неуемные! Как только эльфов внутри не осталось, Ульфгар споро соскочил с мостков и заторопился к сундукам. Один стоял на телеге – без лошади была телега, другой так, на земле, посреди всего. Он заглянул внутрь и понял — такое оружие полюбилось бы и ценителям красоты и тем, кто привык убивать. Такое оружие должно, обязано было стоить баснословно дорого. И арбалет… ложе из зерриканского дерева, черного, гладкого, какому не страшна никакая сырость, вызолоченные узоры, и он знал, он чувствовал – из этого арбалета он не промазал бы и в муху за сто шагов. Руки затряслись, но краснолюд решил, что ничего не возьмет из этих сундуков самовольно. Нет, не возьмет. Не в этот раз. Плевать на Бреккенриггса. Срать он на него хотел. В память отца. Малгожата содрала с мертвого часового его капюшон, кожаный, плотный, с металлическими пластинами – сорвала и бросила Кеаллаху, который стоял уже на ногах, но бледный, как простыня, с перевязанной головой. — Носи это, сукин ты сын! — выпалила она, сердито блеснув глазами. Рикард дернул ее за локоть и развернул к себе, особо не церемонясь, так, что и зубы у нее цокнули от неожиданности. – Чтоб я такого больше не видел! – рыкнул сержант, сощуривши тяжелый взгляд, и кивнул на лук, что все еще оставался в ее руках. – Не делай так никогда, уразумела? Не то розог нарву, неделю сидеть не сможешь! – Он с Четырнадцатым бился! Да если б… – Никаких если! – прикрикнул Рикард. – Ты даже не представляешь себе, сколько хороших парней схоронил я после того, как они что-то себе решили! Малгожата вздохнула и отвела взгляд. — Ты прав, сержант, — сказала она тихо, сказала и вернула лук Кеаллаху.***
– Ба, что тут у нас, – оживился Четырнадцатый, вскрыв одну бочку из тех, что стояли под навесом; потом постучал по второй, по третьей и по последней, – зерриканская смесь! Четыре бочки зерриканской смеси, видали, парни? Он и на вкус ее опробовать не постеснялся, и искры выбил на горсточку, вынесенную за ворота, чтоб подальше от бочек. – Первоклассная смесь, – похвалил боец, доставая полотняный мешочек откуда-то из кармана, в который рука провалилась по локоть, – не пропадать же добру! – Ты особо там не усердствуй, – предостерег его Каэл, – сдается мне, эти-то бочки у краснолюдов и пропадали. – Не на того напали, сукины дети, – бормотал Ульфгар, стаскивая мягкие, шнурованные, совершенно целые сапоги с очередного эльфа. – Не на того! Рикард, выпустив пар, принялся охлопывать карманы у мертвецов, искать тайники, зашитые в одежде, покуда краснолюд до них не добрался, с одной только целью – найти хотя бы что-нибудь, что указывало бы на их намерения, что-нибудь, что объясняло бы, зачем они здесь объявились. Но лишь несколько монет осело в карманах сержанта, да забрызганный кровью пергаментный свиток оказался в руках. – В доме шаром покати, – на порог шагнул Зенан, – ничего. – Капитан, у этого тут записка лежала какая-то, – сообщил Рикард, когда собственные его познания в Старшей речи не дали решительно ничего, хоть сержант умел и бегло читать, и говорить почти без ошибок, – может, толмач твой черный чего разберет? – Я не черный! – устало возмутился Кеаллах, поморщился, схватившись за голову, но подошел и протянул руку за письмом. – Но, может, и разберу. Он уселся на край приземистой повозки, на которой уже стояло оба сундука, и чем дольше вчитывался в текст, испятнанный красным, тем ближе к переносице сдвигались его густые темные брови. Наконец нильфгаардец с досадой взглянул на Рикарда и только развел руками. – Или диалект незнакомый, – заметил он, протягивая сержанту лист, – или я слишком сильный стукнулся голова… Не успел Рикард и шагу ступить навстречу, как Малгожата выхватила письмо из руки Кеаллаха, выхватила, пробежала взглядом по строчкам, потом еще разок, медленно и задумчиво водя пальцем. – Может, не так уж и сильно, – сказала она, насупившись, и обернулась к темерцам, – вот был бы словарь и свободные сутки… Тут все навыворот… Так может, это шифровка? – Может, шифровка, – согласился Каэл, неловко спешиваясь, – в Вызиму отправим. Не наше дело, пусть там подумают, – он усмехнулся не без коварства и подвел возмущенно ржущую Тоскану к краснолюдской повозке. Ему пришлось пустить в ход все свое красноречие, скормить ей последние яблоки – сморщенные, маленькие и красные, чтобы уговорить чистокровную верховую лошадь безропотно впрячься в фургон. – А как же бочки, капитан? – увидев, как Рикард забирается на козлы, а Каэл в фургон, Четырнадцатый, косая сажень в плечах, стал похож на ребенка, у которого в последний момент изо рта выдернули конфету. – Раз взять не сможем, может, того… Взорвем? – Взрывали уже, будет, – возразил Каэл, хлопая по тонкой стенке повозки, – в кустах попрячьте, сами пусть забирают. Они вернулись в Угольшток, когда поселок еще дремал, пускай от нескольких труб и поднимался уже дымок, а края неба только начали выцветать до оттенков светло-серого шелка. Келлен Бреккенриггс рад был их видеть, но куда сильнее обрадовался краснолюд своему видавшему виды фургону и двум сундукам, сразу став сухим, как старый башмак, деловитым и отстраненным. Заметил, что выбрать вознаграждение, что придется по нраву, они смогут позже, когда он убедится, что все, предназначавшееся для старосты Гоога, осталось на месте. Сказал и задел этим сразу двоих. Ульфгар бушевал, как рассерженный кот, да нет же – как море в сезон штормов, а капитан Гулар невозмутимо слушал его, и знай нарезал здоровенным тесаком не менее примечательный пирог с мясом, сыром и луком, издававший волнующий аромат. Ульф силился не обращать внимания даже на отчаянно бурчащий живот – так его воротило от увиденного, что аж кушать не мог. – Говорю тебе, капитан: гавнюкары они! – кричал он, распаляясь все больше, в который уж раз. — С белками якшаются, у своих, значит, тащат, и им сбывают. Да это мудизм последний! – Это жена испекла, – улыбнулся Гулар, протягивая Ульфу кусок пирога, – садись, выдыхай уже да угощайся. – Ножик твой мне нравится больше, – фыркнул Ульф, но угощение принял. –Да пойми ты уже. Чужой ты тут, а они свои, с малолетства знакомые. Я бы и рад, но что я имею? А имею я твое слово против их слова, — прожевав кусок, продолжил капитан стражи, разглядывая хитрые травленые узоры на поверхности своего клинка. – Балин в курсе, стража стоит у складов, не ворохнется. Вот если бы ты доказал! На горячем поймал! То, может быть, и болтались бы, чем тролль не шутит. Может быть, и болтались бы, да… – Ты сказал, значит, а я услышал, – ухмыльнулся Ульфгар и принялся за пирог. – Бочки-то приберите, там они… В кустах запрятаны, – добавил он уже с набитым ртом. – Сказал, и от слова бежать не стану, – подтвердил Гулар, – пойду, раз дело такое, кликну парней. Нечего медлить. Ульф спустился следом за ним, содрогаясь от ликования. Он – Дальберг, он докажет, а темерцы ему помогут, пусть только попробуют отмахнуться после всего, что он сделал... Пусть только посмеют!***
Каэл засыпал на ходу, и лестница уже не казалась такой уж серьезной преградой. Кто знал, сколько времени понадобится Бреккенриггсу, чтоб убедиться, что никто из них не был вор? Рыцарь никогда не слышал, чтобы кто-то о ком-то сказал: «проворен, как краснолюд». А ежели и проворный – то пусть подождет немного. Рыцарь с трудом оторвался от скамьи и, обменяв у трактирщика деньги на ключ, кривясь, направился к лестнице. Распахнулась входная дверь, впуская в общий зал порыв холодного ветра. — Каэл Герион Тренхольд? Каэл обернулся и увидел краснолюда из числа местной стражи, носившего шлем-шишак и броню из плотных рядов хорошо подогнанных пластин, увидел его маленькие глаза и длинную бороду. Рыцарь не вспомнил его лица, но кивнул. — Прошу за мною в Южную башню, — сказал страж тем же тоном. За своим столом беспокойно завозились Полоски. Каэл предостерег их жестом. – Капитан Гулар решил переселиться? – раздраженно уточнил он. – Он ждал нас в Северной, но еще рано… — Прошу за мной в Южную башню, — нетерпеливо повторил краснолюд. Каэл кивнул и, отчаянно хромая, через весь поселок направился к башне, полнясь самыми мрачными подозреньями. Полоски вышли на крыльцо и проводили их взглядом. — Подойдем поближе, — глухо сказал Рикард, — будьте наготове, парни. Южная башня была устроена иначе, чем Северная, в которой весь первый этаж занимала казарма. Здесь полукруглые коридоры, берущие начало в небольшой передней, вели в разные комнаты, а массивная дубовая дверь прямо напротив входа была приоткрыта. На полу лежал бледно-голубой мрамор с узорами, вытертыми временем и ногами. Краснолюд подошел к приоткрытой двери, распахнул ее пошире и приглашающим жестом указал внутрь. — Поищите на каминной полке, под часами, – так напутствовал он. Каэл, покачав головой, шагнул внутрь – там был ковер на полу, и массивный дубовый стол, крытый сукном, и чернильница на нем, и перо в ней, и запас бумаги. Он поискал на пыльной каминной полке и под часами нашел плотный конверт. Конверт, запечатанный темерской лилией. Каэл облегченно вздохнул, прошагав к креслу, сорвал торопливо печать, погружаясь в письмо, написанное сухо, каллиграфически, неизменными густо-синими чернилами. Оно было настоящее, рыцарь почти был уверен в этом. Дорогой Каэл! Агенты проинформировали меня о происходящих в Махакаме событиях. В силу известных обстоятельств связь с этим регионом в настоящее время затруднена, посему на какую-либо поддержку со стороны краснолюдских властей не рассчитывай. Но не сомневайся, я предупрежу своих людей в Лирии и Ривии – тебе и твоим спутникам окажут теплый прием и сопроводят до границы. На перекрестке близ Ридбруна вас встретит эскадрон Второй Даэрлянской бригады во главе с ротмистром Врульваадом аэп Ниидом. Они сопроводят вас до самого Боклера. Нахожу несколько странным, что на встречу делегата от Темерии выслали целый эскадрон… Смотри в оба и будь внимательнее, впрочем, не мне тебя учить. Р.S. Не забывай докладывать о происходящих событиях.С уважением,
Командир отряда особого назначения Тайлер Верден
Тайлер никогда не подписывался своим подлинным званием – это развеяло последние сомнения. Целый эскадрон, надо же, подумал рыцарь, и самолюбие, иногда просыпавшееся в нем, приятно встрепенулось. Но тут же угасло — целый эскадрон проклятых черных. Справится ли… должен! Он долго думал, что же написать в ответном письме, думал мучительно, грыз перо, но все же решил описать все, притом с искренностью младенца. И то, что он уже не тот, что раньше, но это не помешает исполнить долг, и про эльфов, про тролля, про новую тряску. Благодарил за будущий теплый прием и опасался не успеть. Предлагал расшифровать окровавленную записку, приложенную к письму. Просил передать весточку по нужному адресу. Из весточки Каэл вымарал все лишние факты. Незачем ей знать, как туго ему приходится, незачем волноваться, за Яругу сходит и тут же вернется. Плевое дело... гостинец привезет, если не забудет, как в прошлый раз. К весточке он приложил небольшой мешочек монет, развязал, ссыпав туда еще горсть, и вернул все, как было, на каминную полку.Когда он вышел, краснолюд кивнул ему с тем же равнодушным видом, а вот Полоски, продрогнув на улице, не были равнодушны. – Мы уж штурмом думали брать, — растирая руки, проворчал Рикард. К ним, подобрав широкую юбку, бежала довольная Малгожата, придерживая под локтем старый толстый талмуд. – Старый Балин словарь одолжил… Везде вас искала… – заговорила она, и не думая отдышаться, – Давай ту записку, попробую разобраться… Каэл оглянулся на Южную башню, заметил висящий на дверях замок и махнул рукою. – Забрали ее уже, – ответил Каэл, – да не переживай, Тайлер со всем разберется. При упоминании этого имени лицо женщины искривилось, она кивнула и отошла. – Чем ее шеф обидел? – поинтересовался Зенан. – Поди их разбери, – ответил рыцарь.***
Солнце поднялось уже высоко, добежало почти до зенита, когда Келлен Бреккенриггс закончил чахнуть над делами рук своих, отправив за ними своего компаньона. На столе перед ним лежало множество прекрасного оружия, но лучше всех был арбалет с ложем из чернодерева и гвихир изящный, бритвенно-острый, с резной пятой — при одном взгляде на него клинок так и просился в руки – должно быть, и легкий! Каэл вздохнул с тоской. – Я бы предпочел здесь не задерживаться, – свысока заметил мастер молота, – поэтому для меня было бы предпочтительно, чтоб вы выбрали что-то из этого и наши пути разошлись. Каэл смутился. Он видел, каким несытым взглядом Ульфгар глядел на арбалет, на плавные его изгибы и прекрасный узор. Но протез… Ему был нужен протез. – Быть может, это подойдет? – Бреккенриггс поднял арбалет к плечу и сделал вид, что целится. – Здесь прицел нового образца. Не промахнется и новичок. Ульфгар сглотнул. – Келлен. Вы говорили, что можете сработать протез… Намного лучше, чем тот, что есть у меня, – напомнил Каэл, желая, чтоб это закончилось, – быть может это, и арбалет, и мы в расчёте? На него зашипел даже Ульф. – Боюсь, вы не догадываетесь о ценности этих изделий. За одно из них я мог бы нанять дюжину наемников. На весь месяц, пожалуй, – холодно усмехнулся Келлен. – Исключено. — Мы не… Не хочешь ковать, подумал Ульфгар Дальберг. Хочешь уехать поскорее, да? А вот черта лысого тебе на воротник, надутый ты индюк! Помни мою доброту, темерец, сучий ты сын… – Нам нужен протез, – кивнул он на Каэла. – По его меркам. Все, как полагается, значит, с рунами и всем прочим. – Другого я и не ожидал, – кивнул Бреккенриггс. Потом, как с Каэла сняли мерки, они слушали, как Келлен Бреккенриггс, мастер молота в неизвестном поколении, выгоняет из кузницы местного кузнеца и возмущенные возгласы гонимого, доносившиеся еще долго, но доносившиеся уже из харчевни.***
Еще задолго до этого Ульфгар выяснил, что у его закадычных приятелей нынче встреча с кайлом и пластами угля в забое, а значит, до вечера следить не за кем. Он поставил всем эля и изложил дело так, что каждому захотелось в нем поучаствовать и лично пересчитать ребра мерзавцам. Ну, почти каждому. – С белками вась-вась, значит, – проворчал он, закрепляя успех, – а чужих отцов хают. – Так ты ему за это лицо расквасил. А белок мы перебили, – нахмурившись, возразила Малгожата, – может, не будем сами искать повод для драки? Это что, так весело? – она обвела всех взглядом и удивленно подняла брови. – Нет, это что, такая потребность?! – Для него это дело чести, — объяснил рыцарь, – он не может иначе. — На том стою и не могу иначе! — хватив кулаком по столу, заявил Ульфгар. – Ну тогда давайте их отравим… – сказала алхимик с сомнением, и змейка на плече Кеаллаха вопросительно подняла свою узкую голову. – Или взорвем, на худой конец? Четырнадцатый одобрительно кивнул. – Это не годится, – рассмеялся Каэл. – Нам нужны доказательства, – добавил Ульф. – Не годится? Вам надо, чтоб нас отсюда выкинули? Какая еще честь? – возмутилась женщина. – В просвещенном четырнадцатом веке живем, ну какая еще честь? Это глаголы! Честь и месть! – А я думаю, девка права, – поддержал Рикард, – дожидаемся железную ногу и даем ходу отсюда. – Ты еще дождись, – обиделся краснолюд. Двери таверны распахнулись, и внутрь повалил народ — по одному, по двое, целыми компаниями. Свободных столов почти не осталось, когда пришли приятели Ульфгара с черной угольной пылью в подглазьях. – Я считаю, нечего обсуждать, – обведя взглядом свой отряд, постановил Каэл, – мы должны их наказать. Он кое-что должен был Ульфу, а занимать не любил. Двери таверны распахнулись настежь, вовнутрь пахнуло холодом и влетел капитан Гулар, израненный, с кровью на лице, пластинчатый наплечник на нем погнулся и стал колом. – Лекаря! – крикнул он. – Лекаря! Живо! Кеаллах подхватился с места, не успев донести кружку до рта. Взгляд стража, горящий недобрым огоньком, вонзился в Ульфгара Дальберга. – Стрелы тучей из леса! – взорвался он, не помня себя. – Бочки забрали! Объяснишь мне все это потом! Не успел Ульф и рта разинуть, как Кеаллах протянул Гулару стакан с чем-то жидким, но краснолюд даже не посмотрел в его сторону, обернулся к односельчанам. – К оружию, братья! К оружию! – закричал он на весь трактир, потрясая видавшим виды боевым топором. – Пришла пора проучить их! Выбьем из остроухих все дерьмо! Зал ответил неслаженным гулом и краснолюды стали подниматься – сперва неуверенно, но чем больше их вставало, тем меньше хотелось остальным оставаться в стороне. В одном поселке ведь жить, так как потом соседу в глаза смотреть? Малгожата поглядела на каждого и закусила губу. – Может поможем им, горе луковое? – спросила алхимик с надеждой. – Заодно и пар выпустите? А? Ульфгар заметил – дождавшись, когда ополчение покинет таверну, двое встали как бы между делом, косо на них поглядывая, и направились к дверям. – Жопой чувствую беду, — признался краснолюд и показал Каэлу полную пригоршню белых камушков. И, чуть погодив, вышел за ними следом. Каэл кивнул, и четверо встали вместе с ним. Осталась сидеть только Малгожата. – Вы идите, идите, герои, – буркнула она недовольно, – я вас тут обожду. Кеаллах бегло осмотрел раненого с пробитым животом, и только головой покачал. – Не жилец, – грустно сказал нильфгаардец, – поганый стрела его ранил. Дважды сломанный хребет. Они шли по белым камням – кто шел, правда, кто ехал, и камни встречались за каждым углом дома, где надобно было свернуть, на каждом изломе дороги, старой, давно нехоженой, помалу забиравшей в гору, что высилась над поселком. На перекрестке, где одна дорога с горы ныряла в лес, следы двух краснолюдов легли поверх колеи от повозки и нескольких легких, мягких, едва заметных следов. Они торопились – время от времени на плоских площадках вдоль дороги громоздились нежилые давно руины, покрытые серо-зеленым лишайником, обветренные, свистящие тысячей сквозняков, но заглядывать не было времени. Заметили они и ржавые рельсы, по которым когда-то спускались в долину вагонетки. Чем выше в гору, тем длиннее становились участки еще целого полотна. Вход в старую шахту был широк – не то, что один, пять всадников въехали бы колено к колену. Ворота едва поскрипывали на ветру, с них свисала толстая цепь, на которой покоился тяжелый замок, истерзанный варварской рукою. У входа стояла телега, в которую запряжена была гнедая стреноженная лошадка, которая ничего уже явно от жизни не ждала. Когда они подошли поближе, изнутри вспыхнул узкий луч желтого света и появился Ульфгар с медным большим фонарем, в котором горело масло. – Могли бы и поторопиться, сукины дети, – проворчал краснолюд, – думал уж, не дождусь. – Спешили, как могли, – возразил Каэл. Фонарь свой Ульфгар оставил людям, а сам двинулся впереди, скорее на ощупь, прислушиваясь к каждому звуку. Мерно капала где-то вода, временами каменная пыль сыпалась с потолка, а спуску не было конца. Затхлый сквозняк, пропитанный плесневым духом, донес голоса и теплое мерцание факела. Ульфгар подкрался так близко, как мог, последние метры преодолев совсем уж ползком, а когда вернулся к остальным, оставившим в фонаре только узкую щель, лицо его было темно – краснолюд не сказал ничего, но позвал за собою. Они подкрались довольно близко, так, что взгляду их предстала рукотворная пещера, поддерживаемая одним рядом колонн, освещенная двумя трепещущими факелами. Несколько провалов темнело в стенах, и, у крайнего из них, почти в самом углу, стояли бочки, знакомые Четырнадцатому, числом четыре. Под колонной в быстро растущей луже лежало тело, и тело все еще скребло ногами по пыльному полу. Под сводами умирал смех. – Он думал, ему сойдет с рук? – прозвучал голос, напевный, как ручей, и как ручей, холодный. – Мы… М-мы не знали, з-з-зачем вам, – ему ответил другой, дрожавший так, что слова едва можно было разобрать, – что, и Эльзу? Эльзу т-т-тоже под н-нож? – Эльза или Эвдора – нет никакой разницы, – холодно заметил эльф, один из пятерых, с чертами лица, что делали его похожим на ворона, – пусть Брувер Гоог вспомнит и ее тоже. Пусть вспомнит, что к этому привело. – А м-мой дом? Где я жить буду? – голос краснолюда стал еще более несчастным. – Что я есть с-с-стану? – Мы дали тебе достаточно много, – возразил эльф, поморщившись, будто наступил на коровью лепешку, – грядут перемены, наступают великие времена… А на что вы годитесь? Скулить, что вам нечего есть? Мы не ели шестьдесят лет! Каэл понял и ужаснулся. – Кеаллах! Бери Тоскану и дуй в поселок, – шепнул рыцарь едва слышно. – Они хотят взорвать Угольшток. Нильфгаардец исчез в темноте, не сказав ни слова. – Но я… – продолжил краснолюд, наблюдая, как приятель его затих, – Но не я в этом виноват! – Не виноват. И не достоин, – эльф сделал шаг назад, с небрежным изяществом опираясь плечом на колонну. – Прочь отсюда. Противен ты мне. Каэл поднял руку – три пальца. Два пальца. Коротко хлопнула тетива ульфова арбалета, и краснолюд повалился ничком – болт до середины вошел ему под лопатку. Хлопнуло еще дважды. Эльфы, даже будучи ранеными, стояли насмерть, безразличные к тому, что силы равны, что их застали врасплох. Тот, чей голос слышали они прежде, приказ отдал сухим жестом, а сам бросился к бочкам, оборвал у одной фитиль почти по самую крышку. Застучал огнивом. Побежал огонек — дрожащий и неуверенный. – Гасите! – взвыл Каэл, понимая, что не успеет. Зенан рванулся вперед, перескочив через клинок, что метил ему по ногам, оттер эльфа плечом, вырвал почти до основания догоревший фитиль. И тут же упал от удара в затылок. Скоя`таэль разбил фонарь, вылил масло на бочки и снова чиркнул огнивом.***
Проклятая Тоскана едва не укусила его, а когда он все-таки оказался в седле, стала подбрасывать задом, пожелав избавиться от незнакомого седока. Чертовский черт, а не лошадь, подумал Кеаллах, едва совладав с нею и не рискуя перейти на галоп. Он не был слепой. Он не вчера родился на свет и многое замечал. Взгляды, слова, и особенно злость. Злость была хуже всего. Будь иначе, он, может, предложил бы ей разделить одеяла, скрасить друг другу путь до Боклера. Но она злилась, когда он… и злилась искренне, а значит, хотела чего-то другого. Ничего другого он предложить ей не мог. На это не было времени. Но если Каэл Герион Тренхольд, делегат от Темерии, и Ульфгар Дальберг, краснолюд, погибнут в той шахте, ему придется искать другой способ. Поселок будет жаль, но не настолько, чтоб испытывать судьбу. Он пронесся сквозь Угольшток, с трудом осадив Тоскану у «Антрацитового кота», и вбежал внутрь, оставив лошадь на улице удивляться подобному обхождению. Трактир пустовал большею частью — видно, никто еще не воротился. Малгожаты не было в общем зале, и тогда он, отмахнувшись от трактирщика, взлетел по лестнице. – А стучаться… – алхимик подняла голову от словаря, освещенного на треть оплывшей свечой. – Стучаться надо! – Стучаться! Тут все под землю уйдет! – возмутился нильфгаардец, твердо направляя ее к двери. – Большой яма будет! Малгожата приоткрыла рот, разом вскочила, и они выбежали на улицу. Тоскана сбежать еще не успела. – Как яма? – только и спросила алхимик. – Что за чушь? – Они взорвут Угольшток, если… – стал объяснять Кеаллах, теряя терпение. – Если Каэл Тренхольд не справится с этот весь! – Взорвут… – прошептала женщина, поглядела куда-то под ноги себе, а потом взгляд ее остановился за его спиною. Он обернулся. Ребенок играл с собакой – то ли мальчик, то ли девочка: ни по изрядному пушку на пухлых щеках, ни по одежде понять было неможно. Щенок прыгал и прыгал снова, пытаясь достать кусок мяса, привязанный к длинной палке. – Жар с равнин… – Да… Балин толковый мужик. Без предрассудков. Они переглянулись еще раз, с грехом пополам влезли на Тоскану и рванули к высокому каменному дому солтыса угльштокского.***
Масло сразу вспыхнуло, и на двух верхних бочках стали заниматься крышки. Горящие капли стекали по пузатым боковинам и падали наземь. Эльф обнажил меч длинный и узкий, и заслонил бочки своею спиной. – Вы не пройдете, d`hoine, – посулил он, бесстрастным взглядом окинув тела тех, с кем, должно быть, не раз ходил в бой, – слишком поздно для вас. Четыре арбалета – четыре болта. Он глухо охнул, глаза его потемнели и распахнулись, но он устоял, получив две серьезные раны, устоял и не опустил меча. Бочки горели. – Ваше время прошло, – повторил он, бледнея. – Нет, – ответил Каэл. Всего несколько шагов, но Каэл успел подумать, что больше не будет ввязываться. Сколько на свете деревень да поселков… да бессчетно, а ему нужно в Боклер. Укол был стремителен, как жало змеи, но рыцарь вовремя понял, каким он будет, и пропустил клинок противника под мышкой, сжав рукоять и пальцы врага железной хваткой. Тяжелый эфес цидарийского корда ударил эльфа в лицо, потом еще – пока не треснула кость, пока лицо не стало кровавой маской. Пламя потухло под плотным шерстяным плащом, под торопливыми ладонями. Ульфгар принялся развязывать штаны. – Ты чего? – покосился на него Четырнадцатый. – Я обещал, – ответил краснолюд, кивая на трупы соплеменников, – слово надо держать. – Чего обещал-то? – спросил боец. – Так на могилу им навалить, – хмыкнул Ульфгар, – не потащим же мы их наружу? – Не будь дураком, Ульфгар, – велел Рикард, и краснолюд возмутился, но тесемки на штанах оставил в покое. – Я в порядке, – простонал Зенан, скорчившись на земле, – просто прилег отдохнуть… Пока он отдыхал, да и остальные переводили дух, пока Ульф обдирал эльфов от всего мало-мальски ценного, Каэл непонимающим взглядом водил по листу пергамента, подобного тому, что отослал он Тайлеру. Что они задумали… Зачем это нужно? Бессмысленно, как всякая жестокость… Впрочем, чего еще ждать от белок? Они вечно всем недовольны, они никогда не протянут руки… Они берут сами. Главное, он успел. Они успели. И успели остаться в живых. Рыцарь вздохнул и сунул записку в карман. Долго они тащились назад, останавливались, отдыхали и продолжали одолевать подъем, казавшийся бесконечным.***
А снаружи их ждала сгустившаяся ночь, и множество факелов в руках краснолюдов. Мужчины, женщины, дети, которым давно была пора спать – все были там. Их было не меньше сотни, они теснились и гомонили. Все были там. Капитан Гулар и седобородый солтыс Балин Угльштокский. Келлен Бреккенриггс и его компаньон. Мальчишка вместе с собакой. Улыбающаяся Малгожата и довольный Кеаллах. – Говоришь, ножик мой тебе понравился, – Гулар подошел к Ульфу и протянул ему свой тесак: в локоть длиной, с выжжеными узорами на рукояти, и травлеными, чернеными на клинке. – Бери. От души дарю. Пусть ни в бою не подведет, ни на пирушке не затупится. Прости уж лихо. – Я бы и не поверил, да признался один, что склады караулил, – рядом встал Балин и Малгожата пристроилась у него за спиной, – вот чем делились с ними, чтоб смесь похищать. Но совесть его замучила. Он показал монету, золотую монету, тонкую, но широкую, с ровными краями, а на обороте у нее – девять башен, и одна, точно посередине, повыше остальных была. Ульф протянул руку, но солтыс улыбнулся и убрал монету обратно в карман. – В казну пойдет, – сказал он. – Это правда, что поселок мог под землю уйти? – нетерпеливо спросил Каэл. – Правда… – вздохнул Балин. – Это правда, мог. В старой шахте пласты аккурат под деревню зашли. Как есть бы ушел. – Ну, Ульфгар, ну, сукин сын, – сказал рыцарь и толкнул краснолюда в плечо, – можешь, когда хочешь! – Угу, – откликнулся краснолюд, – когда хочу. К ним подошел Келлен Бреккенриггс, и был он, казалось, вновь любезен и весел. – Не посплю ночь, не развалюсь, надо полагать, – заявил мастер молота, – завтра в полдень приходи, певец, примерять будем ногу. Каэл кивнул. А краснолюды уже расходились, кто обратно в поселок, кто в шахту, забрать оттуда бочки и запечатать ее от греха подальше.***
Она тускло поблескивала темным металлом, который, казалось, еще дышал теплом горна, а шарнирные сочленения, что необходимы были для колена и для стопы, подогнаны были с такой непостижимою точностью, что сгибались и разгибались, кажется, мягче и бесшумней живого сустава. Когда Келлен застегнул у него на ноге крепежи – две скобы, что затягивались в специальных проушинах – быстрые, удобные скобы… Когда он застегнул их – нога вспыхнула, замерцала рыжими письменами и погасла, но на мгновение Каэлу показалось, что она настоящая, что он чувствует голыми пальцами сухой занозистый пол, чувствует кожей теплый сквозняк, гулявший по кузнице, чувствует… Этот протез… Эта нога – она не мешала. Не давила, не жала, не норовила соскочить, сидела удобно и была легкой, как… как нога. Он чувствовал боль, но Кеаллах предупреждал, он знал, отчего ее чувствует. У него не было времени ждать. Келлен Бреккенриггс остался доволен. — Эта вышла лучше, чем у меня, – признался мастер-кузнец. Они прежде выспались, а после оставили благодарный Угольшток за спиною, и, продемонстрировав подорожную в последнем краснолюдском гарнизоне, спускались уже по восточным склонам Махакамской гряды. Трудно было не помышлять о теплой равнине и ривийском фруктовом вине, о живописной глади Лок-Эскалотт в обрамлении плакучих ив, и о местечке на корабле, плывущем до пристани напротив Скалли, а то и до самой переправы через Яругу. Трудно было не мечтать, ведь начиналась весна.